отелей.  Они отличались  от здешних тем,  что должны были  платить за
вход. Что они охотно  и делали.  Бал-маскарад в гранд-отеле  продолжался  до
рассвета.
     Дирекция  наняла  две  деревенские  капеллы.  Во  всех  залах   звучала
танцевальная  музыка.  Пришло  много   местных  жителей  в  чудесных  старых
национальных костюмах. Крестьяне  должны были  в полночь  показать баварские
народные танцы и песни, известные на весь мир.
     Мелодии и напевы смешались в дикий оглушительный шум, так как  в каждом
зале  играли  разное.  Все  бросали  друг  в  друга  конфетти  и  серпантин.
Деревенские  парни  гоняли по  залам несколько  коз и подсвинка. Поросенок и
развеселившиеся дамы соревновались в визге.
     В холле устроили вещевую лотерею. Все лишнее и все, без чего можно было
обойтись, сложили в виде пирамиды.
     (Лотерейные билеты  и выигрыши учитель танцев уже  много лет получал от
одной мюнхенской фирмы. Чистый доход согласно обычаю доставался ему.)
     Во время ужина Кессельгут сообщил, что он заказал в Большом зале столик
на троих.  Шульце  с Хагедорном сидели за этим столиком,  окруженные ряженой
публикой,  и ждали владельца пароходной линии, Хагедорн был без пиджака. Шею
он повязал большим красным носовым платком, а на голову нахлобучил набекрень
кепку. Он  явно изображал парижского апаша.  Шульце преобразился еще меньше.
Он  облачился  (правда,  на  этот  раз  в  помещении)  в  свой  повседневный
спортивный наряд: фиолетовый  костюм, запонки-листочки на манжетах, обмотки,
наушники из черного бархата и  огненно-красная вязаная шапка. Постепенно ему
стало жарко.
     -- А коньки? -- поинтересовался Хагедорн.
     -- Перестаньте! --тихо  сказал  Шульце. -- Не напоминайте  мне про  мой
затылок! Я совершенно забыл, что лед очень твердый. Как конькобежец я больше
не выступаю.
     -- А вы с такой радостью пошли кататься, -- посочувствовал Хагедорн.
     -- Ничего  страшного, --  сказал Шульце.  --  Временно ошибся  в  своем
возрасте. -- Он улыбнулся. -- Как вам  нравятся мои декорации, юный друг? --
Он удовлетворенно оглядел себя.
     Хагедорн восхитился.
     -- Правильно, -- сказал Шульце. -- А где же наш любезный Кессельгут?
     В эту минуту кто-то, стоявший позади них, наполнил три бокала вином.
     -- Мы не заказывали  вина, -- испуганно сказал Хагедорн.  -- Я бы хотел
светлого пива.
     -- Я тоже, -- присоединился Шульце.
     Кельнер засмеялся.  А когда они  обернулись, то  увидели не кельнера, а
господина  Иоганна  Кессельгута.  На   нем  была  тоблеровская  ливрея,  его
привычная, любимая, и он смотрел Шульце в глаза, прося извинения.
     -- Грандиозно! -- воскликнул Хагедорн. -- Не хочу вас обидеть, господин
Кессельгут, но вы выглядите как прирожденный господский слуга!
     -- Ничуть не обижаете, господин кандидат, -- сказал Кессельгут. -- Если
б я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном.
     Трое друзей развлекались на широкую ногу. Каждый по-своему. Кессельгут,
например, хотя и был владельцем пароходной линии, стоял, блаженно  улыбаясь,
за стулом Шульце и обращался к бедняге-бедняку (которого заставили подметать
каток)  по  поводу  и  без  повода  "сударь".  А Шульце  то  и дело  называл
судовладельца по имени:  -- Иоганн, дайте огня!..  Иоганн,  вы пьете слишком
много!.. Иоганн, закажите три бутерброда с ветчиной!
     -- Ребята, у вас получается так, словно вы годами разучивали свои роли!
