ой Берты и - весьма вероятно -  о
тайных свиданиях Шанталь Прим с  некоторыми постояльцами гостиницы. Впрочем,
пока еще никто не отваживался говорить об этом ей в глаза.
     Шанталь  подошла к хлебному фургону, впервые в жизни держась так, будто
играла в истории Вискоса  самую главную роль.  До сегодняшнего дня была  она
беззащитной сиротой, бедной  девушкой, которая так и не  сумела выйти замуж,
официанткой и уборщицей  в  баре,  несчастным существом, ищущим спутника. Но
пройдут двое суток - и все будут целовать ей ноги, благодарить за щедрость и
великодушие,  и  того  и  гляди  предложат баллотироваться  на  пост мэра на
ближайших выборах  (она,  пожалуй, откажется, чтобы подольше побыть в  новом
своем качестве и сполна насладиться непривычной славой).
     Люди, собравшиеся у  фургона,  покупали хлеб молча. Все  повернулись  к
Шанталь, но никто не произнес ни слова.
     - Что  это творится в вашем  Вискосе?  - осведомился  водитель. -  Умер
кто-нибудь?
     -  Нет, -  отвечал  ему  кузнец,  который тоже  пришел  за  хлебом,  не
воспользовавшись тем,  что в  субботнее утро  он мог бы поспать подольше.  -
Просто кое-кто у нас скверно ведет себя, и нас это беспокоит.
     Шанталь стояла, не понимая, что происходит.
     - Бери, что тебе надо, - услышала она чей-то голос. - Он торопится.
     Девушка машинально протянула деньги  и получила хлеб.  Водитель фургона
пожал  плечами,  как  бы   показывая,  что   не  в   силах  уразуметь  смысл
происходящего, протянул ей сдачу, сел за руль и уехал.
     - Ну, теперь я  спрошу: "Что это творится в  нашем Вискосе?"  - сказала
она, и от страха - громче, чем позволяли приличия.
     -  Сама знаешь, что происходит, -  ответил кузнец. -  Толкаешь  нас  на
преступление в обмен на деньги.
     - Никуда я вас не толкаю!  Я  всего  лишь  сделала так,  как  велел мне
чужестранец. Вы что - с ума все посходили?!
     - Как видно, это ты с ума сошла. Как ты могла выполнять поручения этого
безумца?!  Зачем тебе это было нужно? Что ты на этом выиграла? Хочешь, чтобы
наш город стал адом,  как  в  той  истории,  что поведал Ахав?  Ты  потеряла
достоинство и утратила честь!
     Шанталь задрожала.
     -  Нет, я  вижу, вы  рехнулись! Да  неужели  кто-нибудь из  вас всерьез
воспринял это пари?!
     - Оставьте ее, - сказала  хозяйка гостиницы. - Нам  пора варить кофе  к
завтраку.
     Люди постепенно разбрелись. Шанталь продолжала дрожать, прижимая к себе
хлеб и не в силах сдвинуться с места. Ее земляки,  вечно и по всякому поводу
спорившие  друг  с  другом, впервые  пришли  к  единодушному  выводу  -  она
виновата!  Не чужестранец,  не пари, а  она, Шанталь Прим, подстрекает  их к
преступлению. Наверное, мир перевернулся.
     Она оставила хлеб у дверей своего дома  и  зашагала прочь  из города по
направлению к горам. Ей не хотелось ни есть,  ни  пить.  Ей вообще ничего не
хотелось.  Она вдруг поняла нечто очень важное, и  это понимание переполняло
ее душу страхом, ужасом, паникой.
     Водителю фургона никто ничего не сказал.
     Было   бы   естественно,   чтобы   подобное   событие   обсуждалось   и
комментировалось - с негодованием или со смехом, -  однако паренек, на своем
фургоне привозивший в Вискос хлеб и сдобу, так и не узнал, что же творится в
городе. Да, в тот день жители впервые  оказались заодно,  и никто не пожелал
обсуждать  с посторонним случившееся  накануне вечером  - хотя  о  том,  что
произошло в баре, знали уже решительно все. И все бессознательно  вступили в
заговор молчания.
     А может быть, каждый  из  них  в глубине души  воображал невообразимое,
прикидывал возможности невозможного.
     Берта подозвала ее к себе.  Старуха сидела  на прежнем месте, занимаясь
бесполезным наблюдением за жизнью города - бесполезным потому, что уже вошла
в Вискос опасность, причем более грозная, чем можно было себе представить.
