у или бинты
- решил пойти в  маске.  Я сгорал от стыда,  стоило только вспомнить,  какое
впечатление на окружающих производят бинты, и еще хотелось испытать маску, в
самых разных условиях.  (Когда я надеваю маску, ко мне сразу же возвращается
уверенность в  себе.)  Шаря  по  карманам пиджака  в  поисках  бумажника,  я
коснулся чего-то твердого.  Это были духовой пистолет и золотистый йо-йо. На
случай,  если встречусь с дочкой управляющего,  я завернул йо-йо в полотенце
вместе с мылом и вышел из дому.
   К  сожалению,  девочку  я  не  встретил.  Не  из-за  какого-то  особого
предчувствия,  но мне не захотелось идти в ближайшую баню, и я направился на
соседнюю улицу,  до  которой была  одна  автобусная остановка.  Баня недавно
открылась,  посетителей было мало,  вода в  бассейне чистая.  Я погрузился в
воду  и,  чтобы остатки опьянения окончательно улетучились,  решил терпеливо
сносить жару, и тут заметил в противоположном углу человека, который сидел в
воде, не сняв черной рубахи. Нет, это, оказывается, не рубаха, а татуировка.
Может быть,  из-за того,  что так падал свет,  не знаю,  но казалось, что он
натянул на себя рыбью кожу.
   Вначале  я  старался не  смотреть,  но  он  все  больше  притягивал мое
внимание,  и  вскоре я  уже не  мог оторвать от  него глаз.  Меня привлек не
рисунок,  поразил  сам  факт  татуировки,  которому я  никак  не  мог  найти
объяснения - оно вертелось на кончике языка, как чье-то забытое имя.
   Может быть,  потому, что я чувствовал кровную связь между татуировкой и
маской?  В самом деле, маска и татуировка имеют поразительно много общего: и
та  и  другая  -  разновидности искусственной кожи.  Общим  для  них  служит
стремление уничтожить настоящую кожу и  заменить ее  чем-то  иным.  Но есть,
конечно, и различия. Маска, как можно видеть и по иероглифам, лишь временное
лицо,  а татуировка полностью ассимилируется,  становится частью кожи. Кроме
того, маска представляет алиби, а татуировка, наоборот, выделяет, выставляет
напоказ.  В этом смысле она,  пожалуй,  ближе не маске,  а бинтам. Нет, если
говорить о привлечении внимания, то она ничуть не уступает моим пиявкам.
   Все равно никак не могу взять в  толк,  почему люди доходят до подобной
несообразности,  чтобы привлекать к себе внимание.  Сам этот человек вряд ли
сможет ответить...  и именно потому,  что не сможет ответить, для него имеет
смысл  привлекать внимание...  Уроды,  как  правило,  любят загадки и  часто
делают  своей  профессией  загадывание бессмысленных загадок  и  выманивание
денег у  людей,  которые не могут их отгадать...  В татуировке действительно
скрыт вопрос, заставляющий отыскивать ответ.
   Доказательством может служить то, что я сам изо всех сил старался найти
ответ.  Я пытался,  например, подглядеть изнутри свое состояние, если бы мне
пришлось сделать себе татуировку.  И  первое,  что я почувствовал,  -  глаза
других людей, впивающиеся в меня, точно колючки. Я мог ясно представить себе
это,  потому что уже испытал,  что представляет собой скопище пиявок.  Потом
небо  начнет  постепенно удаляться...  вокруг  разольется яркий  полдень,  и
только на  то  место,  где  стою  я,  опустится абсолютная тьма...  да,  да,
татуировка -  это клеймо каторжника...  клеймо преступления,  и поэтому даже
лучи  света  перестанут  касаться  меня...  Но  почему-то  я  совершенно  не
чувствовал себя загнанным,  не  испытывал и  угрызений совести...  и  вполне
естественно...  ведь сам же я  выжег на своем теле клеймо преступления и  по
своей же воле похоронил себя в глазах общества... и теперь уже никто меня не
пожалеет...
   Когда  мужчина  вышел  из   воды,   изображение  буддийского  божества,
засыпанного цветами вишни,  стало извиваться, источая коричневатый пот, и я,
чувствуя себя соучастником преступления,  ощутил,  что  его  отрешенная поза
действует на меня освежающе. Верно, кровная связь между маской и татуировкой
выражается не в такой форме -  она состоит в том, где жить, на какой стороне
границы,  проведенной по настоящему лицу. Поскольку есть люди, которые могут
жить, снося татуировку, то вполне возможно сносить и маску.
