й взгляд.
     - Я не слишком хорошо разбираюсь в винах, предпочитаю пиво или что покрепче, - отзывается тот.
     - Слушай, перестань строить из себя неотесанного болвана, - говорю я Фрэнку, когда он со злостью тычет кочергой в поленья. - Руперт тоже ничего не смыслит в винах. Он так сказал, только чтобы произвести впечатление на Крессиду.
     - На Кресс. - Самому Руперту и его кресс-салатовой подружке это кажется необыкновенно смешным, и они начинают ржать, как пара лошадей. Встали, значит, посредине комнаты, строят друг другу глазки и никуда не собираются уходить.
     - Что будете пить? - спрашиваю я, пытаясь скрыть раздражение. - Кипяток в чайнике, а на холодильнике стоит бутылка кальвадоса.
     - Я бы не отказался от "ун петит Кальва". - Руперт уверен, что это он по-французски сказал. - А ты, Кресс?
     - Ой, я и не думала, что ты знаешь французский, - расплывается в улыбке Крессида.
     - У него масса скрытых талантов, - ворчу я.
     - А я бы не отказалась от еще одного бокала белого вина. - Крессида глядит на меня с некоторой досадой.
     - Руперт, кухня вон там, - намекаю я. Он стоит, потирая руки, и пялится на точеные лодыжки Крессиды. - Я тебе не официантка.
     - Спокойно, спокойно, - бормочет Руперт и неверной походкой направляется на кухню. - Уже иду. А кростини не осталось?
     - А вы тоже хорошо провели время? - спрашивает вежливая Крессида.
     - Отлично, - говорит Фрэнк, присаживаясь на подлокотник кресла, в котором сижу я. Он рассеянно наклоняется и мимолетом втягивает запах моих волос, как будто это не я сижу, а Хани, к которой он все время тайком принюхивается. Я это давно заметила, но разве его можно винить за эту слабость - она и в самом деле восхитительно пахнет.
     - А что вы делали?
     - Сходили выпить в бар, оттуда пошли на скучную вечеринку, встретили там отца Хани, - рассказываю я. - А потом славно поболтали за ужином. Про секс.
     - Ты просто помешана на сексе, - встревает Руперт, возвращаясь с двумя бокалами. - И всегда была такой.
     - Правда? - спрашивает Фрэнк с неподдельным удивлением. - Невероятно.
     - Правда? - вторит ему Крессида. - А откуда, - улыбается она, играя ямками на пухленьких влюбленных щечках, - мистер, это известно вам?
     - Оттуда, где он с ней этим занимался, - Ну и хам же этот Фрэнк. Немного такта ему бы не помешало.
     - Славно сказано, - говорю я ему со вздохом.. - Просто отлично, Фрэнки.
     - Простите? - Крессида недоуменно смотрит на нас.
     - Я сказал, - невозмутимо отвечает Фрэнк, - что Руперт знает об этом, потому что он ее трахал. Он. Ее.
     - Не называй меня "ее", - возмущаюсь я. - Фрэнк, имей хоть каплю приличия.
     - Он трахал Стеллу, - поправляется Фрэнк. Крессида в затруднении, вид у нее не слишком радостный.
     - Это было давно, - утешаю я, - один или два раза.
     - Ну, по-моему, больше, чем два, - со смешком вставляет Руперт. - Ой. - К нему вдруг вернулась память. - Ой, да. Ой, черт! Проклятье! Черт побери. Э-эм, Кресс?
     - Да, - отзывается она ледяным тоном.
     - Кресс, видишь ли... Дорогая, понимаешь... Дело в том...
     - Дело в том, что мы были женаты, - перебиваю я его лепет. Иногда эта английская тряпка выводит меня из себя. - Это было сто или двести лет назад. После Кембриджа.
     - А ты об этом не знала? - спрашивает Фрэнк.
     - Нет, - тихо отвечает Крессида.
     - Вот черт. Прости, дорогуша, - извиняется Фрэнк.
     - Мы были очень молоды, и это было ошибкой, - убеждаю я ее. - Катастрофой. И длилось всего тридцать секунд.
     Фрэнк смеется, но тут же изображает раскаяние.
     - Я имела в виду наш брак, - недовольно зыркаю на него я.
     - А теперь вы просто... друзья? - гундосит Крессида.
     - Да, - отвечаем мы с Рупертом хором.
     - И ты забыл упомянуть об этом, когда рассказывал мне о себе за ужином? - вопрошает Крессида, пристально глядя на Руперта.
