ледствия могут быть самыми печальными.
     - Нужно, чтобы все были единодушны,  - сказал священник. - Нужно, чтобы
все  сказали,  принимают  они  это решение  или  нет, вслух  - пусть Господь
услышит, пусть Он знает,  что в  его  воинстве  - отважные люди. Тех, кто не
верит в Бога, я  прошу высказаться  "за"  или  "против"  открыто и прилюдно,
чтобы все точно знали, кто что думает.
     Мэру  не понравилось, как выразился  священник:  он сказал  "нужно",  а
лучше  и правильней было  бы - "нам  нужно" или "мэру  нужно". Когда все это
останется позади, он восстановит свой авторитет, предприняв  необходимые для
этого шаги. Но сейчас он, как опытный политик, предоставил падре возможность
действовать и проявить себя.
     - Итак, кто согласен?
     Первое  "я"  произнес  кузнец.   За  ним,   чтобы  всем  показать  свою
неустрашимость,  громко  повторил  это слово  мэр.  Один  за  другим люди на
площади громко  говорили, что  согласны, и так продолжалось до тех пор, пока
не высказались все.  Одни соглашались, потому  что  хотели,  чтобы  собрание
поскорее окончилось и можно было вернуться домой; другие - потому что думали
о  золоте и о том, что,  внезапно  разбогатев,  немедленно  покинут  Вискос;
третьи - потому что представляли, как пошлют денег детям, живущим  в больших
городах, чтоб  те  не  стыдились  перед друзьями.  И  никто,  в сущности, из
собравшихся  не  верил,  что  Вискос  обретет  былую  славу,  и  все  желали
богатства, которого всегда, по их мнению, заслуживали, но которым никогда не
обладали.
     И никто не сказал: "Я - против!"
     - В нашем городе 108  женщин и 173 мужчины, - продолжал  священник. - В
каждом доме имеется одно, по крайней мере, ружье, поскольку местная традиция
предписывает чтить  искусство охоты. Пусть  завтра утром  каждый  принесет в
ризниц ружье с одним  зарядом.  Нашего мэра, у которого  несколько ружей,  я
прошу захватить одно и для меня.
     - Никогда мы не согласимся кому-то там отдать наши ружья, - закричал из
толпы один егерь. -  Ружье - это  святыня, ружье - штука прихотливая и чужих
рук не терпит.
     -  Дайте мне  закончить.  Я  вам  объясню,  как производится  расстрел.
Выделяют для этого полувзвод - семерых солдат, которые  и должны привести  в
исполнение смертный приговор. Семерым солдатам дают семь ружей; из них шесть
заряжены  боевыми  патронами, а одно  -  холостым. Одинаково  воспламеняется
порох, одинаково звучит выстрел, но  в холостом патроне нет свинцовой  пули,
которая должна вылететь из дула и поразить осужденного.
     Солдаты не  знают,  кто из них стреляет холостыми.  Каждый считает, что
именно он,  и потому  ответственность за смерть этого  человека возлагает на
своих товарищей, которые никогда  прежде не видели казнимого, но обязаны  по
долгу службы стрелять в него.
     -  Никто  не считает себя виноватым, -  произнес молчавший до сей  поры
латифундист.
     -  Вот  именно.  И завтра я поступлю  так же:  из  87  патронов  свинец
извлеку, а в остальных - оставлю. Все выстрелят  залпом,  но никто не  будет
знать, есть  в  его ружье настоящий заряд или нет. И таким образом каждый из
вас сможет считать, что не виноват.
     Люди на площади уже порядком  устали, и потому  слова  священника  были
встречены  общим  вздохом  облегчения. Все  встрепенулись  и  приободрились,
словно все  предстоящее потеряло  свой  трагический  смысл, превратившись  в
безобидное кладоискательство. Каждый  из  мужчин  Вискоса был уверен, что уж
ему-то  непременно достанется ружье с холостым зарядом и он не будет повинен
в смертоубийстве, а всего лишь  примкнет  к товарищам,  захотевшим  вытянуть
родной город  из трясины. Все оживились -  наконец-то  в Вискосе развернутся
новые и значительные события.
     -  Можете   быть  уверены,   что   уж   мое-то  ружье  будет   заряжено
по-настоящему. От самого  себя я прятаться не могу. А от своей доли золота я
отказываюсь, на то есть причины, - сказал священник.
