ишь после того, как сеньорита Прим сообщила о пари, заключенном ею с
чужестранцем, понял падре, что молитва его услышана.
     Зло должно проявиться и совершиться, чтобы в итоге  Добро могло тронуть
сердца здешнего  народа.  Впервые за  все  то время,  что провел священник в
Вискосе,  церковь  была  переполнена. Впервые  самые важные  персоны  города
собрались в ризнице.
     "Зло  должно  проявиться  и  совершиться,  чтобы  люди поняли  ценность
Добра". Со здешними людьми произойдет  то же, что  и с предателем-апостолом,
который вскоре после того, как свершил свое деяние, понял, что он свершил, -
они   устыдятся  и  раскаются   так  сильно,  что  Церковь  станет  для  них
единственным прибежищем, а Вискос наконец-то превратится в город верующих.
     А  он,  здешний священник, станет орудием Зла, он возьмет на  себя  эту
роль - возможно ли полнее и глубже показать Господу свое смирение?!
     Пришел мэр, как и было условлено.
     - Расскажите мне, падре, что я должен делать.
     - Я сам проведу собрание, - прозвучало в ответ.
     Мэр  заколебался  -  он был в  городе  высшей  властью, и ему  вовсе не
хотелось, чтобы такой важной темы прилюдно и публично касался посторонний. А
падре,  хоть  и  провел  в Вискосе больше  двух десятилетий, все  же  был не
местным, не знал всех здешних легенд и поверий, и в жилах его не текла кровь
Ахава.
     - Я полагаю,  что в столь серьезных обстоятельствах обратиться к народу
надлежит все-таки мне, - сказал он.
     -  Ладно,  будь по-вашему.  Это  даже  и  к лучшему,  ибо, если  выйдет
скверно,  Церковь  останется  в стороне.  Я сообщу  вам свой план,  а  уж вы
возьмете на себя труд его обнародовать.
     - Впрочем, по зрелом размышлении  я понял, что если  уж план - ваш,  то
будет честней и справедливей, если вы о нем и расскажете.
     "Вечный страх, -  подумал  падре. - Хочешь  подчинить себе  человека  -
заставь его испытать страх".
     ** * **
     Без десяти девять хозяйка гостиницы и жена мэра подошли к дому Берты и,
войдя, застали старуху за вязанием.
     -  Нынче вечером наш город на себя не похож,  - сказала  она. - Я слышу
топот многих ног, в баре все эти люди не поместились бы.
     -  Это наши  мужчины,  -  ответила  хозяйка  гостиницы.  -  Они идут на
площадь, чтобы решить, как быть с чужестранцем.
     - Понятно. А что тут решать? Либо принять  его предложение, либо  пусть
через двое суток едет восвояси.
     -  Нам  и  в голову  никогда  бы не  пришло принять его предложение,  -
возмутилась жена мэра.
     -  В  самом  деле?  А  я   слышала,  будто  наш  падре  прочел  сегодня
замечательную проповедь,  вспомнив, как  жертва  одного человека  спасла все
человечество и как Бог, приняв предложение сатаны, покарал самого верного из
своих  рабов.  Что  дурного,  если   жители  Вискоса  воспримут  предложение
чужестранца как... ну, скажем, как сделку.
     - Вы, должно быть, шутите.
     - Нет, я вполне серьезно. Вы, похоже, меня обманываете.
     Обе дамы хотели встать и уйти, но это было бы слишком рискованно.
     - Да, кстати, а чему я обязана честью видеть вас у себя? Раньше такого,
помнится, не бывало.
     - Два дня назад сеньорита Прим сказала, что слышала, как воет проклятый
волк.
     - Всем известно, что проклятый волк - глупая выдумка  нашего кузнеца, -
сказала  хозяйка гостиницы. - Уверена, он отправился в  лес  с  какой-нибудь
женщиной из соседней деревни, начал там ее домогаться, получил отпор и сплел
историю  про  то, как  на  него  напал  волк. Но  мы,  тем не менее,  решили
посмотреть, все ли благополучно возле вашего дома.
     - Все в полнейшем порядке. Я вяжу салфетку на стол, хоть и не поручусь,
что успею завершить работу, - может быть, я завтра умру.
     Наступило неловкое молчание.
     - Вы, наверно, знаете, что со стариками такое иногда случается: возьмут
да умрут, - добавила она.
     Атмосфера разрядилась и стала такой, как прежде. Или почти такой.
