касаясь  плечом  соблазнительных  вывесок,  я  пытался
вообразить сцены,  будто из-под этого навеса или из  той щели в  стене вдруг
вырывается пламя,  но  это нисколько не волновало меня.  Думаю,  меня это не
особенно пугало.  Попробовала бы  ты  хоть раз надеть маску -  сразу бы  все
поняла.  Стремление подавить действия,  не  достойные человека,  как  это ни
удивительно,  представляется  ничтожным,  на  него  нельзя  полагаться.  Так
трусливый ребенок,  прикрыв ладонями лицо,  спокойно смотрит между  пальцами
фильм,  в котором орудуют чудовища. Чем сильнее накрашена женщина, тем легче
ее  соблазнить.  Речь  идет не  только о  сексуальном соблазне,  статистикой
совершенно точно это  подтверждается и  в  отношении профессиональных воров.
Ах, порядок, ах, обычаи, закон! - сколько шума вокруг, а ведь в конце концов
это готовая рассыпаться песчаная крепость,  удерживаемая тонким слоем кожи -
настоящим лицом.
   ...Да  так  оно  и  было  -  меня это  не  пугало.  Сейчас бессмысленно
отрицать, что у меня отсутствует совесть - кому это нужно. Ведь сама маска -
плод моего бесстыдства.  Нет  действия,  хотя законом оно  и  не  запрещено,
игнорирующего договоренность между людьми больше,  чем надеть на себя маску,
которую не  заставили осознать,  что  она  маска.  Я  могу  представить себе
психологию поджигателя,  правда,  сам я не поджигатель.  Однако меня немного
обеспокоило, что с таким трудом обнаруженная единственная цель в чистом виде
оказалась,  к сожалению, не тем, на что я рассчитывал. Ничего не поделаешь -
ведь другого подходящего плана у  меня не  было,  это уж  точно.  Во  всяком
случае,  лучше такой план,  чем никакого.  Но все же я не думаю, что все эти
желания, покрывшие меня, точно гнойники, можно классифицировать как средство
достижения цели.  Сколько бы  я  ни  повторял,  что меня слишком уж приучили
экономить свободу -  и  в  этом  причина всех бед,  -  все  это  меня весьма
печалило. Так или иначе, поджог я оставлю на будущее...
   Постой-ка,  написал это и обратил внимание,  что пропустил очень важный
момент,  не знаю,  умышленно или случайно.  Если уж я  говорил о  незаконных
действиях,  то,  конечно,  должен был с самого начала упомянуть еще об одном
демоне  -  о  бандите,  демоне  большой дороги.  Если  поджигателю разрешают
присоединиться к  тем,  кто имеет цель в чистом виде,  то,  думаю,  не будет
ничего плохого в  том,  чтобы включить в  эту компанию и бандита.  Не должно
быть ничего плохого. Ведь то, что он делает, не имеет того внешнего эффекта,
как  действия поджигателя,  но  стоит  заглянуть поглубже -  не  может  быть
разрушительного действия ужаснее, чем убийство... Все равно, мог ли я забыть
об убийстве - примере столь ярком? Нет, наоборот, может быть, именно потому,
что пример был столь яркий,  я постарался о нем забыть. Уж не потому ли, что
я не расположен к поджогам и с самого начала отступился,  выбросил из головы
действия, требующие гораздо более разрушительных побуждений, - для меня даже
вопроса такого не существовало.
   Экстравертный агрессивный тип...  Моя маска,  считающая себя охотником,
услышав   "разрушительные   побуждения",   подалась   вперед.   Мне   претит
рассказывать об этом,  но было именно так - ничего не поделаешь. Может быть,
я  и  повторяюсь,  но  совсем не из трусости.  Я  отрицаю трусость совсем не
потому,  что считаю отрицание трусости обязательным.  По правде говоря,  мне
неприятно  даже  само  употребление этих  "демон  поджога",  "демон  большой
дороги" из-за одного того,  что в  них входит слово "демон".  Нечто подобное
тысячевольтному электрическому току, возбуждавшее в то время маску, не имело
ничего  общего  с  разрушительным инстинктом...  напоминало что-то  вязкое и
прилипчивое,  никак не  могу подобрать подходящее выражение,  но,  в  общем,
прямо противоположное разрушению.
