постели,  мы лежали на ней и все происходило.
Покойная Джейн была там, у нее большая бутыль токайского была припрятана
в  комоде  у  Марду для меня и она ее достала и нацедила мне здоровенный
стакан и пролила из него много на постель (символ еще большего пьянства,
грядущего вина) - и Фрэнк с нею - и Адам, который вышел за дверь на тем-
ную трагическую итальянскую улицу Телеграфного Холма с  тележкой,  спус-
тившись  по  хилой  деревянной лесенке Шатова где подземные "врубались в
старого еврейского патриарха только что приехавшего из России" выполняю-
щего какой-то ритуал бочонками котов с рыбьими головами (рыбьи головы, в
самый разгар жарких дней Марду держала рыбью голову для нашего сумасшед-
шего приблудного котенка который был почти что человеком в своей настой-
чивости быть любимым его изгиб шеи и мурлыканье прямо в тебя, для него у
нее  была рыбья голова вонявшая так ужасно в почти безвоздушной ночи что
я выкинул ее кусок в бочку внизу после того как сначала  вышвырнул  туда
кусок  склизких  внутренностей  на  который в неведении наткнулся руками
когда полез в темный ледник где лежал кусочек льда которым я хотел осту-
дить свой сотерн,  шлеп об большую мягкую массу, кишки или рот рыбы, ос-
тавшиеся в леднике после того как с рыбой было покончено я  их  выкинул,
кусок  зацепился  за  пожарную лестницу и провисел там всю жаркую ночь и
вот значит утром просыпаясь меня стали кусать гигантские  большие  синие
мухи слетевшиеся на рыбу,  я был весь голый а они кусались как безумные,
что меня достало, как доставали пушинки от подушки и я как-то увязал это
с индейскостью Марду,  рыбьи головы ужасно неряшливая разделка рыбы, она
ощущала мое раздражение но смеялась,  ах птичка) - тот тупичок,  там, во
сне, Адам, а в доме, действительная комната и постель Марду и я весь мир
ревет вокруг нас, ошарашенно сидящих на задницах - Юрий тоже там, и ког-
да я поворачиваю голову (после безымянных событий миллионносвернутых ро-
ев бабочек) вдруг он разлатывает Марду на кровати и извивается и обжима-
ется  яростно  с  нею - сначала я ничего не говорю - когда смотрю снова,
они дальше-больше, я свирепею - начинаю просыпаться, как только бью Мар-
ду  в  затылок кулаком,  после чего Юрий начинает тянуть ко мне руку - я
просыпаюсь я размахиваюсь Юрием держа его за пятки  о  кирпичную  стенку
камина. - Проснувшись от этого сна я рассказал все Марду кроме той части
где я бью ее или Юрия - и она тоже (в увязке с  нашими  телепатиями  уже
испытанными  в  тот печальный летний сезон теперь осень догрезившаяся до
смерти,  мы сообщали друг другу множество раз вчувствываясь друг в друга
и я бежал к ней по ночам когда она это ощущала) видела сон как я о целом
мире вокруг нашей постели, о Фрэнке, Адаме, прочих, ее вновь возникающий
сон об отце убегающем прочь,  в поезде,  спазм почти что оргазма.  - "Ах
милая мне хочется прекратить все это пьянство эти кошмары прикончат меня
- ты не представляешь как я ревновал в том сне" (чувство которого у меня
еще не было к Марду) - энергия таящаяся за этим встревоженным сном вытя-
нула  из нее реакцию на мое дурацкое безрассудство с мальчиком в красной
рубашке ("Абсолютно несносный тип в любом случае" заметил по его  поводу
Кармоди "хоть очевидно и хорошенький,  в самом деле Лео ты был смешон" а
Марду:  "Вел себя как маленький мальчик но мне нравится.") - Ее  реакция
разумеется была неистовой, придя домой, после того как выволокла меня из
Маски на глазах у всех включая ее друзей из Беркли которые видели а воз-
можно и слышали "Или я или он!" и безумие юмор и тщетность этого - придя
в Небесный Переулок она нашла в коридоре шарик, славный молодой писатель
Джон Гольц живший внизу надувал шарики для детишек со всего Переулка це-
лый день и некоторые валялись в коридоре,  с шариком который у Марду был
она (пьяная) танцевала по всему коридору, отдуваясь и пыхтя и подкидывая
его становясь в многозначительные танцевальные позы и говорила так что я
не только вынужден был бояться ее безумия, ее сумасшедствия клинического
типа,  но это еще и глубоко ранило мне сердце,  да так глубоко  что  она
следовательно  не  могла  быть безумна сообщая нечто столь взвешенно,  с
точной - чем бы то ни было - "Ты теперь можешь идти когда  у  меня  есть
этот шарик." - "То есть как это?" (Я,  пьяный, на полу затуманенный сле-