     - Вам рано еще думать о смерти.
     - Может,  и  рано, но кто знает, что ждет  нас завтра? Кстати, к вашему
сведению, именно об этом я думала весь сегодняшний день.
     - Для этого были какие-нибудь особые причины?
     - Вы находите, что должны быть особые причины?
     Хозяйка  гостиницы почувствовала, что  необходимо  срочно сменить  тему
разговора, но сделать это надо было  осторожно. К этому  времени собрание на
городской площади уже началось, а продлиться оно должно было всего несколько
минут.
     - Я нахожу, что  с  возрастом все мы  начинаем осознавать  неизбежность
смерти. И надо учиться  принимать ее с кротким и мудрым смирением, ибо порою
она избавляет нас от ненужных страданий.
     - Ваша правда,  -  ответила Берта.  -  Именно  об  этом я и  размышляла
сегодня  целый день.  И знаете, к какому выводу  пришла? Я  очень-очень,  ну
просто ужас как боюсь смерти. И не верю, что пробил мой час.
     Снова повисло  тягостное  молчание,  и  жена  мэра  вспомнила  давешний
разговор в ризнице об участке земли, примыкающем к церкви, - говорили-то они
об одном, а в виду имели другое.
     Ни она, ни ее спутница не знали, что творится на площади: никто не  мог
угадать,  какой план  предложит  жителям священник  и  какова будет  реакция
горожан.  Бессмысленно  было заводить  с  Бертой разговор  напрямую -  никто
просто так, за здорово живешь, не согласится умереть. Мысленно она поставила
себе  задачу: если и впрямь они хотят убить старуху,  надо придумать  способ
сделать это так, чтобы  обойтись без насилия и  не оставить следов борьбы  -
ведь будет следствие.
     Исчезновение. Берта должна просто исчезнуть; ее тело нельзя отнести  на
кладбище  или бросить в лесу; после  того, как  чужестранец удостоверится  в
том, что его желание  выполнено,  надо будет сжечь труп, а  пепел развеять в
горах.  И  в буквальном,  и в  переносном  смысле  именно  Берта  будет  тем
человеком,  который   удобрит  собой  здешнюю   землю  и  снова  сделает  ее
плодородной.
     - О чем вы так задумались? - прервала ее размышления старуха.
     - О  костре, -  отвечала  жена мэра. -  О  прекрасном  костре,  который
согреет нам и тело, и душу.
     - Как  хорошо,  что мы живем  не в средневековье: вы ведь  знаете,  что
кое-кто в нашем городе считает меня ведьмой?
     Лгать было нельзя, ведь старуха  заподозрила бы недоброе, и обе женщины
молча кивнули.
     - А  живи мы с  вами в ту пору, они бы  захотели сжечь меня на костре -
да-да, сжечь заживо, и только потому, что кто-то  решил бы, будто я в чем-то
виновата.
     "Что происходит?  - подумала хозяйка гостиницы. -  Неужели  нас  кто-то
выдал? Неужели  жена мэра,  которая  сейчас  стоит  рядом  со  мной,  успела
побывать  здесь  и все  рассказать старухе? Неужели  падре раскаялся в своем
замысле и пришел сюда исповедаться перед грешницей?"
     - Благодарю, что навестили меня, но  я прекрасно себя чувствую и готова
идти  на  любые  жертвы,  включая  эти дурацкие  диеты  для  снижения уровня
холестерина, ибо желаю жить долго.
     Берта  поднялась  и  открыла  дверь.  Посетительницы  стали  прощаться.
Собрание на площади еще не кончилось.
     - Я и вправду рада была вас повидать, а теперь вот  только докончу этот
ряд  и  лягу спать. Я,  по правде говоря, верю в проклятого волка,  а потому
хочу вас  попросить:  вы  обе - женщины молодые,  может, побудете где-нибудь
поблизости, пока не  кончится  ваше собрание, тогда уж я  буду уверена,  что
волк не подойдет к моим дверям.
     Хозяйка гостиницы и жена мэра согласились, пожелали  Берте доброй ночи,
и та вошла в дом.
     - Она все знает! - вполголоса сказала хозяйка. - Кто-то ее предупредил!
Разве ты не заметила насмешки в ее словах? Разве не поняла - она догадалась,
что мы пришли ее караулить?
     Жена мэра слегка смутилась.
     - Она не может знать. Не найдется такого безумца, который решился бы...
А что, если она...
     - Что?
