ющих  согласились, заявив, что сеньорита Прим, помимо
всего прочего, - единственный человек в Вискосе,  которому нельзя  доверять,
поскольку  она  считает,  что  непохожа  на   других,  и  не  скрывает,  что
когда-нибудь покинет город.
     - Матери у нее нет. Бабушка умерла. Никто и не заметит ее исчезновения,
- заявил мэр, ставший третьим, кто поддержал это мнение.
     Но тут с возражением выступила его жена:
     - Предположим, что она  знает, где спрятано золото: ведь в конце концов
она  -  единственная, кто видел его своими  глазами. Кроме того, доверять ей
можно  именно по тем  причинам,  которые уже были здесь  высказаны:  это она
привела Зло  в  наш город, это она  заставила всех  его жителей размышлять о
преступлении. Можете говорить, что хотите, но, если  все прочие наши земляки
будут молчать, получится так: слово этой, так сказать, далеко не безупречной
девицы - против нашего слова, слова людей, кое-чего в жизни добившихся.
     Мэр  засомневался,  как  происходило  всякий  раз,  когда  свое  мнение
изрекала его жена:
     -  Отчего же  ты стремишься спасти Шанталь  -  ведь ты  ее  терпеть  не
можешь?
     - А я понимаю для чего, - сказал  падре. - Для того  чтобы вина пала на
голову той, кто и спровоцировал трагедию. Пусть она несет это бремя до конца
дней  своих, и не  исключено, что  окончит она их как Иуда, предавший Иисуса
Христа  и   покончивший  с  собой  в  порыве  отчаяния,   вполне,   впрочем,
бесполезного,  ибо он  уже  создал все благоприятные  условия для совершения
преступления.
     Жена  мэра  удивилась  доводу священника - это было в точности то же, о
чем  она сама думала. Шанталь была хороша собой, прельщала мужчин, не хотела
жить, как все живут в Вискосе, вечно жаловалась, что прозябает в захолустном
городишке, который при всех своих недостатках населен людьми трудолюбивыми и
порядочными  и в котором многие  бы  просто  мечтали  жить  (имелись в  виду
иностранцы,  покидавшие  город, обнаружив,  до  чего  же тошнотворно-скучной
может быть жизнь, всегда исполненная мира и покоя).
     - А я  не представляю  на ее месте  никого  другого, -  сказала хозяйка
гостиницы.  Она  вначале  погрузилась в размышления о том,  как трудно будет
найти кого-нибудь на замену Шанталь, но потом поняла, что, получив свою долю
золота, сможет вообще закрыть, так сказать, лавочку и уехать в дальние края.
- Крестьяне и пастухи  - люди сплоченные,  семейные, у многих  имеются дети,
давно  покинувшие Вискос. Если  с кем-нибудь из горожан что-нибудь случится,
родня  заподозрит  неладное.  Сеньорита  Прим   -  единственная,  кто  может
исчезнуть бесследно.
     Священник  ни на кого не хотел указывать  пальцем,  памятуя об  Иисусе,
который  проклял людей,  обвинивших  невинного.  Но он  знал, кого  надлежит
принести в жертву, и должен был сделать так, чтобы это стало очевидно всем.
     - Жители Вискоса трудятся от зари до зари. Каждый выполняет  свой урок:
он есть у  всех, даже у этой  бедняжки, которую дьявол  решил использовать в
своих  злокозненных  целях.  Нас  и  так  осталось  немного, и  мы не  можем
позволить себе роскошь отказаться от лишней пары рабочих рук.
     -  В таком  случае,  ваше  преподобие, нам  некого  принести  в жертву.
Придется уповать на чудо - вот если бы сегодня  к вечеру в  Вискосе появился
еще один чужестранец... Но  даже и это - рискованно, ибо  у  него  наверняка
есть  семья, которая будет искать его по  всему свету.  В  нашем  городе все
работают, тяжким трудом добывая себе хлеб насущный - тот самый, что привозит
в своем фургоне булочник.
     -  Вы правы,  - ответил на это  священник. - Быть  может, со вчерашнего
вечера мы всего лишь тешим себя несбыточными иллюзиями. У  каждого в Вискосе
есть  близкое  существо, которое  заметит  его  исчезновение и скажет: "Руки
прочь от него!" Лишь  три человека в нашем городе спят одни - это я, старуха
Берта и сеньорита Прим.