   Однако у  выхода из  бани  татуированный мужчина глупейшим образом стал
придираться ко мне.  Когда рубаха с длинными рукавами скрыла татуировку,  он
показался моложе,  меньше ростом и не таким внушительным, но все равно носил
на своем теле угрозу и был великим мастером запугивания.
   Хриплым голосом мужчина обвинил меня в том,  что я невежливо смотрел на
него,  и  потребовал извинения.  Судя по  его словам,  это его очень задело.
Лучше бы мне извиниться,  как он требовал,  но беда не приходит одна - из-за
того,  что  я  долго был в  горячей воде,  под маской у  меня кипело,  точно
варился суп, я буквально терял сознание.
   Не задумываясь особенно над смыслом своих слов, я спросил:
   "Но разве татуировка не для того и существует, чтобы ее показывать?"
   Не успел я договорить, как рука мужчины взлетела вверх. Но мой инстинкт
защиты маски не уступал ему в  быстроте.  То,  что первая атака провалилась,
еще  больше распалило мужчину.  Он  неожиданно схватил меня  и  начал  грубо
трясти, пытаясь улучить момент, чтобы ударить в лицо. Наконец он прижал меня
к  дощатой стене,  и  то  ли его рука,  то ли моя (не знаю точно,  руки наши
переплелись),   в  общем,  чья-то  рука  скользнула  снизу  вверх  по  моему
подбородку, и в то же мгновение маска оказалась содранной.
   Я  был повержен,  точно на глазах у  людей с  меня вдруг стащили штаны.
Потрясение противника было ничуть не меньшим. Глухим, робким голосом, так не
вязавшимся с его наружностью, он пробормотал что-то невнятное и с негодующим
видом,  будто это он пострадавший, быстро ушел. В полуобморочном состоянии я
отер пот и  снова надел маску.  Собрались,  наверно,  зеваки,  но у  меня не
хватило мужества оглядеться.  Будь это  на  сцене,  над нами бы  как следует
посмеялись.  Теперь,  когда буду выходить на  улицу,  ни  за  что не оставлю
духовой пистолет дома.
   Постскриптум.  Интересно, как представлялась моя трагикомедия
   татуированному человеку и зевакам - свидетелям этой сцены? Сколько
   бы  они  ни  смеялись, обыкновенным смехом это не могло кончиться.
   Случай на всю жизнь сохранится, должно быть, в их памяти. Да, но в
   каком  виде?..  Застрянет  в  сердце,  как  осколок снаряда?.. Или
   ударит  в  глаза  и  исказит облик окружающих?.. Во всяком случае,
   можно  с  уверенностью сказать, что впредь они уже не будут пялить
   глаза  на  лица  других людей. Они станут для них прозрачными, как
   привидения,  а весь мир будет в прогалинах, как картина на стекле,
   нарисованная  жидкой  краской.  Сам  мир  начнет казаться каким-то
   невообразимым,  как  маска,  людей  захватит  чувство несказанного
   одиночества.  Поэтому  мне  нечего чувствовать себя виновным перед
   этими  людьми.  То,  что  они увидели, было скорее правдой. Раньше
   была  видна  только  маска,  а  сама правда - не видна. И вот эту,
   более  глубокую  правду  они  смогли лицезреть. Какой бы жалкой ни
   казалась  правда  постороннему  взгляду,  она  всегда несет в себе
   вознаграждение.
   Однажды,  лет двадцать назад, я увидел труп ребенка. Он лежал
   навзничь  за  школой в густой траве. Я случайно наткнулся на него,
   когда искал бейсбольный мяч. Труп был раздут, как резиновый шар, и
   весь  покрыт  красными  пятнами.  Мне  показалось,  что рот у него
   шевелится,  но  когда я присмотрелся, то увидел, что это копошатся
   бесчисленные  черви,  уже  уничтожившие губы. Меня сковал страх, и
   потом  несколько  дней  кусок  не  шел  в  горло.  В  то время это
   произвело  на  меня мучительно-страшное впечатление, но с годами -
   труп,  должно  быть,  взрослел  вместе  со мной - сохранилась лишь
   окутанная  тихой  печалью  легкая  краснота  на  гладкой, точно из
   воска,  коже.  А  сейчас я уже не старался избегать воспоминаний о
   трупе. Наоборот, даже полюбил их. Каждый раз, когда я вспоминаю об
   этом   трупе,  у  меня  возникает  ощущение,  что  мы  друзья.  Он
   заставляет  меня  вспомнить,  что,  кроме пластика, существует еще
   мир, которого можно коснуться рукой. Он навсегда останется со мной
   как символ другого мира.