     -  Если она и в самом  деле - ведьма. Помнишь, как дул  ветер  во время
нашего разговора?
     - А окна между тем были закрыты.
     Сердца у обеих сжались - дали себя знать столетия суеверий. Если  Берта
-  действительно ведьма, смерть ее,  вместо того чтобы спасти город, погубит
его окончательно.
     Так гласили легенды.
     Берта  погасила  свет  и в  щелочку ставни  поглядела  на  двух женщин,
стоявших на улице. Она не  знала, что делать - плакать, смеяться или покорно
принять свою судьбу.  Лишь  в одном  не  было у нее  ни  малейших сомнений -
именно она была предназначена в жертву.
     Муж  явился ей во второй  половине дня и, к ее удивлению, не один,  а в
сопровождении  бабушки  сеньориты Прим.  Первым  чувством,  которое испытала
Берта,  была ревность - отчего это  они вместе? Но  затем она увидела, какие
тревожные и обеспокоенные у них глаза, а уж когда гости рассказали ей, о чем
шла речь в ризнице, просто впала в отчаяние.
     Они просили ее немедля бежать.
     - Да вы  шутите, наверно,  - отвечала  им Берта. - "Бежать". Куда мне с
моими больными ногами пускаться в бега - я до церкви-то, что  в ста шагах от
дома, еле-еле могу доковылять. Нет уж, вы, пожалуйста, решите  это дело там,
наверху. Защитите меня! Даром, что ли, я всю жизнь молилась всем святым?!
     Гости  объяснили,  что положение  более  серьезное, чем  представляется
Берте: сошлись  в противоборстве Добро и Зло, и никто не  может вмешиваться.
Ангелы и демоны начали одну из тех битв, которые затевались время от времени
и на сколько-то лет или столетий губили или спасали целые края.
     -  Меня  это  не касается; защищаться  мне  нечем;  к битве  я не  имею
отношения и не просила ее начинать.
     Да и  никто не  просил. Все  началось с того, что  два года назад некий
ангел-хранитель  допустил  ошибку в  расчетах.  Произошло  похищение  -  две
женщины были уже обречены, но трехлетняя девочка должна  была спастись. Она,
как говорили, должна  была стать  утешением для своего  отца,  помочь ему не
утратить  надежду  и суметь пережить  страшное  несчастье,  которое  на него
свалилось.
     Человек  он  был  хороший и, хоть и  пришлось  ему  испытать  горчайшие
страдания (а за что - неизвестно, поскольку это входит в  компетенцию самого
Господа  Бога, планы которого истолковать никому не  удавалось),  должен был
оправиться от удара  и залечить душевные раны. Предполагалось, что  девочка,
навсегда отмеченная  этой стигмой, будет расти  и,  достигнув  двадцати лет,
собственным  страданием исцелит чужую боль. Предполагалось  также,  что  она
сделает  нечто  такое важное  и  значительное, что  это  отразится  на  всей
планете.
     Да,  таков  был  первоначальный  план.  И все шло  прекрасно -  полиция
ворвалась  в  квартиру,  где  держали  заложниц,  поднялась  стрельба, люди,
которым   предназначено   было  погибнуть,  стали   падать.  В  этот  момент
ангел-хранитель  девочки  -  Берта,  наверно,  знает,  что  трехлетние  дети
постоянно  видят  своих  ангелов и  разговаривают с ними, - подал  ей  знак,
показывая,  что  надо отступить к  стене. Но  девочка  не  поняла  и подошла
поближе, чтобы услышать, что он говорит.
     Она  передвинулась  всего  сантиметров  на  тридцать,   но  этого  было
достаточно для того,  чтобы роковой выстрел  сразил  ее. И с этого мгновения
события пошли  по другому руслу: то, чему предназначено было стать  историей
возрождения души, превратилось в беспощадную борьбу. Вышел на сцену  дьявол,
требуя  себе  душу отца  убитой  девочки  - душу,  переполненную ненавистью,
бессилием и  жаждой  мести.  Ангелы  не соглашались  отдать  ее  - он,  хотя
занимался, в общем-то, делом предосудительным, человек был хороший, и избран
был для того, чтобы помочь своей дочери многое переменить в мире.
     Однако  он с  той поры оставался  глух  к  доводам ангелов,  дьявол  же
постепенно завладевал его душой, пока не подчинил ее себе почти полностью.
     - Почти полностью, - повторила Берта. - Вы сказали "почти"?
