битники.  Он придумывал названия  их
книгам,  кормил их идеями и замыслами.  Стиль "письмодействия",  отчасти
заимствованный им у Марселя Пруста и творчески видоизмененный,  оказался
очень  привлекательным для Аллена Гинзберга,  Уильяма Берроуза,  Грегори
Корсо и многих других - а уж опосредованным влияниям в мировой литерату-
ре несть числа.
   ...Стирай все  пороги между глазом,  рукой и листом бумаги - пиши как
дышишь, как живешь - литература делается каждым твоим шагом. Если умеешь
по-детски восторгаться живописным дощатым сортиром на склоне горы и гус-
тым среднезападным мороженым,  ножками школьницы и закатом над  товарной
станцией - значит,  ты тоже можешь делать литературу...  Манерностью это
не было.  Керуак боролся за свое право писать так,  как говорил и думал:
сам язык, ритм, расхристанная пунктуация - все помогало ему кидаться го-
ловой в омут свободного самовыражения. Гинзберг называл его стиль "спон-
танной боповой просодией" - а джаз не требует пауз в композиции,  ему не
нужна редактура.  Почти бессознательный поток. Голая экзистенция кончика
пера или клавиш машинки.
   Это было неслыханно. Талантливого выскочку ставили на место: редакто-
ры ортодоксального издательства "Вайкинг" постарались оградить читателей
от  стилистических  инноваций  Керуака  при  публикации романа "На Доро-
ге"("On the Road") в 1957 году - через пять лет после того, как три сум-
бурных  недели  были  истрачены на лихорадочную запись на рулон газетной
бумаги мыслей и событий нескольких минувших лет, проведенных в скитаниях
по всему континенту.  Но к тому времени Джек в глазах богемной тусовки с
Таймс-Сквер уже был признанным "писателем": в 1950 году вышел "Городок и
Город" - прото-книга многотомной "Легенды о Дулуозе",  книги, которую он
писал всю жизнь,  и в которой - вся его жизнь.  Поэтому,  наверное,  так
трудно Керуака описывать - жизнь его задокументирована им самим, возмож-
но, лучше кого бы то ни было в современной литературе.
   Наверное, нет необходимости расшифровывать имена всех персонажей  "На
Дороге" - досточно сказать, что за ними всеми стоят реальные люди, часто
обижавшиеся на Керуака,  не подозревавшие,  что он запоминал  мельчайшие
детали  их  поведения и разговоров.  Но об одном человеке все же следует
сказать:  Дин Мориарти - Нил Кэссиди,  ближайший "кореш" Джека  Керуака,
духовный  "давно потерянный братишка" практически всех битников,  совер-
шенно неизвестный как писатель,  человек,  сильно зависевший от женщин и
наркотиков всю свою короткую жизнь, которую превратил в нескончаемую че-
реду приключений и которую стремился привести к состоянию покоя  и  уми-
ротворения через учения странных религиозных сект,  позже - участник пе-
редвижной провокации "Веселых Проказников" Кена Кизи,  почетный железно-
дорожник,  уголовник  и  ужасный  семьянин,  любимый  женой Кэролайн всю
жизнь,  несмотря на разрыв...  Когда он умер в 1968 году,  его прах  был
отправлен именно ей - в жизни у него больше никого не осталось, Джек Ке-
руак уже медленно угасал от алкоголизма во Флориде.  Кен  Кизи  писал  о
нем: "Нил Кэссиди делал все, что делает роман, - вот только он все делал
лучше, потому что он так жил, а не только писал об этом". Его жизни хва-
тило бы на сотню романов. Из них Керуак написал четырнадцать.
   Этим людям  не  суждена  была долгая жизнь - они сжигали себя с обоих
концов алкоголем,  наркотиками, страстями... Джек Керуак умер в Сент-Пи-
терсберге, Флорида, 31 октября 1969 года от обширного желудочного крово-
течения.  Еще при жизни его книги были переведены на 18 языков. На русс-
ком была издана лишь пара крохотных и изуродованных цензурой отрывков.