-- заметил Хагедорн.
     --  Ишь  какой  хитрец,  --  сказал  Шульце,   а  Кессельгут  польщенно
засмеялся.
     Позднее  к  их  столику  подошел  толстяк  Ленц,  переодетый  не  то  в
трактирщика,  не то в хозяина  притона. Под мышкой у него торчала полупустая
бутылка  ликера  "Золотая  вода".  Он  спросил  Шульце,  не  желает  ли  тот
записаться на конкурс трех самых удачно ряженных в оборванцев.
     --   Вы  наверняка  получите  первую  премию,  --  сказал  он.  --  Так
натурально, как вы, никто из нас не выглядит. Ведь мы только лишь переодеты.
     Шульце дал себя уговорить и пошел с Ленцем к профессору Гелтаи, который
раздавал порядковые  номера на конкурс.  Однако учитель танцев покрутил ус и
сказал:
     --  Сожалею,  дорогой.  Вы  не соответствуете правилам.  Ваш  костюм не
маскарадный, он лишь таким выглядит. Вы -- профессионал.
     Ленц, родившийся на берегах Рейна, легко раздражался. Но профессор  был
тверд.
     -- У меня есть инструкции, -- заключил он дискуссию.
     -- Нет так нет, любезнейший, -- сказал Шульце и ушел. Когда он вернулся
к столику, Хагедорна там не было.
     Иоганн в одиночку общался с алкоголем.
     -- Его увела школьница в короткой юбке и с ранцем за спиной, -- доложил
он. -- Это была дама из Бремена.
     Они  отправились  на поиски и негаданно наткнулись  на вещевую лотерею.
Тоблер тихо  отдал приказ,  и Иоганн  купил  тридцать билетов. Из  них  семь
выигрышей: картина местного живописца "Альпийский ландшафт"  в раме, большой
игрушечный мишка,  который мычал "У-у-у!", флакон одеколона, еще один мишка,
рулончик серпантина,  коробка  с почтовой  бумагой и  конвертами  и еще один
флакон одеколона.
     Нагрузившись  трофеями, они разрешили сфотографировать себя в  соседнем
помещении.
     -- "Возвращение охотников домой", -- прокомментировал тайный советник.
     Они  проталкивались  дальше  сквозь  толпу. От  зала  к  залу. По  всем
коридорам. Но Хагедорн как испарился.
     --  Мы  должны  найти  его,  Иоганн,  --  сказал  тайный  советник.  --
Разумеется, его похитила бременская школьница. А ведь он на коленях заклинал
меня присмотреть за ним по-матерински.
     В баре блудного сына не было. Воспользовавшись случаем, Иоганн принялся
раздаривать выигрыши.  Одеколон шел нарасхват у крестьянских девиц. Какой-то
голландке он вручил, не спросив ее, написанный маслом альпийский пейзаж. Она
поблагодарила по-голландски.
     Они  возвратились к своему столику. Хагедорна все  еще не было.  Иоганн
посадил двух мишек на третий стул. Тоблер снял черные наушники.
     -- Странно, --  заявил  он. -- Без наушников  вино кажется  вкуснее. Ну
какая, скажите, связь у слуха с вкусовыми нервами?
     -- Никакой, -- изрек Иоганн.
     Тут они начали экспериментировать. Затыкали уши и пили. Закрывали глаза
и пили.
     -- Что-нибудь заметили? -- спросил Тоблер.
     -- Так точно, -- ответил Иоганн. -- Все глазеют на нас и Думают, что мы
спятили.
     -- А еще что заметили?
     -- Можно делать что угодно -- вино замечательное. Ваше здоровье!

     В  это время  госпожа  Каспариус, переодетая  в  школьницу-подростка  с
большим бантом  в волосах,  сидела  с  парижским апашем  Фрицем Хагедорном в
пивном  погребке, прокуренном  и  переполненном. Вместе  с  ними  за  столом
расположилось  много  посетителей.  Они тоже  были  в маскарадных  костюмах,
однако страдали от этого.
