зный  фанатизм", вызывал расположение  к  нам
товарищей по  камере.  Мы  не пропускали  ни  одной  из пяти молитв, которые
предписано читать верующему  мусульманину ежедневно. За это нам  доставалась
добавка  к питанию от тех, кто  получал обильные передачи из дома. Но больше
голода нас мучил ледяной и  сырой  пол. Из-за отсутствия средств мы не могли
купить матрасы, а  в тюрьме этот предмет роскоши заключенным не выдавали. Мы
лежали на голом полу, а руки служили нам подушкой.
     Из тюрьмы нас выпустили  внезапно. В один прекрасный день нас доставили
в  кабинет начальника тюрьмы, где  уже находились  двое англичан  из военной
полиции.  Они  опознали нас по  нашим  вымышленным именам и процедили сквозь
зубы: "Паршивые  дезертиры!" Мы решили, что это знак,  по которому мы должны
понять, почему  нас передали в ведение военной полиции,  но оказалось, что с
нами действительно обращались как с дезертирами. Нас перевели в штаб военной
полиции  Дамаска.   Но  через   час   нас   посетил  связной  офицер  нашего
подразделения  майор  Хамонд.  Он  рассказал,  что  как только  нашим  стало
известно   об  аресте,  Игал  потребовал  немедленно,  пока  нас  не  успели
ликвидировать, любой ценой выяснить, где мы находимся.
     Хамонд сообщил, что на следующий день нас должны переправить поездом из
Дамаска в Хайфу, где наш конвоир передаст командиру хайфской военной полиции
письмо  с просьбой о  том,  чтобы нас немедленно освободили. Из  соображений
конспирации никому,  кроме  командира  военной  полиции в Дамаске,  не  было
сообщено, кто мы такие на самом  деле.  Конспирация,  полностью оправданная,
обошлась  нам  дорого. Командир  военной  полиции  в нашем  присутствии  дал
распоряжение доставить нас  под конвоем  в Хайфу.  Наша внешность  -  обриты
наголо, но с невыбритым лицом - не понравилась сержанту, и он решил проучить
нас, чтобы неповадно было больше  дезертировать. Из-за  моего низкого  роста
сержанту  пришла  в голову сатанинская  идея: собаку, принадлежавшую военной
полиции, вытащили из конуры  и  поместили в комнату, а на  ее  место загнали
меня, дверку конуры заперли.  Никакие протесты  не  помогали.  Мои страдания
были невыносимы.  Всю  ночь я  пролежал  скрючившись, мечтая  вытянуться  на
холодном полу. Все это причиняло мне  невероятные муки. На все просьбы выйти
в уборную следовал грубый отказ.
     На следующий  день нас  поездом под конвоем  доставили в Хайфу.  Свежий
воздух, виды полей на юге Сирии,  долина Ярмука улучшили настроение. Поездка
продолжалась  около четырнадцати часов,  к  полуночи  мы приехали  в  Хайфу.
Конвоир поместил нас  в военную тюрьму  и только  после  этого  отправился к
командиру военной полиции Хайфы, чтобы передать ему письмо.
     Мы пробыли в  английской  военной  тюрьме три  дня.  На четвертый  день
командир военной полиции Хайфы совершал очередной обход тюрьмы. Он удивился,
увидя нас, стал расспрашивать, кто мы, за что в тюрьме. Тут  во мне вскипело
негодование,  и я высказал ему все  в лицо.  Я  сказал,  что он держит нас в
тюрьме вопреки переданному ему в письменном виде распоряжению. Лишь тогда он
вспомнил про  письмо, но  назвал  нас дезертирами  и настаивал  на том,  что
прежде  нужно разобраться  в этом деле. Я, к  великому удивлению командира и
сопровождавших  его, взял агрессивный тон, грозил неприятностями, если он не
освободит  нас  из  тюрьмы  в  соответствии с полученным  распоряжением.  Он
испугался.  В  его же  машине  нас  доставили  к  командиру военной  полиции
Эрец-Исраэль,  канцелярия  которого  находилась  на  горе Кармел.  Когда  мы
остались  в комнате одни,  я  попросил  командира  связаться по  телефону  с
отделом английской полевой службы безопасности. Тогда он понял, наконец, что
нас  разыскивают  в  Хайфе уже  несколько  дней.  Из  наушников  телефонного
аппарата доносился четкий голос. Командир пробурчал извинения.