     - Вы что же - предлагаете в жертву себя?
     - Чего не сделаешь для блага отчего края.
     Пятеро остальных  вздохнули  с  облегчением - внезапно они  поняли, что
суббота  озарена  солнцем,  что  никакого  преступления   не  будет.   Будет
мученичество. Как по волшебству, разрядилась напряженная атмосфера, царившая
в ризнице до  сей минуты,  и  хозяйка гостиницы  испытала желание припасть к
стопам этого святого.
     - Есть  единственная  трудность, - продолжал  падре. -  Вам надо  будет
внушить всем, что убийство священнослужителя - это не смертный грех.
     - Вы сами и объясните это горожанам! - воскликнул мэр, оживившийся  при
мысли о том, какие реформы проведет он на полученные деньги, какую рекламную
кампанию развернет в газетах, какие инвестиции привлечет  благодаря снижению
налогов, какой будет наплыв туристов после того, как он благоустроит отель и
проложит новый телефонный кабель,  который избавит их  от теперешних проблем
со связью.
     - Нет,  я  этого  сделать  не  могу,  -  отвечал  падре.  - Мученики не
противятся,  когда  народ  хочет  их убить. Но сами смерти они не ищут,  ибо
церковь всегда нам говорила, что жизнь есть Божий дар. Сами объясните.
     - Нам  никто не поверит. Решат, что мы - наихудшая разновидность убийц,
что  загубили  человека святой  жизни, как  Иуда  -  Христа, польстившись на
деньги.
     Падре пожал плечами. Снова показалось, будто солнце скрылось за тучами,
и в ризнице опять установилась напряженная атмосфера.
     - В этом случае остается только сеньора Берта, - сказал латифундист.
     После долгой паузы заговорил священник:
     - Она,  судя по всему, очень страдает от потери мужа:  уж сколько лет в
любую погоду целыми днями бесцельно сидит у  своего дома. Ничего не делает -
только тоскует, и  я  думаю, бедняжка медленно сходит с ума: проходя мимо, я
много раз слышал, как она разговаривает сама с собой.
     Снова  по   комнате   пронеслось  короткое  дуновение  ветра,   и  люди
испугались, потому что окна были закрыты.
     - Жизнь  ее была очень  печальна,  -  продолжила  хозяйка гостиницы.  -
Полагаю, она отдала бы  все на свете, чтобы прямо сейчас оказаться  там, где
ждет ее любимый супруг. Вам известно, что они прожили в браке сорок лет?
     Всем это было известно, но никому не было до этого дела.
     - Женщина  весьма и  весьма почтенного  возраста,  можно сказать  -  на
склоне  дней... - добавил латифундист. - И  потом,  -  единственная  в нашем
городе, кто, в сущности, ничем важным не занят. Как-то раз я спросил, почему
она всегда - даже зимой - сидит у дверей? И знаете, что мне ответила сеньора
Берта? Что  она - на страже,  чтобы не пропустить тот день,  когда  в городе
появится Зло.
     - Ну, судя по всему, она со своей обязанностью не справилась.
     - Напротив, - сказал священник. - Насколько я понял из ваших слов, тот,
кто допустил в Вискос зло, тот его отсюда и изгонит.
     Снова повисло молчание, и все поняли, что жертва наконец-то избрана.
     - Остается последнее, - промолвила хозяйка гостиницы. - Мы знаем, когда
состоится  жертвоприношение  во  имя  процветания нашего  города. Знаем, кто
будет принесен в жертву: благодаря этой процедуре  праведная душа вознесется
к небесам и вместо страданий, которыми полна ее жизнь на этом свете, обретет
счастье. Остается узнать, как мы это сделаем.
     - Надо бы потолковать со всеми мужчинами Вискоса, - сказал священник. -
Пусть в девять часов вечера они соберутся на городской площади. Мне кажется,
я  знаю "как". Незадолго  до  назначенного  срока  встретимся  здесь  же,  в
ризнице, и поговорим без посторонних.
     Прежде чем все покинули ризницу, он попросил, чтобы жена мэра и хозяйка
гостиницы, покуда будет идти  собрание, отправились к  Берте и  завели с ней
беседу.  Хотя старуха никуда не выходит  по вечерам, предосторожность лишней
не бывает.
     ** * **
     В обычный час Шанталь пришла в бар. Он был пуст.
