езно? Ты же художник, у тебя другой взгляд на женщин. Скажем, если бы ты был банкиром, я бы тебе понравилась?
     - Банкир в прямом смысле слова?
     - Само собой. Ты же знаешь Изабеллу. У нее всегда на приеме найдется пара финансистов из Сити; по крайней мере, раньше так было.
     - Если бы я был банкиром, я бы непременно захотел тебя потискать, прежде чем вернуться к своей женушке в Уимблдон.
     - Фрэнсис, неужели ты не можешь ответить серьезно? Кроме того, в Уимблдоне нет банков.
     - Ой, Уомбл <Герой мультфильмов.>, - говорит Хани с довольным видом.
     - Умница! - Я сгребаю Хани в охапку и целую ее: мой вундеркинд. Мы с Хани любим смотреть старые мультфильмы по кабельному телевидению. Я сама в детстве их не смотрела, только французские, так что для нас обеих они в новинку.
     - Стелла?
     - Что, Фрэнк?
     - Не делай этого с банкиром. Вот, выпей джину - успокаивает нервы.
     - Чин-чин. Я вообще-то и не планировала. Но раз уж об этом зашла речь, думаю, что секс с банкиром - вполне привлекательная идея. Они ведь много работают, да? Значит, они все усталые, богатые и с ними можно жить спокойной, размеренной жизнью в загородном доме. Со служанками. Боже мой, я просто умираю, как мне хочется такой жизни. А ты?
     Фрэнк закатывает глаза. Мы сидим в дружелюбной тишине, наблюдая, как Хани возится с кубиками. Я обожаю свой дом. Только сейчас это поняла. В гостиной еще чувствуется аромат лилий; лампы отбрасывают желтые круги света; мягкие диваны выглядят такими уютными и удобными; через большие стеклянные двери из сада (в котором теперь безупречно пострижен газон) доносится запах влажной листвы. Через месяц уже можно будет разжигать камин.
     Приехало такси.
     - Волосы забрать или распустить? - спрашиваю я, вдруг занервничав.
     - Распустить, - отвечает Фрэнк, вынимая из моей прически шпильки и расправляя волосы по плечам.
     - Полегче, Казанова, - улыбаюсь я.
     Он улыбается в ответ и подставляет локоть:
     - Я тебя провожу.
     - Не жди меня вечером, - кидаю я и залезаю в такси.

5

     Дом Изабеллы Говард в Ислингтоне - один из тех образчиков архитекторских усилий, когда холодный и бездушный владелец нанимает за тысячи фунтов дизайнера, чтобы тот придал его интерьеру некоторый уют и душевность. Обычно это подразумевает богатый арабский этностиль с низенькими столиками, обилием подушек, слишком дорогими коврами из дорогих лавчонок на Ноттинг-Хилл и прочими экзотическими безделушками, дабы создать впечатление, что владелец дома: а) не провинциал, лишенный всякой фантазии, а космополит, который много путешествовал; б) знает толк в красоте.
     Светильники - марокканские фонарики, накидки на диванах - антикварные сари, на каминной полке стоит каменная статуэтка Будды. Узнаю этот интерьер - таких домов я видела уже немало от Клапама до Хемпстеда и даже могу сказать, что автор декора - стареющий гомосексуалист со странным акцентом, который величает себя Рики Молинари, хотя клиентам он известен под именем Мистер Рики.
     У этого Мистера Рики есть два стиля: "этническая роскошь", как в доме Изабеллы Говард (вообще-то Рики сам изобрел этот стиль лет сорок назад, решив обратить на пользу впечатления своего отпуска на африканском побережье), и "максимальный минимализм", который, в принципе, не что иное, как обычный минимализм: огромные помещения, бетонные или пластиковые полы, неудобная мебель строгих форм черного, серого или шоколадного цвета, только к этому Рики добавляет немного вишневого дерева, книги (для украшения), современные произведения искусства (обычно от Доминика) и либо орхидеи (уже не модно), либо кактусы, либо дионеи, высаженные в странные емкости вместо горшков, например в канистры из-под бензина. Книги Рики покупает оптом, выбирая их по размеру и цвету корешков, что иногда приводит к восхитительным результатам: "История глаза" или "120 дней Содома" с немного запыленным корешком приятного бледно-зеленого оттенка на полке в туалете пожилой аристократки.