     Наше освобождение из тюрьмы совпало с  окончанием  курса новым  потоком
бойцов  сирийского  подразделения. Не мешало, чтобы кто-нибудь из  ветеранов
еще  в  течение  некоторого  времени  дополнил  бы несколькими  штрихами  их
подготовку. Я  был  рад взять на себя эту роль, тем  более, что я должен был
ждать, пока у меня на голове снова отрастут волосы.
     Из-за  специфики  условий деятельности  бойцы сирийского  подразделения
были  изолированы  друг от друга  и  необходимо было добиться  их сплочения.
Исраэль Галили  - член верховного командования Хаганы  - предложил выпускать
печатный листок для  нашего подразделения,  чтобы информировать его бойцов о
происходящем  в  Эрец-Исраэль  и  в  рядах  Хаганы.  Сбор  материала  и  его
публикация были  поручены  мне.  Листок "Давар  ле-Алмони"  включал  в  себя
политический обзор, дискуссию на темы  обеспечения в целом и проблемы нашего
подразделения. Листок  печатался всего в четырех экземплярах: по одному  для
каждого центра  подразделения  - в  Бейруте,  Дамаске  и  Халебе  -  и  один
экземпляр для архива. После прочтения этот листок уничтожался. Всего вышло в
свет четыре выпуска.
     Затем меня направили  на курс  снайперов, проводившийся  в роще  Мишмар
ха-Эмек под руководством английского майора Гранда Тейлора. Он успел принять
участие в отважных рейдах с Британских островов на территорию оккупированной
Европы.  Мы  обучались  владеть  различными видами оружия,  главным  образом
одновременной  стрельбе  из  двух  пистолетов  по  разным  целям.  На  курсе
занимались   бойцы  из   немецкого  отдела  подразделения  Палмаха,  которым
командовал  Шимон Авидан. Этот отдел  должен был проводить  операции  в тылу
немецких  армий  в  Северной  Африке  и  в  оккупированной  Европе. На курсе
занимались  также  бойцы  из арабского подразделения,  действовавшего  среди
арабского населения в Эрец-Исраэль.
     Засылка подкрепления нашим людям в  Сирии и  Ливане началась, когда над
Ближним  Востоком нависла угроза немецкой оккупации: силы Роммеля  пересекли
египетскую  границу и готовились вступить в Александрию. Под  влиянием  этих
событий  деятельность  сирийского подразделения  особенно  активизировалась.
Некоторые бойцы нашего подразделения с большими трудностями  достали местные
удостоверения личности. Завершилась рекогносцировка, были определены военные
и гражданские объекты в Сирии и Ливане и подготовлен план нанесения удара по
ним  в  случае  необходимости.  Была  создана  радио-  и   телефонная  сеть,
обеспечившая  связь  между  центрами  подразделения  в   Сирии  и  Ливане  и
командованием в Эрец-Исраэль.  Большинство бойцов подразделения обосновались
под видом  местных жителей и  выдавали  себя  кто  за  коммерсанта,  кто  за
рабочего, а кто за чистильщика сапог.  Что касается меня, то я жил в Бейруте
под видом  процветающего  коммерсанта  -  это  служило удобной  ширмой  моим
деловым   поездкам.   Но   из-за  видимости  нашей  обеспеченности  возникли
неожиданные проблемы.  Соседи, с которыми мы поддерживали хорошие отношения,
стали сватать за нас своих дочерей. "Возможно  ли, чтобы устроенный мужчина,
имеющий  коммерческое  дело, не  мог  купить себе  жену?" И чем  меньше  был
городишко,  тем  больше  осложнялась ситуация. Сначала это нас забавляло, но
ответственные за подразделение обдумывали как поступить, чтобы избавиться от
приставаний и не обидеть добрых соседей и их свах.
     Решение  было  принято,  мне поручили мобилизовать  "жен"  среди членов
Палмаха и Хаганы. Я  вернулся в Эрец-Исраэль и снова стал бороздить  страну,
на этот раз в поисках подходящих кандидаток. Опять я  обратился за помощью к
Исраэлю Ишаяху  и к другим, кто был связан с выходцами из восточных стран. И
снова мы  столкнулись с трудностями. Как увезти  восточную  девушку из дома?
Что скажут  родители?  Семья? В конце концов мы нашли  десять  девушек.  Они
прошли  специальный   курс   подготовки,  обязательный  для   бойца   нашего
подразделения,  учились совершать диверсии, стрелять. Курсантки обосновались
в заброшенном доме на цитрусовой плантации в Хадар-Раматаим.