зами).  - "Теперь у меня есть вот этот шарик - Ты мне больше не нужен  -
до  свиданья  -  уходи - оставь меня в покое" - заявление которое даже в
моем пьяном чаду наполнило меня свинцовой тяжестью и я лежал там, на по-
лу,  где проспал час пока она играла с шариком и в конце концов сама за-
валилась спать,  разбудив меня под утро чтобы раздеться  и  залезть  под
одеяло  - и эта ВИНА-Ревность впервые проникла мне в разум - а суть всех
этих россказней такова: я хочу Марду поскольку она начала отвергать меня
- ПОСКОЛЬКУ - "Но бэби это был сумасшедший сон." - "Я так ревновал - Мне
было плохо." - Я внял вдруг тому что Марду сказала в первую неделю наших
отношений, когда, как я тайно думал, у себя в уме втихомолку заместил ее
важность важностью моей писательской работы, как, во всяком романе, пер-
вая  неделя так интенсивна что все предшествовавшие миры подлежат перес-
мотру,  но стоит энергии (тайны,  гордости) начать убывать,  как старшие
миры благоразумия, благосостояния, здравого смысла, и т. д., возвращают-
ся,  поэтому я тайно говорил себе: "Моя работа важнее Марду." Тем не ме-
нее она почувствовала это,  в ту первую неделю,  и теперь сказала:  "Лео
сейчас что-то по-другому - в тебе - я это в себе чувствую -  я  не  знаю
что  это." Я очень хорошо знал что это было и сделал вид что не могу вы-
разить это словами ни для себя ни меньше всего на свете  все  равно  для
нее - теперь вспомнил, просыпаясь от кошмара ревности, в котором она об-
нимается с Юрием,  что-то изменилось,  я мог это ощутить,  что-то во мне
надтреснуло,  была какая-то новая утрата, даже какая-то новая Марду - и,
опять-таки,  разница не была изолирована во мне кому  снился  рогоносный
сон, но в ней, в субъекте, кому он не снился, но кто как-то участвовал в
общем горестном смятенном сне всей этой жизни со мной - поэтому я  чувс-
твовал  что  она может вот этим самым утром посмотреть на меня и сказать
что что-то умерло - не из-за шарика и "Ты теперь можешь идти" - а  из-за
сна - и вот поэтому сон,  сон, я продолжал твердить про него, отчаянно я
все жевал и говорил о нем, за кофе, ей, в конце концов когда пришли Кар-
моди  и  Адам и Юрий (сами по себе одинокие и жаждущие вытянуть все соки
из этого великого потока текшего между Марду и мною,  потока  в  который
как я позже выяснил все хотели попасть, в действие) я начал рассказывать
им про этот сон,  подчеркивая,  подчеркивая,  подчеркивая роль Юрия, где
Юрий  "всякий раз когда я отворачиваюсь" целует ее - естественно осталь-
ные желают знать и свои роли, о чем я рассказал с меньшей живостью - пе-
чальный воскресный день,  Юрий выходит купить пива, закусон, хлеб - нем-
ного поели - и вот несколько настоящих  борцовских  поединков  разбивших
мне  сердце.  Ибо когда я увидел как Марду прикола ради борется с Адамом
(который отнюдь не был главным негодяем в моем сне, хотя сейчас я прики-
нул что должно быть поменял лица местами) меня пронзила та боль что ныне
охватывает меня всего,  та первоболь, как миленько она выглядела в своих
джинсах борясь и сопротивляясь (Я сказал "Она сильная как черт,  вы ког-
да-нибудь слыхали про ее драку с Джеком Стином? попробуй тронь ее Адам")
-  Адам уже начавший бороться с Фрэнком подтолкнутый каким-то разговором
о
   само по себе меня отнюдь не ранило) - то была ее красота,  ее игра  в
борьбу не на шутку, я гордился, я хотел знать как Кармоди себя чувствует
ТЕПЕРЬ (чувствуя что должно быть он вначале относился к  ней  критически
за  то  что  она негритянка,  он-то техасец и притом техасец-джентльмен)
когда видит как она великолепна,  как сестренка,  запросто  вписывается,
смиренная  и  покладистая к тому же и настоящая женщина.  Даже почему-то
присутствие Юрия,  чья личность уже была подпитана у меня в уме от энер-
гии  сна,  прибавляло толику моей любви к Марду - я вдруг полюбил ее.  -
Они хотели чтоб я пошел с ними,  посидеть в парке - как будто  уговорено
на серьезных трезвых конклавах Марду сказала "А я останусь здесь и почи-
таю и кое-что сделаю, Лео, ступай с ними как мы договорились" - пока они
выходили и маршировали вниз по лестнице я задержался сказать ей что сей-
час люблю ее - ее это не так удивило или обрадовало,  как я желал -  она
взглянула  теперь уже на Юрия с точки зрения глаз не только моего сна но
увидела его в новом свете как  вероятного  преемника  меня  из-за  моего
беспробудного предательства и пьянства.