     Тридцатилетняя  школьница  открыла  ранец,  достала  оттуда пудреницу и
попудрила нахальный носик розовой пуховкой.
     Молодой человек наблюдал за ней.
     -- Как с домашними заданиями, малышка?
     -- Мне срочно нужны дополнительные  занятия с репетитором. Прежде всего
по человековедению. Тут я совершенно не разбираюсь.
     -- Подожди, пока  вырастешь,  --  сказал он. --  Этот предмет познается
только на опыте.
     -- Вот и нет, -- возразила она. -- Если бы зависело от этого, я была бы
лучшей в классе. Увы, не получается.
     -- Жаль. Значит, все твое усердие напрасно. Бедное дитя!
     Она кивнула.
     -- Кем ты хочешь стать, когда кончишь школу?
     -- Кондуктором трамвая, -- ответила она. --  Или цветоводом. Хотя лучше
всего -- прогуловодом.
     -- Ага.  Тоже интересная профессия! А я хотел  стать снеговиком. У  них
отпуск полгода с лишним.
     -- Это разве не у снегурок?
     -- Нет, у снеговиков. Но снеговику необходим аттестат зрелости.
     -- Ну и кем же вы стали?
     -- Сначала расписывал торты, -- ответил он. -- А сейчас  вяжу галстуки.
Доход  есть.  Собственная машина  --  автобус. Из-за  многочисленной  родни.
Будешь в Берлине, покатаю. На шасси стоят ящики с цветами.
     Школьница захлопала в ладоши и воскликнула:
     -- Красота! Герань?
     --  Разумеется,  -- сказал он. --  Другие  цветы  вообще  не подходят к
автобусу.
     Соседям  по  столу их  разговор  изрядно  надоел.  Они  расплатились  и
сбежали.
     Школьница, обрадовавшись, сказала:
     -- Давайте говорить громче, и через десять минут останемся здесь одни.
     Но ее план расстроился. Сначала пришел Ленц,  "трактирщик". Его бутылка
"Золотой воды"  была пуста. Он  заказал бургундского  и  принялся  распевать
рейнские  песни.  Затем  появилась фон Маллебре. С бароном Келлером. Обладая
красивыми стройными ногами,  она была  одета  придворным пажом, Келлер был в
своем фраке. Они поздоровались приветливо, как только смогли.
     -- Вы во фраке? -- удивился Хагедорн. Келлер поправил монокль.
     -- Я никогда не наряжаюсь. Это  мне не по душе,  Не  вижу в этом ничего
смешного.
     -- Но... фрак на балу в отрепье? -- удивилась школьница.
     -- Почему бы  нет? -- возразил  толстяк  Ленц.  -- Бывает  и отребье во
фраках! -- Он расхохотался во весь голос.
     Барон поморщился. А Хагедорн сказал, что ему, к сожалению, пора идти.
     -- Останьтесь,  ну  пожалуйста,  --  попросил паж.  А школьница  начала
громко всхлипывать.
     --  Я дал слово, -- объяснил  молодой человек. -- Мы, апаши, аккуратные
люди. Речь идет о краже со взломом.
     -- А что вы хотите украсть? -- спросил Ленц,
     -- Большую партию  левых  перчаток, -- таинственно  сказал  Хагедорн и,
поднеся палец к губам, быстро удалился.
     Оба пожилых господина замахали руками, увидев Хагедорна.
     --  Куда  вы  исчезли  со школьницей?  --  строго спросил Шульце. -- Вы
следовали доброму совету?
     -- Мой дорогой материнский наставник, -- сказал молодой  человек. -- Мы
беседовали только о том, кем хочет стать малышка, когда окончит школу.
     -- Фу, господин кандидат! -- воскликнул Кессельгут.
     -- Ну и кем же она хочет быть? -- спросил Шульце.