     Гости подтвердили - "почти": оставался еще неразличимый  свет, ибо один
из ангелов прекратить борьбу не пожелал. Но его и  слышно-то не было  вплоть
до вчерашнего вечера,  когда ему  удалось ненадолго подать голос. А  орудием
своим избрал он как раз сеньориту Прим.
     Бабушка Шанталь объяснила, что именно это обстоятельство и заставило ее
прийти сюда - если есть на свете кто-нибудь,  способный переломить ситуацию,
то это  как раз  ее  внучка.  Но  борьба все  равно  предстоит  как  никогда
жестокая,  поскольку  ангел чужестранца  совсем  задавлен  присутствием  его
демона.
     Берта  попыталась успокоить  своих визитеров: в конце  концов, их обоих
ведь уже нет  на свете, так что  волноваться  и  тревожиться пристало ей.  А
сумеют они помочь Шанталь все изменить?
     Демон Шанталь тоже пока выигрывает битву, - отвечали они. Когда девушка
была  в лесу,  бабушка  отправила к  ней проклятого волка - ага, значит,  он
все-таки  существует,  и  кузнец  говорил  правду.  Надо  было  пробудить  в
чужестранце  добрые  чувства,  и  это  удалось.  Но дальше, насколько  можно
судить,  дело  не продвинулось: слишком уж сильные  характеры оказались  и у
Шанталь, и  у чужестранца.  Остается  лишь надеяться, что девушка увидит то,
что, по их мнению, она должна увидеть.  Верней сказать - они  знают, что она
это увидела, и хотят теперь, чтобы она осознала увиденное.
     - Что же она должна осознать? - спросила Берта.
     Этого они сказать не могут - общение с живыми имеет границы, кое-кто из
демонов прислушивается  к тому,  что они говорят,  и, заранее прознав про их
замысел, может все  испортить. Однако они ручаются,  что это очень просто, и
Шанталь - если проявит сообразительность, в чем ее бабушка не сомневается, -
сможет выправить положение.
     Берта, хоть и обожала секреты, допытываться  не  стала, удовлетворясь и
таким ответом:  выспрашивать подробности, которые могли бы  стоить ей жизни,
было не  в  ее  характере. И все же она  повернулась  к  мужу, ибо одну вещь
все-таки следовало прояснить:
     - Ты  велел мне сидеть на стуле перед  домом и год за  годом  караулить
город, ибо в него может войти Зло.  Ты сказал мне это  задолго до того,  как
ангел-хранитель дал маху и девочка погибла.
     Муж ответил, что Зло так или иначе пройдет через  Вискос, ибо  ходит по
земле и любит заставать людей врасплох.
     - Не уверена.
     Он тоже в этом не уверен, однако это так. Быть может, поединок  Добра и
Зла  происходит каждую секунду  в сердце каждого человека, ибо сердце и есть
поле битвы, где сражаются  ангелы и демоны. На протяжении многих тысячелетий
бьются они за каждую пядь, и так будет продолжаться до тех пор, пока один из
противников  не уничтожит другого.  Впрочем,  хоть он и  пребывает  теперь в
духовной  сфере, там остается  еще очень много неведомого  - гораздо больше,
чем на Земле.
     - Ну, теперь ты меня более или менее  убедил. Не тревожьтесь - если мне
придется умереть, значит, пришел мой час.
     Берта не сказала, что немного ревнует и хотела бы вновь оказаться рядом
с мужем; бабушка Шанталь всегда считалась в Вискосе одной из тех, кто своего
(да и чужого) не упустит.
     Гости  удалились, сославшись на то, что им необходимо заставить Шанталь
как  следует  осознать  виденное. Берта  возревновала  еще  пуще,  но вскоре
успокоилась, хоть  и подумала, что муж пытается немного отсрочить  ее  уход,
чтобы без помех наслаждаться обществом бабушки Шанталь.
     Кто знает, может быть, завтра и окончится эта  его независимость. Берта
поразмыслила  и пришла  к другому  выводу:  бедняга заслужил  несколько  лет
отдыха, что ей - жалко, что ли? Пусть считает, что волен, как птица, и может
делать  все, что ему хочется: она-то ведь все равно знает,  что он тоскует в
разлуке с нею.