     - Похоже, так. - Руперт заливается румянцем.
     - И ты спишь в ее доме.
     - Дорогая, я живу в Шотландии. Где мне еще спать?
     - В гостинице, - твердо говорит Крессида.
     - Но у меня две свободные комнаты, - встреваю я. - В этом огромном доме полно места. К чему лишние траты. И потом, он приезжает сюда не чаще чем раз в год.
     Фрэнк опять коротко гогочет. По-моему, он не самого лучшего мнения о Руперте. Когда мы с ним познакомились в Париже, Фрэнк сказал, что все представители среднего класса - членоголовые.
     - Правда? - спрашивает Крессида. Мы ее явно не убедили.
     - Правда, - уверяю я. - Честное слово. И если тебя это интересует, официально заявляю, что мы с Рупертом не трахаемся.
     - Нет, - в ее голосе снова звучат холодные нотки, - не интересует.
     - Значит, - весело продолжаю я, тактично умолчав, что на самом деле ее это очень даже интересует, и нечего врать, - никаких проблем нет, так?
     - Конечно, нет, - подытоживает Руперт, обняв Крессиду за плечи и целуя в щеку.
     - Просто это как-то, хм, ненормально. Разве нет? - спрашивает Крессида, не реагируя на поцелуй. - Но думаю, вы считаете это просто современным отношением к жизни.
     - По-моему, это вполне нормально. Неужели лучше, когда двое людей, которые раньше питали взаимные чувства и даже были женаты, теперь не хотят иметь ничего общего и шарахаются друг от друга как психи?
     Как это меня бесит! Так по-английски, так по-ханжески. Нет, в самом деле. Вот Руперт. Он был когда-то важной частью моей жизни. И я по сей день очень нежно к нему отношусь, в некотором смысле. И что мне теперь делать? Перестать с ним общаться только потому, что однажды мы спали в одной постели? Он меня не бил, не оскорблял и вообще был очень милым. Мы просто поженились не совсем обдуманно, но вполне обдуманно разошлись. И вот теперь какая-то Крессида, да и не только она, позволяет себе смотреть на меня свысока только лишь из-за того, что мы с Рупертом друзья и он иногда останавливается в моем доме на ночь. Почему? Почему это считается странным, если это самые что ни на есть нормальные отношения? Мой дядя Анри так любил свою бывшую жену, что пару раз в год спал с ней по старой памяти, и что? Кого это вообще касается, какое этим лицемерным, ничтожным ханжам дело? Так или иначе, в этих кругах приводить в пример дядюшку Анри не стоит.
     - Нет, - медленно говорит Крессида, - наверное, это не лучше.
     - Ну тогда, ради всего святого, ведите себя как взрослая женщина! - говорю я, слегка переборщив в интонациях и вызвав тихое "полегче" со стороны Руперта.
     - А вас не волнует судьба вашей дочери? - робко спрашивает Крессида.
     - Хани? А что с ней? - Еще немного, и я окончательно выйду из себя. Я знаю, к чему она клонит. Сто раз это слышала.
     - При моей работе...
     - Крессида работает гувернанткой, - поясняет Руперт. - Но она делает карьеру. То есть она работает только в очень богатых семьях.
     - Просто я часто вижу, - продолжает она, - как развод сказывается на маленьких человечках.
     - Случается, - соглашаюсь я. - Что ж, к счастью, у нас с Рупертом не было маленьких человечков. (Честное слово, я была свято уверена, что "маленькие человечки" - это эвфемизм для "карликов". Наверное, у таких людей, как Крессида, все английские слова - эвфемизмы.)
     - Но с вашим вторым мужем...
     - Мы не были женаты. Крессида вздыхает:
     - Ну, с вашим партнером. В социальном и личностном плане, - цитирует она, как отличница-зубрилка, - ребенок развивается наилучшим образом в условиях полной семьи с двумя родителями.
     - Да что вы говорите, - вежливо удивляюсь я. - Замечательно.
     - А ваша дочка, - продолжает Крессида, - растет без отца, понимаете?
     - Зато с матерью, которая помешана на сексе, - с улыбкой добавляет Фрэнк.
     Его попытка свести все к шутке не удалась. Фрэнк - просто уникум. Даже бровью не повел, ни тени смущения на лице.
     - Многие дети растут без отца, - говорю я многозначительно, в упор глядя на Фрэнка. - Ничего с этим не поделаешь, Крессида. Вряд ли матери-одиночки стали таковыми оттого, что однажды утром им пришла в голову гениальная мысль забеременеть и потом разойтись с мужем. По-моему, никто не желает своему ребенку расти безотцовщиной.