     - Мне не хочется разговаривать, - сказала Шанталь. - Не могу ни думать,
ни действовать, ни говорить о чем бы то ни было.
     - В таком случае просто присядь рядом и послушай.
     Из  всех,  кого  Шанталь  встретила  утром,  одна  лишь  старуха  Берта
отнеслась к ней участливо. Девушка не только присела рядом,  но и обняла ее.
Некоторое время они так и сидели, а потом Берта нарушила молчание.
     - Ступай в лес,  остынь немного, чтобы рассуждать здраво. Ты  ведь сама
понимаешь,  что  дело  тут не в тебе.  Да  и  они это понимают, но им  нужен
виновный.
     - Это чужестранец!
     -  Мы-то с тобой знаем, кто он такой. Мы -  и больше никто. Все  прочие
хотят верить в то,  что их  предали, что ты должна  была рассказать обо всем
раньше, что ты не доверяла им.
     - Предали?
     - Да.
     - Но почему они хотят верить в это?
     - Подумай.
     Шанталь подумала. Потому что им нужен тот, на кого можно взвалить вину.
Потому что им нужна жертва.
     -  Не  знаю,  чем все это кончится, - сказала  Берта. -  В нашем городе
живут  люди  порядочные, но, как  ты сама сказала, - немного трусоватые. Так
что,  может,  и  лучше будет, если  ты  переберешься  на  время  куда-нибудь
подальше.
     Старуха,  наверное,   шутит  -   кто  мог  всерьез  отнестись  к  пари,
предложенному чужестранцем? Да никто. А кроме того, Шанталь некуда ехать, да
и денег у нее нет.
     Как это  нет? А  слиток  золота, который дожидается ее  в лесу  и может
перенести  куда угодно, в любой  уголок планеты? Но Шанталь  даже думать  об
этом не хотела.
     В  эту  самую  минуту,  словно  по  иронии  судьбы,  прошел  мимо   них
чужестранец и, как всегда по утрам, направился в  горы. Поравнявшись с ними,
он  молча кивнул и двинулся дальше. Берта проводила  его взглядом, а Шанталь
оглянулась по сторонам, пытаясь понять,  видел ли кто-нибудь из горожан, как
поздоровался  с  ними  чужестранец.  Скажут  еще, что она  с ним  в сговоре.
Скажут, что они обмениваются тайными знаками.
     - Он что-то очень сумрачен сегодня, - промолвила старуха. - Странно.
     - Может быть, понял  - то, что он  затеял в шутку, принимает нешуточный
оборот.
     - Нет-нет, тут  что-то  другое. Сама не знаю, но...  впрочем, похоже...
нет, не могу взять в толк.
     "Муж   мой  должен   знать",  -  подумала  Берта,  ощутив   томительное
беспокойство,  зарождавшееся где-то по  левую руку от нее. Но сейчас было не
время говорить с мужем.
     - Я вспомнила Ахава, - сказала она.
     - Слышать ничего  не хочу  ни про Ахава, ни  про истории, ни про что на
свете! Я хочу  только одного  -  чтобы  все стало  таким, как прежде,  чтобы
Вискос со всеми  его недостатками не  погиб  из-за безумной  выходки  одного
человека!
     - Мне кажется, ты и сама не знаешь, как сильно ты любишь наш город.
     Шанталь снова проняла дрожь.  Берта  обняла ее, положила ее голову себе
на плечо, успокаивая, словно дочь, которой никогда у нее не было.
     -  Ахав поведал людям историю про  рай и  ад, которая некогда из уст  в
уста передавалась от родителей к  детям, а ныне позабыта. Как-то  раз шли по
дороге человек, конь  и  собака. Когда  проходили они мимо огромного дерева,
попала в него молния и испепелила всех троих. Однако человек не сразу понял,
что уже покинул этот мир, и  продолжал путь вместе с конем и собакой - порой
покойникам требуется некоторое время, чтобы осознать перемену своей участи.
     При этом Берта подумала о своем  муже, который настойчиво просил, чтобы
она не удерживала  девушку, ибо он должен сообщить ей нечто очень важное. Не
пришло ли время объяснить ему, что его уже  давно нет в живых, а потому он и
не должен прерывать ее рассказ?
     -  Путь  был долог и шел в  гору, солнце  пекло  нещадно,  и  все  трое
измучились  от жары и жажды. И вот  за поворотом открылся  им величественный
мраморный портал, а за ним - площадь, вымощенная чистым  золотом. Посередине
бил  фонтан холодной  и чистой воды. Путник направился к стражу, охранявшему
вход.