     - Сегодня вечером  на городской площади собирают всех мужчин Вискоса, -
объяснила хозяйка гостиницы.
     Больше она могла ничего не говорить -  Шанталь и так поняла, что должно
произойти.
     - Ты видела золото своими глазами?
     -  Видела. Но  вы должны попросить, чтобы чужестранец перенес его сюда.
Очень может быть, что он, добившись своей цели, решит исчезнуть из города.
     - Он же не сумасшедший?
     - Сумасшедший.
     Хозяйка гостиницы сочла, что это - удачная мысль. Она поднялась в номер
чужестранца и спустя несколько минут вернулась:
     -  Согласился.  Сказал,  что  золото спрятано в лесу  и  что  завтра он
принесет его сюда.
     - Тогда я сегодня, наверное, не нужна?
     - Нет, нужна. Ты обязана выполнять условия своего контракта.
     Хозяйка  гостиницы   не  знала,   как  сообщить   девушке   подробности
происходившего в ризнице разговора, но ей важно было видеть реакцию Шанталь.
     - Я просто пришиблена всем этим, -  сказала она. - Хоть и  понимаю, что
тут надо семь раз отмерить...
     -  Пусть  отмеряют не  семь,  а  семьсот раз -  все  равно им не хватит
храбрости отрезать.
     - Может быть, - ответила хозяйка. - Но если бы все же решились, что  бы
ты сделала?
     Она явно хотела знать, как отзовется на  это  Шанталь, и та поняла, что
чужестранец был  гораздо ближе к истине, чем она, столько  лет  прожившая  в
Вискосе. Собрание на площади! Как жаль, что виселицу снесли.
     - Так что бы ты сделала? - продолжала допытываться хозяйка.
     -  Я не  стану  вам отвечать на этот  вопрос,  - сказала Шанталь,  хотя
совершенно  точно  знала,  что сделала бы. - Скажу лишь, что Зло никогда  не
приведет  за  собой Добро. Сегодня днем я  убедилась в этом  на  собственном
опыте.
     Хозяйка  гостиницы, возмутившись  в душе таким  неуважительным  к  себе
отношением,  благоразумно  сочла за лучшее не затевать спор,  не ссориться с
Шанталь - это сулило в будущем большие неприятности.  Под тем предлогом, что
ей надо подсчитать сегодняшнюю выручку (предлог, как  она тотчас поняла, был
совершенно нелепый,  поскольку в  гостинице находился лишь один  постоялец),
она  удалилась,  оставив  Шанталь одну  в  баре.  Душа  ее  была спокойна  -
сеньорита  Прим не обнаружила никакого стремления  взбунтоваться  даже после
того, как хозяйка сказала ей о сегодняшнем собрании на площади, намекнув тем
самым, что дела в Вискосе пойдут по-другому. Что  ж, этой девице тоже  нужны
деньги,  и  немалые - у  нее  вся жизнь  впереди,  и  наверняка  она захочет
последовать примеру своих сверстниц и подруг детства, которые давно покинули
Вискос.
     Так что если помощи от Шанталь ждать не приходится, то и мешать она, по
крайней мере, не будет.
     ** * **
     После скудного ужина священник в одиночестве уселся на скамью в церкви.
Он ждал мэра, который должен был прийти через несколько минут.
     Священник оглядывал облупившиеся  стены, алтарь, где  не было ни одного
мало-мальски  приличного  произведения  искусства   и  где  висели   дешевые
репродукции  с  изображений святых, в  давние  времена обитавших  в  здешних
краях. Народ в Вискосе никогда не  отличался религиозным пылом,  несмотря на
то,  что именно святому Савинию обязан был город своим возрождением. Но люди
забыли   об  этом,  предпочитая  вспоминать  Ахава,   кельтов,  тысячелетние
крестьянские суеверия и вроде бы не  сознавая, что для избавления достаточно
всего-навсего признать Иисуса единственным Спасителем человечества.
     Несколько часов назад  священник сам вызвался стать мучеником. Это  был
рискованный ход, но он  не  намерен был  отступать  и отказываться  от своей
жертвы, если бы только люди не были столь легкомысленны и если бы ими нельзя
было манипулировать с такой легкостью.