     -- Точно еще не знает. Может, цветоводом, может, прогуловодом.
     Пожилые люди  погрузились в раздумье. Потом Кес-сельгут, снова занявший
место позади Шульце, сказал:
     -- Что ж, будем  здоровы!  -- Они  выпили, и Кессельгут  продолжал:  --
Сударь, позвольте сделать предложение?
     -- Прошу, Иоганн, -- сказал Шульце.
     -- Давайте пойдем на улицу и выпьем за здоровье Казимира.
     Предложение было принято единогласно. Кессельгут захватил бутылку и три
бокала, Шульце --  обоих мишек, и все трое гуськом направились  через залы к
выходу. Хаге-дорн шагал впереди.
     В Зеленом зале они задержали  церемонию раздачи призов за самые удачные
костюмы.  В  Малом  зале помешали  игре  в  фанты  и танцам под руководством
профессора  Гелтаи.  Двигаясь  зигзагами,  они  уверенно  и  с  достоинством
прокладывали себе путь.
     Швейцар,  которого  самые   удалые  посетители   украсили  конфетти   и
серпантином, поклонился Хагедорну и  ехидно  взглянул  на Шульце, когда тот,
подняв вверх мишек, громко сказал им:
     -- Посмотрите-ка на злого дядю! Такие бывают в самом деле.
     Казимир,  гусар-снеговик,  выглядел  восхитительно.  Троица  с  любовью
обозрела его. Шел снег. Шульце обернулся к приятелям.
     --  Прежде чем  мы  чокнемся  за благополучие  нашего  общего  сына, --
торжественно  произнес  он, --  я  хотел  бы сделать  одно доброе  дело. Как
известно, нехорошо, когда мужчина один. И даже когда снеговик -- тоже. -- Он
медленно  опустился  на  колени  и  посадил  мишек  на холодный снег, одного
справа, другого  слева от Казимира. -- Теперь у него  по крайней мере  будет
компания в наше отсутствие.
     Кессельгут разлил вино в бокалы.  Но его в неполной бутылке не хватило,
и Иоганн поспешил в отель за полной.
     Шульце  и Хагедорн  остались вдвоем под ночным небом.  Каждый  держал в
руке налитый до половины бокал. Оба молчали. Вечер был очень веселым. Но они
вдруг  посерьезнели.  Их  разделял  чуть  шевелившийся  занавес  из  снежных
хлопьев.
     Смущенно кашлянув, Шульце сказал:
     -- Со времен войны я ни с одним мужчиной не был на "ты". С женщинами --
да, гм. Бывают ситуации, когда  говорить  "вы"  никак  не подходит.  Если ты
согласен, мой мальчик, я хочу предложить тебе выпить на брудершафт.
     Молодой человек тоже прокашлялся и после паузы ответил:
     --  Со времен  университета  у  меня не  было  друзей. Я  никогда бы не
решился просить вас быть моим другом. Ну, спасибо тебе, дружище!
     -- Меня зовут Эдуард, -- сказал Шульце.
     -- А меня Фриц, -- сказал Хагедорн.
     Они чокнулись, выпили и  пожали  друг другу руки. Кессельгут, выйдя  из
дверей  с  полной  бутылкой  под мышкой,  посмотрел на  обоих и  догадался о
значении их рукопожатия. Затем с серьезной улыбкой он сделал  поворот кругом
и вернулся в шумный отель.

Глава тринадцатая
БОЛЬШОЙ РЮКЗАК

     Бандероль  от матушки  Хагедорн прибыла на следующий  день.  В ней были
рекламные работы, которые просил сын, и письмо.

     Мой дорогой мальчик! --  писала мать. -- Спасибо за  открытки. Пишу  на
ходу, собралась отвезти бандероль  на  вокзал,  чтобы  ты скорее получил ее.