     И  снова  мэру не понравились  ни  сами эти  слова, ни то, как они были
произнесены. Падре дал понять жителям Вискоса, что он - человек мужественный
и благородный, притом  способный на  самопожертвование и прирожденный лидер.
Если бы на площади была жена,  она наверняка бы сказала, что священник метит
в мэры и на следующих выборах выставит свою кандидатуру.
     "Ничего-ничего, подождем  до понедельника", - подумал он. В понедельник
он  собирался  издать  декрет,  который наложит на церковь такой  налог, что
священник   принужден   будет  покинуть  город.  Поделом  ему,   раз   он  -
единственный, кто не хочет разбогатеть.
     - И кого же мы... - спросил кузнец.
     - Я приведу жертву,  -  отвечал священник. - Я сам займусь  этим. Но со
мной должны пойти еще трое.
     Охотников не находилось, и тогда  он сам  выбрал  троих крепких мужчин.
Лишь один из них начал было отнекиваться, но остальные покосились на него, и
он тут же согласился.
     - А  где же мы совершим  жертвоприношение? -  осведомился  латифундист,
обращаясь к священнику.
     Мэр  почувствовал,  что  стремительно  теряет  свой  авторитет  и  надо
немедленно восстановить его.
     -  Здесь я  решаю, - сказал он, с ненавистью  глядя на латифундиста.  -
Нельзя  обагрять кровью землю  Вискоса.  Казнь произойдет завтра,  в это  же
время, у кельтского монолита. Захватите с собой фонари, лампы, факелы, чтобы
видно было, в какую сторону направить ружья.
     Священник  слез  со стула,  показывая, что  собрание окончено.  Женщины
снова услышали топот многих ног по мостовой - мужчины возвращались по домам,
что-то пили, глядели в окно или в изнеможении сразу валились на кровать. Мэр
встретился со своей супругой, и та рассказала ему, чего наслушалась у  Берты
и  какого  страху натерпелась.  Обсудив  вместе  с хозяйкой гостиницы каждое
произнесенное старухой слово, обе дамы  пришли к выводу, что все же она ни о
чем не  подозревает, а  думать иначе заставило  их поначалу испытываемое ими
чувство  вины. "Все  это  вздор,  вроде  россказней  о  проклятом волке",  -
добавила жена мэра.
     Священник же вернулся в церковь и молился там до утра.
     ** * **
     Шанталь пила  кофе и  ела хлеб, купленный  накануне, -  по воскресеньям
булочник не приезжал.  В окно  ей было  видно, как жители Вискоса выходят из
своих домов  с  охотничьими ружьями. Она  приготовилась к  смерти, поскольку
постоянно думала о том, что выбор может пасть на нее, но в дверь к ней так и
не постучали - люди шагали мимо, заходили в  ризницу и покидали ее с пустыми
руками.
     Она  спустилась вниз, пришла  в бар, и хозяйка гостиницы рассказала  ей
обо  всем, что случилось  минувшим  вечером, - и про  то,  как была  избрана
жертва,   и  о  том,  что  придумал  священник.  Говорила  она  безо  всякой
враждебности, и события, судя по всему, явно повернулись в пользу Шанталь.
     -  Вот что я тебе скажу: когда-нибудь Вискос в полной  мере поймет, что
ты сделала для его жителей.
     - Однако чужестранец должен показать золото, - сказала девушка.
     - Ну разумеется. Он только что вышел из гостиницы с пустым рюкзаком.
     Шанталь решила  не ходить в лес, потому  что дорога  туда шла мимо дома
Берты,  а ей было совестно смотреть  старухе в глаза. Она вернулась  домой и
снова припомнила свой сон.
     Накануне  днем  странный  приснился  ей сон -  будто  ангел вручает  ей
одиннадцать слитков золота и просит взять их себе.
     Она отвечает ангелу - для этого  надо кого-нибудь убить. А он говорит -
нет, совсем даже наоборот, слитки эти доказывают, что золота не существует.
     Вот  из-за  этого сна она  и  попросила хозяйку гостиницы  поговорить с
чужестранцем  -  у  нее родился  план.  Но  поскольку  все  битвы  ее  жизни
оказывались проигранными,  она  сильно  сомневалась, что сможет  осуществить
его.