     Крессида трогает меня за руку:
     - Я не имела в виду, что вы сделали это нарочно.
     - Надеюсь, что нет. Ну так что же вы тогда имели в виду? Будьте любезны объяснить вкратце, потому что уже поздно и мне очень хочется спать.
     - Да ничего особенного, я так просто...
     - Спасибо, что поделились с нами своими соображениями. Кстати, хочу вам всем заметить, что, по моему убеждению, развод еще не означает конец дружбы между супругами. И если родители живут раздельно, это вовсе не значит, что их ребенок непременно страдает энурезом и психическими отклонениями.
     - Простите, если я некорректно выразилась, - бормочет Крессида. - Но я действительно считаю, что семья имеет большое значение...
     - Мы все считаем, что семья имеет большое значение, - резко обрываю я. - Только у одних из нас близких родственников оказывается больше, чем у других. Вот и вся разница.
     - М-м, - мямлит Крессида, которая явно не изменила своего мнения, но в отличие от меня готова к примирению.
     - А что касается секса, то, откровенно говоря, я не понимаю, почему, родив ребенка, я должна была превратиться во фригидную монашку. Не просветите меня в этом отношении? Видите ли, я не занимаюсь сексом на глазах собственной дочери. Я не прихожу к ней в комнату со словами: "Эй, детка, гляди, какого мама мужика себе урвала. Хочешь посмотреть, доченька?"
     - Хм, вы правы.
     - Рада, что мы это выяснили. Я иду спать. К своему ужасу, понимаю, что вот-вот заплачу.
     - Нет, - говорит Фрэнк, кладя руки мне на шею и массируя плечи. - Останься.
     Но его забывчивость меня сейчас тоже раздражает. Вот поэтому я и не могу поговорить с ним в открытую. Мне он очень нравится, мы славно провели вечер, но вот упомянули безотцовщину, а он и глазом не моргнул, да еще шуточки отпускал. По-моему, у него проблемы с моралью. Да, с нравственными ценностями. Извините за громкие слова, но этот человек бросил свою собственную дочь. И у него хватает наглости шутить по поводу моей одержимости сексом!
     - Пожалуйста, не уходи, - просит Руперт. - Выпей чего-нибудь. Вот, возьми мой бокал, - и протягивает мне бокал с кальвадосом.
     - Пожалуйста, - вторит ему Крессида.
     - Хорошо. - Я поворачиваюсь к Крессиде:
     - И прошу прощения. Я слишком бурно реагирую на подобные разговоры.
     - Все нормально. С моей стороны было неосмотрительно поднимать эту тему. Я слишком много выпила.
     - Нет. Просто не люблю, когда люди начинают воспитывать меня, говорить, будто у меня странный подход к воспитанию дочери, что я богема.
     Фрэнк сует мне мятый носовой платок, и я сморкаюсь.
     - Ну, формально, ты действительно из богемы, - вежливо вставляет Руперт, за что получает по голове мастерски запущенной подушкой.
     - У Хани в жизни есть мужчина! - объявляю я, указывая на Фрэнка. - Так что ей не грозит вырасти лесбиянкой, до смерти боящейся мужчин. И у нее есть крестный отец - Руперт. И у нее есть я, а я люблю ее больше всех на свете. У нее прекрасная няня. Друзья. Отец обожает ее, посылает ей подарки, факсы, звонит по телефону. Он видится с ней при каждой возможности. К сожалению, сейчас он живет на другом конце земли. Но я совершенно спокойна за ее будущее. А теперь давайте сменим тему.
     Некоторое время мы сидим в тишине.
     - Как насчет фильма? - шепчет Фрэнк.
     - А который час?
     - Почти два.
     - Давай посмотрим в другой раз. Я бы хотела завтра поспать подольше, но Хани все равно встанет рано. А завтра выходной, и я не пригласила Мэри.
     - Ладно, ты, наверное, права.
     - Я иду наверх принимать ванну, - говорю я и встаю. На ногах я держусь не слишком уверенно - не надо было залпом пить бренди Руперта.
     - А я иду спать, - сообщает Фрэнк.
     - А ты как? - спрашиваю я Руперта. - Не устал? Уже два часа ночи.
     - Да нет, не очень, - отвечает Руперт, косясь на Крессиду, которая изучает пол.
     - Крессида, ты тоже можешь остаться, - улыбаюсь я ей, направляясь к двери. - Спокойной ночи.