Надеюсь, уголки  при пересылке не помнутся (у  пакетов и картинок).  И скажи
этому господину  Кессельгуту, что все твои  работы нам  желательно  получить
обратно. Такие господа из-за своего величия бывают иногда забывчивыми.
     Господин Франке  сказал, что  если с тоблеровской  фирмой  выгорит,  то
"будет обалденно". Ты ведь знаешь, он всегда выражается с  фокусами.  И  еще
сказал,  что  будет ругать  тебя,  чтобы  повезло.  Думаю,  что  со  стороны
квартиранта,  в общем-то  постороннего  человека,  это очень любезно. Я тоже
постараюсь  припомнить  всякие  бранные слова  для такого  случая. Если же с
устройством на работу ничего  не получится, мы по крайней мере не будем себя
упрекать. Это -- главное. Но нельзя терять головы. На Бога надейся, а сам не
плошай.
     То, что другой призер симпатичный  человек, радует меня. Заочно передаю
ему привет.  И не давайте себя обманывать знатным людям. Многие из  них ведь
не виновны  в том, что они богатые.  У многих, я  думаю, потому есть деньги,
что  у Господа Бога доброе сердце. Лучше, чем ничего,  подумал  он, сотворяя
их.  Кстати, есть ли  у  тебя еще чистое белье? Если нет, отошли  мне срочно
грязное.  Через три дня получишь выстиранным. В магазине  Хепнера  видела на
витрине  очень красивые  верхние  сорочки.  Попрошу отложить  для тебя одну.
Голубую в полосочку. Заберем,  когда вернешься домой. Могу, конечно, послать
тебе. Но вдруг не понравится?
     Ну вот,  сынок. Сейчас еду до Потсдамского вокзала, а  оттуда  пешком к
Ангальтскому. Подышать снегом  полезно.  Ты  знаешь,  я редко  выбираюсь  из
комнаты на свежий воздух. Твои цветные открытки с видами мне очень нравятся.
Почти как в кино -- помнишь, где ты недавно требовал ложу для иностранцев? Я
рассказала об этом господину Франке. Он смеялся.
     Не забывай, когда будешь в  лесу, делать восемь-десять глубоких вдохов.
Не больше. Иначе заболит голова. А это ни к чему.
     Я чувствую себя отлично. Много пою. На  кухне. Когда  сажусь завтракать
или обедать,  ставлю  на  стол  твою фотографию.  А то  одной скучно, и  нет
аппетита.  Я  не  права?  Надеюсь,  завтра  придет  твое  письмо.  Со  всеми
подробностями.  Пока  что  мне не  все  понятно.  Может,  я  с  годами  чуть
поглупела. Склероз.  Каким образом,  например, оказались  в твоем номере три
котенка? И  почему у тебя две комнаты, да еще ванная? И какой-то кирпич? Мне
это  совершенно  непонятно,  мой  мальчик.  Господин  Франке  говорит,  что,
возможно, там действительно отель. А не сумасшедший дом. Все-таки он ужасный
человек. Скажи,  а  у другого призера столько же  помещений и тоже котята  и
кирпич?
     Роман с продолжениями  в газете на  этот раз очень  увлекательный. Куда
лучше, чем предыдущий. Особенно со вчерашнего номера. Мы с господином Франке
совсем расходимся во мнениях о том, что будет дальше.  Он ничего не понимает
в романах. Ну это нам известно.
     И  прошу  тебя:  не делай глупостей,  не лазай  на опасные  вершины!  В
Брукбойрене  лавины бывают?  Будь очень  осторожным.  Они начинаются  совсем
незаметно,  тихо и  вдруг  обрушиваются  огромной  массой.  И  тогда  уж  не
спасешься.
     Береги себя, пожалуйста, будь осмотрительнее! Обещаешь? И с женщинами в
отеле тоже. Чтобы не получилось скандала, как  тогда в Швейцарии. У них либо
ничего  серьезно -го, либо крепкая хватка. А у тебя голова распухнет, хлопот
не оберешься. Не надо, мой мальчик. Иначе мне не будет покоя.