   Нет,  эти оправдания предназначены не только для совсем чужих
   людей. Теперь все мои тревоги будут касаться и тебя. Я хочу, чтобы
   ты  поверила  моим  словам,  даже  если  тебе и покажется, что они
   оставляют  слишком  глубокие  раны. Да это и не раны, а чуть более
   отчетливые,  чем  хотелось  бы, воспоминания о том, что я испытал,
   когда  ты  заглянула  мне  под маску. Я уверен, придет время, и ты
   будешь вспоминать об этом с нежностью, как я о трупе.


x x x

   Я немного задержался - нужно было заняться ссадинами и заменить клейкий
состав.  Правда,  по дороге я сделал крюк, чтобы специально для маски купить
все необходимое:  зажигалку, записную книжку, бумажник, а потом направился в
намеченное место -  ровно в четыре часа я был на автобусной остановке. Здесь
я  собирался дождаться твоего возвращения с лекций по прикладному искусству,
которые ты посещала по четвергам.  Приближалось время вечерней сутолоки, шум
этого  оживленного  места  поглотил  все  пространство своей  перенасыщенной
плотностью,  и я почему-то почувствовал удивительное спокойствие,  будто шел
по лесу, где начали опадать листья. Видимо, прежнее потрясение еще осталось,
и  оно  изнутри подавляло все  мои  пять чувств.  Стоило закрыть глаза,  как
закружились  в   водовороте,   точно  рой  москитов,   бесчисленные  звезды,
излучавшие  яркий   свет.   Наверно,   поднялось  давление.   Действительно,
потрясение было глубоким.  Но это не так уж плохо.  Унижение,  подействовав,
как стимулятор, толкало на нарушение закона.
   Я решил подождать у банка.  С пригорка,  где находился банк, было лучше
видно,  а благодаря тому, что рядом со мной стояло много других ожидающих, я
не бросался в глаза. Нечего было опасаться, что ты заметишь меня раньше, чем
я  тебя.  Лекции кончаются в  четыре часа,  и  даже если ты  пропустишь один
автобус, все равно доедешь минут за десять.
   Никогда не думал,  что твои лекции смогут мне так пригодиться.  Если бы
меня спросили,  я  бы  сказал,  что  сам факт этого неустанного многолетнего
хождения   на   такие   совершенно   ненужные   лекции   служит   прекрасным
доказательством неустойчивости женского  существования.  Весьма  символично,
что ты выбрала изготовление пуговиц и  занимаешься этим с увлечением.  Какое
же  великое  множество  пуговиц,  больших  и  маленьких,  ты  уже  выточила,
вырезала,  выкрасила,  отполировала! Ты делала пуговицы не для того, чтобы с
их  помощью что-то  застегивать,  -  ты бесконечно мастерила необходимые для
практического использования вещи в целях абсолютно непрактических. Нет, я не
хочу обвинять тебя.  Ведь я действительно ни разу этому не противился.  Если
ты  по-настоящему  горячо  увлечена  -  от  души  благословляю это  невинное
занятие...
   ...Но  в  событиях,   происшедших  позже,  ты  была  одним  из  главных
действующих лиц,  и поэтому я не стану излагать их час за часом.  Что нужно,
так это вывернуть наизнанку мое сердце и  выставить на свет спрятавшееся там
бесстыдное лицо паразита.  Ты приехала третьим автобусом и прошла мимо меня.
Я  двинулся следом.  Со  спины ты выглядела удивительно гибкой,  удивительно
изящной, и меня охватила робость.
   Я догнал тебя у светофора на перекрестке у вокзала. За несколько минут,
которые нужны,  чтобы дойти до вокзала,  я должен любыми средствами привлечь
твое  внимание.  Не  следует идти  напролом,  но  и  окольный путь  тоже  не
подходит.  Протягивая,  будто  только  что  случайно подобрал,  припрятанную
заранее кожаную пуговицу,  которую ты сама сделала, я обратился к тебе с уже
подготовленными словами:
   - Это не вы потеряли?
   Не  скрывая удивления,  ты,  стараясь выяснить,  почему это  случилось,
подняла сумку, стала осматривать дно, проверять застежки и, всем своим видом
показывая, что не можешь найти объяснения, доверчиво бросила на меня быстрый
взгляд.  Раз уж я  заговорил,  нельзя было упускать возможности,  в  которую
поверил, и я бросился напролом.