     - Здравствуй.
     - Здравствуй.
     - Как называется это прекрасное место?
     - Это - рай.
     - Как славно, что мы добрались до рая, нам очень хочется пить.
     - Можешь войти и пить, сколько захочешь.
     - Но мои конь и собака тоже страдают от жажды.
     - Очень сожалею, - ответил страж. - Но животным сюда нельзя.
     Путник огорчился, потому что жажда мучила его нестерпимо, но в одиночку
пить не  стал, а поблагодарил  стража и пошел дальше. Долго шагали они вверх
по склону и совсем  выбились из сил, но вот наконец увидели некое поселение,
обнесенное  покосившейся  и ветхой деревянной оградой,  а за ней - немощеную
дорогу,  с  обеих  сторон обсаженную деревьями. В тени одного из  них лежал,
прикрыв лицо шляпой, какой-то человек и, по всей видимости, спал.
     - Здравствуй, - поздоровался путник.
     Тот молча склонил голову в знак приветствия.
     - Я, мой конь и моя собака умираем от жажды.
     - Вон за теми камнями есть источник. Пейте вволю.
     Путник, конь и собака пошли к источнику и утолили жажду.
     Потом путник вернулся, чтобы поблагодарить.
     - Приходите, всегда будем вам рады, - отвечал тот.
     - А не скажешь ли, как называется это место?
     - Рай.
     - Рай? А страж у мраморного портала сказал нам, что рай - там.
     - Нет, там не рай. Там - ад.
     - Отчего же вы не запретите им называться чужим именем! - растерялся от
неожиданности путник. - Эти ложные сведения могут вызвать страшную путаницу!
     - Ничуть не  бывало; на самом деле они  оказывают нам большую услугу. У
них остаются все те, кто оказывается способен предать лучших друзей.
     Берта погладила Шанталь по голове, почувствовав,  что  там Добро и  Зло
ведут непрекращающуюся схватку, и посоветовала девушке пойти в лес, спросить
у природы, куда должно идти городу.
     - Ибо я  предчувствую, что и наш маленький рай, прилепившийся к здешним
горам, готов предать друга.
     -  Нет, Берта, ты  ошибаешься. Ты -  человек другого поколения, в твоих
жилах течет кровь тех злодеев, которые когда-то населяли Вискос, а во мне их
кровь  уже  сильно разбавлена. Здешние люди исполнены достоинства. А  если у
них нет достоинства, то есть взаимное недоверие. А нет взаимного недоверия -
значит, есть страх.
     - Ну, хорошо, пусть я ошибаюсь, но ты сделай то, что я говорю. Послушай
голос природы.
     Шанталь  ушла.   А  Берта  обернулась   к  призраку   мужа,  прося  его
успокоиться, ибо не пристало мешать ей, человеку не то  что зрелому, а уже и
престарелому, когда она пытается  дать  добрый совет девушке и вразумить ее.
Она  уже научилась  заботиться о себе  -  теперь  надо  было позаботиться  о
Вискосе.
     Муж  в  ответ  сказал,  что следует соблюдать осторожность и  не давать
Шанталь столько советов,  ибо никому на свете не  ведомо, как повернется эта
история и чем она закончится.
     Берта удивилась, ибо считала  - покойники знают все, и  в  конце концов
разве не  он предупредил ее о надвигающейся опасности? Может быть, он совсем
одряхлел, выжил  из ума и, помимо желания есть суп непременно одной и той же
ложкой, появились у него новые чудачества?
     Муж  возразил  ей,  что  это она  состарилась,  ведь возраст покойников
пребывает неизменным. Еще сказал, что, хоть им и ведомо кое-что из того, что
живые не знают, не сразу, но  лишь по прошествии известного времени попадают
они туда, где обитают высшие ангелы, он же лишь недавно завершил свой земной
путь - еще и  пятнадцати  лет  не прошло  -  и  ему  еще  многому  предстоит
научиться,  многое познать, несмотря на  то, что  и  сейчас может оказать ей
немалую помощь.
