я по  асфальтированному
шоссе,  чем двигаться по  заминированному полю, хотя меня  и  убеждали,  что
шоссе - это мишень для противника.
     Я  шел по  шоссе, не  спуская глаз с  трех фигур, застывших  у въезда в
деревню,  и  время от времени  просматривал  местность с двух сторон шоссе в
поисках подходящего укрытия, если оно понадобится.
     На высотах  по  обе  стороны от шоссе  я  четко различал  фигуры  наших
бойцов.  Тут  я  впервые испытал  чувство страха,  но  по мере  того  как  я
приближался к египтянам, это чувство исчезало. Я заметил, что  они  удивлены
моей  смелостью. Приблизившись,  я разглядел,  что высокий египтянин  в чине
майора, двое других - капитаны.
     Не оставалось ни  секунды на  размышление.  У  меня был  чин  капитана,
значит, мне следовало отдать  честь. Но как это делают? В жизни я не отдавал
честь! 15, 10,  5 шагов... Я встал смирно и отдал честь.  Все  трое ответили
мне.  Я  подошел  к  ограде,  за  которой  она  стояли.  Улыбнулся  и  начал
по-английски:  "Доброе  утро!"  Протянул руку  через  ограду. Мы  обменялись
рукопожатиями. Каждый представился. Майора звали Гамаль Абдель Насер.
     Я  чувствовал некоторую растерянность. Это  была моя  первая  встреча с
врагом во  время  войны, но  улыбки и выражения лиц  египтян  ободрили меня.
Колючая проволока,  все еще разделявшая нас, мешала мне  вести беседу.  Они,
по-видимому, почувствовав  это,  вышли за  ограду и приблизились  ко  мне. Я
представился как личный посланник командующего  Южным фронтом и передал, что
командующий   хочет  встретиться   с   командиром   египетского   гарнизона,
дислоцированного в Фалудже. Абдель Насер спросил запальчиво:  "Нам предложат
капитулировать?"   Я  ответил  спокойно:  "На   этой  встрече  одна  сторона
попытается разъяснить другой, каковы возможные результаты продолжения боев в
этом районе".
     Абдель  Насер и оба  капитана засыпали меня вопросами. После длительной
беседы было решено, что  один из египетских капитанов отправится к командиру
гарнизона и сообщит  ему  о моей миссии. Мы продолжали беседовать в ожидании
ответа полковника Таха Бея.
     Абдель  Насер  сначала был  боевым солдатом, затем  служил  в разведке.
Проигрыш египтян  в сражении за  Хирбет-Махаз  он объяснял трусостью местных
арабов,  с  которыми  египтяне  сотрудничали.   Он  даже  похвалил  мужество
израильских солдат.
     Я перешел на общие военные темы и выразил  удивление в связи с тем, что
Египет завяз в войне, которая ведется далеко за его пределами, хотя у самого
Египта нет конфликта  с  еврейским ишувом  в Эрец-Исраэль.  "Разве у вас нет
собственных проблем и вы можете позволить себе эту войну? - спросил я его. -
Мы  сосредоточили  все  силы   на   борьбе  против  господства  англичан   в
Эрец-Исраэль,   и  затем  рассчитывали  на  установление  взаимопонимания  с
арабами. Но  именно  в этот момент арабы объединились  с англичанами  против
нас. Все  арабские страны предпочли сотрудничество  с колониальным  режимом,
который  подавлял их на протяжении десятилетий, ради того,  чтобы уничтожить
Государство  Израиль,  сумевшее  избавиться  от  этого  режима.  Неужели  вы
рассчитываете захватить дополнительную территорию? Разве она вам нужна?"
     Абдель  Насер ответил: "Сейчас  мы ведем войну не во  имя  приобретения
территории, а во имя чести египетской армии".  Он и его друзья  по оружию не
желали возвращаться на родину побежденными. "Мы знаем, - продолжал он, - что
Египет  не хотел этой войны  и не был готов к ней. Мы оказались в запутанном
положении  из-за  англичан  и тех  египтян,  которые  сотрудничали  с  ними,
предавая тем самым народ". Наступило молчание.
     Наконец вернулся капитан с ответом полковника Таха Бея. Выяснилось, что
он не возражает против встречи, но предварительно должен получить разрешение
от командования, которое находится в Рафиахе. Мы договорились, что завтра, в
10 часов утра я приду снова. Абдель Насер обещал предупредить своих  солдат,
чтобы они не открыли огонь при моем появлении.
