слушала, как  позвякивают под
порывами  ветра  ставни,  и  вспоминала,  как бабушка  рассказывала  ей  эту
историю.
     ** * **
     "Много-много лет назад жил в одной  из здешних  пещер  некий отшельник,
который впоследствии прославился под именем св. Савиния. В те времена Вискос
был   приграничным  местечком,  населенным  разбойниками,  укрывавшимися  от
правосудия, контрабандистами, проститутками, искателями приключений, которые
подыскивали здесь себе сообщников,  и  наемными  убийцами, отдыхавшими между
двумя злодействами. Самым страшным и бессовестным из всех был араб  по имени
Ахав -  он-то  и взял  власть  над  городком  и  его  окрестностями, обложил
непомерными податями земледельцев, которые все еще пытались жить достойно  и
честно.
     Однажды  Савиний покинул свою пещеру, пришел к  дому Ахава и попросился
переночевать.
     -  Разве ты не  знаешь, что я - убийца, что у себя на родине я отправил
на тот свет  многих и что твоя жизнь не стоит для меня  ничего? - рассмеялся
Ахав.
     - Знаю, - ответил Савиний. - Но я устал жить в пещере. Пусти меня в дом
хотя бы на одну ночь.
     Ахав  знал,  что  слава  святого  не  уступает  его собственной,  и это
беспокоило его, ибо славу свою не желал делить ни с кем,  а с таким немощным
и хилым  человеком - и подавно. И  потому он решил в ту  же ночь убить  его,
чтобы показать всем, кто здесь хозяин, истинный и единственный.
     Они немного поговорили. На Ахава произвели  впечатление  слова святого,
но  он  по натуре был  человек недоверчивый и уже  давно не верил  в  Добро.
Разбойник указал святому отшельнику место  для  ночлега, а сам  с угрожающим
видом принялся точить нож. Савиний некоторое время  наблюдал за ним, а потом
закрыл глаза и уснул.
     Ахав  точил нож всю ночь. А  утром, когда отшельник проснулся, встретил
его рыданиями:
     - Ты не испугался  и не осудил меня. Впервые в жизни кто-то провел ночь
рядом  со мной, поверив, что я могу быть добр и способен приютить под  своим
кровом тех, кто в этом  нуждается. Я поступил  так  потому, что  ты поверил,
будто я могу так поступить.
     И с той минуты Ахав оставил  свой преступный промысел  и взялся  менять
жизнь  в  округе.  Вот  тогда  Вискос  из прибежища  разнообразных  подонков
общества  мало-помалу  стал  превращаться  в город, игравший  важную роль  в
торговле между двумя государствами, между которыми был расположен".
     ** * **
     - Да, это так.
     Шанталь перестала плакать и мысленно  поблагодарила бабушку за то,  что
привела ей на память эту давнюю историю. В Вискосе живут хорошие люди, и она
может  доверять  им.  Девушка  попыталась  заснуть, а  покуда  сон  не  шел,
представляла,  как расскажет горожанам  все,  что она услышала от чужеземца.
Можно  себе вообразить, какой испуг и изумление будут у  него на лице, когда
жители Вискоса выгонят его вон.
     А на следующий день она с удивлением смотрела,  как чужеземец, выйдя из
ресторана,  направился туда, где размещались бар, стойка  портье  и  магазин
местных  продуктов, и, словно самый обычный турист, как ни в чем  не бывало,
завел с завсегдатаями разговор, делая вид,  будто ему интересны стрижка овец
или способы вяления мяса. Жители Вискоса считали, что иностранцы не могут не
восторгаться той здоровой и естественной жизнью, которая течет в их городке,
и потому твердили - и всякий раз все пространней - одно и  то же: о том, как
славно  жить вдали  от пороков современной цивилизации, хотя  на самом  деле
каждый  из них мечтал бы  очутиться среди  скопища автомобилей,  отравляющих
атмосферу вредными  выхлопами,  в каменных джунглях, где каждый шаг сопряжен
со смертельным риском. Происходило это  оттого, что большие города оказывают
магическое, завораживающее воздействие на крестьян.
     Однако  стоило  лишь  появиться  в Вискосе  приезжему, как  все местные
наперебой и с таким жаром, будто старались убедить не только его, но и самих
себя,  принимались  благословлять  свою судьбу за  то, что им выпало счастье
проживать в настоящем  раю,  за чудо  родиться здесь.  Они словно  бы  и  не
помнили, что ни  один  из постояльцев  гостиницы до  сей поры  почему-то  не
решил, бросив все, обосноваться в Вискосе.