     Берта осведомилась, удобней ли, красивей ли  место, где  обитают высшие
ангелы. Муж сказал ей на это, что хватит, мол, дурака валять - все силы надо
устремить на спасение Вискоса. Не  то чтобы его это дело особенно занимало -
он  ведь  уже  был  покойником, а  тема  перевоплощения  покуда  всерьез  не
поднималась (хоть кое-какие разговоры на этот счет велись), да и потом, даже
если бы реинкарнация была делом возможным, он бы лично предпочел возродиться
к  новой  жизни  в  новом   же,  незнакомом  месте.  Так   что  хлопочет  он
исключительно  о  том,  чтобы его  супруга  в  спокойствии  и  уюте  прожила
отпущенный ей остаток дней.
     "Об этом можешь не беспокоиться", - подумала Берта. Но муж ее совету не
внял: он  хотел, чтобы она не сидела  сиднем, а что-нибудь предприняла. Если
Зло одержит  победу - пусть хоть в этом маленьком, всеми забытом  городке  с
тремя  улочками, площадью  и  церковью, - оно может распространиться дальше,
захватить всю долину, округу, страну, континент, моря и весь мир.
     ** * **
     Хотя  проживал  в городе  Вискосе 281  житель, из  которых Шанталь была
самой молодой, а Берта - самой старой, верховодили в нем всего человек пять:
хозяйка гостиницы, отвечавшая за  прием и пребывание туристов; священник, на
попечении которого были души; мэр, занимавшийся охотничьими лицензиями; жена
мэра,  занимавшаяся  мэром  и  его  решениями;  местный  кузнец,  покусанный
проклятым  волком,  но  ухитрившийся выжить, и,  наконец,  человек, которому
принадлежала  большая  часть земель вокруг города. Это он  наложил запрет на
строительство  детского  парка,  ибо  рассчитывал, что  в  обозримом будущем
Вискос снова начнет расти, и тогда на этом превосходном  месте  можно  будет
возвести роскошный дом.
     Все  прочие обитатели  Вискоса мало интересовались тем, что происходило
или не происходило в  городе,  ведь  у  них были  их овцы,  пшеница и семьи,
которые надо было кормить. Они захаживали  в гостиничный бар, стояли обедню,
исполняли законы, носили в кузницу серпы и косы и прочий инвентарь да  время
от времени прикупали землю.
     А главный землевладелец бар не посещал никогда и всю  эту историю узнал
от  своей  прислуги,  которая в  тот  вечер  была  там  и,  выйдя в  крайнем
возбуждении, принялась  рассказывать всем своим подругам и  хозяину  своему,
что вот, мол, остановился в гостинице богатый человек, и, кто знает, если бы
можно было  родить  от него, то он, глядишь, выделил бы ребенку часть своего
состояния. Землевладелец, встревоженный  будущностью Вискоса, а еще больше -
тем, что  история  Шанталь  Прим,  распространившись,  отпугнет  туристов  и
охотников, созвал срочное  совещание.  И в ту  минуту,  когда Шанталь шла  к
лесу, когда  чужестранец затерялся на своих таинственных путях, а Берта вела
беседы с  покойным мужем касательно того,  стоит ли все же попытаться спасти
город или нет, в ризнице маленькой церкви собрались первые лица Вискоса.
     - Вызвать  полицию! -  сказал землевладелец. - Вот единственное, что мы
должны сделать. Ясно, что никакого золота не существует. Я  считаю, что этот
чужестранец пытается соблазнить мою служанку, пустив ей пыль в глаза.
     - Вы  сами не  понимаете,  что говорите, потому что вас  там не было, -
отвечал ему мэр. -  Золото существует, госпожа Прим  не  стала  бы рисковать
своим добрым именем, не будь у нее реальных  доказательств. Но это ничего не
меняет - полицию позвать надо. Совершенно не исключено, что чужестранец этот
скрывается от правосудия и, может быть, за поимку его назначена награда, а в
наших краях он пытается припрятать награбленную добычу.
     - Глупости! - сказала хозяйка гостиницы. - В этом случае он вел бы себя
потише.
     - В общем, это неважно. Надо без промедления уведомить полицию.
     Все  согласились.  Чтобы утишить  страсти, священник разлил по  бокалам
вино. Присутствующие стали прикидывать, что они скажут  полиции, ибо у них и
в  самом деле не  было никаких  доказательств против чужестранца,  и  вполне
вероятно, дело кончилось  бы  арестом  Шанталь  Прим за  подстрекательство к
преступлению.
     -  Единственное доказательство - это золото.  Без  него  нам  никто  не
поверит.
     Разумеется. Но где оно, это золото? Его видел только один человек, но и
он не знает, где оно спрятано.