     Я  расстался  с  египетскими офицерами, пожав  им руки, с  надеждой  на
положительный ответ. Было четыре часа дня. Только тогда я  почувствовал, что
умираю  с голоду.  С раннего утра я ничего не  ел. Тяжело мне было ощущать и
то,  что  неприятель может  следить,  находясь позади меня,  за каждым  моим
движением, но я знал, что мне нельзя оборачиваться. Вокруг на высотах больше
не виднелись фигуры израильских солдат. Я  был  в полном одиночестве.  Вдруг
послышались  выстрелы  из  автомата.  Я  был уверен, что  стреляли  с  наших
позиций. Может быть,  подумал я, из-за того, что встреча затянулась, солдаты
успели забыть обо мне. Я  знал, что нельзя проявлять беспокойства или искать
укрытия. Египетские  солдаты расценили бы  это как знак  открыть огонь, а  я
находился  в  досягаемости  пуль с  обеих  сторон. Я  пренебрег доносившейся
стрельбой  и продолжал  идти  дальше.  Стрельба прекратилась. Меня  радостно
встретили на нашем  укрепленном пункте. Я сел  в бронемашину и  отправился в
штаб, в Гедеру. Каково же было мое удивление, когда на полпути я  встретился
с Игалом Аллоном. Он ехал узнать, почему меня так долго нет.
     Наутро я снова прибыл на встречу с Гамалем  Абдель Насером. Обменявшись
традиционными приветствиями, мы приступили  к переговорам. Хотя разговор шел
по-английски, это была  типично  арабская беседа. Абдель  Насер сообщил мне,
что ответ его командира  положительный и что встреча может состояться в  тот
же день. Договорились о часе  встречи,  но возник вопрос -  где? Я предложил
устроить встречу в Бет-Гуврин (он был взят нашими войсками за три недели  до
этого).  Абдель Насер утверждал, что  это невозможно и что он самостоятельно
не  мог установить место встречи.  Я был поражен. Но тут же  выяснилось, что
Абдель  Насер  и его  товарищи  верили  передачам  каирского  радио, которое
утверждало, что египетские силы все еще удерживают Бет-Гуврин и Беер-Шеву. Я
не  сумел  переубедить  своих собеседников и  отступил.  Тогда  я  предложил
провести встречу в киббуце Гат, в полутора  километрах от  Ирак ал-Маншие. К
моему  великому удивлению  это  предложение  было  принято.  Снова  пришлось
подождать, пока вернется посланец с подтверждением от командира. На этот раз
он не заставил себя долго ждать.
     Договорились,  что  в три  часа  дня я встречу полковника  Таха  Бея на
дороге,  ведущей в  киббуц Гат.  Мы сверили  часы, и я ушел. Вернулся в Ирак
ал-Хараб и оттуда поспешил в киббуц Гат.  Из  киббуца я связался по полевому
телефону  с командующим  Южным фронтом.  Игал был  поражен как  быстротой, с
которой завершилось дело, так и  готовностью  египетского командира выйти из
своего укрепления.
     С трудом мы с секретарем  киббуца нашли комнату, пригодную для встречи.
В  результате  длительного  обстрела  египтян  большинство   построек   были
разрушены.  Наконец  отыскалась  комната  в  здании, к которому  легко  было
подъехать  на машине и откуда не  было видно оборонительных позиций киббуца.
Весть  о  предстоящей  встрече  разнеслась с  быстротой  молнии.  Киббуцники
бросили  работу  на   полях   и  помчались  в  киббуц,  чтобы   убедиться  в
достоверности слухов.  Все  приступили к  подготовке места  для переговоров.
Впервые за долгие месяцы в киббуце чувствовалось радостное  настроение. Было
решено,  что киббуцники  не  пойдут  встречать египетского офицера, а  будут
заниматься своим обычным трудом  на полях. Мы считали нужным  показать, что,
хотя здесь и проходит линия фронта,  жизнь протекает нормально.  Мне удалось
немного  отдохнуть  в  тени дерева,  чудом  уцелевшего от  обстрелов киббуца
египтянами.
     В 14.25, всего за  несколько  минут  до того,  как выехать на встречу с
Игалом Аллоном, полковник Таха Бей отправил в штаб в Рафиах своему командиру
следующую телеграмму: "Наше положение стало крайне тяжелым. Длительное время
мы находимся в полном окружении, наши позиции расположены в радиусе действия
стрелкового  оружия  противника,  не  говоря  уже   о  дальнобойном  оружии.
