ное лишь  только  тобой
одним...  К несчастью, если подобное заблуждение длится дольше определенного
периода,  появятся симптомы отравления,  и  такие люди  могут превратиться в
настоящих сексуальных преступников или в  обыкновенных воров.  И  сколько бы
они ни старались избежать поджидающей их ловушки,  стремясь как можно глубже
осознать,  что совершают преступление,  -  это не  даст никаких результатов.
Гораздо более эффективная мера - вырваться из одиночества, узнав, что кто-то
совершил точно такое же преступление, что у тебя есть сообщник.
   Может  быть,  чувство близости к  незнакомым людям  -  каждого хотелось
обнять,  -  испытанное мной позже,  когда я вышел из дому и напился водки, к
которой не  привык,  и  опьянел (об  этом случае,  чтобы не  повторяться,  я
расскажу потом),  может  быть,  это  чувство возникло потому,  что  я  питал
хрупкую надежду найти среди них кого-нибудь, кто, как и я, потерял лицо. Это
не  означает,  конечно,  что  я  испытывал нежность к  ближнему -  просто  я
разделял абстрактно понятую идею одиночества -  все, кто прикасается к тебе,
- враги,  и  потому не  следовало ожидать,  что окружающие меня люди,  точно
персонажи,  выведенные в  романе,  от  счастья видеть меня будут со щенячьей
радостью скакать по серому электрическому одеялу доброжелательности...
   Но  для  меня  сейчас было  ужасным открытием,  что  рядом со  мной  за
бетонными  стенами,   как  узники,   заключены  люди  той  же  судьбы.  Если
прислушаться,  отчетливо доносятся стоны  из  соседних камер.  Когда настает
ночь, как мрачные грозовые облака, вскипают бесчисленные вздохи, бормотание,
всхлипывания - вся тюрьма наполняется проклятиями: "Не я один, не я один, не
я один..."
   Днем,  если  судьба  благоприятствует,  они  распределяют  время  между
утренней физзарядкой и  приемом ванны,  а когда представляется случай тайком
поделиться   своей   судьбой,    они   обмениваются   взглядами,    жестами,
перешептываются... "Не я один, не я один, не я один..."
   Если сложить все эти голоса,  то окажется, что эта тюрьма действительно
колоссальная.  И вполне естественно.  Преступления,  в которых обвиняются ее
узники:  виновен в  том,  что утеряно лицо,  виновен в  том,  что перерезана
тропинка, связывающая с другими людьми, виновен в том, что утеряно понимание
горестей и радостей других людей, виновен в том, что утеряны страх и радость
обнаружения неизвестного в  других людях,  виновен в  том,  что  забыт  долг
творить для  других,  виновен в  том,  что  утеряна музыка,  которую слушали
вместе,  -  все  эти  преступления выявляют  суть  современных  человеческих
отношений,  и,  значит,  весь наш мир -  огромная тюрьма. Но все равно в мое
положение узника это не внесло никаких изменений. Кроме того, остальные люди
утеряли свое духовное лицо,  а  я -  и физическое тоже,  и поэтому в степени
нашей тюремной изоляции существует,  естественно, разница. Но все равно я не
мог отказаться от надежды. В отличие от погребенного заживо в моем положении
было нечто позволявшее питать надежду.  Может быть,  потому,  что ущербность
неполноценного человека -  без маски он  не  может петь,  не может скрестить
оружие с врагом,  не может стать распутником, не может видеть снов - вина не
только моя, она стала общей темой ведущихся повсеместно разговоров. Я в этом
убежден.
   Ну,  а  ты что об этом думаешь?  Если я  рассуждаю логично,  ты тоже не
составляешь исключения  и,  думаю,  вынуждена  будешь  согласиться со  мной.
Разумеется,  согласишься...  В противном случае ты не должна была сбрасывать
мою руку со  своей юбки и  загонять меня в  положение раненой обезьянки,  не
должна была молча наблюдать,  как я попадаю в ловушку, расставленную маской,
не  должна была доводить меня до  такого отчаяния,  что  мне  не  оставалось
ничего другого,  как написать эти записки.  Ты сама доказала, что твое лицо,
принадлежащее к  энергичному,  гармоническому типу,  было не  чем иным,  как
маской.  Значит,  в  сущности,  мы  с  тобой не  отличаемся друг  от  друга.