     Текла оживленная  и приятная беседа, и все шло гладко, покуда чужеземец
не отпустил реплику, которую не должен был отпускать:
     - Какие у  вас  в Вискосе воспитанные  дети! Они  никогда не вопят  под
окнами по утрам - не то что в других городах, где мне приходилось бывать.
     Поскольку  в  Вискосе  вообще не было  детей,  на мгновение  воцарилось
неловкое и напряженное молчание, но тут кто-то  находчиво поинтересовался  у
чужеземца, как ему понравилось  очередное блюдо местной  кухни, поданное ему
на  ужин,  -  и  разговор покатился  дальше,  вертясь  по обыкновению вокруг
прелестей сельской жизни и недостатков - городской.
     Время шло, и Шанталь все сильней тревожилась о том, не попросит  ли  ее
чужеземец  рассказать об их встрече  в лесу. Однако он  и  не  смотрел в  ее
сторону, а обратился к ней лишь раз: когда заказал  - и сейчас же оплатил  -
выпивку для всех присутствующих.
     Когда же посетители разошлись,  а  чужеземец поднялся  к  себе в номер,
девушка сняла передник, вытащила сигарету из забытой кем-то на столе пачки и
сказала хозяйке, что,  мол, очень скверно спала ночью  и потому  приберет  в
баре  утром. Та согласилась, и  Шанталь, схватив свое  пальто, выскочила  на
улицу, глотнув студеного ночного воздуха.
     До дому ей  было две  минуты ходьбы, и девушка, чувствуя, как ползут по
щекам  капли  дождя, думала, что, быть может, все  это - лишь сумасбродная и
мрачная  шутка и чужеземец таким неудачным и  зловещим способом хотел просто
привлечь ее внимание.
     Но тут она вспомнила  о  золоте: ведь  она собственными глазами  видела
слитки.
     А  вдруг  это  не  золото?  Но Шанталь  была  слишком  измучена,  чтобы
размышлять, и потому,  добравшись до дому, поспешно разделась и юркнула  под
одеяло.
     На вторую  ночь Шанталь оказалась перед лицом Добра и Зла.  Она заснула
глубоко и  крепко, будто  провалилась,  и  ничего  ей не снилось,  однако не
прошло и часа, как девушка проснулась. Снаружи не доносилось ни звука - даже
ветер  не брякал  металлическими ставнями, даже ночные птицы смолкли. Ничто,
абсолютно ничто не указывало, что Шанталь пока еще пребывает в мире живых.
     Подойдя к окну, она поглядела на пустынную улицу,  на моросящий дождь и
туман,  сквозь который еле пробивался неоновый свет гостиничной вывески, и в
этом слабом свете Вискос  выглядел еще более уныло. Шанталь хорошо знала это
безмолвие, царящее в маленьких провинциальных городках и означающее вовсе не
мир и спокойствие,  а полнейшее  отсутствие новостей, которые заслуживали бы
упоминания.
     Шанталь перевела взгляд на горы;  видеть их  она не  могла из-за  низко
нависших  туч,  но  знала, что где-то  там  припрятан  слиток золота. Точней
сказать  -  кирпичик  желтого цвета, оставленный там  чужестранцем,  который
указал ей точное местонахождение клада, словно прося, чтобы девушка выкопала
золото и взяла его себе.
     Она  вернулась  в  постель,  стала  ворочаться  с  боку на  бок,  снова
поднялась и пошла в ванную, стала разглядывать себя в зеркале, подумала, что
скоро уже  потеряет свою привлекательность,  снова  легла. Пожалела, что  не
взяла  с  собой  пачку  сигарет,  позабытую  на  столе  в   баре  кем-то  из
посетителей, впрочем, оно и хорошо, что не захватила: тот наверняка вернется
за ней,  а Шанталь  не хотелось бы, чтобы  ей перестали доверять.  Таковы уж
были  нравы  в  Вискосе:  у  полупустой  пачки  сигарет   имелся   владелец;
оторвавшуюся от  пальто  пуговицу  принято  было  хранить  до тех  пор, пока
кто-нибудь не  хватится ее и не  спросит, не  находили ли; сдачу  полагалось
отсчитывать до последней  медной монетки, и округлять счет  не  разрешалось.
Проклятое место - все здесь устроено прочно, надежно и предсказуемо.