     ** * **
     Берта  смотрела,  как  солнце садится за  верхушками  гор, когда  вдруг
заметила,  что  к  ее дому приближаются  священник  и еще  трое мужчин.  Она
опечалилась  по  трем причинам - во-первых, стало ясно, что  час ее  пробил;
во-вторых, оттого,  что  муж  так и не  появился, чтобы утешить  ее  (может,
боялся предстоящего,  может,  стыдился  собственного  своего  бессилия);  и,
наконец,  оттого, что скопленные ею деньги  достанутся  акционерам банка,  в
котором хранились, ибо она уже не поспевала забрать их  оттуда и устроить из
них костер.А обрадовалась она тому, что наконец-то встретит  мужа, который в
эту минуту прогуливается, наверное, с бабушкой сеньориты Прим. И еще - тому,
что  последний день  ее жизни  выдался холодным,  но  ясным и  солнечным: не
каждому удается унести с собой в могилу такое славное воспоминание.
     Священник  знаком  велел своим  спутникам  подождать в сторонке,  а сам
приблизился к старухе.
     - Добрый вечер. Видите, как велик Господь, если сотворил такую красоту,
- сказала она, а про себя добавила: "Вы уведете меня, но здесь я оставлю всю
вину мира".
     - Вы не  представляете себе, как прекрасен  рай,  - ответил  священник,
однако Берта поняла, что пущенная ею стрела попала в цель и священник теперь
изо всех сил старается сохранить хладнокровие.
     -  Ваша правда, не представляю. Более того, вообще не уверена, что  рай
существует, а вы-то бывали там?
     - Пока не доводилось. Зато я бывал в аду и знаю, как он ужасен, хоть со
стороны кажется очень привлекательным.
     Берта поняла, что он имеет в виду Вискос.
     -  Ошибаетесь, падре. Вы были в раю,  только не поняли этого.  Впрочем,
так происходит с большинством людей  - они даже в  самых  благодатных местах
ищут страданий, потому что воображают, будто не заслуживают счастья.
     - Сдается мне, что годы, проведенные здесь, умудрили вас.
     -  Много лет ко мне никто не приходил поговорить, а сейчас  вот, как ни
странно, все вдруг вспомнили  о моем существовании. Представьте себе, падре,
вчера вечером честь своим посещением мне оказали хозяйка гостиницы и супруга
нашего мэра,  сегодня  меня  навестил наш  пастырь. Как это  понимать? Впору
заважничать.
     - У вас есть для этого все основания, - отвечал священник. - Важнее вас
нет в Вискосе человека.
     - Я что, наследство получила?
     - Десять  слитков  золота.  Многие  поколения наших  земляков будут вам
благодарны. Вполне возможно, вам памятник поставят.
     - Я  предпочитаю  фонтан. Это не только красиво,  но и утоляет  жажду и
смиряет тревогу.
     - Хорошо. Будет вам фонтан. Обещаю.
     Берта решила - пора перестать ломать комедию и переходить прямо к делу.
     -  Падре, я  уже все знаю. Вы обрекли  на  смерть ни  в чем не повинную
женщину, которая  не может оказать  вам сопротивления. Будьте вы прокляты! И
вы, и этот город, и все его жители.
     - Да, мы будем прокляты, - согласился священник. -  Больше двадцати лет
я  пытался благословить этот  край, но никто не слышал моих призывов. Больше
двадцати  лет я пытался внедрить  Добро в  сердца людей  - пытался, пока  не
понял, что Бог  избрал меня своей левой рукой для того, чтобы я показал Зло,
на  которое  они  способны. Может  быть,  хотя  бы  сейчас они  устрашатся и
обратятся.
     Берте захотелось расплакаться, но она сдержала себя.
     - Золотые  слова, жаль только  - совершенно пустые. Всего лишь  попытка
объяснить жестокость и несправедливость.
     -  Я,  не в  пример всем  прочим, делаю это не ради денег. Я знаю,  что
золото чужестранца - проклято, как и наш край, и никому не принесет счастья.
Я делаю так потому, что Бог  меня  попросил об этом. Верней, не попросил, а,
вняв моим молитвам, приказал.
     "Зряшный спор", - подумала Берта.  Священник тем временем  сунул руку в
карман и достал несколько облаток.
     - Вы ничего даже не почувствуете, - сказал он. - Позвольте нам войти.
     - Ни вы, и никто другой из Вискоса не переступит порог моего дома, пока
я жива.  Может быть,  уже к исходу сегодняшней ночи эта дверь будет открыта,
но сейчас - нет.