   Юрий Глигорич:  молодой поэт, 22 года, только что приехал из яблонеу-
рожайного Орегона,  перед тем был официантом в столовой на  большом  пи-
жонском ранчо - высокий худой светловолосый югослав,  симпатичный, очень
дерзкий и превыше всего прочего старающийся срезать Адама и меня и  Кар-
моди, все время зная нас как старинную почитаемую троицу, желая, естест-
венно, будучи молодым непубликуемым неизвестным но очень гениальным поэ-
том уничтожить больших установленных богов и возвысить себя - желая сле-
довательно и их женщин тоже, будучи не стесненным условностями, или нео-
печаленным, пока еще, по меньшей мере. - Мне он понравился, я считал его
еще одним новым "молодым братушкой" (как Лероя и Адама до этого,  кому я
"показывал"  писательские уловки) а теперь буду показывать Юрию и он бу-
дет мне корешком и ходить со мною и Марду - его  собственная  любовница,
Джун,  бросила его,  он к ней плохо относился,  он хотел чтоб она верну-
лась,  у нее была другая жизнь в Комптоне, я ему сочувствовал и расспра-
шивал как идут у него дела с письмами и звонками в Комптон, и, что самое
важное, как я говорил, теперь он впервые вдруг смотрел на меня и говорил
"Перспье я хочу с тобой поговорить - внезапно мне захотелось узнать тебя
на самом деле." - В шутку за воскресным вином у Данте я  сказал:  "Фрэнк
залип на Адаме, Адам залип на Юрии" а Юрий вставил "А я залип на тебе."
   В самом деле залип в самом деле.  В то скорбное воскресенье моей пер-
вой болезненной любви к Марду посидев в парке с парнями как  договарива-
лись, я притащился снова домой, к работе, к воскресному обеду, виновато,
опоздав, обнаружив мать пасмурной и все-выходные-одной в кресле со своей
теплой  шалью...  а  мои мысли теперь переполненные Марду - не думая что
хоть сколько-нибудь важно то что бы я там ни наболтал молодому  Юрию  не
только "Мне снилось что ты обнимался с Марду" но еще и, у киоска с гази-
ровкой по дороге в парк когда Адам захотел позвонить Сэму и мы все сиде-
ли у стойки и ждали,  с лимонадами, "С тех пор как мы с тобой виделись в
последний раз я влюбился в эту девчонку," информация воспринятая им  без
комментариев и которую я надеюсь он помнит до сих пор,  и разумеется так
оно и есть.