     Убедившись, что заснуть ей не удастся, она попробовала было  молиться и
вспоминать бабушку, но перед глазами неотступно стояло одно и то же - ямка в
земле, желтый брусок с  налипшими на него комьями, обломок ветки,  зажатый у
нее  в  руке,  как  посох паломника,  готового  пуститься  в  путь.  Шанталь
несколько  раз  засыпала  и тотчас просыпалась, а за окнами  было все так же
мертвенно тихо, и все та же картина беспрестанно прокручивалась у нее  перед
глазами.
     Когда же Шанталь заметила, что за окном забрезжил первый свет зари, она
оделась и вышла из дому.
     Хотя люди в  Вискосе привыкли вставать на рассвете, было так  рано, что
городок  еще  спал.  Шанталь  прошла  по   пустынной  улице,  несколько  раз
обернувшись, чтобы удостовериться,  что чужестранец не идет следом. Впрочем,
из-за тумана в  двух  шагах ничего  не было видно.  Шанталь время от времени
останавливалась,  пытаясь  различить  звук шагов,  но  слышала  только,  как
колотится у нее сердце.
     Девушка углубилась  в лес, дошла до  валуна, формой похожего  на  букву
"Y", - камень всегда вселял  в нее  тревогу: казалось, что  он вот-вот может
опрокинуться, - взяла ту же ветку, что оставила на земле накануне, принялась
копать землю точно в том месте, которое указал  ей чужестранец, потом сунула
руку  в  образовавшееся отверстие и достала слиток. Тут  она заметила  нечто
странное -  в чаще  леса по-прежнему  было так тихо, что казалось,  будто от
чьего-то присутствия звери и птицы затаились и замерла листва на деревьях.
     Шанталь взяла брусок в руки, удивившись его тяжести, обтерла и заметила
на одной  из его граней два  клейма и  еще какие-то цифры,  значения которых
понять не могла, как ни старалась.
     Сколько же стоит этот слиток? Точная сумма неизвестна, но - как говорил
тогда  чужестранец  -  достаточно, чтобы  до  конца  жизни  не заботиться  о
заработке. Шанталь держала в руках сбывшееся воплощение своей мечты, которое
каким-то чудом оказалось перед ней. Это был шанс избавиться от дней и  ночей
Вискоса, неотличимо схожих между собой; от гостиницы, где она работала с тех
самых  пор,  как стала совершеннолетней; от  ежегодных  встреч с друзьями  и
подругами, давно покинувшими Вискос, потому что родители сумели отправить их
в большие города -  учиться и преуспеть в жизни,  - от разлуки  со  всеми, к
кому  она  уже успела  привыкнуть и  привязаться; от мужчин,  которые сперва
сулили ей  золотые горы, а на следующий день  уезжали, даже не попрощавшись;
от всего, с чем она успела и не успела расстаться.  Здесь, в лесу, наступила
самая важная минута ее бытия.
     Жизнь всегда  была несправедлива к  Шанталь:  отца  она не знала,  мать
умерла в родах,  взвалив ей на  плечи бремя  вины;  бабушка  зарабатывала на
жизнь шитьем, экономя каждый  грош, чтобы внучка  могла выучиться по крайней
мере читать и писать. Шанталь была мечтательна - ей казалось, она преодолеет
препятствия,  выйдет замуж, устроится на службу в большом городе, или, может
быть, какой-нибудь охотник за талантами  приедет в  их медвежий угол,  чтобы
отдохнуть  немного, и увидит ее. Может быть, она станет знаменитой актрисой,
напишет книгу,  которая стяжает  ей громкую славу.  Может быть, она  услышит
умоляющие крики фоторепортеров. Может быть, жизнь красной  ковровой дорожкой
расстелется у нее под ногами.
     Каждый день был  днем ожидания. Каждый  вечер  мог  появиться в Вискосе
тот, кто оценил бы ее по достоинству. Каждая  ночь приносила  надежду на то,
что  мужчина,  проведя ночь в  ее постели, наутро увезет  ее с  собой и  она
никогда  больше  не  увидит  три улочки, каменные  домишки  под  черепичными
крышами,  кладбище  и  церковь,  гостиниц  и  магазин,   где   можно  купить
натуральные  продукты, которые, впрочем, залеживаются там месяцами и в конце
концов распродаются как самые обыкновенные, фабричные.