     "Это неправда. Они легкомысленны, но манипулировать ими вовсе не так уж
легко",  - возразил  он  сам  себе.  Молчанием  или  искусными  речами  люди
заставили его произнести то, что  хотели услышать: жертвоприношение не будет
напрасным,   жертва   послужит   спасению,  упадок  сменится  расцветом.  Он
притворился тогда, что согласен, чтобы люди использовали  его, но  в то, что
говорил, верил сам.
     Священнослужение было истинным его призванием, и он рано вступил на эту
стезю. В двадцать один год он был уже рукоположен в сан и вскоре прославился
даром слова и умением управлять  своим приходом. Он молился ночами напролет,
ухаживал  за больными,  посещал арестантов, кормил  голодных - действовал  в
точном  соответствии  с  текстами  Священного  Писания.  И  постепенно  стал
известен по всей округе,  и рассказы о нем достигли ушей  епископа, человека
мудрого и справедливого.
     Вместе  с  другими молодыми священниками  его пригласили к епископу  на
ужин. За  столом  обсуждали разные темы, а под конец престарелый,  с  трудом
передвигавшийся епископ поднялся и  стал обходить гостей,  предлагая каждому
из них воды. Все отказались, и только он попросил наполнить стакан до краев.
     Тогда один из приглашенных произнес тихо, но так, чтобы его мог слышать
епископ:
     - Мы  все отказались от воды, сочтя себя недостойными принять ее из рук
этого святого человека.  Лишь один из  нас не понимает, на какую жертву идет
глава нашей епархии, обходя стол с этой тяжелой бутылью.
     Вернувшись на место, епископ произнес:
     - Вы,  считающие себя праведниками, не унизились до того, чтобы принять
от меня дар, и тем  самым лишили меня той отрады, которую  приносит дарение.
Только один человек позволил Добру проявиться.
     И тотчас вверил его пастырскому попечению самый важный приход.
     Они стали часто видеться и вскоре подружились. Всякий раз, когда  юного
падре одолевали какие-либо сомнения, он прибегал к помощи епископа, которого
называл своим "духовным отцом", и, как правило, получал исчерпывающий ответ.
Например, однажды он совершенно  разуверился  в том,  что  его деяния радуют
Господа,  и затосковал. Рассказав о своих терзаниях  епископу и спросив, что
ему делать, услышал:
     - Авраам  принимал  чужестранцев,  и Бог  был  доволен.  Илия  не любил
чужестранцев, и Бог  был доволен. Давид гордился тем, что делает, и  Бог был
доволен. Мытарь  перед алтарем стыдился того, что делает, и Бог был доволен.
Иоанн Креститель удалился в пустыню, и  Бог был доволен. Павел отправился по
крупным городам Римской империи, и Бог был доволен. Нам не дано угадать, что
доставит Господу отраду.  Поступай так,  как  велит тебе сердце,  и Он будет
доволен.
     На следующий  день епископ  скоропостижно умер от  сердечного приступа.
Падре расценил  кончину  своего  духовного  наставника как некое  знамение и
принялся   неукоснительно  следовать  его   последнему  совету  -  то   есть
прислушиваться к голосу своего сердца. Одним просящим он  подавал милостыню,
другим - советовал идти работать. Иногда  правил  мессу  очень торжественно,
иногда -  пел вместе с  прихожанами.  О  поведении его было доложено  новому
епископу, и падре был вызван к нему.
     И каково же было его удивление, когда в  кресле главы епархии увидел он
того самого священника, который много лет назад укорил его по поводу воды.
     - Я знаю, что ныне ты - настоятель церкви в крупном и важном приходе, -
сказал тот, глядя на падре  не без иронии. - И  что  на протяжении всех этих
лет  ты был  близким другом  моего предшественника.  Вероятно,  ты  надеялся
занять этот пост.
     - Нет. Я надеялся обрести знание.
     - В таком случае ты, должно быть, превзошел все премудрости. Но до меня
доходят  странные слухи  -  говорят,  будто  иногда ты подаешь милостыню,  а
иногда отказываешь в помощи тем, кому наша церковь обязана помогать.
     -  У меня - два  кармана,  и в каждый вложил  я по записочке, деньги же
держу только в левом.
     Новый епископ  был заинтригован этими словами и пожелал  узнать, что же
содержится в этих записочках.