Ответственность несу не я один.  В результате -  эти записки. Я не мог уйти,
не рассказав о себе. С этим-то ты наверняка согласишься.
   Поэтому прошу тебя -  не смейся над моими записками. Писать - не значит
просто  подставить вместо  фактов  ряды  букв,  писать -  значит предпринять
рискованное путешествие.  Я  не хожу по одной и  той же определенной дороге,
как почтальон.  Есть и  опасность,  есть и открытия,  есть и удовлетворение.
Однажды я почувствовал,  что стоит жить хотя бы ради того,  чтобы писать,  и
подумал даже,  что хотел бы  вот так писать и  писать без конца.  Но я  смог
вовремя  остановить  себя.   Мне,  кажется,  удалось  избежать  того,  чтобы
показаться смешным:  безобразное чудовище  делает  подарки  недостижимой для
него девушке.  Предполагаемые три дня я растянул на четыре, а потом на пять,
но я это делал не просто для того,  чтобы выиграть время.  Если бы ты прочла
мои  записки,  восстановление тропинки стало  бы,  несомненно,  нашим  общим
делом.  Думаешь,  это простая бравада? Напрасно, я терпеть не могу излишнего
оптимизма и  не  самонадеян до  глупости.  Но  я  понимал,  что  мы  друзья,
причиняющие друг  другу  боль,  и  надеялся поэтому на  взаимное сочувствие,
особенно ждал - не поддержишь ли ты меня? Ладно, давай без колебаний погасим
свет.  Когда гасят свет, маскарад кончается. В темноте, когда нет ни лиц, ни
масок,  я хочу,  чтобы мы еще раз как следует удостоверились друг в друге. Я
бы хотел поверить в новую мелодию, которая доносится до меня из этой тьмы.


x x x

   Сойдя с электрички,  я сразу же нырнул в пивной бар.  Я редко испытывал
такое чувство благодарности к  запотевшей поверхности кружки с пивом.  Может
быть,  оттого,  что маска не  давала коже лица дышать,  горло пересохло.  Не
отрываясь, точно насос, проглотил поллитра.
   Алкоголь,  которого я  давно не употреблял,  подействовал быстрее,  чем
обычно.
   Цвет маски,  конечно,  не изменился.  Вместо этого пиявки закопошились,
стали зудеть.  Не  обращая на это внимания,  я  выпил одну за другой вторую,
третью кружку,  и  зуд стал утихать.  Поддавшись настроению,  я  добавил еще
бутылочку сакэ.
   И  тогда раздражение,  которое я испытывал раньше,  неожиданно исчезло,
его заменила необычная чванливость,  агрессивность.  Маска,  казалось,  тоже
начала пьянеть.
   Лица, лица, лица, лица... Вытер глаза, влажные от слез, а не от пота, и
сквозь табачный дым  и  шум  стал  демонстративно,  со  злобой рассматривать
бесчисленные лица,  битком набившие зал... Ну, что хочешь сказать? Говори!..
Не  будешь говорить?..  Нечего сказать.  Да  одно то,  что ты  несешь вздор,
запивая его водкой,  доказывает,  что ты с почтением относишься к маске, что
она нужна тебе позарез...  Ругая своих начальников,  хвастаясь, какой важный
человек знакомый знакомого твоего знакомого,  ты  распалялся изо  всех  сил,
стараясь  стать  иным,  не  таким,  как  твое  настоящее лицо...  Все  равно
бездарный способ опьянения...  Настоящее лицо никогда бы  не могло напиться,
как напилась маска...  Если же  говорить,  что настоящее лицо напилось,  то,
значит,   просто  оно  стало  пьяным  настоящим  лицом...   Напейся  оно  до
бесчувствия -  будет лишь очень похоже на маску, но никогда не превратится в
маску...  Пожелай я  стереть свое имя,  работу,  семью и  даже гражданство -
достаточно принять смертельную дозу яда...  С маской же все иначе...  Способ
опьянения у  нее гениальный...  Не прибегая ни к  капле алкоголя,  она может
стать совершенно ни  на кого не похожим человеком...  Вот как я  сейчас!  Я?
Нет,  это маска...  Забыв о  только что заключенном соглашении о  перемирии,
маска снова позволяет себе черт знает что...  Но  я  и  сам напился вроде не
хуже маски,  и  мне совсем не хотелось так уж ругать ее.  Смогу ли я в таком
случае  взять  на  себя  ответственность за  завтрашний  план?..  В  голосе,
спрашивающем это,  не  было  настойчивости,  и  я  не  посчитался  с  давним
требованием маски предоставить ей автономию.