     Англичане,  связанные с занятиями на курсе,  сообщили о  нем английской
полиции, которая решила, что ее осведомленность будет  в наших же интересах.
Меня не удивило, когда спустя несколько дней, как мы обосновались в лагере и
звуки  стрельбы  выдавали  наше  присутствие  там,  мне  позвонили  свои  из
раананской полиции  и  сообщили, что  бригадир Херингтон, инспектор  полиции
южного округа,  приедет  к нам в тот  же день. Лишь тот, кто жил в ту пору в
Эрец-Исраэль, может понять чувство, охватившее меня в ожидании встречи с тем
бригадиром, которого мы  так боялись.  Постепенно  я пришел в  себя и  решил
устроить  ему  "теплый" прием.  Когда появилась его машина,  я вытащил из-за
пояса  два пистолета  и начал стрелять по целям, не глядя в его  сторону. Он
остановился как вкопанный при  виде еврейского снайпера, который не проронил
ни слова, пока не опустошил магазин. Лишь тогда  я снизошел, чтобы взглянуть
на него.
     - Что вам угодно здесь? - спросил я.
     - Могу ли я видеть главного офицера?
     -  Здесь  нет  офицера.  Главный  - я.  Пожалуйста, пройдите  ко мне  в
кабинет.
     Странная картина: Херингтон, пожилой, высокий,  косая сажень  в плечах,
одетый с иголочки, следует за молодым человеком  в шортах  цвета хаки, чтобы
поговорить с ним в его кабинете. Когда я  открыл дверь  комнаты, наполненной
огнестрельным  оружием  разных  видов,  я  заметил  вскользь:   "Пожалуйста,
заходите, только осторожно, чтобы не было  беды". Сердце мое сильно забилось
при виде обескураженного Херингтона, созерцавшего содержимое комнаты.
     Выяснилось,  что  Херингтон  прибыл, чтобы  предложить  свою  помощь  и
избавить нас  от "беспокойства и  неприятностей". Он просил  сообщить  имена
курсантов и обещал позаботиться об их безопасности.  Я  вежливо отказался от
его  услуг  и  посоветовал обратиться  за именами  в  штаб  подразделения  в
Иерусалиме.  Его  предложение  относительно  того, чтобы  полиция  регулярно
посещала лагерь, тоже было отклонено.
     Херингтон все-таки очень хотел помочь чем-нибудь, и я попросил, чтобы в
виде помощи сотрудники полиции не посещали зону тренировок, очертив на карте
при этом точные границы зоны. И еще я просил его срочно предоставить в  наше
распоряжение для  тренировок 25 английских винтовок  и  боеприпасы к ним. На
следующий  день  моя  просьба  была  выполнена:  оружие  и  боеприпасы  были
доставлены из полиции в Петах-Тикве. Полиции был дан также строжайший приказ
не  появляться в районе наших тренировок.  Благодаря  этому район  на  время
нашего  пребывания там  был  превращен  в полигон  Хаганы,  где  можно  было
тренироваться без помех.
     Серьезный   инцидент   произошел   в   результате   странного  поступка
английского связного офицера, капитана Фрэнсиса, который был назначен вместо
майора Хамонда.  Капитан Фрэнсис  появился однажды  в лагере, где  проходили
наши  тренировки, а  за  рулем его машины сидел сирийский  армянин. Я  резко
протестовал против грубого нарушения правил конспирации,  а когда понял, что
капитан не собирается удалять шофера с территории лагеря, приказал курсантам
спрятаться в помещении. Я  не удовлетворил просьбу  капитана, который  хотел
встретиться  с  курсантами,  и  тотчас позвонил  Давиду  Хакохену,  офицеру,
обеспечивавшему связь  между  Хаганой и  командованием союзников. Через  два
часа Давид Хакохен прибыл из Хайфы в лагерь. Он и капитан Фрэнсис обменялись
резкими  замечаниями,  после  чего  капитан  покинул  лагерь,   так   и   не
встретившись  с курсантами.  Англичанам, сотрудничавшим с  нами, была подана
жалоба,  капитана  Фрэнсиса  сняли с поста, а вместо него назначили  другого
английского офицера.