     Заметив стоявших  у дома женщин,  старуха подумала,  что совсем неплохо
было бы еще малость пожить в этой  долине, разглядывая горы, присутствуя при
вечных  распрях  мужчин и женщин,  деревьев и ветра, ангелов  и демонов.  Ей
стало страшно, и она  попыталась сосредоточиться  на другом - надо бы завтра
взять  клубок  шерсти  другого цвета,  ибо  салфетка,  которую  она  вязала,
получалась больно уж монотонной.
     Собрание на  городской  площади  еще продолжалось, а Берта  уже  спала,
пребывая в полной уверенности,  что сеньорита Прим, хоть и не обладает даром
разговаривать с тенями усопших, поймет все, что те хотели ей сказать.
     ** * **
     - В церкви, на  священной  территории храма,  я говорил о необходимости
жертвы, -  сказал священник.  - Здесь,  на мирской  территории,  я прошу вас
приготовиться к появлению мученика.
     Маленькая площадь, скудно освещенная одним-единственным  фонарем  (хотя
мэр  во  время избирательной кампании обещал установить еще несколько штук),
была заполнена  народом.  Полусонные  крестьяне и  пастухи  -  они  привыкли
ложиться и вставать  с  зарей  -  хранили почтительное и боязливое молчание.
Падре  поставил  рядом  с крестом стул и взобрался на него, чтобы его видели
все.
     -  На  протяжении  нескольких столетий Церковь  обвиняли в том, что она
вела  неправедные  войны,  хотя  на  самом деле  мы  всего  лишь  стремились
защититься от разнообразных угроз и выжить.
     - Падре, -  крикнул кто-то. - Мы  пришли сюда не за тем, чтобы  слушать
про Церковь. Мы хотим знать, что будет с Вискосом.
     - Нет надобности объяснять,  что наш город  рискует вот-вот исчезнуть с
карты,  прихватив  с собой  вас, ваши земли и ваши стада. Я  и не  собираюсь
говорить о Церкви, но одно все же обязан сказать: прийти к спасению мы можем
лишь через раскаяние и жертвы. И я, пока меня не прервали, говорил о жертве,
которую принесет кто-то, о раскаянии, которое необходимо всем, и  о спасении
города.
     - Завтра все это окажется брехней, - раздался еще чей-то голос.
     -  Завтра чужестранец покажет нам золото, -  сказал мэр,  радуясь,  что
может сообщить сведения, которыми не располагает даже священник. - Сеньорита
Прим не желает нести ответственность в одиночку, и хозяйка гостиницы убедила
чужестранца  принести  золото сюда. Без  этой гарантии мы палец  о  палец не
ударим.
     Мэр взял слово и  принялся расписывать  волшебные  изменения, ожидающие
город, - благоустройство, преобразования, детский парк,  сокращение налогов,
распределение нежданно-негаданно привалившего богатства.
     - Всем поровну, - выкрикнул кто-то.
     Настало время  произнести главное, чего мэру  делать очень не хотелось,
однако все взоры обратились к нему, и люди на площади, казалось, очнулись от
спячки.
     - Всем поровну, - подтвердил священник, опередив мэра. Он понимал,  что
выбора  нет:  либо  все  несут  одинаковую  ответственность  за  содеянное и
получают  одинаковое вознаграждение, либо очень скоро  кто-нибудь  донесет о
преступлении, обуреваемый чувствами зависти  и мести.  Священник превосходно
знал смысл этих слов.
     - Кто же должен умереть?
     Мэр стал объяснять, почему по справедливости выбор должен был пасть  на
Берту -  женщина  преклонного  возраста, очень горюет по  мужу, друзей у нее
нет,  и вообще она едва  ли  не  выжила из ума, потому что с утра до сумерек
сидит  перед  домом;  никак и ничем не споспешествует  процветанию  Вискоса.
Вместо того  чтобы  купить земли или овец, положила свои  деньги в  банк под
проценты: польза от нее - только торговцам, которые, как и булочник,  раз  в
неделю появляясь в городе, продают свои товары.
     В  толпе не раздалось ни одного  протестующего  возгласа.  Мэр  остался
доволен этим, считая, что тем самым подтверждается его авторитет. Священник,
однако, знал, что в зависимости от  обстоятельств молчание  можно трактовать
как угодно, ибо не всегда оно есть знак  согласия; порой оно свидетельствует
лишь о  том,  что люди не способны  быстро  соображать  и  принимать решения
немедленно.  Так что  если  кто-нибудь в толпе  будет  не согласен, он очень
скоро  начнет  терзаться  угрызениями совести - зачем, дескать, я промолчал,
ведь был против? - и пос