   Пожалуй,  было  бы  преувеличением утверждать,  что  во  мне  полностью
отсутствовали разрушительные инстинкты.  Я хотел содрать с твоего лица кожу,
чтобы ты испытала те же страдания,  что и  я,  я  мечтал рассеять в  воздухе
ядовитый газ,  парализующий зрительные нервы,  чтобы  сделать  слепыми  всех
людей на  свете,  -  вот какие побуждения охватывали меня не  раз и  не два.
Действительно,  в этих записках я,  помнится, не однажды злобствовал так. Но
еще более неожиданным,  если подумать,  представляется то, что такое желание
выместить на ком-то свою злобу владело мной еще до появления маски,  а когда
маска была готова,  то  я  все  же  не  мог  не  почувствовать,  что кое-что
изменилось,  хотя протест и  продолжал существовать.  В самом деле,  видимо,
что-то изменилось. И именно потому, что изменилось, маска захотела потратить
свою  свободу  совсем  на  другое.  Не  на  нечто  негативное  -  произвести
разрушения  и   заставить  маску  расхлебывать  последствия  преступления...
постой,  что же,  наконец,  я хочу сказать?..  Желаю ли я такой классической
гармонии, как любовь, как дружба, как взаимопонимание? Или, может быть, хочу
поесть  сладковатой,  липкой,  приятно-теплой  "воздушной ваты",  которую по
праздникам продают на улицах?
   В гневе,  как ребенок,  который не может получить то,  что он хочет,  я
зашел в  первое попавшееся кафе  и  стал лить на  твердый,  как  кулак,  ком
желаний, поднявшийся из глубины горла, холодную воду вперемешку с мороженым.
Хотел что-то сделать,  но не знал что...  если так будет продолжаться,  то я
либо откажусь от всего,  либо через силу буду делать то, чего не хочу. Когда
ничего  не  делаешь,  подкрадывается  раскаяние...  отвратительное ощущение,
точно промочил ноги...  лицо под маской горело,  как в парной бане, кажется,
из носа пошла кровь.  Нужно по-настоящему что-то предпринять...  я прекрасно
понимаю весь  комизм своего положения:  сам  превратился в  аналитика своего
психического состояния и должен классифицировать свои желания, анализировать
их, просеивать, определять истинную сущность комка этих желаний и давать ему
название.


x x x

   Если нужно,  мне все равно - могу начать с вывода, к которому я пришел.
Это было половое влечение.  Смеешься, наверно? Вывод в самом деле, какими бы
красивыми оговорками он ни сопровождался,  достаточно банален.  Но я  многое
понимал,  и  мне  он  не  представлялся таким  уж  неожиданным.  Только  вот
банальность  была   на   уровне  введения  в   алгебру  и   принималась  без
доказательств -  с этим уж я никак не мог согласиться.  Самолюбие может, как
это ни странно, спокойно соседствовать с бесстыдством.
   Итак,  третья  тетрадь тоже  подходит к  концу.  Ничего  не  поделаешь,
придется ограничиться ходом эксперимента,  предпринятого маской. Но хоть это
и покажется скучным,  лучше всего,  я думаю,  рассказать лишь о тех доводах,
согласно  которым  трата  свободы  в  чистом  виде  была  фактически половым
влечением.  Трата свободы,  какой бы  чистой она ни  была,  сама по  себе не
создает ценностей.  (Если  говорить о  ценностях -  это  скорее производство
свободы.)   Я  не  собираюсь  утверждать,   что  мое  логическое  построение
безупречно,  но на следующий день все мои действия направлялись этим половым
влечением, и поскольку я надеюсь на твой справедливый суд, то, думаю, должен
быть честен с самим собой.
   Если только не  быть намеренно злобным,  то  не  так уж  трудно понять,
почему маска отвернулась от  поджогов и  от  убийств,  понять ее  состояние.