     Иногда ей приходило в голову, что кельты,  в древности населявшие  этот
край,  спрятали здесь  свои  сокровища  и она  отыщет их.  Впрочем, из  всех
мечтаний Шанталь эта была самой неосуществимой, самой несбыточной.
     И вот теперь у  Шанталь в руках - слиток золота, то  самое сокровище, в
существование  которого она никогда,  по правде  говоря, не верила, то самое
полное и окончательное освобождение.
     Ее  охватил ужас -  удача, раз в жизни улыбнувшаяся ей, может исчезнуть
нынче же  вечером. А  что,  если чужестранец передумает? Или решит уехать  в
другой  городок  и  там  поискать  женщину,  которая охотнее,  чем  Шанталь,
согласится помочь ему в осуществлении его намерения? Почему бы ей не встать,
не   пойти   домой,  а   там,   сложив   свои  скудные  пожитки  в  чемодан,
просто-напросто не покинуть Вискос?
     Она представила себе, как спустится по крутому обрывистому склону  и на
шоссе  внизу  остановит  попутную   машину,  а  чужестранец   тем  временем,
отправившись на свою  утреннюю прогулку, обнаружит, что его золото похищено.
Шанталь  поедет  в  ближайший город, а  он вернется  в гостиницу  и  вызовет
полицию.
     Шанталь поблагодарит  водителя и, прямиком направившись  на автовокзал,
купит  билет  куда-нибудь  подальше, и  в этот  момент  к ней  подойдут двое
полицейских и вежливо попросят открыть чемодан. Когда же они увидят, что там
внутри,  вежливость их  исчезнет  бесследно  -  вот  она,  женщина,  которую
разыскивают по сделанному три часа назад заявлению о краже.
     А в полиции Шанталь окажется перед выбором -  рассказать всю  правду, в
которую  никто не поверит, или же сплести историю о том, как  увидела в лесу
вскопанную  землю,  стала  рыть глубже и  обнаружила  золото. Однажды  некий
кладоискатель - он тоже охотился  за сокровищами кельтов  - провел ночь в ее
постели. По его  словам выходило, что  законы страны ясно  гласят:  нашедший
имеет  право  на  все, что будет  им  найдено, но обязан,  в соответствии  с
параграфом  таким-то,  сообщить  о  своей  находке,  если  она  представляет
историческую  ценность. А этот слиток  ни малейшей исторической  ценности не
представляет:  это что-то  современное  -  просто  кусок золота  с какими-то
клеймами, метками и цифрами.
     Чужестранца допросят. Он никак не сможет доказать, что Шанталь заходила
в  его  номер  и  похитила принадлежащую ему  собственность. Его показания -
против ее показаний,  но не  исключено,  что поверят  все-таки ему, особенно
если у него  найдутся  влиятельные друзья и полезные  связи.  Тогда  Шанталь
попросит  провести экспертизу,  и  выяснится,  что она  говорит правду -  на
металле обнаружат частички грунта.
     А тем временем слухи об этой истории докатятся до Вискоса, и жители его
- от  зависти  или по  злобе  - сумеют  настроить  полицию  против  девушки,
рассказав, что о  ней  ходит  слава, будто  она  не  раз блудила с приезжими
постояльцами, а потому могла украсть слиток, покуда чужестранец спал.
     И кончится все это самым жалким  и плачевным образом: золото конфискуют
до суда, который разберет дело, Шанталь поймает другую попутку и вернется  в
Вискос - униженная, уничтоженная, обреченная на толки  и сплетни, которые не
позабудутся  еще  несколько  десятков лет. Потом окажется, что процесс ни  к
чему не приведет, что адвокаты стоят денег, каких она и в руках  не держала,
и в конце концов она, не дожидаясь суда, откажется от золота.
     И что в итоге? Ни золота, ни доброго имени.
     Но есть  ведь  и  другой вариант:  чужестранец сказал  ей  правду. Если
Шанталь похитит слиток  и скроется с ним, разве не спасет она свой город  от
куда большей беды?
     Однако  еще  до того, как выйти из дому и  направиться в  лес,  Шанталь
знала, что никогда не  решится на подобный шаг.  Но  почему же именно  в тот
момент,  который мог бы полностью  изменить всю  ее  жизнь,  обуял  ее такой
страх? Разве  не случалось  Шанталь спать с  теми, кто ей нравился? Разве не
кокетничала  она с посетителями бара, надеясь  на хорошие чаевые?  Разве  не
лгала время от времени? Разве не завидовала прежним друзьям, которые  теперь
появлялись в Вискосе лишь под Новый год, чтобы проведать родных?