    Джек Керуак Jack Kerouac Подземные The Subterraneans
    Перевел с английского М. Немцов А Publishing In Tongues/PW93 Studios
                                  Publication 1994
 © М.    Немцов,    перевод,    1992    ©    1958    by   Jack   Kerouac
------------------------------------------------------------------------
----
   Перевод этой книги посвящается Светке
                                        1
   Когда-то я  был молод и гораздо лучше разбирался в окружающем и мог с
нервической разумностью говорить о чем угодно а также с ясностью  и  без
этих вот литературных околичностей;  иными словами вот вам история неса-
моуверенного человека и в то же время эгоманьяка,  естественно,  многог-
ранного  не годится - просто начать с начала и пускай истина себе проса-
чивается,  так и сделаю... Началось теплой летней ночью - ах, она сидела
на крыле с Жюльеном Александером который... давайте вообще начну с исто-
рии подземных Сан-Франциско...
   Жюльен Александер ангел подземных,  а подземные это имя придумал Адам
Мурэд,  а  он поэт и мой друг сказавший "Они хиповы без поверхностности,
они разумны без банальности,  они интеллектуальны как черти и все  знают
про  Паунда  без претензий или чрезмерной болтовни,  они очень спокойны,
они очень похожи на Христа".  Жюльен сам определенно похож на Иисуса.  Я
шел по улице с Ларри О'Харой, старым моим собутыльником по всем тем дол-
гим и взбалмошным и безумным периодам в Сан-Франциско, когда я надирался
и  по-настоящему  выжуливал выпивку у друзей с такой "добродушной" регу-
лярностью которую всем просто в лом было замечать или объявлять во  все-
услышанье  что во мне развиваются или уже развились с юности этакие дур-
ные шаровые наклонности хотя конечно всё они замечали но я им нравился и
как Сэм сказал "Все приходят к тебе заправиться парень,  ну у тебя там и
бензоколонка" или что-то в том же духе - старина Ларри О'Хара всегда  со
мною мил,  спятивший молодой бизнесмен-ирландец из Сан-Франциско с прямо
бальзаковской какой-то каморкой в глубине своей книжной лавки где  поку-
ривают  чаёк  и  говорят  о былых днях великого оркестра Бейси или былых
днях великого Чу Берри - о котором больше чуть позже поскольку она  и  с
ним тоже спуталась потому как неминуемо путалась со всеми ибо знала меня
кто нервен и многоуровнев и ни в малейшей степени не однодушен - ни  ку-
сочка  моей  боли еще не проявилось - или страдания - Ангелы,  будьте ко
мне снисходительны - я даже не смотрю на страницу а прямо перед собою на
грустное  мерцание  стены  в моей комнате и на радио-КРОУ-шоу Сары Вогэн
Джерри Маллигэна на столе в форме радиоприемника,  другими  словами  они
сидели  на  крыле  машины  перед баром Черная Маска на Монтгомери-Стрит,
Жюльен Александер  Христоподобный  небритый  тощий  моложавый  спокойный
странный  про такого вы или Адам почти могли бы сказать апокалиптический
ангел или святой подземных,  определенно звезда (теперь),  и она,  Марду
Фокс, чье лицо когда я впервые увидел его в баре у Данте за углом навело
меня на мысль: "Ей-Богу, я должен связаться с этой маленькой женщиной" а
может  быть еще и потому что она была негритянкой.  К тому же у нее было
такое же лицо как и у Риты Сэвидж подруги детства моей сестры, и о кото-
рой  среди  всего  прочего  я грезил средь бела дня о том как она у меня
между ног на коленях на полу туалета,  а я на стульчаке,  с  ее  особыми
прохладными  губами  и по-индейски резкими высокими мягкими скулами - то
же самое лицо, но темное, милое, с небольшими глазами честными блестящи-
ми  и напряженными она,  Марду склонялась говоря что-то очень настойчиво
Россу Валленстайну (другу Жюльена) наклонившись над столом, глубоко - "Я
должен  с нею связаться" - я пытался стрельнуть в нее радостным взглядом
сексуальным взглядом на который она так и не догадалась  поднять  голову
или  увидеть  -  Я должен объяснить,  я только-только сошел с парохода в
Нью-Йорке, меня рассчитали до рейса на Кобе Япония из-за лажи с буфетчи-
ком  и  моей неспособности быть милосердным и на самом деле человечным и
вообще обычным парнем выполняющим обязанности дневального в  кают-компа-
нии (а вы теперь не можете не признать что я придерживаюсь фактов),  что
для меня типично,  я относился к стармеху и другим офицерам с запоздалой
вежливостью,  это в конце концов разозлило их,  они захотели от меня че-
го-то услышать,  может чтоб я рявкнул поутру,  ставя кофе им на столик а
вместо этого молча на мягких подошвах я спешил выполнить малейшее их по-
желание и ни разу не улыбнулся даже гадко,  даже свысока,  всё это из-за
моего  ангела  одиночества  сидящего у меня на плече пока я спускался по
теплой Монтгомери-Стрит в тот вечер и увидел Марду  на  крыле  вместе  с
Жюльеном,  вспомнив: "О вон девчонка с которой мне надо связаться, инте-
ресно ходит ли она с кем-нибудь из этих парней" - темно,  вы б  ее  едва
разглядели на тусклой улице - ее ноги в сандалетах-шлепанцах такого сек-
суально привлекательного величия что я захотел поцеловать ее,  их - хоть
и без малейшего понятия о чем бы то ни было.