   Маска становилась все толще и толще.  В конце концов она превратилась в
крепость,  окружившую меня бетоном,  и, закованный в эти бетонные доспехи, я
выбрался на  ночную улицу,  чувствуя себя как  тяжело экипированный охотник.
Сквозь  амбразуры этой  крепости  улицы  виделись  мне  прибежищем бездомных
кошек-уродов.  Они  бродили,  собираясь в  стаи,  недоверчиво принюхивались,
пытаясь отыскать свои оторванные хвосты, уши, лапы. Я спрятался за маску, не
имевшую ни имени,  ни общественного положения,  ни возраста,  и почувствовал
себя победителем,  опьяненный безопасностью,  которую сам себе гарантировал.
Если свобода окружавших меня людей была свободой матового стекла,  то  моя -
свобода   абсолютно   прозрачного  стекла.   Мгновенно   вскипело   желание:
непреодолимо захотелось тут же воспользоваться этой свободой...  Да, видимо,
цель существования -  трата свободы. Человек часто поступает так, будто цель
жизни -  накопить свободу,  но  не  есть ли  это  иллюзия,  проистекающая от
хронического недостатка свободы? Как раз потому, что люди ставят перед собой
такую цель,  они начинают рассуждать о конце Вселенной, и одно из двух: либо
превращаются в скряг,  либо становятся религиозными фанатиками... Это верно,
даже завтрашний план сам по себе не может быть целью. Соблазнив тебя, я хочу
тем самым расширить сферу действия моего паспорта,  и,  следовательно,  план
нужно рассматривать как  некое средство.  Во  всяком случае,  важно,  что  я
предприму сейчас.  Сейчас  нужно,  не  жалея,  использовать все  возможности
маски.
   Постскриптум.   Все   это,   конечно,   софизмы,  пропитанные
   алкоголем.  Я  только  что поверил тебе свою любовь, и, пока слова
   эти  еще звучат, я не хочу требовать от тебя, чтобы ты согласилась
   с  моими нахальными доводами, бесстыдно оправдывающими нашу тайную
   связь.  Я  и  сам  не  должен  соглашаться  с ними. И поскольку не
   должен,  то  подготовил  прощальное  обращение к маске. Но вот что
   меня  немного беспокоит: я не могу отделаться от мысли, что даже в
   трезвом   состоянии   оперировал   теми  же  доводами,  считая  их
   совершенно естественными...
   "Цель - не результат исследования; процесс исследования - вот
   что  есть цель"... Да, эти слова как нечто само собой разумеющееся
   скажет   любой   исследователь...  Хотя  на  первый  взгляд  может
   показаться,  что  они  никак не связаны с моими утверждениями, но,
   если  вдуматься,  они  говорят  о  том  же. Процесс исследования в
   конечном   счете   не   что  иное,  как  трата  свободы  на  нечто
   материальное.   В   противовес   этому   результат   исследования,
   выраженный в ценностях, способствует накоплению свободы. Под этими
   словами  подразумевается,  видимо,  предостережение  от  тенденции
   смешивать  цель  и  средство,  придавать  слишком большое значение
   результату. Я считал, что это самая что ни на есть трезвая логика,
   но,  если  сопоставить все, не покажутся ли мои построения теми же
   самыми  софизмами подвыпившей маски? Многое меня не удовлетворяло.
   Может  быть,  стремясь отказаться от маски, я на самом деле просто
   не  знал,  как  с ней справиться? Или, может быть, свобода подобна
   сильнодействующему  лекарству: в малых дозах - лечит, если же дозу
   увеличить  -  вредит. А каково твое мнение? Если я во что бы то ни
   стало  должен подчиниться требованиям маски, тогда моя теория, что
   маска  -  тюрьма,  о  чем  я  так трудно и долго писал, да что там
   теория,  все  мои  записки  - плод ошибочных представлений. У меня
   даже  в  мыслях  нет,  что  ты  согласишься с моими рассуждениями,
   призванными оправдать нашу тайную связь.


x x x

   Итак, на что употребить эту чрезмерную свободу?..