   И вот теперь раздумывая о ней,  ценя ее драгоценные хорошие мгновенья
что у нас были о которых прежде я и думать избегал,  возник факт, разду-
вавшийся в своем значении,  тот поразительный факт что она  единственная
девушка  из  всех  кого я когда-либо знал которая по-настоящему понимала
боп и умела петь его, она сказала в первый уютный денек красной лампочки
у Адама "Пока я ехала головой я слышала боп, в музыкальных автоматах и в
Красном Барабане и везде где мне случалось его слышать, с совершенно но-
вым иным ощущением, которое я, правда, на самом деле не могу описать." -
"Но каким же оно было?" - "Но я не могу описать его, оно не только посы-
лало волны - проходило сквозь меня - Я не могу ну типа, сделать его, пе-
ресказывая его словами,  понимаешь?  УУ ди би ди ди" спев несколько нот,
так  прелестно.  -  Та ночь когда мы стремительно шагали вниз по Ларкину
мимо Черного Сокола вместе с Адамом на самом деле только он шел следом и
слушал, тесно голова к голове, распевая дикие припевы джаза и бопа, вре-
менами я фразировал а она издавала совершенные фактически очень интерес-
ные современные и передовые аккорды (подобных которым я никогда нигде не
слышал и которые имели сходство с модерновыми аккордами Бартока но  были
по-боповому  хеповы) а в другие разы она просто делала аккорды а я делал
контрабас,  по старинной великой легенде (вновь ревущей высокой  кушетки
поразительно  убойного  дня  которую я не рассчитываю что кто-то поймет)
прежде, мы с Оссипом Поппером пели боп, выпускали пластинки, всегда беря
на  себя  партию  контрабаса тум тум под его фразировку (настолько как я
вижу сейчас похожую на боповую фразировку Билли Экстайна)  -  мы  вдвоем
рука об руку несясь длинными шагами по Маркету по хиповой старой сердце-
вине Калифорнийского Яблока распевая боп и притом неплохо - восторг это-
го, и придя после жуткой попойки у Роджера Уолкера где (организация Ада-
ма и мое молчаливое согласие) вместо нормальной балёхи были одни мальчи-
ки  и  все голубые включая одного молодого фарцовщика-мексиканца и Марду
отнюдь не застигнутая врасплох веселилась и болтала - однако несмотря на
все это, сорвавшись домой на автобус что ходит по Третьей Улице распевая
ликуя -
   Тот раз когда мы читали вместе Фолкнера,  я прочел ей Кони в яблоках,
вслух  -  когда  зашел  Майк Мёрфи она велела ему сесть и слушать пока я
продолжал но тогда я был другим и не мог читать одно и то же  и  остано-
вился  -  но  на следующий день в своем мрачном одиночестве Марду села и
прочла весь однотомник Фолкнера.
   Тот раз когда мы пошли на французское кино на Ларкин,  в Вог, посмот-
рели Нижние Глубины, держались за руки, курили, прижимались друг к другу
- хотя снаружи на Маркет-Стрит она не позволила мне держать себя под ру-
ку из страха что люди на улице решат что она шлюха,  так это и выглядело
бы но я рассвирепел но не стал дергаться и мы пошли дальше,  мне захоте-
лось зайти в бар выпить вина, она боялась мужиков в шляпах рассевшихся у
стойки, теперь я увидел ее негритянский страх перед американским общест-
вом  о  котором  она постоянно говорила но ощутимо на улицах что никогда
никак меня не заботило - пытался утешить ее,  показать что она может де-
лать со мной вместе все что ей угодно:  "Фактически крошка я буду знаме-
нитым человеком а ты будешь достойной и гордой женой знаменитого челове-
ка  поэтому не переживай" но она сказала "Ты не рубишь" но страх малень-
кой девочки так прелестен, так съедобен, я оставил его в покое, мы пошли
домой, к нежным любовным сценам вместе в нашей собственной и тайной тем-
ноте -
   Фактически, тот раз,  один из тех прекрасных разов когда мы, или вер-
нее, я не пил и мы провели целую ночь вместе в постели, на сей раз расс-
казывая истории про привидения,  сказки По те что я мог вспомнить, потом
кое-что сочиняли, а в конце строили друг другу дебильные рожи и пытались
напугать друг друга круглыми остановившимися глазами,  она показала  мне
как  одной из ее грез наяву на Маркет-Стрит был тот приход что она ката-
тоник ("Хотя тогда я не знала что это слово означает,  но типа, я ходила
зажато болторукаясь рукоболтаясь и честное слово ни единая душа не смела
со мною заговорить а некоторые и взглянуть-то боялись, и я такая там хо-
дила  как  зомби а ведь всего тринадцать мне было.") (Ох что за ликующее
пришепетывание в шепелявых маленьких ее губках,  я вижу выступающие впе-
ред зубки,  я говорю строго: "Марду тебе следует сейчас же почистить зу-