   Подземные теплой ночью тусовались у Маски, Жюльен на крыле, Росс Вал-
ленстайн стоя,  Роджер Белуа великий тенор-саксофонист бопа,  Уолт Фитц-
патрик который был сыном знаменитого режиссера и вырос в Голливуде в ат-
мосфере вечеринок у Греты Гарбо под утро и Чаплина пьяным вваливающегося
в двери,  несколько других девчонок,  Гарриет бывшая жена Росса Валленс-
тайна этакая блондинка с мягкими невыразительными чертами одетая в прос-
тое  ситцевое  платьишко почти что кухонный халатик домохозяйки но живот
наполняет мягкая сладость когда смотришь на нее - поскольку следует сде-
лать еще одно признание, а до скончания веков мне предстоит еще и не од-
но - я грубо по-мужски сексуален и ничего не могу с собой поделать и об-
ладаю  распутными  и так далее наклонностями да и почти все мои читатели
мужского пола без сомнения таковы - признание за признанием. Я канук (1)
,  я не мог говорить по-английски лет до 5 или 6,  в 16 я разговаривал с
акцентом запинаясь и в школе был здоровенным заморышем  хоть  позднее  и
участвовал  в универовском баскетболе и если б не он никто бы и не заме-
тил что я могу справиться с окружающим миром (недосамоуверенность) и ме-
ня бы точно запихали в шизарню за то или иное отклонение...
   Но теперь  позвольте мне сказать сама Марду (трудно сделать настоящее
признание и показать что произошло когда ты такой эгоманьяк  что  можешь
единственно  лишь  пускаться в огромные абзацы с незначительными подроб-
ностями про самого себя и со значительными душевными  подробностями  про
других  что сидят вокруг и ждут) - в любом случае,  значит,  там был еще
Фриц Николас титулованный вожак подземных,  которому я сказал (встретив-
шись  с ним в канун Нового Года в шикарной квартирке на Ноб-Хилле сидючи
по-турецки как пейотовый индеец на толстом ковре и чокнутая девчонка ти-
па  Айседоры  Дункан с длинными голубыми волосами у него на плече курила
коноплю и говорила о Паунде и  пейоте)  (тощий  тоже  Иисусообразный  со
взглядом  фавна и молодой и серьезный и как отец для всей компании,  так
скажем, вдруг его можно было увидеть в Черной Маске он сидел откинув го-
лову  тонкие черные глаза наблюдали за всеми как бы во внезапном медлен-
ном изумлении и "Вот они мы малютки и что теперь мои дорогие", но был он
еще и первосортным торчком,  он хотел оттяга в любой форме в любое время
и очень интенсивно) я ему сказал:  "Ты знаешь эту девчонку, темненькую?"
- "Марду?" - "Ее так зовут? С кем она ходит?" - "Как раз сейчас ни с кем
в особенности,  это в свое время была кровосмесительная компания," очень
странную  вещь он мне там сказал,  пока мы шли к его старому битому Шеви
36 года без заднего сиденья припаркованному через дорогу от бара с целью
насшибать немного чаю чтобы компания вся собралась вместе,  как я и ска-
зал Ларри: "Чувак, давай достанем чаю" - "А на фиг тебе все эти люди?" -
"Я хочу врубиться в них как в группу," произнеся это,  к тому же,  перед
Николасом чтобы тот быть может оценил мою способность прочувствовать бу-
дучи в компании посторонним и все же непременно,  и т.  д., восприняв их
ценность - факты,  факты,  милая философия давно уж покинула меня и соки
прочих  лет истекли - кровосмесительные - была еще одна окончательно ве-
ликая фигура в той компании которая однако этим летом была не здесь а  в
Париже,  Джек Стин,  очень интересный паренек Лесли-Ховардовского склада
ходивший (как Марду мне потом изобразила) как венский философ размахивая
мягкими  руками  слегка боковыми потоками и длинными медленными текучими
шагами,  останавливаясь на углу в надменной мягкой позе - он  тоже  имел
отношение к Марду как я узнал потом самым диковинным образом - но теперь
моей крошкой информации касательно этой девушки с  которой  я  СТРЕМИЛСЯ
связаться как будто и так не было печали или прочие застарелые романчики
не преподали мне этого урока боли,  продолжаю просить его,  просить жиз-
ни...