Прежде всего маска как  таковая представляла собой разрушение существующих в
мире обычаев.  Простой здравый смысл не  поможет ответить на  вопрос:  сколь
большим разрушением является поджог или  убийство.  Чтобы  это  стало ясным,
лучше всего вообразить, что произойдет с общественным мнением, если начнется
массовое производство масок, так же искусно выполненных, как и та, которую я
ношу,   и  широкое  их  распространение.   Маски,   несомненно,   приобретут
потрясающую популярность,  мой завод не угонится за спросом, даже если будет
работать круглосуточно, все расширяя производство. Некоторые люди неожиданно
исчезнут.  Другие расщепятся на двух, на трех. Удостоверения личности станут
бесполезными,  опознавательные фотографии  в  нескольких  ракурсах  потеряют
всякий смысл, фотографии, которыми обмениваются жених и невеста, можно будет
порвать и  выбросить.  Знакомые и  незнакомые перепутаются,  сама идея алиби
будет  уничтожена.  Нельзя будет  верить другим,  не  будет  оснований и  не
доверять другим,  придется жить в  состоянии невесомости,  в новом измерении
человеческих отношений, будто смотришься в ничего не отражающее зеркало.
   Нет, нужно, наверно, быть готовым к еще худшему. Все начнут менять одну
маску за другой,  пытаясь бежать от страха быть невидимым,  из-за того,  что
стал  еще  прозрачнее,  чем  невидимый  другой  человек.  И  когда  привычка
беспрерывно гнаться за все новыми и  новыми масками станет обыденной,  такое
слово,  как  "индивидуум",  окажется настолько непристойным,  что  его можно
будет  увидеть лишь  на  стенах  общественных уборных,  а  сосуды в  которые
заключены  индивидуумы,   их   упаковка   -   "семья",   "народ",   "права",
"обязанности" -  превратятся в  мертвые  слова,  непонятные  без  подробного
комментария.
   Сможет  ли  в  конце  концов человечество выдержать такую  резкую смену
измерений  и,  пребывая  в  состоянии  невесомости,  найти  приемлемые новые
взаимоотношения,  создать новые обычаи? Я, конечно, не собираюсь утверждать,
что  не  сможет.  Исключительная  приспособляемость людей,  их  колоссальная
способность к  перевоплощению уже  доказана историей,  наполненной войнами и
революциями.  Но  до  этого...  до  того,  как  маске  будет разрешено такое
безудержное распространение... окажутся ли люди достаточно снисходительными,
чтобы не прибегнуть к инстинкту самозащиты -  к созданию отрядов по борьбе с
эпидемией,  - вот в чем вопрос, как мне кажется. Какой бы привлекательной ни
была  маска,  представляя  собой  потребность  индивидуума,  существующие  в
обществе   обычаи   воздвигнут  на   ее   пути   неприступные  баррикады   и
продемонстрируют решимость  к  сопротивлению.  Например,  в  учреждениях,  в
фирмах,  в  полиции,  в  научно-исследовательских институтах при  исполнении
служебных  обязанностей использование маски  будет  запрещено.  Можно  также
предположить,  что  еще  более активно будут требовать сохранения авторского
права  на  лицо,  развернут  движение  против  свободного изготовления масок
популярные актеры. Возьмем более близкий нам пример: муж и жена вместо того,
чтобы поклясться в  вечной любви,  должны будут обещать друг другу не  иметь
тайных масок. При торговых сделках может родиться новый обряд: перед началом
переговоров ощупывать друг  другу  лицо.  На  собеседованиях при  приеме  на
работу  можно  будет  наблюдать странный обычай:  вонзить в  лицо  иголку  и
демонстрировать выступившую кровь. Ну, а потом вполне можно представить себе
и  такой случай:  в  суде будет рассматриваться вопрос,  законно ли поступил
полицейский или  превысил власть,  дотронувшись во  время следствия до  лица
допрашиваемого, а ученый опубликует по этому поводу обширную статью.
   И  вот уже в газете под рубрикой "Беседы о вашей судьбе" изо дня в день
публикуются слезливые письма девиц,  которые вышли замуж,  обманутые маской.
(О  своих  масках  они  не  упомянут.)  Но  и  ответы  будут  все  как  один
маловразумительные и ни чему не обязывающие:  "Достойна всяческого порицания
неискренность,  выразившаяся в  том,  что в  период помолвки он  ни  разу не
показал своего настоящего лица. Но в то же время из ваших слов видно, что вы
еще не полностью освободились от взгляда на жизнь с позиций настоящего лица.