     По  знаку  священника  один  из   тех,  кто   сопровождал  его,  принес
пластиковую бутылку.
     - Примите  эти  таблетки. Вы на несколько часов  погрузитесь  в  сон, а
проснетесь уже на небесах, рядом с вашим мужем.
     -  Я  всегда рядом со своим  мужем, а снотворное в жизни  не принимала,
хоть и страдаю бессонницей.
     - Тем лучше - лекарство подействует почти мгновенно.
     Солнце уже  зашло, и  сумерки  стремительно  окутывали долину, церковь,
город.
     - А если я не стану принимать?
     - Примете.
     Берта  посмотрела  на  спутников священника  и поняла,  что  он говорит
правду.  Она взяла  таблетки,  положила их  в рот  и  запила водой  -  целой
бутылкой. Нет  у воды ни вкуса, ни цвета, ни запаха, а тем не менее - ничего
на свете нет важнее.  В точности как - по крайней мере в эту минуту - никого
нет важнее Берты.
     Она  снова  оглядела  горы,  теперь  уже  скрытые тьмой.  Увидела,  как
зажглась  на  небе первая звезда, и  подумала,  что  прожила хорошую  жизнь:
родилась и умерла в любимом краю - что из  того, что  этот край ее не любил?
Истинная любовь взаимности не  требует, а тот, кто  желает получить  за свою
любовь награду, попусту теряет время.
     Бог не оставил ее своими  милостями.  Она  нигде никогда  не бывала, но
знала  твердо  - в Вискосе происходит то же  самое, что везде и повсюду. Она
потеряла горячо любимого  мужа, но Бог даровал  ей радость - муж и по смерти
оставался  рядом. Она  видела расцвет городка, присутствовала  при  том, как
начался  его  упадок,  и уйдет из  жизни,  не дождавшись  его  окончательной
гибели.  Она  знала людей  со  всеми  их  достоинствами и недостатками  и  -
несмотря на все происходящее  с ней сейчас, несмотря на  то, что  муж клялся
ей,  будто и в невидимом мире идет жестокое  противоборство,  - верила,  что
доброта человеческая в конце концов одержит верх.
     Ей  было  жалко  священника, мэра,  сеньориту Прим,  чужестранца,  всех
обитателей  Вискоса, ибо Берта  была убеждена  непреложно -  никогда  Зло не
приведет за собой Добро, как бы ни хотелось  ее землякам верить в это. Когда
же  они обнаружат, как  обстоит дело в  действительности, будет уже  слишком
поздно.
     Берта  сокрушалась лишь об одном - никогда в жизни  она не видела моря.
Знала,  что  оно  есть, что  оно огромно,  что одновременно  - и неистово, и
кротко, но так  и  не смогла отправиться к нему, набрать в рот пригоршню его
солоноватой воды, ощутить босыми ступнями прикосновение песка, погрузиться в
холодную волну, словно  возвращаясь в лоно Великой Матери  (она помнила, что
кельты любили употреблять это понятие).
     А если не считать  моря, то ни с чем на этом свете  ей  не было грустно
расставаться.  Плохо,  конечно, очень плохо,  печально,  что  приходится  ей
покидать мир вот так, но она не желала считать себя жертвой - без  сомнения,
сам Бог определил Берте  эту роль, и была она несравненно лучше той, которую
дал Он священнику.
     - Я хочу сказать вам о Добре и Зле, - услышала она его голос и в тот же
миг ощутила, как словно бы отнялись у нее руки и ноги.
     - Не нужно. Вы не знаете, что  такое Добро.  Вы отравлены злом, которое
причинили  вам, а теперь  распространяете его и  на эту  землю. Вы  ничем не
отличаетесь от чужестранца, явившегося к нам в Вискос, чтобы уничтожить нас.
     Она сама еле слышала свои последние слова. Взглянула на звезду в небе и
закрыла глаза.
     ** * **
     У  себя в номере  чужестранец вошел  в ванную  комнату, тщательно вымыл
каждый слиток золота и вновь положил  их в старый и грязный заплечный мешок.
Двое  суток назад он сошел со сцены, но теперь приходилось вновь появиться в
финале, под занавес.