   Если бы кто-нибудь спокойно понаблюдал за моим алчным взглядом,  то,  я
думаю,  сурово нахмурился бы. Но спасибо, маска была никем и поэтому, как бы
о  ней ни думали,  относилась к  этому безболезненно.  Как уютно это чувство
освобождения, которого не нужно стыдиться, в котором не нужно оправдываться.
Освобождение от совести с головой погрузило меня в кипевшую пеной музыку.
   Заметки  на полях. Да, нужно специально написать о том, как я
   воспринимал  эту  музыку.  Неоновая  реклама,  иллюминация, зарево
   огней  в  ночном  небе,  то  вырастающие, то уменьшающиеся женские
   ножки  в  чулках,  запущенный  сад,  труп  кошки  в  помойной яме,
   замусоленные окурки и так далее, и так далее, всего не перечислишь
   -   каждый  из  этих  образов  превратился  в  определенную  ноту,
   зазвучал,  создал  музыку. Из-за одной этой музыки я хотел верить,
   что реально существует время, наступление которого я предвкушал...
   Постскриптум.  Приведенные  "заметки  на  полях", разумеется,
   предшествуют  по  времени  предыдущему "постскриптуму" и писались,
   как  ты  понимаешь,  сразу  же  после основного текста. Мне сейчас
   трудно  вспомнить, где звучала эта музыка. Но не хватает решимости
   вычеркнуть эти заметки, вот я и оставил их.
   Хотя алиби маски было полным,  а обещанная ею свобода -  неисчерпаемой,
довольствоваться свободой,  нужной лишь для  того,  чтобы удовлетворять свои
желания,  как это бывает с человеком, не имевшим ни гроша и вдруг получившим
кучу денег и не знающим,  что с ними делать,  -  это ли не отвратительно? Ты
совсем недавно убедилась в этом.  Опьянение от алкоголя усилилось опьянением
от чувства свободы,  все мое тело покрылось буграми желаний, я стал похож на
старое дерево в  наростах.  В довершение оказавшуюся у меня в руках свободу,
за которую я заплатил годами жизни, положением, работой, можно было сравнить
с моей прежней свободой,  как сочившееся кровью сырое мясо с невыразительным
словом "мясо". Только смотреть и молчать - ничего мне это не даст. Моя маска
не  удовлетворилась этим  -  она  широко,  будто  это  пасть морского черта,
распахнулась и стала хищно поджидать добычу.
   Но,  к сожалению, я не знал, на какую добычу стоило бы тратить свободу.
Может  быть,  слишком уж  долго меня  приучали и  приучили наконец экономить
свободу.  Желания мои были мизерными,  но  все равно я  оказался покрыт ими,
точно гнойниками,  и я,  как это ни смешно,  должен был с помощью логических
выкладок заниматься калькуляцией своих желаний.
   Я  не  мог похвастать особенно необычными желаниями.  Во всяком случае,
алиби  гарантировано,   и   мне   было  абсолютно  безразлично,   какими  бы
бессовестными или порочными они ни были. Или, может быть, лучше сказать так:
поскольку я  вкусил чувство освобождения от настоящего лица,  мне захотелось
поступать вопреки здравому смыслу,  нарушать закон.  И  тогда к моим услугам
как  по  заказу оказались -  возможно,  стимулом послужил духовой пистолет -
поступки,  к которым прибегают лишь бандиты: шантаж, вымогательство, грабеж.
Конечно,  если бы  я  хоть их мог осуществить успешно,  для меня это было бы
большой  победой.   Будь  вскрыта  истинная  сущность  моих  поступков,   их
таинственность,  несомненно,  явилась  бы  первоклассной газетной сенсацией.
Того,  кто  серьезно хочет  попробовать,  насильно удерживать не  собираюсь.
Думаю,  было  бы  полезно объяснить людям без  масок или,  лучше сказать,  с
псевдомасками истинную  сущность  абстрактных  человеческих отношений  -  во
всяком случае, я бы хоть отомстил за своих пиявок.
   Я далек от того, чтобы лицемерить, но почему-то к такого рода порокам у
меня не лежит душа.  Причина чрезвычайно проста.  Во-первых,  у меня не было
особой  необходимости превратиться в  настоящую маску  -  забинтованное лицо
вполне меня устраивало.  Другая причина: то же вымогательство, тот же шантаж
представляли собой  не  столько цель,  сколько средство добычи денег,  чтобы
заплатить за свободу.  К  тому же 80 тысяч иен,  оставшиеся от командировки,
приятно согревали карман. На сегодняшний вечер и завтрашний день хватит. Это
немного, но о том, как добыть денег, подумаю, когда они мне понадобятся.