Маска не может обмануть и  не может быть обманутой.  А что,  если вам надеть
сейчас новую маску, превратиться в другого человека и начать новую жизнь? Не
цепляясь за  вчерашний день и  не задумываясь о  завтрашнем -  только так вы
добьетесь успеха в  жизни в наш век масок..." В конце концов,  сколько бы ни
было таких обманов, сколько бы ни было разговоров о них, в какую бы проблему
они ни вылились -  все это никогда не перевесит удовольствия обманывать.  На
этом этапе,  хоть он и будет чреват противоречиями,  привлекательность маски
останется непоколебимой.
   Но возникнут,  конечно, и кое-какие отрицательные явления. Популярность
детективных романов постепенно сойдет на  нет;  семейный роман,  описывающий
двойственность,  тройственность человеческого характера,  и  тот в  какой-то
момент  начнет приходить в  упадок,  а  уж  если  количество купленных впрок
разных масок превысит пять штук на человека,  запутанность сюжета превзойдет
предел терпения читателей;  не исключено, что роман вообще потеряет право на
существование,   разве   что   будет   удовлетворять  потребности  любителей
исторических романов.  Дело  не  ограничится романами:  фильмы и  пьесы,  по
замыслу  представляющие  собой  демонстрацию  масок,  лишившись  возможности
создать определенный образ главного героя,  превратятся в  некий абстрактный
код  и  не  смогут  привлечь  интереса публики.  Большая  часть  фабрикантов
косметики  разорится,  один  за  другим  закроются  косметические  кабинеты,
неизбежно  сократятся больше  чем  на  двадцать  процентов доходы  рекламных
агентств.  Все  писательские ассоциации поднимут  вопль  -  маска  разрушает
личность;   косметологи  и  дерматологи  будут,   несомненно,  с  превеликим
упорством доказывать, что маска вредно влияет на кожу.
   Весьма сомнительно,  конечно,  что  подобные вещи  смогут иметь больший
эффект,  чем  брошюры  общества  трезвости.  Ведь  акционерное  общество  по
производству масок превратится к  тому времени в  огромный монополистический
концерн,   имеющий  по   всей   стране  сеть  пунктов  по   приему  заказов,
производственные предприятия,  магазины,  и заткнуть рот горстке недовольных
ему будет легче, чем спеленать младенца.
   Но   главные   проблемы   возникнут   позже.    Маска   получит   такое
распространение,   что  все  пресытятся,   период,  когда  она  была  чем-то
любопытным и  необычным,  закончится -  маска  станет обыденным явлением.  И
когда  тонкий  аромат  преступления и  порока,  казавшийся пряной приправой,
помогающей еще острее ощутить вкус освобождения от  беспокойных человеческих
отношений,   превратится  в  одуряющий  запах  переквашенных  соевых  бобов,
наступит период,  когда всех снова охватит тревога... когда начнут замечать,
что эти шалости с переодеванием,  которым предавались так весело,  совсем не
шалости,  а нечто схожее с преступлением,  которым можно причинить вред себе
самому...  Ну,  например, появятся, видимо, беспатентные изготовители масок,
которые будут специализироваться на подделке чужих лиц, и возникнут довольно
смешные  инциденты:  член  парламента  начнет  заниматься  мошенничеством  с
долговыми обязательствами,  известный художник будет уличен как  закоренелый
брачный аферист,  мэр города -  арестован по  подозрению в  угоне автомашин,
лидер социалистической партии выступит с  фашистской речью,  директора банка
привлекут  к  ответственности  за  ограбление  банка.   И  люди,  со  смехом
смотревшие на  все это,  как на  веселое цирковое представление,  неожиданно
спохватятся,  с ужасом увидят, что у них на глазах другие люди, не отличимые
от них,  шарят в чужих карманах, воруют в магазинах... со всем этим придется
столкнуться.  И  тогда не  исключено,  что  с  большим трудом добытое алиби,
вместо того  чтобы противостоять доказательству вины,  будет даже  исключено
как   свидетельство  невиновности,   его  даже  начнут  ощущать  как  обузу.