бы, вон в той вот больнице, пойдешь к своему терапевту, и к зубному тоже
зайди - это все бесплатно поэтому давай..." поскольку вижу как уголки ее
жемчугов начинают темнеть что приведет к порче) - и она строит мне  рожу
сумасшедшей,  лицо неподвижное, а глаза сияют сияют сияют как звезды не-
бесные и какие угодно но только не испуганные я до крайности поражен  ее
красотой  и  говорю "И еще я вижу землю в твоих глазах вот что я думаю о
тебе,  в тебе есть определенная красота,  не то чтобы я завис на земле и
индейцах и все такое и желаю все время талдычить про тебя и про нас,  но
я вижу в твоих глазах такое тепло - но когда ты  строишь  сумасшедшую  я
вижу не безумие а восторг восторг - как беспризорные хлопья пыли в угол-
ке у маленького пацанчика а он сейчас спит в своей кроватке  и  я  люблю
тебя,  настанет  день и дождь падет на наши вежды милая" - и у нас горит
одна свечка поэтому все безумства еще смешнее а  истории  о  привидениях
еще жутче - одна про - но увы недостает,  как жаворонок, я расшалился во
всем хорошем и не забываю и забываю свою боль -
   Продолжая прикол с глазами,  тот раз когда мы закрыли глаза (снова не
пивши  потому что нет денег,  нищета бы спасла этот роман) и я отправлял
ей послание:  "Ты готова," и вижу первую вещь в моем черном мире глаз  и
прошу ее описать ее,  поразительно как мы пришли к одному и тому же, это
было какое-то взаимное понимание,  я видел хрустальные жирондоли  а  она
видела  белые  лепестки в черной бочажине сразу после некоторого слияния
образов так же изумительно как и те точные образы которыми я обменивался
с Кармоди в Мексике - Марду и я оба видели то же самое, какие-то очерта-
ния безумия,  какой-то фонтан,  ныне уже мною позабытый и на самом  деле
пока еще не важный, сходимся вместе во взаимных описаниях его и радуемся
и ликуем в этом нашем телепатическом триумфе,  заканчивая там где встре-
чаются  наши  мысли в кристальной белизне и лепестках,  в тайне - я вижу
ликующий голод в ее лице поглощающем взглядом мое лицо,  я мог  бы  уме-
реть,  не  разбивай  мне сердце радио своей прекрасной музыкой,  О мир -
вновь свет свечей,  мигающий,  я накупил уйму свечей в лавке, углы нашей
комнаты во тьме,  ее тень обнаженно смугла когда она спешит к раковине -
как мы пользуемся раковиной - мой страх передать БЕЛЫЕ образы ей в наших
телепатиях  из страха что это ей (в ее веселии) напомнит о нашей расовой
разнице, отчего в то время я чувствовал себя виновато, теперь-то я пони-
маю что все это было одним сплошным любовным реверансом с моей стороны -
Господи.
   Хорошие - поднимаясь на вершину Ноб-Хилла ночью с квинтой  токайского
Ройял Челис,  сладкого, густого, крепкого, огни города и бухты под нами,
печальная тайна - сидя там на скамейке,  влюбленные,  одинокие  проходят
мимо,  мы передаем друг другу бутылку,  разговариваем - она рассказывает
все свое маленькое девчачье детство в Окленде. - Это словно Париж - мяг-
ко, ветерок веет, город может изнемогать от зноя но обитатели холмов все
равно летают - а на той стороне бухты Окленд (ах эти я Харт  Крейн  Мел-
вилл  и  вы  все разнообразнейшие братья поэты американской ночи которая
как я однажды думал станет моим священным алтарем и теперь так и есть но
кому до этого дело, кому знать это, а я потерял любовь из-за нее - пьян-
чуга,  тупица, поэт) - возвращаясь через Ван-Несс на пляж Акватик-Парка,
сидя в песке, когда я прохожу мимо мексиканцев то ощущаю эту великую хе-
повость что была у меня все лето на улице с Марду моя старинная мечта  о
желании быть жизненным,  живым как негр или индеец или денверский японец
или нью-йоркский пуэрториканец сбылась,  с нею рядом такой молодой, сек-
суальной,  гибкой, странной, хипейной, сам я в джинсах и такой небрежный
и мы оба как бы молодые (Я говорю как бы,  в мои-то 31) -  мусора  велят
нам уходить с пляжа,  одинокий негр проходит мимо нас дважды и таращится
- мы идем вдоль плеска кромки воды, она смеется видя чокнутые фигуры от-
раженного света луны пляшущие совсем как насекомые в завывающей прохлад-
ной гладкой воде ночи - мы слышим запах гаваней, мы танцуем -
   Тот раз когда я повел ее в разгар сладкого сухого утра  типа  как  на
плоскогорьях  в  Мексике или где-нибудь в Аризоне на прием к терапевту в
больницу,  вдоль Эмбаркадеро,  презрев автобус, рука об руку - я гордый,
думая:  "В  Мехико  она будет выглядеть точно так же и ни единая душа не
будет знать что я сам не индеец ей-Богу и мы схиляем вместе" - и  указы-
ваю на чистоту и ясность облаков:  "Совс