Снабжение прекращено.  Боеприпасов  осталось мало,  что является  следствием
продолжительных боев. Горючего  для заправки  машин нет. Сеть  водоснабжения
разрушена. Нас атакуют с воздуха, в  то время как у нас отсутствуют средства
противовоздушной  обороны.   В  гарнизоне  имеются   неустойчивые  элементы,
особенно суданцы, которые подрывают моральный дух солдат. Раненые  умирают в
муках, так как  нет  возможности их оперировать.  Из  всего  сказанного выше
ясно, что фактически положением управляет противник".
     По-видимому, Таха  Бей послал  эту телеграмму, чтобы подготовить  почву
для  переговоров  об отступлении, одновременно  заботясь  о  том,  чтобы  не
уронить честь солдат. Отдать территорию, но не оружие.
     У Таха Бея не было времени ждать ответа. Он должен был ехать на встречу
с  Игалом  Аллоном.  Ответ пришел  в 16.20,  когда  Таха Бей  сидел со своим
израильским  противником  в  киббуце  Гат. Вот  полученный  ответ: "Чтобы не
потерять контроль  над солдатами,  мы оставляем решение за вами относительно
всего,  что касается их невредимости. При  этом мы обращаем ваше внимание на
то, что  в  случае отступления  нельзя  полагаться лишь на гарантии  евреев,
необходимо  присутствие  наблюдателей  ООН.  Отступать следует  в  Хеврон  и
Бет-Лехем, чтобы наши солдаты  не оказались брошенными на произвол еврейских
масс. Сообщить об окончательном решении до его выполнения".
     Если бы телеграмма пришла до того, как Таха Бей отправился на встречу с
Аллоном, переговоры, возможно, приняли бы более благоприятный оборот.
     Около трех часов дня я отправился в "джипе" в Фалуджу. Я остановился на
расстоянии метров 15-ти от египетских  машин,  на  которых развевались белые
флаги.  Я  выскочил  из  своего "джипа" и пошел  навстречу египтянам. Дверца
египетского  "джипа", ехавшего  первым, открылась. Вышел майор Гамаль Абдель
Насер.  Из  второго  "джипа"  вышел  офицер  среднего  роста,  смуглый,  лет
пятидесяти. Я понял, что  передо  мной полковник Ас-Сейид  Таха  Бей.  Видно
было, что  он суданец. Строевым шагом мы пошли навстречу друг другу и отдали
честь. Полковник широко улыбнулся. Он был приветливым человеком, и разница в
возрасте  и чинах  не создавала  между нами  никаких преград. Он  представил
сопровождающих  его  офицеров: трех полковников  и  двух майоров.  Когда  он
представлял Абдель Насера, мы обменялись рукопожатиями  - все рассмеялись. Я
снова сел в "джип", и за  мной  поехала в киббуц Гат вся вереница египетских
"джипов".
     Два  военных  полицейских  отдали честь  у въезда  в  киббуц, и  машины
последовали к постройке,  где должны  были проходить  переговоры. На  первый
взгляд  в  киббуце все шло своим  чередом,  но опытный глаз замечал в каждом
окне и за каждым кустом головы.
     Во дворе киббуца делегацию встретил генерал Игал Аллон и офицеры штаба.
Из  соображений безопасности я представил Аллона как Иешаяху Бергштейна (его
подпольное имя с 29 июня 1948г.). Тот, кто  читал  мемуары  Сейида Таха Бея,
несомненно наткнулся там на это странное имя.
     После обычных приветствий и рукопожатий все сели.  Во главе стола сидел
Игал Аллон, напротив - египетский командир, по обе стороны от них  - офицеры
штаба. Из наших присутствовали: Ицхак Рабин, Бени Эден, Амос Хорев, Зрубавел
Арбель, Ханан Деше, Натан Шахам и я.
     Игал  Аллон  предполагал по крайней мере часть переговоров с египетским
командиром  вести с глазу на глаз, без свидетелей. Но вскоре выяснилось, что
египтянин   настаивает  на  проведении   встречи   в  присутствии  офицеров.