Удовольствие от обмана померкнет перед страхом быть обманутым.  Потом, когда
появится желание  смягчить горечь  раскаяния,  поплывут слухи  о  том,  что,
возможно, из-за того, что цель образования исчезла - совершенно естественно,
поскольку  утеряна  идея   личности,   которую  необходимо  формировать,   -
посещаемость школ  резко  сократится,  начнется  массовое бродяжничество,  и
выяснится,  что большинство бродяг - родители этих школьников, и тогда вдруг
вспыхнут волнения и  паника,  и все будут проклинать маску-соблазнительницу.
Тут   же   флюгероподобные  авторы  редакционных  статей  начнут,   наверно,
предлагать учреждение системы регистрации масок,  но,  к сожалению,  маску и
систему регистрации абсолютно невозможно совместить,  так же,  например, как
бессмысленна тюрьма,  не  имеющая запоров.  Зарегистрированная маска уже  не
может  быть  маской.  Общественное мнение  коренным образом изменится,  люди
выбросят маски  и  потребуют от  правительства отмены  масок.  Это  движение
примет  редко  наблюдаемую в  истории форму  союза  народа и  полиции,  и  в
мгновение ока возникнет закон о запрещении масок.
   Но правительство,  как всегда, побоится крайностей. Вначале, хотя оно и
заявит о  контроле,  ношение маски будет рассматриваться в лучшем случае как
мелкое   преступление.   Подобная  нерешительность,   наоборот,   подстегнет
любопытство некоторых людей и  приведет к  бурному росту подпольных фабрик и
черного рынка -  наступят времена хаоса, напоминающие период сухого закона в
Америке.  И  тогда,  хотя уже и слишком поздно,  станет неизбежным пересмотр
закона.  Использование масок  будет регламентироваться так  же  строго,  как
употребление наркотиков:  соответствующие власти  будут  выдавать разрешение
только в  случае,  если установят явно выраженные травмы лица или если врачи
пропишут маску для лечения серьезных нервных расстройств.  Но и  после этого
подделка  лицензий и  жульничество производителей масок  не  прекратятся,  и
очень  скоро содержащиеся в  законе оговорки будут отменены,  назначены даже
особые инспекторы масок,  и маски превратятся в объект строжайшего контроля.
И  все равно число преступлений с помощью масок ничуть не уменьшится,  и они
не  только  останутся все  тем  же  сенсационным украшением газетных  полос,
посвященных социальным вопросам,  -  дойдет  до  того,  что  появятся правые
организации,  члены которых как  форму наденут совершенно одинаковые маски и
будут  устраивать бесчинства,  совершая нападения на  членов  правительства.
Суды  вынуждены будут признать,  что  пользование маской,  даже сам  факт ее
хранения приравнивается к  преднамеренному убийству,  и общественное мнение,
не колеблясь, поддержит их.
   Постскриптум.  Хотя  и  пьяные  фантазии,  но  фантазии очень
   интересные. Допустим, что существует организация, состоящая из ста
   членов.  Значит, каждый из них будет иметь один процент подозрений
   и  девяносто  девять  процентов алиби, и в результате обязательное
   оправдание: хотя акт насилия совершен, виновного нет. Почему же на
   первый  взгляд кажущееся столь интеллектуальным преступление будет
   восприниматься  как  зверски жестокое? Думаю, что из-за абсолютной
   анонимности  этого  преступления.  Абсолютная анонимность означает
   принесение в жертву своего имени абсолютной группе. Не есть ли это
   больше   чем  интеллектуальная  махинация  в  целях  самозащиты  -
   инстинктивное  стремление индивидуума, столкнувшегося лицом к лицу
   со  смертью? Точно так же, как при нападении врага самые различные
   группы  -  национальные,  государственные, профсоюзные, классовые,
   расовые,  религиозные  - пытаются прежде всего воздвигнуть алтарь,
   именуемый  верностью.  Индивидуум  всегда жертва в единоборстве со
   смертью,  а  для  абсолютной  группы  смерть  всего  лишь атрибут.
   Абсолютная  группа  сама  по  себе имеет агрессивный характер. Это
   легко  понять,  если  в  качестве  примера  абсолютной организации
   назвать  армию,  а как пример абсолютной анонимности - солдата. Но
   если  так, то в моих фантазиях содержалось некоторое противоречие.
   Почему  хотят,  чтобы  суд, который не может рассматривать военную
   форму  как  таковую  равносильной  преднамеренному убийству, занял
   столь суровую позицию по отношению к правым группам, члены кот