     Пусть сами разбираются. Хотя она не похожа на девушку, которая даст на первом же свидании. Да что там, я же ничего в этом не понимаю, - может, она очень даже похотливая самка.
     Быстренько принимаю ванну и засыпаю, как только моя голова касается подушки. Последняя пьяная мысль перед погружением в глубокий сон: "Интересно, а как будет выглядеть Фрэнк, если его перекрасить в шатена?"

12

     - Я принесу тебе сок, - шепчет Фрэнк, словно возникнув из моего сна.
     Глаза слепит свет. У меня жуткая пульсирующая мигрень, голову словно схватила чья-то огромная рука и сжимает, сжимает, сжимает...
     - О-о-о, - стону я, отчаянно пытаясь вспомнить, что было вчера вечером. А вспоминаю я всегда туго - сплю очень крепко, будто в кому впадаю, с похмелья же соображаю еще хуже. - А ты что делаешь в моей постели?
     - Стелла, я не в твоей постели, а в твоей спальне, - улыбается Фрэнк.
     - А. - Я приподнимаюсь на подушке.
     - Мне видно твою грудь, - радостно сообщает Фрэнк. - Ты замерзла?
     - Эй... не смотреть! - Я натягиваю одеяло и подтыкаю его со всех сторон. - Который час? Где Хани? И почему ты здесь и строишь мне глазки? Перестань смотреть, я сказала. Ты пожираешь меня глазами, как... как похотливый самец.
     Фрэнк смеется, прикрывает глаза ладонью и протягивает мне стакан.
     - Твой папа оставил записку. Хани проснулась вчера в девять вечера и, видимо, потом долго не могла уснуть, потому что спит до сих пор. Он пошел по магазинам, в записке спрашивает, не хотим ли мы встретиться с ним в шесть в баре "Рида". Руперта и Крессиды нигде не видно, и дверь в его комнату закрыта. Сейчас полдесятого. Прости, что расстроили тебя вечером. Но ты им тоже спуску не дала, - улыбается он. - И если ты себя чувствуешь примерно так же, как я, то, думаю, стаканчик сока тебе не помешает. А еще на кухне есть свежий чай. В памяти всплывают события вчерашнего вечера. Кажется, я нахамила Крессиде... или она нахамила мне? Перематываем дальше: Фрэнк, коктейли с личи, карри...
     - Ах да, на автоответчике сообщение от Доминика, - говорит Фрэнк. - Спрашивает разрешения прийти на ланч. Он в Сардесон.
     - Боже, - хриплю я, - как мне плохо. Будь добр, позвони ему и скажи, пусть приходит. Я спущусь через пару минут. Дома еда какая-нибудь есть? Душевное тебе спасибо за сок. Думаешь, с Хани все в порядке?
     - Наверное. Просто она впервые так поздно заснула. Сходить проверить?
     - Нет-нет. Пусть спит. А теперь выйди, пожалуйста, я хочу встать.
     Он поворачивается и направляется к двери.
     - Ах да, Фрэнки?
     - М-м?
     - Мне вчера тоже было очень весело. А теперь иди, мне надо одеться.
     Фрэнк подмигивает и вежливо закрывает за собой дверь.
     За ланчем собралась вся наша большая семья, которой я вчера вечером пугала Крессиду.
     Папы, правда, нет - он у своего портного. Но зато здесь Руперт, с ним скромная, молчаливая Крессида, Доминик со своей супругой Кейко (она ужасно высокая, особенно для японки), я, Фрэнк и Хани, которая, проснувшись только в десять, приветствовала своего отца без обычного восторга и весь день не слезала с коленей Фрэнка. (Я вижу, что Доминик это заметил и ему не понравилось.) Хани в восторге от куклы, которую ей подарила Кейко, и она очень приветлива с Домиником, просто с Фрэнком она еще приветливее.
     Несмотря на грандиозное похмелье, мы с Фрэнком сходили в магазин, нафаршировали и запекли двух куриц и целый грузовик тыквы. Фрэнк героически взял на себя чистку тыквы, нарезку пастернака, а я приготовила стручки фасоли. Мы накрыли стол в кухне и рухнули без сил в полдвенадцатого, размышляя, не опохмелиться ли. Фрэнк все-таки выпил стаканчик "Кровавой Мэри". А я решила подождать до обеда.
     Руперт с Крессидой объявились к полудню. Она - свежа, но немного взъерошена, он - излучает довольство и, возможно, сексуальную удовлетворенность.
     - Как вкусно пахнет, - говорит Крессида. - Курица?