     Само собой разумеется, я не делюсь этими соображениями с Изабеллой, но вежливо восхищаюсь красотой ее интерьера.
     - Тебе действительно нравится? - спрашивает Изабелла, прикасаясь к моему локтю. - Ты не представляешь, сколько времени ушло на то, чтобы все это собрать.
     (Вообще-то Мистер Рики обычно велит своим клиентам уехать куда-нибудь на юг Франции, на пару недель, и за это время с командой своих помощников оформляет дом.)
     Изабелле около сорока пяти. Двадцать из них она была замужем за Марком, издателем, который ушел от нее лет шесть назад к одной из своих писательниц - нервной молодой женщине с очень красивой грудью. Марк был чрезвычайно богат, имел огромную зарплату и немалое наследство, и он облегчил свою совесть, назначив бывшей жене хорошее содержание - немалую долю своей ежегодной ренты. Изабелла стала активно устраивать приемы и вечеринки, потихоньку проникая в самые интересные круги лондонского общества, и вскоре наладила отношения со всеми его основными фигурами. Особенно хорошо у нее получается находить контакт с "молодыми людьми". Их она раз в неделю собирает у себя дома на ужин и три раза в год устраивает для них большие приемы.
     Я давно выпала из ее списка постоянных приглашенных, но, судя по сегодняшнему вечеру, я опять в числе избранных. И это приятно, потому что у Изабеллы талант по устройству вечеринок и развлечений, а на ее званых ужинах почти никогда не бывает скучно.
     Все гости уже собрались. Комната освещена мягким розовым светом фонариков и алых свечей, выставленных за окнами. Негромко играет какая-то джазовая музыка. Низкий и длинный кофейный столик с резьбой усыпан лепестками роз, и на всех свободных столах и полках расставлены серебряные блюда с деликатесами. (Фрэнк бы непременно отметил, что это очень в моем духе - сначала изучить еду, а потом уж гостей.) Общее впечатление вполне развратное - мы что, как бы в гареме? Но тем не менее некоторый шарм в этом есть.
     - Стелла, душечка, что будешь пить? Как обычно или попробуешь один из моих коктейлей?
     - М-м, пожалуй, коктейль.
     Изабелла протягивает мне высокий бокал - шампанское с сахаром и свежей мятой.
     - Ну, ты со всеми тут знакома?
     Я вглядываюсь в розовый полумрак. Нет, надо признать, я вообще тут никого не знаю.
     - Здравствуйте, - говорю я, смело приближаясь к парочке у камина. - Я - Стелла.
     - Стелла раньше была с Домиником Мидхерстом, - любезно сообщает Изабелла. - Не так ли, дорогая? Как нынче дела у Доминика? Ты не в курсе?
     - Думаю, что хорошо. Он много времени проводит в Токио.
     Неужели до сих пор обязательно представлять меня как приложение к мужчине, с которым у меня краткое время были серьезные отношения? В наше время это уже нонсенс.
     - Здравствуйте, - говорит мужская половина пары. - Джордж Бигсби. К сожалению, не могу сказать, что я в восторге от работ, которые представляет ваш муж, - дружелюбно смеется он, щуря глаза. - Все эти инсталляции... Я сам. предпочитаю Рубенса.
     У него довольно толстое и красное лицо, да еще огромный нос. Но, как ни странно, на вид он добрый.
     - Понимаю вас, - улыбаюсь я в ответ. - И совершенно с вами согласна.
     - А это моя жена Эмма. - Джордж указывает на бледную миниатюрную даму.
     Она похожа на фею в этих светлых кусочках ткани, которые прилеплены к ее худенькой мальчишеской фигурке. Явно не Рубенс, скорее Джакометти. Интересно, не страдает ли она булимией - в наше время это весьма распространено.
     - Здравствуйте, - улыбаюсь я.
     - Добрый вечер. - Эмма изучает меня с ног до головы не самым приветливым взглядом.
     - А это, - говорит Изабелла (менее радушная хозяйка оставила бы меня стоять в недружелюбном и молчаливом обществе Эммы), - это Уильям Купер, с которым я хотела тебя познакомить. - Из-за его спины она кидает на меня многозначительный взгляд. Ага, вот и он - Холостяк! - Уильям - пластический хирург, так что дружить с ним полезно, будешь бесплатно подтягивать животик!
     - Да что ты! - Изумляюсь я и делаю резкий вдох. Отлично: я только услышала, кем он работает, а уже чувствую себя последней уродиной. Что же будет дальше?