   - Может быть, из шляпы?
   - Из шляпы?
   - Ловкость рук - и из шляпы может появиться кролик.
   Но  ты даже не улыбнулась.  Больше того,  взглядом,  как хирургическими
щипцами,  плотно  зажала мне  рот.  Это  был  пристальный взгляд,  точно  ты
забылась,  взгляд,  в котором ты, вероятно, не отдавала себе отчета. Если ты
будешь так  смотреть еще  несколько секунд,  то  увидишь меня  насквозь -  я
моментально понял это и отступил.  Но этого не могло случиться.  Успех маски
уже был подтвержден в самых различных ситуациях.  Нечего было опасаться, что
у  тебя появятся подозрения,  -  ты  ведь не  сорвешь маску силой,  как  тот
татуированный,   не  коснешься  ее  губами  (разницу  в  температуре  скрыть
невозможно).  К  тому  же  я  сознательно говорил голосом более низким,  чем
обычно, но даже если бы я этого и не делал, из-за того, что на мои губы были
наложены еще и искусственные, губные звуки совершенно видоизменились.
   Может быть,  я  чрезмерно волновался;  ты сразу же отвела взгляд,  и на
лицо вернулось обычное рассеянное выражение.  Мой эротизм,  натолкнувшись на
твой пристальный взгляд,  поджал хвост,  и если бы ты так и ушла,  то, может
быть, я и нашел бы в себе силы отказаться от задуманного плана, понимая, что
это самое лучшее для нас обоих.  День был ясный, солнечный, и маска не могла
проявить всех  своих возможностей,  ее  чудесная сила  увяла.  Но  и  ты  на
мгновение заколебалась.  А  уличный поток,  извивавшийся вокруг  нас,  точно
прожорливое первобытное чудовище,  впитывал просачивающиеся мысли, стоило им
только возникнуть.  Выяснить,  почему возмутилось магнитное поле,  возникшее
между  нами  благодаря  твоему  минутному  колебанию,   было  некогда,  и  я
использовал это замешательство и  двинул второй эшелон заготовленных заранее
слов.
   Заметки  на  полях.  Выражение  "возмущение  магнитного поля"
   очень  верно. В общем, я ведь предчувствовал важность этой минуты.
   Если  бы  речь шла только о предчувствии, нечем было бы гордиться,
   нечего объяснять, но, даже не будь предчувствия, если бы я опустил
   эти  строки  -  содрогаюсь  при  одной  мысли  об этом, - я был бы
   приговорен  к  осмеянию  -  все  мои  действия и поступки стали бы
   предметом насмешки, и эти записки из записок маски превратились бы
   в обыкновенные записки клоуна. Клоун - это тоже неплохо, но просто
   я не хочу стать клоуном, который не осознает, кто он.
   Ты,  наверно,  помнишь?  Я как ни в чем не бывало, тоном, будто мне уже
надоело это выяснять, спросил, где конечная остановка такого-то автобуса. Не
знаю,  обратила ли ты внимание, но я выбрал ту остановку не потому, что мной
руководила вздорная мысль  убить время,  нет,  это  была  ловко подстроенная
ловушка с дальним прицелом.
   Прежде всего речь шла о  единственной остановке на этой линии автобуса,
находившейся у  самого вокзала и  в  то  же время расположенной в  неудобном
тихом месте,  о  котором мало кто  знал.  Затем она была на  противоположной
стороне вокзала,  и,  если не знать, что есть подземный переход, пришлось бы
идти  кружным  путем  по  пешеходному  мосту.   И  еще,  переход  невероятно
запутанный и невозможно в двух словах объяснить,  как связано с тем или иным
местом множество его входов и выходов.  Ну и,  наконец, если воспользоваться
этим  переходом,  расстояние  до  платформы,  с  которой  ты  должна  ехать,
нисколько не больше,  чем если идти через вокзал.  И ты,  конечно, знала эту
остановку.