По-видимому, он опасался, что его заподозрят в сговоре  с противником. Игал,
стремясь  снять  напряжение, начал беседу  с приветствия  по-арабски,  но  к
нашему  удивлению египетский командир просил  перейти  на  английский.  Игал
тогда не владел  английским,  и  ему  понадобился переводчик. Эта роль  была
предложена  мне,  что  было далеко не легко, так как  в такой беседе большое
значение имеют намеки  и нюансы,  они в  немалой степени влияют на атмосферу
переговоров.  Игал  крайне   сожалел,  что  не  мог  говорить  с  египетским
командиром  без посредника. Несомненно, разговор по-арабски способствовал бы
достижению  большего  взаимопонимания. Возможно, что  и  результаты были  бы
более плодотворными.
     Позднее, когда у меня возникли дружеские связи с египетскими офицерами,
я  узнал, что  они  принадлежали  к  высшему социальному  классу и видели  в
арабском,  языке масс,  нечто вроде умаления собственного достоинства. После
общих фраз начались переговоры, содержание которых я записал для себя  сразу
же после встречи.
     Генерал  Аллон:  "Полковник, с вашего  разрешения я  изложу свою  точку
зрения  относительно  боеспособности  ваших отважных  солдат.  Чтобы  занять
крепость  Ирак-Сувейдан  и  часть  котла Фалуджа,  нам пришлось как  следует
потрудиться, правда, у нас не было больших потерь".
     Полковник  Таха Бей: "Спасибо, господин.  Я  должен отметить,  что ваши
солдаты-герои  творят  чудеса.   Они  поставили  меня  в   довольно  трудное
положение".
     Генерал  Аллон: "Разве это  не трагично, когда две стороны,  которым  в
сущности не из-за чего враждовать, безжалостно уничтожают друг друга?"
     Полковник  Таха Бей:  "Это действительно трагично. Однако  так  устроен
мир. Таков рок, господин, и от этого не уйти".
     Генерал  Аллон: "Я полагаю, вы  заметили, что войну нам навязали.  Ведь
военные действия ведутся в нашей стране, а  не в Египте.  Я думаю, что исход
битвы уже решен в нашу пользу, так что лучше как можно скорее положить конец
войне".
     Полковник Таха Бей:  "Совершенно верно, но у меня  как офицера нет иной
возможности, как выполнять распоряжения моего правительства".
     Генерал Аллон: "Обратите внимание на  следующее. В то время как большая
часть вашей армии ведет безнадежную войну в Палестине, английская  армия, от
которой мы недавно избавились, управляет Египтом. Не  стали  ли  вы  жертвой
империалистов, преследующих собственные цели при поддержке их приспешников в
Египте?"
     Полковник  Таха  Бей  с  волнением:  "Вы  совершили  чудо,  вы  изгнали
англичан, подождите немного - их не будет и в Египте!"
     Генерал Аллон: "Но  как  вы их  выгоните, если вся  ваша армия застряла
здесь? Не стоит  ли вам вернуться в Египет и заняться собственными делами, а
не торчать в чужой стране?"
     По  выражению  лица  Гамаля  Абдель  Насера,  внимательно следившего за
беседой, можно было судить, хотя он  сам этого  не замечал, о его реакции на
происходящее. Заметно было,  что  египетский  командир,  прижатый к  стенке,
раздумывал, как выпутаться из  затруднительного положения.  Однако  Таха Бею
ничего не  оставалось,  как произнести:  "Пока мое правительство приказывает
мне воевать здесь, я буду воевать. Когда мне будет  приказано заключить мир,
я  заключу  мир. Когда  мне прикажут  вернуться  в Египет  и воевать  против
англичан, я и это выполню с честью".
     Генерал  Аллон:  "Я высоко ценю ваше чувство  субординации,  полковник,
таким   должен  быть   солдат.  Я  тоже   не  колеблясь   подчиняюсь  своему
правительству. Но тем не менее я считаю, что вам следует довести до сведения
вашего командира  ваше  личное  мнение или доказать, что  война,  которую вы
ведете обречена на провал. Я  не скрываю от моего правительства свои мысли и
опасения. Это  не идет вразрез с дисциплиной. Лишь при таком  сотрудничестве
достигается подлинное единство политики и военной стратегии".
     Полковник Сейид  Таха Бей: "Несомненно. Положение на  фронте и в Египте
известно правительству и я уверен, что будет сделано все, что необходимо".
     Генерал Аллон: "Именно это подтверждает ваше нападение на Эрец-Исраэль,
посмотрите,  как ошиблись ваши  руководители.  Если бы не  вмешательство ООН
египетская  армия давно была  бы разбита, в том числе и вверенные  вам силы,
достойные  похвал  за их смелость. Вы  должны  понять,  полковник, что исход
событий решен. Ваш гарнизон  в окружении,  из которого ему не выбраться. Мой
долг - не останавливаться ни  перед  чем, чтобы уничтожить ваши силы. К чему
это упорство отчаявшихся? Оставшуюся часть котла постигнет та же участь, что
и ту, которая перешла к нам позавчера".