     Она изо всех сил стиснула в пальцах слиток, поднялась на ноги, чувствуя
слабость и отчаяние, снова спрятала золото в  ямку и присыпала землей.  Нет,
она  не способна на такое  -  и дело  тут не в том, честная она или нет, а в
ужасе, обуявшем ее. В  эту  минуту  она ясно осознала, что человек не  может
осуществить свои  мечты в  двух случаях: когда они  совершенно  несбыточны и
когда   после  того,   как  колесо  судьбы  делает  внезапный  оборот,   они
превращаются в нечто  вполне осуществимое, да  только ты к  этому  не готов.
Тогда вот и охватывает тебя страх  перед  дорогой,  ведущей  неведомо  куда,
перед жизнью, бросающей тебе неведомые вызовы,  перед возможностью того, что
все привычное и устоявшееся сгинет бесследно и навсегда.
     Люди хотят  все  изменить и  одновременно  хотят, чтобы все  оставалось
прежним, таким, как  раньше.  Шанталь не знала,  почему это  происходит,  но
именно это  и происходило с  ней  сейчас.  Быть  может, она  слишком  сильно
привязалась  к  Вискосу,  слишком  привыкла  к  тому,  чтобы   ощущать  себя
побежденной, - и любой шанс на победу сделался для нее неподъемной тяжестью,
невыносимым бременем.
     Она не сомневалась, что чужестранец надоест ждать от нее ответа и скоро
-  может быть,  уже сегодня  к вечеру - он  решит остановить  свой выбор  на
ком-нибудь еще. Но страх пересиливал желание изменить свою участь.
     Руки, совсем недавно державшие слиток золота,  должны будут снова взять
швабру, мочалку, половую  тряпку. Шанталь  повернулась спиной к  закопанному
сокровищу и направилась в город:  там, в гостинице, ее  уже поджидала слегка
раздраженная хозяйка, которой девушка обещала прибраться в баре до того, как
проснется единственный постоялец.
     Опасения Шанталь не подтвердились  -  чужестранец не  уехал. В  тот  же
вечер она  увидела  его в баре: он  был  как  никогда оживлен и обходителен,
рассказывал о своих приключениях, не вполне правдоподобных,  но  по  крайней
мере ярко и  насыщенно пережитых  им в воображении. И, как вчера, взгляды их
безразлично  скрестились  лишь  в  ту  минуту,  когда  он  расплачивался  за
угощение.
     Шанталь была  измучена и мечтала лишь  о том, чтобы все ушли  пораньше.
Однако чужестранец  был сегодня  особенно в ударе и рассказывал все новые  и
новые случаи, а завсегдатаи слушали его внимательно, заинтересованно и с тем
уважением,  больше  похожим на  смиренную ненависть, которое сельские жители
испытывают к горожанам, полагая, что они - умнее, образованнее, современнее,
культурнее и во всем разбираются лучше.
     "Дурачье,  - подумала Шанталь.  - В толк не  возьмут, как они важны. Не
понимают, что каждый раз, когда в  любом уголке мира  кто-нибудь подносит ко
рту вилку, он может сделать это лишь благодаря жителям Вискоса и им подобным
- всем, кто работает с утра до ночи, кто в поте лица, превозмогая усталость,
с бесконечным терпением обрабатывает землю и ходит за  скотиной.  Они нужней
миру,  чем жители  больших  городов,  а  чувствуют  - и  ведут  -  себя  как
неполноценные, никчемные и сознающие свою никчемность существа".
     Чужестранец  между  тем  явно  собирался  продемонстрировать,  что  его
культура весит  больше и  стоит дороже, чем  тяжкий труд  людей,  сидевших в
баре. Он показал на украшавшую стену картину:
     -  Знаете, что  это такое? Одно из самых знаменитых в мире полотен: оно
принадлежит кисти Леонардо  да Винчи и  изображает тайную вечерю - последний
ужин Иисуса с апостолами.
     -  Не  может быть!  - воскликнула  хозяйка. -  Неужели такая знаменитая
картина?! Мне она обошлась очень дешево.
     - Но это ведь всего  лишь репродукция:  сама картина находится  в одной
церкви,  расположенной далеко отсюда.  Об этой картине существует  легенда -
если угодно, я мог бы рассказать.
     Присутствующие  изъявили согласие, а Шанталь снова почувствовала жгучий
стыд за то,  что  стоит здесь и слуша