     - Да. Хорошо выспалась? Или устала? - нагло спрашиваю я. - Все-таки легли поздно.
     - О, - беспомощно бормочет Крессида. - О... - Краснеет и смотрит в пол.
     - Прекрасное утро, - громогласно заявляет Руперт, потирая руки. - Омлетика нет?
     - Нет, обед скоро. Выпей кофе - в кухне есть. На ланч придет Доминик.
     - Ой.
     - Не такой уж он страшный, Руперт. Если останетесь с ним наедине, то можете обменяться впечатлениями обо мне.
     - О господи.. - округляет глаза Крессида. После обеда, когда я загружаю посудомоечную машину, Кейко хватает меня за руку:
     - Ты показывай альпом! - И так раза три или четыре подряд, все время широко улыбаясь.
     - Какой альбом? - не могу понять я.
     На что Доминик, который сидит на полу и пытается развлекать уже слабо сопротивляющуюся Хани, комментирует:
     - Думаю, она хочет посмотреть свадебный альбом.
     - Я не знаю, где он, - ною я. - Где его сейчас искать?
     - Он на третьей полке в кабинете на втором этаже, - сообщает Доминик. - Если только ты его никуда не перекладывала.
     - Альпом, - повторяет Кейко и улыбается так широко, что я пугаюсь, как бы она не треснула пополам.
     - Портвейна никто не хочет? - спрашивает Руперт. И я тут же вспоминаю, что выходные, оставаясь в городе, Руперт предпочитает проводить в хмельном тумане.
     - Да, пожалуй, - отвечают все, кроме меня.
     Я в это время отправляюсь наверх на поиски свадебного альбома. На это уходит минут десять, поскольку альбом я куда-то упрятала. В конце концов он находится, весь покрытый пылью, на гардеробе в спальне.
     Я спускаюсь вниз с толстым альбомом в кожаном переплете.
     - Ой, классно! - восклицает Крессида. - Обожаю свадьбы.
     - Это была не свадьба, - напоминаю я ей в сотый раз. - Мы просто устроили вечеринку.
     - Но ведь у тебя было свадебное платье?
     - Можно и так сказать. С Рупертом у нас было все по-настоящему, с кремовым платьем и фатой.
     - А-а.
     Но Крессида - душа добрая, поэтому заставляет себя улыбнуться.
     - Ты женатая Руперта? - спрашивает Кейко. Пожалуй, я больше не буду пытаться передавать ее акцент.
     - Да. Давно.
     - Хо! - Кейко в восторге. - Хо! Много, много мужи! - И радостно хлопает в ладоши, как ребенок.
     - Хм, только двое. Точнее, только один. Мы с Домиником...
     - Я знаю, - расплывается Кейко в широкой улыбке. - Только заниматься трахаться.
     - Любовью, - выкрикивает Доминик снизу, закрывая ладонями уши Хани. - Надо говорить "заниматься любовью", Кейко.
     - Ты мне говори "теперь трахаться, Кейко". Ты мне говори "в постель", - упрекает она Доминика. - "Трахаться, Кейко", - повторяет она, чтобы все поняли. - Мистер Член. - После этой фразы мы все давимся со смеху. Даже Крессида хихикнула. Кейко кивает, все еще улыбаясь, и пару раз дергает бедрами для полной наглядности.
     - Да поняли мы уже, - раздраженно говорит Доминик, шея у него вся красная. Вполне естественно в такой ситуации. Мистер Член!
     - В общем, - обращаюсь я к японке, на лице которой сияет негаснущая улыбка, как у зайчика из рекламы батареек, - вот оно, платье. - Я открываю альбом.
     Крессида и Кейко опускаются рядом со мной на колени, склонившись над альбомом.
     - Аах, - вопит Кейко прямо мне в ухо. - Аах, какой красиво!
     - Розовое, - вздыхает Крессида.
     - Какой красиво! - опять визжит Кейко.
     - Ярко-розовое. Что я могу сказать, Кресс? Это был мой второй брак.
     - Ужасно красиво. Правда, несколько рискованно. Боже, смотри, какая у тебя грудь.
     - Тити. - Кейко гордо выпячивает грудь. Соски натягивают тонкую бледно-розовую ткань блузки. - Много сися.
     Боже ты мой, Доминик явно расширил свой репертуар.
     Не обращая внимания на упругую грудь, упертую прямо мне в лицо, я стараюсь отогнать навязчиво всплывающую в воображении картинку: Доминик и Кейко занимаются сексом. Надо вернуться к фотографиям.
     - В первый раз у меня было кремово