     Ас-Сейид Таха  Бей помолчал, затем  ответил:  "Вы правы, но пока у меня
есть солдаты и боеприпасы нет оснований прекращать воевать".
     Генерал Аллон понимал, что перед ним стойкий солдат, но он снова прибег
к дипломатии и сказал: "Я высоко ценю вашу твердость, полковник, но разве вы
не  считаете,  что  человеческая  жизнь  дорога  и что нелогично приносить в
жертву солдат в войне  против  народа, который в сущности  не  считает  себя
вашим  врагом.  Я не предлагаю  вам  унизительную  капитуляцию, я  предлагаю
капитулировать без ущемления воинской чести с правом немедленно вернуться на
родину, подумайте об этом.  Кончим воевать  и сбережем жизни наших солдат. Я
не имею права прекратить бой, пока на моей  земле стоит чужая  армия.  Но вы
ведете войну не на своей земле. По-моему, я прав".
     Установилось   тяжелое   молчание.   Египетский   командир,   казалось,
затруднялся принять решение. Он понимал, что ему не на что надеяться. В душе
он, по-видимому, соглашался с генералом  Аллоном. Мы все  пристально следили
за Таха Бейем и его офицерами. Кто знает, что творилось у них в душе!
     Египетский  командир взглянул на Игала Аллона  и взволнованно произнес:
"Господин, несомненно ваше  положение  лучше моего.  Подготовка  операции  и
мужество ваших солдат достойны восхищения. Вы прорвались через наши наиболее
укрепленные линии и посрамили непобедимую египетскую армию. Я не считаю, что
при теперешнем положении я смогу изменить соотношение сил и спасти положение
нашего фронта.  Но  я  в  состоянии спасти одно  -  честь египетской  армии.
Поэтому я  буду  бороться до последней  капли  крови,  если правительство не
распорядится иначе.
     Генерал Аллон:  "Как солдат я вас хорошо  понимаю. Но  вы должны знать,
что в создавшихся  условиях именно командиру  этого сектора  следует принять
ответственное  решение, как  это сделал, например, Фон Паулюс в Сталинграде.
Поверьте мне, полковник, ваше  правительство  недостойно того,  чтобы давать
приказы  такому отважному офицеру, как вы.  Подумайте о своих  солдатах  и о
Египте и сложите оружие".
     На этот раз египетский командир поспешил ответить: "Нет, господин,  нет
другого пути  кроме боя. Я буду удовлетворен тем, что спасу честь египетской
армии".
     Генерал  Аллон  ответил, улыбаясь: "Смею ли я  просить вас поставить  в
известность ваше правительство  или  вашего  командира о подлинном положении
вещей и просить санкций на капитуляцию?"
     Ас-Сейид Таха Бей ответил: "Я отправлю им донесение о нашей беседе".
     Напряженность спала. Игал обратился  по-арабски  к сидящим  и предложил
закусить. Завязалась  непринужденная беседа. Вдруг  Абдель Насер обратился к
своему  командиру:  "Смогу  ли  я  задать  вопрос  израильскому  командиру?"
Полковник  Таха  Бей  посмотрел  на  удивленного  генерала  Аллона,  который
ответил: "Пожалуйста, спрашивайте. Если ваш вопрос не касается военных тайн,
я отвечу".
     Абдель  Насер спросил с  улыбкой: "Значок,  который у  вас  у  всех  на
лацкане - это  эмблема  Палмаха?" Генерал Аллон ответил ему улыбаясь: "Ясно,
что вы отличный офицер разведки. Да, это эмблема Палмаха".
     Абдель Насер как будто говорил сам с собой: "Теперь мне понятно, почему
мы проиграли. На линию фронта прибыл Палмах со своим командиром".
     Прошло  полтора  часа, переговоры  закончились,  и  Таха  Бей  собрался
вернуться на свой командный  пункт.  Все поднялись и вышли во двор. Прощаясь
египетский  командир сказал Игалу Аллону: "Ирак-Сувейдан вы заняли во  время
перемирия.  Я  надеюсь,  что на  этот раз вы не станете нарушать объявленную
передышку".
     Генерал  Аллон  ответил: "Бесспорно,  мы  будем  уважать