   Но что же,  наконец, представляет собой цель в чистом виде, без примеси
средства? Интересно, что почти все нарушающие закон поступки, какие только я
мог припомнить,  были связаны с незаконной передачей права собственности, то
есть  с  деньгами.   Приведу  пример  -   азартные  игры,  которые  называют
сравнительно чистой концентрацией страсти... спросить психолога - он назовет
это жаждой избавления, жаждой заменить хроническое напряжение мгновенной его
разрядкой...  но  если  это  действительно так,  то  совершенно безразлично,
назвать  ли  это  тратой  свободы  или  избавлением...   если  же  из  этого
мгновенного напряжения исключить прилив и  отлив  денег,  не  станет ли  оно
пресным?  Сам факт,  что одна азартная игра создает предпосылки для другой и
цепь их,  будь это возможно,  продляется до бесконечности и  в  конце концов
превращается в  привычку,  доказывает,  что азартная игра представляет собой
амплитуду колебания между  целью и  средством.  Такие типичные преступления,
как мошенничество,  воровство,  грабеж,  подлог,  немыслимы,  если в  них не
содержится средство.  Даже  люди,  на  первый  взгляд  игнорирующие закон  и
поступающие как  им  заблагорассудится,  на  самом деле живут в  несвободном
мире, полном несовершенства. Не иллюзорна ли цель в чистом виде?
   Были у меня и желания,  продиктованные другими стремлениями.  Например,
пригрозив институтской охране унести из  сейфов интересующие меня  материалы
или,  выломав  запертую  на  ключ  дверь  административного отдела,  украсть
таблицы произведенных опытов и  документы финансовых ревизий -  практические
желания,  столь  характерные  для  меня.  Это  были,  конечно,  смехотворные
фантазии,  подходящие  скорее  для  детского  многосерийного  телевизионного
фильма и  абсолютно бесполезные,  если  представить себе  такой стимул,  как
недовольство   компанией,    предоставившей   институту   лишь   номинальную
независимость.  Но все равно они оставались средством,  да к тому же вряд ли
могли сыграть роль, которую я отводил маске. Вот если я добьюсь, чтобы маска
в совершенстве владела тем,  что доступно только ей,  и приспособлюсь к этой
жизни...
   Заметки  на  полях.  Ясно,  конечно, если не возникнут особые
   препятствия, я должен буду вечно вести двойную жизнь: в маске и со
   своим  настоящим  лицом.  Тогда,  может  быть,  стоило  бы еще раз
   призадуматься...
   Среди многочисленных преступлений есть всего лишь одно,  таящее в  себе
исключительные возможности.  Это поджог.  В поджогах, естественно, тоже есть
элементы,  явно представляющие собой средство накопления свободы:  получение
страховки, уничтожение улик после воровства, честолюбивые замыслы пожарника.
А  разве почти все  иные  поджоги,  возникающие не  из-за  такой расчетливой
злонамеренности,  не вызваны в конце концов стремлением вернуть замороженную
или  отнятую свободу?  Но  есть  поджоги,  в  чистом виде не  представляющие
никакой  ценности,   служащие  всего  лишь  удовлетворению  непосредственной
прихоти...  когда  бушующее пламя  лижет стены,  обвивает столбы,  прорывает
потолок и вдруг взмывает к облакам и,  глядя презрительно на стадо мечущихся
людей,   превращает  в   пепел   кусок   истории,   только  что   несомненно
существовавшей,  - поджоги без всяких примесей, когда трагические разрушения
утоляют духовный голод...  По-видимому,  подобные случаи  тоже  могут  иметь
место. Я, конечно, не думаю, что поджог - нормальное желание. В народе таких
людей называют поджигателями -  демонами поджога,  значит,  понимают, что их
действия выходят за  рамки общепринятых.  Но,  поскольку маска была  маской,
никак не связанной с общепринятым,  то,  если гарантировалась трата свободы,
вопрос о нормальности или ненормальности не стоял.
   ...Тем не  менее у  меня самого не  было никакой потребности заниматься
поджогами,  так  для  чего же  мне  все эти рассуждения?  Бродя по  укромным
переулкам,  едва  не