     - Не то чтобы подтяжка живота вам необходима... - мягко отзывается Уильям Купер, пристально оглядев мой животик. - По крайней мере, пока в этом нужды нет. Очень рад с вами познакомиться. - Он поднимает взгляд и останавливает его на уровне моей груди, потом поднимает еще выше и дарит мне сексуальную улыбочку.
     "А я-то как рада! - думаю я про себя. - Привет, привет, сладенький".
     У Уильяма Купера бархатный голос и подозрительно красивая внешность (он что, и себя оперирует? Надо будет расспросить). Красивый и слишком холеный: кожа подтянутая, гладкая, совершенно не видно пор - что не часто встречается у мужчин его возраста, то есть под пятьдесят (если я ему не слишком польстила). Ослепительно белые зубы блестят в полумраке зала, как, впрочем, и ногти (хм, неужели маникюр?). У него черные волосы и - вглядываюсь, - да, голубые глаза. Прекрасное сочетание. Не могу понять, нравится ли мне его наружность. С эстетической точки зрения - красив, даже очень. Но есть в его красоте какая-то неживая, пластмассовая гладкость. Однако факт налицо - он несомненно сексапилен.
     - А меня зовут Три, - вмешивается какая-то женщина.
     А, этот типаж мне знаком. У Три длинные, всклокоченные волосы, очень дорогая стрижка, пряди осветлены так профессионально, словно это ее натуральный цвет; лицо не слишком приятное, не слишком умное и не слишком молодое, без грамма косметики; украшение - блестящие маленькие клипсы. Она худа до сходства с мартышкой. Одета по последнему писку богемной моды, что для нас с вами означает "непонятные дерюжки", а для нее - "шикарный наряд за 800 фунтов". Пальцы на ногах у нее в кольцах, и, подозреваю, где-то на теле найдется и пара татуировок. Живет Три наверняка в районе Портобелло в пятиэтажном особняке; я почти уверена, что у нее есть трастовый фонд и очень богатый муж. Подобные дамочки, как правило, занимаются каким-нибудь "творчеством" и - проверим за ужином - страдают массой незаурядных пищевых аллергий.
     - Мне нравятся ваши туфли, - чирикает Три. - Клевые.
     - Спасибо, я их уже сто лет ношу.
     - Пальма, - говорит она. - Прекрасный и совершенно натуральный материал. - Три потягивается. - Как же я устала. Сходила поплавать перед приемом и теперь вот хочу спать.
     - В Порчестерском центре? - закидываю я удочку, желая проверить свою догадку.
     - Нет, дома, - пожимает плечами Три. В яблочко! У нее дома бассейн.
     - Чем вы занимаетесь, Три? - спрашиваю я.
     - О, я учусь музыкальной терапии, - оживляется она.
     - А что это такое?
     - Специалисты такого профиля работают с людьми, у которых, ну, вы понимаете, серьезные проблемы, и лечат их прекрасной музыкой. У меня есть барабан.
     - Да что вы, - говорю я, стараясь не выдать сарказма. - А какой барабан?
     - Знаете, такой барабан мира и мудрости, - объясняет Три. - С бусинками. Мне его подарил Абба Бабу. - Видя мое недоумение, добавляет:
     - Это мой гуру. Три месяца в году я провожу в ашраме. Ах, Индия - такое духовное место, вам не кажется?
     - Не знаю. Я там была всего раз. Магазины классные.
     - И еще с перьями.
     - Кто, гуру?
     - Нет, барабан.
     - А, - говорю я, не находя других слов.
     Людской гам внезапно стихает, все замолкают, чтобы оглянуться на припозднившуюся гостью. Это женщина с такими мужественными чертами, что никто бы не удивился, узнав, что у нее есть пенис. Очень высокая, с широкими, но не полными бедрами. Выглядит необычно: на ней мужского покроя черные брюки, такой же черный мужской пуловер, надетый поверх снежно-белой рубашки. На ногах грубые ботинки; на тонких элегантных пальцах - шесть или семь простых серебряных колец; седые стриженые волосы зачесаны назад, открывая обзору аккуратные уши и высокие скулы, которым позавидовала бы женщина и вдвое моложе - даме уже явно за шестьдесят. У нее блеклые голубые глаза и умное, беспощадное лицо (пленных не берем).