     Все было  продумано  и спланировано  скрупулезно и  во  всех  деталях -
начиная  с  выбора  городка,  стоящего  на  отшибе   и  малонаселенного,  до
сообщницы, которая - в том случае, если что-то пойдет наперекосяк, - отведет
от  него   любые  подозрения   и  не   позволит   властям  обвинить   его  в
подстрекательстве к  убийству.  Диктофон и награда, первые осторожные  шаги,
первый этап, когда он завел дружбу с жителями Вискоса. Второй этап, когда он
бросил в эту землю семена ужаса и смятения. Как Бог поступил с ним, так и он
поступит с другими.
     Он позаботился обо всем и все предусмотрел - все, кроме одного: ему и в
голову не могло прийти, что план его удастся. Чужестранец был убежден в том,
что,  когда придет час решения,  прозвучит короткое слово "нет", которое все
переменит,  найдется  один-единственный  человек, который откажется пойти на
преступление, -  и его будет  достаточно,  чтобы показать - не все потеряно.
Если один человек спасет  городок,  спасен будет весь  мир: станет очевидно,
что надежда  не угасла, что  добро - сильнее, что  террористы сами не знали,
причиной какого зла  они были, прощение  будет даровано,  на смену  мучениям
придет светлая грусть воспоминаний, и он научится жить с ней и заново искать
счастье. За это "нет",  которое ему бы так хотелось услышать, жители Вискоса
получили  бы  десять  золотых слитков  -  вне  зависимости от  исхода  пари,
заключенного с Шанталь.
     Но план его провалился. А теперь было уже поздно - изменить  замысел он
не мог.
     В дверь постучали.
     - Идемте скорей, - послышался голос хозяйки гостиницы. - Час настал.
     - Иду-иду.
     Он надел пиджак, спустился в бар и сказал хозяйке:
     - Золото у меня. Но,  во избежание  недоразумений, хочу  предупредить -
вам,  должно быть, известно,  что кое-кто осведомлен о том, где  я нахожусь.
Если вы  решите избрать  другую жертву, можете  быть  уверены,  что  полиция
нагрянет именно  сюда. Вы ведь сами видели, как  я  несколько  раз звонил по
телефону, не так ли?
     Хозяйка гостиницы молча кивнула.
     ** * **
     До  кельтского  монолита  было полчаса ходьбы. На протяжении нескольких
веков люди  считали, что это - всего лишь огромный, отполированный дождями и
льдом камень причудливой  формы,  в  незапамятные времена поваленный  ударом
молнии. Ахав устраивал там заседания городского совета, ибо скала напоминала
стол, самой природой установленный на свежем воздухе.
     Так продолжалось до тех пор, пока кто-то из  членов научной экспедиции,
которую правительство направило в Вискос с целью изучить  наследие  кельтов,
не  обратил внимание  на  этот камень. Тотчас прибыли  археологи,  принялись
измерять, проводить расчеты и раскопки, спорить. Наконец  пришли к  выводу о
том, что  некое  кельтское племя почитало это место как священное.  Впрочем,
какие  ритуалы  и церемонии  там проводились, оставалось  неизвестным.  Одни
ученые   считали,   что   прежде   там  было  нечто  вроде   астрономической
обсерватории; другие утверждали,  что на камне устраивались радения  в честь
богини   плодородия   и   жрецы    совершали   ритуальные   совокупления   с
девственницами. Дискуссия длилась около недели, а потом ученые отправились в
какое-то более интересное для  них  место,  так и не придя к  окончательному
выводу.
     Мэр  Вискоса  вскоре после своего  избрания  заказал  и  опубликовал  в
местной  газете  репортаж о кельтском наследии, надеясь, что  он привлечет в
город  туристов, однако  тропы были труднопроходимы,  а редким  смельчакам в
награду  за мужество  Вискос мог предложить всего-навсего  огромный  лежачий
камень,  тогда  как  соседние  городки  и  деревни  -  нечто  гораздо  более
привлекательное: изваяния, надписи и прочее. Так что ничего из этой затеи не
вышло, и спустя небольшое время  монолит вернулся к исполнению своих прежних
функций - стал служить столом, за  которым на еженедельных пикниках пировали
жители Вискоса.
     Во многих домах Вискоса в тот день звучали  споры, посвященные одному и
тому  же: мужья собирались идти  одни, а жены отстаивали свое право  принять
участие в "таинстве жертвоприношения", как  с некоторых пор стало называться
готовящееся  преступление.  Мужья говорили  -  мол, опасно, никто не  знает,
каких  бед  может натворить  огнестрельное оружие. Жены  же  ут