     - На одной я  написал: "Я - всего лишь пыль  и пепел" - и  положил ее в
правый, пустой карман. На другой: "Я - проявление Бога на Земле" - и положил
ее в левый карман, где держу деньги. Когда я вижу нищету и несправедливость,
опускаю руку  в  левый карман  и помогаю.  Когда вижу леность  и праздность,
опускаю руку в правый и обнаруживаю, что мне нечего дать. Таким вот способом
мне удается сохранить равновесие между миром материальным и духовным.
     Новый епископ поблагодарил священника за такой яркий образ милосердия и
сказал, что тот может вернуться в свой приход. Очень скоро он получил приказ
отправиться в Вискос.
     Он немедленно понял  скрытый  смысл  этого перевода: епископом  двигала
зависть. Однако священник дал обет служить Богу, куда бы  его ни послали, и,
стерпев унижение, уехал  в Вискос:  предстояло  достойно  ответить и на этот
вызов.
     Минул год, потом второй. По  истечении пяти лет оказалось,  что он, как
ни  старался,  не  смог  увеличить число  верующих:  над  Вискосом  тяготело
наследие прошлого, которое  олицетворял Ахав.  Ни богослужения, ни проповеди
не могли состязаться с ходившими там легендами и поверьями.
     Прошло  десять лет. И к концу десятого года он понял, в чем его ошибка:
его жажда познания выродилась в высокомерие.  Он до такой степени был уверен
в божественной  справедливости,  что  не  сумел уравновесить  ее  искусством
дипломатии. Он полагал, что  живет в мире,  где  Бог присутствует  всюду,  а
оказался в мире, куда люди иногда Бога просто не впускали.
     По  прошествии  пятнадцати лет  он  понял,  что вовек не  выберется  из
Вискоса: его недоброжелатель-епископ стал кардиналом, занимал важный пост  в
Ватикане, имел неплохие шансы на папский престол и  никогда бы не  допустил,
чтобы падре из провинциального прихода сделал достоянием гласности историю о
том, что законопатили его в глушь из ревности и зависти.
     К  этому  времени  священник  был  уже отравлен  полнейшим  отсутствием
стимулов - да и  кто бы на его месте мог столько лет сопротивляться царящему
вокруг  безразличию? Он думал о том, что если бы вовремя  сложил с себя сан,
то  оказался бы гораздо полезнее Богу, но постоянно откладывал это  решение,
надеясь, что ситуация изменится, а теперь было уже поздно - он утерял всякие
связи с окружающим его миром.
     И вот  через  двадцать  лет  однажды  ночью  он проснулся,  в  отчаянии
осознав,  что жизнь  его совершенно  бессмысленна. Он знал, на  сколь многое
способен, и горевал, что так мало осуществил. Он вспомнил о двух записочках,
которые носил в карманах, и понял, что теперь всегда сует руку лишь в правый
карман. Он хотел быть мудрым, но не был политиком. Хотел  быть справедливым,
но не был мудрым. Хотел быть политиком - и не хватало решимости.
     "Господи,  где же твое  великодушие? Почему  ты поступил  со мной как с
Иовом? Неужели исчерпаны все возможности? Дай мне еще один шанс!"
     В ту ночь он поднялся, наугад открыл  Библию, как  поступал всякий раз,
когда требовалось  найти ответ. На этот раз  взгляд его  упал на ту страниц,
где описывается, как Христос на тайной вечере просит, чтобы предатель указал
на Него ищущим Его солдатам.
     Падре погрузился в раздумья: почему же Иисус просит предателя совершить
грех?
     "Потому что должно исполниться пророчество", - сказали бы богословы. Но
это  не  объясняет, почему Иисус  подтолкнул  человека к совершению  греха и
обрек на вечное проклятье.
     Иисус никогда бы не сделал этого: и Он сам, и предатель были всего лишь
жертвами. Зло должно проявиться и исполнить свою роль для того, чтобы  Добро
в конце концов восторжествовало. Если бы не было предательства, не было бы и
распятия,  не  сбылось бы предначертанное  и жертва  никому  бы не послужила
примером.
     На следующий  день появился в  Вискосе  чужестранец, как часто  бывало.
Падре не  придал этому  никакого значения и  никак не  соотнес это  со своей
молитвой и с прочитанным отрывком из Евангелия. Когда  же он услышал рассказ
о натурщиках, с которых Леонардо  да Винчи писал персонажей "Тайной вечери",
он вспомнил, что читал нечто подобное в Библии, но в  тот вечер подумал, что
это всего лишь совпадение.
     И л