     - А, Барбара, дорогая, - вскакивает Изабелла. - Я так рада, что ты смогла к нам присоединиться.
     - Добрый вечер, Изабелла, - говорит Барбара хриплым прокуренным голосом (три пачки в день, не меньше). - Я тоже рада, что смогла выбраться к тебе. Мне полезно иногда выходить из дома, - добавляет она, повернувшись ко мне с улыбкой. От нее пахнет Guerlan Vetivier - самым приятным мужским ароматом в мире. - Мне иногда кажется, что мои конечности вот-вот атрофируются.
     - Чепуха, Барбара, - тебя и дома-то не бывает, - говорит Изабелла, любовно похлопывая ее по руке. - Ты же всегда в гуще событий. Выпей чего-нибудь, - предлагает она, ринувшись на поиски графина с коктейлем.
     - Я - Стелла, - представляюсь я Барбаре.
     - Без фамилии? Что ж, тогда я - Барбара. - Она кидает на меня дерзкий и весьма откровенный взгляд, прямо в глаза - выстрел, потом еще один. - Садитесь рядом со мной. Я не люблю стоять, когда у меня нет трости.
     Мы идем к дивану и садимся рядышком. - Кто эти люди? - спрашивает Барбара.
     - Откровенно говоря, я и сама тут никого не знаю. Вот этот - пластический хирург, - указываю я на Купера.
     - А, да, как раз его я знаю - Уильям Купер. Он в прошлом году убирал моей сестре второй подбородок. Она прямо-таки влюбилась в него. Знаете, по-моему, у него была интрижка с Изабеллой.
     - Правда? Прелесть какая. Когда? Неужто она тоже была его пациенткой?
     Очень мило со стороны Изабеллы передать его мне. Интересно, сейчас все женщины так поступают? Видимо, да: я уже много раз слышала, что на всех женщин мужчин не хватает.
     - Пациенткой? Надеюсь, что нет. Ужасная вещь эта пластическая хирургия. Многие женщины моего поколения навсегда испортили себе лицо. Знаете, годы спустя после операции у них вдруг начинают образовываться опухоли.
     - Ой, - я придаю своему лицу испуганное выражение. - Так вот, рядом с ним женщина по имени Три, она изучает музыкальную терапию. - Барбара понимающе улыбается мне, и я не могу сдержать ответную ухмылку. - А вот пара у камина, - продолжаю я, - не знаю, кто они, но он с виду весельчак.
     - А она не очень?
     - Да, не слишком.
     - А вот и наша Изабеллочка. Знаете, она ведь моя крестница.
     - Нет, я не знала. Прелестно. А свои дети у вас есть?
     - Нет, милочка, - улыбается Барбара. - А у тебя?
     - Девочка полутора лет. Зовут Хани. - Какое замечательное имя.
     - Правда ведь? Она очень милая.
     - И чем вы с Хани занимаетесь целыми днями?
     - Да так, ничем особенным. Иногда я перевожу с французского, но большую часть времени мы сидим дома на Примроуз-Хилл. Мы с ее отцом в разводе.
     К счастью, Барбара не ударяется в банальные "как жаль", "что вы говорите" и "как это произошло", на которые мне всегда нечего ответить.
     - А я живу в Хемпстеде, - вместо этого говорит она. - Мы могли бы иногда встречаться, чтобы поболтать. Вы гуляете?
     - Да, если только на улице не льет как из ведра. Я стараюсь водить Хани на детскую площадку раз в день и на прогулку в парк.
     - Если хотите, мы могли бы вместе гулять. Правда, я не слишком быстро хожу.
     - С удовольствием, - искренне соглашаюсь я.
     Я почти уверена, что Барбара - лесбиянка, что в общем-то не имеет значения. За исключением того, что я, видимо, излучаю какие-то гомосексуальные флюиды, потому что лесбиянки западают на меня косяками. И это иногда наталкивает меня на мысль, что, возможно, я "играю не в той команде": все мои знакомые лесбиянки смотрят на меня как на свою, словно знают обо мне то, чего не знаю я. С другой стороны, Барбара - очень старая лесбиянка, и если бы я собиралась поближе познакомиться с теорией о сексуальных флюидах, то сделала бы это с женщиной своего возраста. Если уж говорить совсем откровенно, я не представляю себе секса без полноценного пениса из крови и плоти. А так получается что-то слюнявое и хлюпающее, смахивает на поглощение устриц. Нет, сколько ни пытаюсь себе представить, идея пылкого лесбийского акта меня не прельщает. Хотя в этом наверняка что-то есть, раз такое огромное количество людей этим занимается. Очень странно. Может, хлюпать не обязательно? И грудь других женщин действительно привлекает мое внимание. Помню, в школьной душевой я замечала, что у некоторых девчонок соски и пупок представляют что-то вроде рожицы: два страшненьких глазика (соски), нос (пупок) и пушистый треугольник вместо рта. Но как бы там ни было, у меня никогда не возникало желания поближе познакомиться с этими "рожицами" или пощупать их.