     Ну  ладно, а  то начинаю письмо  и никак не кончу.  Все! Ответь на  мои
вопросы. Ты часто забываешь это делать. Еду на вокзал.
     Будь  здоров! Минувшего дня не вернешь. И веди себя повежливее! А то ты
иногда дерзишь, правда. Целую,
     любящая тебя мама.

     После ленча троица сидела на  террасе. Кандидат наук Хагедорн показывал
собрание своих произведений. Шульце внимательно просмотрел их и нашел весьма
удачными.  Началась  оживленная  беседа.  Кессельгут  курил  толстую  черную
сигару, подливал друзьям кофе и блаженствовал во всех отношениях. Наконец он
сказал:
     -- Значит, сегодня вечером я отошлю пакет тайному советнику Тоблеру.
     -- И не забудьте, пожалуйста, спросить, не найдется ли у него места для
господина Шульце, -- сказал Хагедорн. -- Ты ведь не возражаешь, Эдуард?
     --  Разумеется,  нет, мой мальчик, -- кивнул  Шульце. --  Пусть  старик
Тоблер постарается и что-нибудь подыщет для нас обоих.
     Кессельгут взял папку с работами:
     -- Я испробую все возможности, господа.
     --  И,  пожалуйста,  пусть  он  вернет  все  работы, --  сказал молодой
человек. -- Моя мать в этом отношении очень строга.
     -- Само собой разумеется, -- сказал Шульце,  хотя  это его, собственно,
не касалось.
     Кессельгут погасил окурок сигары  в пепельнице, кряхтя поднялся, что-то
пробормотал  и с грустным  видом  Ушел, Оказалось, что в дверях  отеля стоял
Тони Гразвандер  с  Двумя парами лыж на плече. Близился час  третьего урока.
Сегодня предстояло разгадать секрет поворота в упоре.
     Эдуард  и Фриц  еще посидели немного,  наметив  план прогулки. Сначала,
однако, они нанесли краткий визит снеговику. Бедняга таял.
     -- Казимир плачет, -- уверял Хагедорн. -- У него нежная  душа,  Эдуард,
как у тебя.
     -- Вовсе нет, -- возразил Шульце. -- Он сел на диету, чтобы похудеть.
     -- Будь у нас деньги, -- сказал Хагедорн, -- мы могли  бы подарить  ему
большой зонт. Воткнуть в снег, раскрыть над ним. Без зонта он погибнет.
     -- Что --деньги, --сказал Шульце,--даже если бы они были, самое позднее
в начале  марта здесь стоял бы один  зонт, без  Казимира. Привилегии богатых
тоже не безграничны.
     --  Ты  говоришь  так,  словно  раньше  имел  счет  в  банке, -- сказал
Хагедорн, добродушно  улыбаясь.  --  Моя  матушка утверждает,  что богатство
зачастую  не  что иное,  как подарок  провидения тем,  кому  в остальном  не
повезло.
     -- Это было бы слишком справедливо, -- сказал Шульце.
     -- И слишком просто.
     Затем, углубившись в важные разговоры, они  отправились к замку  Кермс,
по дороге посмотрели состязания крестьян в метании диска по льду и двинулись
дальше вверх по течению  замерзшего горного ручья; они карабкались по крутым
склонам, скользили вниз,  ругались, смеялись, пыхтели, молча проходили через
белые  перелески  и  с  каждым шагом  все  больше удалялись  от  всего,  что
напоминало о последнем дне творения.
     И вот  он  -- край света. Выхода нет  никакого. Высокие  отвесные скалы
рассеяли все сомнения. Там, за ними, так сказать, явная пустота. Ничто.
     С  одной из  скал  низвергался водопад. Нет,  он не  низвергался. Мороз
схватил его в свои объятия на лету. Он застыл от страха. Вода превратилась в
кристаллы.
     --  В  путеводителе  Бедекера этот  водопад  сравнива