     Курс  завершился  в  конце января 1943  года,  но  из-за  испортившихся
отношений  между нами и англичанами девушкам-курсанткам не пришлось работать
в  нашем подразделении и  они  почти  все  стали сотрудничать  в специальном
отделе псевдоарабов в Палмахе.
     Угроза оккупации  Ближнего Востока миновала. Армии  союзников  одержали
победу  в  Западной пустыне,  на севере Африки. После  Сталинграда  началось
отступление немецкой  армии. Однако война была в  разгаре и, хотя  сирийское
подразделение утратило свою актуальность,  командование союзников на Ближнем
Востоке считало, что оно еще нужно.
     В феврале 1943 года я  получил приказ  от Абду  -  временного командира
нашего подразделения (Игал  был в больнице) - отобрать себе трех человек для
выполнения с ними  особого задания.  Абду ничего не было известно ни о самом
задании, ни о месте его выполнения.  К  моему великому удивлению в доме моих
родителей в Тель-Авиве появился английский связной офицер, что нарушало  все
правила  конспирации.  Этот  его  шаг,  по-видимому, объяснялся  недостатком
времени. Офицер просил поторопиться  с выездом. В  тот же день  я связался с
тремя членами нашего  подразделения,  находившимися тогда  в  Тель-Авиве,  и
поздно  вечером  мы  прибыли  в  штаб  английского   полевого  подразделения
безопасности,  который находился  на улице  Яркон. Нас  уже ждали. Подобрали
форму, выдали военные удостоверения и сообщили, что через несколько часов мы
поедем на машине в Египет. В  четыре часа  утра в сопровождении  английского
связного офицера мы отправились в  путь. На рассвете мы поехали в Беер-Шеву.
Нас потрясла  красота Негева  и Синайской пустыни.  Впервые я оказался южнее
Беер-Шевы. В Ауджа ал-Хафир - мы остановились у солдатского магазина,  чтобы
попить  теплого  английского  чаю. Нам  вынес  его  к машине  офицер,  чтобы
посторонние не обратили внимание на гостей-арабов. Днем мы закусили чем было
и снова  двинулись в путь по направлению  к Исмаилии. Далеко  за  полдень мы
прибыли в Порт-Саид.
     Мы  предстали  перед командиром  подводной лодки "Осирис". Он отвел нам
место в здании, которое занимали моряки английского флота,  и посоветовал из
соображений предосторожности  не выходить на  улицу,  просил  также пораньше
лечь спать, так  как на следующий день начинался период  тяжелых тренировок.
Наутро  мы  приступили  к  учениям  на  базе  подводных лодок в  Порт-Фуаде,
находившемся  на восточном берегу  Суэцкого  канала. Учения  включали в себя
греблю  стоя,  повернувшись  лицом к  носу лодки,  как  принято  у  арабских
докеров; заплывы  в  ночное время с  незаметным приближением  к защищенной и
охраняемой цели (чаще всего целью служила сама подводная лодка "Осирис"). Мы
привыкли здесь  к жизни моряков-подводников и  изучали на  воде  особенности
подводной лодки.
     После изнурительных двухнедельник учений в Порт-Саиде нас перебросили в
район Красного моря. В Джабал-Атаке, в 40-50 км к югу от города Суэц для нас
поставили палатку рядом с  лагерем,  в котором размещалось  южно-африканское
подразделение. Зона,  в которой мы поместились, была объявлена запретной для
солдат соседних лагерей.