     К нам подходит Три - поболтать с Барбарой, и я задумываюсь. Уильям Купер. Что с ним? Почему он до сих пор не женат? Наверное, вечный жених, более старая, печальная и лишенная юмора версия Фрэнка. Или, подобно Фрэнку, он великий мастер своего дела, герой-любовник, который стремится осчастливить своим членом всех женщин планеты? Видимо, я совсем дошла до ручки, поскольку гладкокожие пластические хирурги совершенно не в моем вкусе. Сейчас я на себя не похожа. И потом, он действительно невероятно красив, пусть и смахивает на манекен. В конце концов, у него есть пенис. Представляю. Наверное, в сравнении с лицом, он ужасно бледный, если только доктор Купер не натирает автозагаром свои причиндалы.
     Почему я вообще об этом думаю? Что это со мной? Сексуальная неудовлетворенность действует на меня разлагающе.
     Уильям Купер, как выяснилось, не натирает свой член автозагаром. Я знаю - я видела.
     За ужином меня усадили рядом с ним. Купер явно был не против. Легкое, добродушное, слегка кокетливое подшучивание (как если бы он был полоумным дядюшкой моего мужа), по мере того как подливалось вино и развивался вечер, переросло в нечто большее. Я не возражала - всякому приятно, когда с ним флиртуют, а со мной уже сто лет никто не заигрывал. Правда, двусмысленные намеки мистера Купера и комплименты моей груди легким флиртом назвать трудно. Каждый раз, обращаясь ко мне, он ослеплял меня своей до неприличия белозубой улыбкой. В итоге я обнаружила, что чем активнее он флиртовал со мной, тем охотнее я отвечала на его внимание (количество выпитого и приятное мужское лицо свое дело сделали). В проявлениях чувств мистер Купер был чрезвычайно старомоден, но в полумраке столовой он казался очень даже сексапильным.
     А потом принесли десерт: маракуйя, крем-брюле и инжир. Я повернулась, чтобы пообщаться с Джорджем Бигсби (кстати, я была права насчет Три: у нее аллергия на миллион продуктов - на пшеницу, молоко, рыбу, алкоголь, - бедняжка), как вдруг почувствовала, что о мою лодыжку трется чья-то ступня, облаченная в кашемировый носок. Я уставилась на Джорджа, а он в ответ непонимающе уставился на меня. Тогда я повернулась направо. Уильям Купер подмигнул и продолжил гладить меня ногой. Его движения были очень интенсивными, больше похожими на массаж, а не на ласку, но все равно приятными. Осмотрев сидящих за столом, я увидела, что все заняты разговорами. Я подняла глаза, чтобы сказать мистеру Куперу все, что я о нем думаю, и онемела (а со мной такое случается крайне редко). Купер делал куннилингус инжиру.
     Он держал несчастный фрукт, разрезанный пополам, загорелыми квадратными руками, и мякоть инжира отливала розовым в свете свечей. Повернувшись так, чтобы удобнее было смотреть мне в глаза, он продолжил... э-э... вылизывать мякоть инжира - заостренным и очень упругим языком. Сначала медленными, томными движениями, вверх-вниз, затем - о ужас! - его язык стал двигаться быстрее, все настойчивее и резче, метясь в середину инжира, словно пытаясь нащупать там клитор. В этот момент доктор прикрыл глаза и (честное слово, не вру) издал глухое гортанное "А-а-а"; язык мелькал все быстрее и быстрее - до тех пор, пока инжирина, похоже, не достигла оргазма. Все представление заняло около полутора минут, но наши сотрапезники, что странно, ничего не заметили.
     Я была поражена. Шокирована! Уверяю вас, вы были бы шокированы не меньше моего, окажись на моем месте. Боже правый! Но еще больше я поразилась, когда доктор Купер облизнул губы