   Я  весь  напрягся,  ожидая ответа.  Тело  мое  стало  точно каменным от
страха,  что ты  разгадаешь мои тайные намерения,  и,  не будь на мне маски,
даже если бы  ты  предложила меня проводить,  не уверен,  смог ли бы я  идти
рядом  с  тобой.   Сомневаюсь  даже,  удалось  ли  мне  как  следует  скрыть
прерывистое дыхание.  Я  ждал  в  таком  состоянии,  будто меня  заключили в
хрупкий стеклянный сосуд  (стеклянный сосуд  тоньше бумаги,  чихни  -  и  он
разлетится  на  мелкие  осколки).   Нельзя  отрицать,   что  я  испытывал  и
нетерпение, но правда и то, что ты не спешила с ответом. Что заставляло тебя
колебаться?   Я  обрадовался  тому,  что  ты  в  нерешительности.  Положение
создалось такое,  что  ты  должна была,  не  колеблясь,  принять немедленное
решение -  или согласиться,  или отказаться. И чем больше ты колебалась, тем
острее  ощущалась  неестественность,  росла  подозрительность.  Если  ты  не
хотела,   достаточно  было  одного  твоего  "не  знаю",   но  ты  продолжала
колебаться,  и  это означало,  что ты  наполовину согласна.  И  поскольку ты
согласилась -  пусть  наполовину,  -  то  потеряла таким образом предлог для
отказа.  Чтобы тебе легче было решиться,  может быть, мне стоило бы добавить
еще  что-нибудь.  В  это  время  молодой парень,  грубо толкаясь,  торопливо
протиснулся между нами. Только тогда мы заметили, что мешаем людскому потоку
и вокруг нас уже образовался водоворот.  С трудом удерживаясь в этом потоке,
ты  вопросительно взглянула на  меня  -  скользнула по  мне  глазами,  точно
небрежно пролистала календарь.  Не  по  душе мне твой взгляд,  подумал я,  и
только собрался раскрыть рот, чтобы хоть немного подстегнуть твою решимость,
как ты наконец ответила.
   Когда я  услышал этот ответ,  хотя все  шло хорошо и  внутренне мы  уже
почти договорились,  почему-то стало грустно, точно меня предали... Если это
я  -  все  хорошо,  а  если это  совершенно чужой человек,  тогда что?  Чуть
поколебавшись,  ты ответила согласием.  И с такой значительностью, будто без
колебаний нельзя  было  соглашаться.  В  общем,  намекала  на  существование
запретной ограды.  И  то,  что ты  совершенно сознательно согласилась пройти
рядом  со  мной  семь-восемь  минут,  несколько сот  метров,  я  не  мог  не
воспринять как нечто большее,  чем простую любезность. Во всяком случае, это
был гораздо более ценный ответный подарок,  чем пуговица, которую я подобрал
для тебя.  Говоря откровенно,  ты  сознательно возбуждала во мне желание.  И
поскольку возбуждала сознательно, то и сама...
   Нет,  все хорошо.  Да  и  что я  могу сказать,  когда весь мой план был
рассчитан именно на  такой ход событий.  Если бы,  разгадав мой замысел,  ты
отказалась,  весь мой труд пошел бы насмарку.  Я мог бы, конечно, попытаться
снова,  в  другой день,  но  если в  первый раз  удалось представить все как
случайность,   вторично  не   избежать  впечатление  нарочитости,   и   твоя
настороженность только усилилась бы.  Да,  все  хорошо.  Прошлой ночью я  до
конца осознал,  что желание с  помощью маски вернуть тебя и  с твоей помощью
вернуть всех других людей -  не  безделица,  не пустые слова,  оно разрушает
запретную ограду секса, пропитывает меня бесстыдством. Поскольку я стремился
преодолеть запретную ограду  и  ты,  казалось,  соглашалась на  это,  сейчас
нечего было особенно суетиться.  Твое оправдание,  что ты  просто не придала
этому значения,  никого бы  не  убедило.  Если  хочешь разрушить ограду,  не
пытаясь  добиться того,  чтобы  партнер  сам  разрушил ее,  то  нет  другого
средства,  кроме насилия.  Но  я  бы  удивился,  услышав,  что односторонним
развратом  можно  восстановить  тропинку.  Такой,  даже  единичный  поступок
неизбежно вынудит маску бесследно исчезнуть из этого мира.  Кроме того, если
я собирался удовлетвориться насилием, достаточно было моего настоящего лица,
покрытого пиявками, и незачем было прибегать к помощи маски.
   Теоретически рассуждения мои были,  конечно,  правильными.  Но  рядом с
тобой,  с  твоим  живым телом,  спускаясь по  лестнице в  подземный переход,
забитый  чужими  людьми,  я  был  подавлен  потрясающей  реальностью  твоего
существования,   от  растерянности,  невыразимого  страдания  мной  овладели
гнетущие мысли