   Из бара выплескивались интересные люди,  ночь производила на меня ве-
ликое впечатление,  какой-то темный Марлон Брандо с прической как у Тру-
мэна Капоте с прекрасной худющей мальчонкой или девчонкой в мальчишечьих
брючках со звездами у нее в глазах и бедрами казавшимися такими  мягкими
что  когда она засовывала руки в карманы я видел разницу - и темные тон-
кие ножки в брючинах ниспадали к маленьким ступням,  и что за лицо,  и с
ними парень с другой красивой куколкой, парня зовут Роб и он что-то вро-
де израильского солдата-искателя приключений с британским выговором  ко-
торого  наверняка можно было бы найти в каком-нибудь баре на Ривьере в 5
утра пьющим что ни попадя в алфавитном порядке с кодлой забавных  чокну-
тых  друзей  из международной тусовки в загуле - Ларри О'Хара познакомил
меня с Роджером Белуа (я не верил что этот молодой человек  с  заурядной
физиономией стоявший передо мною был тем самым великом поэтом которому я
поклонялся в юности,  в своей юности, в моей юности, то есть в 1948-м, я
продолжаю  повторять моя юность) - "Это Роджер Белуа?  - Я Беннетт Фитц-
патрик" - (отец Уолта) отчего на лице Роджера Белуа  возникла  улыбка  -
Адам Мурэд к этому времени вынырнувший из ночи тоже стоял там и ночь го-
това была раскрыться...
   И вот значит мы все действительно поехали к Ларри и Жюльен  сидел  на
полу  перед  развернутой  газетой  в  которой был чай (низкокачественный
лос-анжелесский но сойдет) и сворачивал,  или "скручивал" как Джек Стин,
отсутствующий,  сказал  мне  на предыдущий Новый Год а то был мой первый
контакт с подземными,  он тогда спросил не свернуть ли мне косячок  а  я
ответил в натуре очень холодно "К чему?  Я сам себе сворачиваю" и тотчас
же туча набежала на его чувствительное личико, и т. д., и он меня возне-
навидел  -  и  поэтому  ломил меня всю ночь когда только мог - теперь же
Жюльен был на полу,  по-турецки, и сам скручивал для всей компании и все
бубнили свои разговоры которые я разумеется повторять не стану, ну разве
что типа вот такого: "Я смотрю на эту книгу Перспье - кто такой Перспье,
его уже замесили?" и прочий треп, или же, слушая как Стэн Кентон говорит
о музыке завтрашнего дня и мы слышим как вступает новой  молодой  тенор,
Риччи Комучча,  Роджер Белуа говорит, раздвигая выразительные тонкие ли-
ловые губы: "И это - музыка завтрашнего дня?" а Ларри О'Хара рассказыва-
ет свои лежалые анекдоты из обычного репертуара. В Шеви'36 по пути Жюль-
ен,  сидя рядом со мною на полу,  протянул руку и  сказал:  "Меня  зовут
Жюльен Александер, во мне кое-что есть, я покорил Египет," а потом Марду
протянула руку Адаму Мурэду и представилась,  сказав: "Марду Фокс," но и
не  подумала  проделать  так со мной чему уже следовало насторожить меня
первым предчувствием того что грядет, поэтому мне пришлось самому протя-
нуть ей руку и сказать:  "Лео Перспье меня зовут" и пожать - ах,  всегда
ведь тянет к тем кто на самом деле тебя не хочет - на самом деле она хо-
тела  Адама Мурэда,  ее только что холодно и подземно отверг Жюльен - ее
интересовали худые аскетичные  странные  интеллектуалы  Сан-Франциско  и
Беркли а вовсе не здоровущие бичи-параноики пароходов и железных дорог и
романов и всей этой ненавистности которая во мне мне самому  столь  оче-
видна и другим поэтому тоже - хотя и поскольку на десять лет моложе меня
не видя ни единого из моих достоинств которые все равно  давно  уже  как
утоплены годами наркоты и желания смерти,  сдаться, бросить все и забыть
все, умереть в темной звезде - это я протянул руку, не она - ах время.