     На учениях,  проходивших здесь, я  понял  цель  операции, к которой нас
готовили. В нашем распоряжении была арабская лодка средней  величины, весьма
безобидная на вид, к  килю которой под водой крепилась  мина метров в  шесть
длиной и  весом  в  700 кг.  От заднего конца  мины тянулся  стальной  трос,
покрытый резиной, а второй конец троса был прикреплен  к большому магнитному
диску,  который в  свою очередь соединялся  со щитом металлического  руля. В
ходе тренировок мы  подплывали на нашей лодке к  кораблю, стоявшему на якоре
вблизи от берега.  Когда  мы  приблизились к кораблю, я  разглядел на палубе
офицеров  высокого  ранга, остальные члены команды находились  по  приказу в
трюме. Операция  должна была проходить  ночью. Мы  приблизились к  кораблю и
тренировались в отсоединении мины от нашей лодки и прикреплении ее  к нижней
части корабля. В нашу задачу входило освободить мину от креплений, не вызвав
подозрений на палубе. Затем один  из  нас  должен  был проскользнуть  позади
лодки,  нырнуть и, проплыв  под  ней,  подобраться  к  нижней части корабля,
очистить  ее  от  наросших  водорослей  и  прикрепить  к  ней предварительно
освобожденный  магнитный  щит.  Пока  наш  боец  возвращался  на  лодку,  мы
освобождали  крепления  и  мина  свободно погружалась  в  воду,  соединенная
металлическим тросом с магнитом, который  уже был присоединен к нижней части
корабля. Освобождение  третьего крепления было предназначено для  введения в
строй механизма замедленного действия,  через пять  минут после чего  должен
был  произойти  взрыв.  Тут-то  мне  стало  страшно. Так  как я знал, какова
взрывная  мощь  мины  весом  в 700  кг  и  каковы потенциальные  возможности
удалиться на нашей лодке после взрыва, не вызывая подозрений, я понял, что у
нас не  будет никаких шансов остаться в живых. Я предложил  внести небольшие
изменения в план, позволявшие  нам успеть вернуться  на  подводную лодку, на
которой, как предполагалось, нас должны были снова доставить на базу. Однако
мои предложения не были приняты. Я стал  еще больше опасаться: предусмотрено
ли, что подводная лодка будет нас ждать? Меня словно громом поразило. Деталь
к детали - и картина, возникшая у меня перед глазами, породила недоверие  ко
всему, что было связано с этой операцией. Еще в Порт-Саиде  и в Джабал-Атаке
наши союзники заботились о нашей полной  изоляции, чтобы предотвратить любой
контакт с окружающими. Против обыкновения нам не выдавали денег на карманные
расходы.  Было  установлено, что Бейрутский порт будет нашей исходной базой.
Напрашивался  вывод,  что  зоной действия будет  один из портов  нейтральной
Турции. Союзникам к тому  времени еще  не удалось устранить немецкое влияние
на правительство  Турции. Я полагал, что  нам  предстояло произвести опасную
диверсию на корабле союзников. Все подозрения пали бы тогда на Германию, а у
союзников появились бы выгодные аргументы, чтобы заставить Турцию отказаться
от нейтралитета. Я полагал,  что англичане не хотят,  чтобы  мы  остались  в
живых  после операции. Если турки захватят нас в плен, они смогут дознаться,
от кого исходило задание. Если же  будут  обнаружены тела диверсантов, турки
смогут опознать их,  и вся вина будет возложена на ишув. Все свои подозрения
я держал про себя и ничего не говорил товарищам.
     Тренировки подходили к концу. Нас предупредили, что  операция назначена
на конец марта. Я  попросил для нас короткий отпуск перед операцией. Я хотел
повидаться со своими и рассказать им обо всем. Англичане не согласились дать
отпуск  и  сказали, что  мы будем тренироваться в  Египте  вплоть  до  самой
операции и затем самолетом отправимся в Бейрут. Но погода изменила их планы.
Англичане опасались, что нелетная погода затянется и мы застрянем  в Египте,
поэтому  нам  дали  приказ  ехать  в   Бейрут  поездом.  Нас  отправили  без
провожатых,  и  я  решил  воспользоваться  этим, чтобы  связаться  с  нашими
командирами.
     Мы доехали поездом до Реховота, и я приказал  товарищам выйти. На такси
мы отправились в Тель-Авив. Там я расстался с ними и прямо пошел к  Абду. Он
выслушал  меня  и  предложил  немедленно  идти  к  Яакову  Дори,  начальнику
генерального штаба Хаганы, находившемуся тогда в Тель-Авиве. Несмотря на то,
что была  суббота и было еще очень рано, я отправился к нему на квартиру, на
улицу  Фришман. Дори радостно принял меня. Я  рассказал ему все,  начиная  с
того дня, как мы выехали из страны, об атмосфере секретности, которая царила
вокруг предстоящей  операции  в отличие от духа сотрудничества, характерного
для  предыдущих  операций.  Я  откровенно  высказал все  свои  подозрения  и
опасения. Начальник  генерального штаба ответил, что нет оснований опасаться
и что наши представители  при командовании союзников наверняка в  курсе всех
деталей  операции.  Я ушел, но мои сомнения не рассеялись. Единственное, что
мне захотелось сделать, - это попрощаться с Игалом,  так как  я был убежден,
что не вернусь  с этой  операции. Я навестил  Игала в  больнице "Хадасса" на
горе Скопус, где он поправлялся после опера