     Священник предложил собрать жителей и прочесать местность,  но  хозяйка
гостиницы, отодвинув занавеску на окне ризницы, из  которого  открывался вид
на кладбище, показала - горы слева, горы справа, а внизу долина.
     - Нам понадобится сто человек и сто лет.
     Главный  землевладелец  про  себя  пожалел, что такое прекрасное  место
занято  кладбищем  - ведь покойникам все  равно, какой вид открывается  с их
могил.
     -  Как-нибудь  мы  с  вами  потолкуем насчет  кладбища,  -  сказал  ему
священник, угадав  ход  его мыслей.  - Покойникам я  мог  бы предложить куда
лучшее  место,  неподалеку  отсюда,  а участок земли  рядом  с  церковью  мы
использовали бы по-другому.
     - Никто его не купит и не станет застраивать.
     - Это из местных никто не станет, но ведь  есть еще и туристы, они сами
не свои, когда представляется возможность купить летний домик в наших краях.
Надо  только  попросить наших земляков держать  язык  за  зубами.  И  городу
выгодно, и мэрии - прямой расчет.
     -  Вы  правы. В самом  деле, надо  будет  сказать  горожанам, чтобы  не
распространялись о кладбище. Это труда не составит.
     Внезапно воцарилось молчание -  воцарилось  надолго, и никто не решался
нарушить  его.  Женщины  разглядывали открывавшийся  из окна вид,  священник
полировал маленькое бронзовое  распятие, землевладелец  налил себе еще вина,
кузнец  расшнуровал  и   вновь  зашнуровал  свои  башмаки.  Мэр  то  и  дело
посматривал  на часы,  словно показывая тем самым,  что у него есть и другие
дела.
     Однако никто не трогался с  места;  каждый из  присутствующих знал, что
городок Вискос и словечка не проронит, если появится желающий купить участок
земли на месте кладбища, промолчит исключительно ради  удовольствия видеть в
городе,  которому  грозит  исчезновение,  еще  одного  новосела. И  горожане
ломаного гроша не заработают на своем молчании.
     А если бы  могли заработать? А  если бы  могли  заработать столько, что
хватило бы до конца жизни?
     А если бы могли заработать столько, что хватило бы до конца жизни и им,
и детям их?
     В  этот самый  миг по  ризнице внезапно  пронеслось дуновение  горячего
ветра.
     - Ну, так как? - спросил священник по истечении пяти бесконечных минут.
     Все повернулись к нему. - Если наши  земляки и вправду не проболтаются,
я  думаю,  мы  сможем начать переговоры,  - отвечал землевладелец,  подбирая
слова осторожно,  чтобы их нельзя  было  истолковать  превратно  или  просто
переврать.
     -   Это  славные,  работящие,   скромные  люди,  -  подхватила  хозяйка
гостиницы, используя  ту  же стратегию, что и  он. -  Вот сегодня, например,
когда  булочник хотел выяснить, что  же  происходит,  никто  ему  ничего  не
сказал. На них можно положиться.
     И снова стало тихо. Но на этот  раз молчание  было  тягостным, давящим,
ничего не скрывающим.  Тем не менее игра продолжилась, и  теперь  слово взял
кузнец:
     -  Дело ведь не в скромности наших жителей, - сказал он. - А в том, что
мы собираемся сделать это, зная, что это - аморально и недопустимо.
     - Что сделать?
     - Продавать освященную землю.
     По  комнате прошелестел  общий  вздох облегчения. Практическую  сторону
вопроса можно было считать решенной и, стало  быть, перейти  к  дискуссии на
моральные темы.
     -  Аморально - видеть,  как  приходит в упадок наш Вискос, - промолвила
жена  мэра. - Сознавать,  что  мы - последние, кто будет жить в  нем,  и что
мечты  наших пращуров,  наших прадедов, Ахава, кельтов через  несколько  лет
сгинут, как  дым.  Вскоре  и мы  с вами  покинем Вискос  - кто отправится  в
богадельню, кто сядет на шею детям, вынуждая их заботиться о нас - немощных,
дряхлых, неприспособленных к жизни в  большом городе, тоскующих по тому, что
оставили  за  спиной, стыдящихся того,  что  не  нашли  в  себе  достоинства
передать новому поколению дар, полученный от наших предков.
     - Вы  правы, -  согласился кузнец. - Аморальна жизнь, которую мы ведем.
Ибо когда  Вискос  уже  почти разрушится, эти  поля будут просто брошены или
куплены за бесценок,  появятся машины,