   Но пожирая глазами ее маленькие чары у меня была  на  переднем  плане
одна  только  мысль  что  я  должен погрузить все свое одинокое существо
("Большой печальный одинокий человек," вот что она  мне  сказала  как-то
вечером уже потом, вдруг увидев меня в кресле) в теплую ванну и в спасе-
ние ее бедер - близости юных любовников в постели, высокие, лицом к лицу
глаза в глаза грудь к груди обнаженные,  орган к органу, колено к дрожа-
щему колену покрытому гусиной кожицей,  обмениваясь  экзистенциальным  и
любовные акты чтобы постараться и чтобы получилось - "получается" это ее
особое словечко,  я вижу чуть выпирающие зубки под красными губами когда
видно  что "получается" - ключ к боли - она сидела в углу,  у окна,  она
была "отделена" или "отстраненна" или "готова оторваться от этой  компа-
нии" по своим собственным причинам.  - В угол я и пошел,  склонив голову
вовсе не к ней а к стене и попробовал молчаливую коммуникацию, затем ти-
хие  слова (как пристало вечеринке) и слова принятые на Норт-Биче:  "Что
ты читаешь?" и впервые она открыла рот и заговорила со мною сообщая пол-
ную  мысль и сердце мое не совсем оборвалось но удивилось стоило мне ус-
лышать смешные культурные интонации отчасти Пляжа (2) ,  отчасти образца
И. Маньина, отчасти Беркли, отчасти негритянского высшего класса, нечто,
смесь langue и такого стиля говорить и употреблять слова какого я никог-
да раньше не слышал если не считать определенных редких девчонок конечно
же белых и такую странную что даже Адам сразу заметил и заметил мне в ту
ночь - но определенно манера говорить нового боп-поколения,  когда гово-
ришь о себе не говоришь "I",  а говоришь "ahy" или "Oy" и растянуто так,
типа как в старину бывало "женственная" такая манера произношения поэто-
му когда слышишь ее у мужчин звучит сначала противно а когда  слышишь  у
женщин это очаровательно но слишком уж странно, и звук который я уже оп-
ределенно и озадаченно услышал в голосах новых певцов бопа вроде  Джерри
Уинтерса особенно с оркестром Кентона на пластинке Да Папочка Да и может
быть у Джери Сазерна тоже - но  сердце  мое  оборвалось  поскольку  Пляж
всегда ненавидел меня, отторгал меня, недооценивал меня, срал на меня, с
самого начала в 1943 году и дальше - ибо глядите,  идя вниз по  улице  я
какой-то  громила  а потом когда они узнают что я вовсе не громила а ка-
кой-то сумасшедший святой им это не нравится и более того они боятся что
я  вдруг все равно превращусь в громилу и вломлю им и что-нибудь сокрушу
а я все равно почти что проделывал это а в отрочестве и  подавно  делал,
как однажды я ошивался по Норт-Бичу со стэнфордской баскетбольной коман-
дой,  в особенности с Редом Келли чья жена (по  праву?)  умерла  в  Ред-
вуд-Сити в 1946-м, а за нами вся команда с боков братья Гаретта, он пих-
нул скрипача педика в парадное а я впихнул другого, он своего замочил, я
на  своего  вызверился,  мне было 18,  я был совсем щегол свеженький как
маргаритка к тому же - теперь,  видя это прошлое в оскале и в зверстве и
в  ужасе и в биенье моей лобной гордости они не хотели иметь со мной ни-
чего общего,  и я поэтому конечно тоже знал что Марду испытывает настоя-
щее  подлинное недоверие и нелюбовь ко мне пока я сидел там "пытаясь (не
чтоб получилось ВООБЩЕ) а получить  её"  -  нехипово,  нагло,  улыбаясь,
фальшиво истерично "принужденно" давя улыбу они это называют - я горячий
- они прохладные - на мне к тому же была весьма ядовитая совсем  неподо-
бающая у них на Пляже рубашка,  купленная на Бродвее в Нью-Йорке когда я
думал что буду рассекать
   вниз по трапу в Кобе,  дурацкая гавайская распашонка от Кросби с  ри-
сунками, которую по-мужски и тщеславно после первоначальных честных уни-
жений моего обы