Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
соломки!
- Силен большевистский бог, - сказал не без хвастовства Славушка. -
Хоть мы и не верим в бога.
Много-много лет спустя, вспоминая об этой необыкновенной осени,
Славушка не мог твердо сказать, случилось ли все это наяву или то был только
сон, страница из какого-то исторического романа...
Мечта и действительность.
Действительно ли все произошло так, как сохранилось в памяти, или то
была только мечта, с течением времени ставшая в сознании явью?
История шла своим ходом, игра успенских подростков на ход истории никак
не влияла, главный смысл того, что происходило, заключался в том, что сами
подростки ощущали свою сопричастность с историей.
Отступавшие деникинцы или, точнее, какая-то их воинская часть свернула
в сторону железной дороги не потому, что испугалась костров, загоревшихся
осенней ночью в далеком поле. Но на формирование поколения, к которому
принадлежали Славушка и его сверстники, сознание того, что от каждого их
поступка зависит ход истории, влияло, конечно, чрезвычайно. Все они
чувствовали себя Архимедами, обретшими точку опоры для того, чтобы
перевернуть мир! И в общем-то были правы. "Дайте нам организацию
революционеров - и мы перевернем Россию", - сказал Ленин. А Ознобишин с
товарищами и принадлежали как раз к этой организации, которая начинала
переворачивать Россию...
Всей своей детской душой Славушка страстно желал свернуть вражескую
армию туда, где она найдет гибель...
И она свернула!
Передовые части противника, если только можно назвать передовыми тех,
кто отступает, вместо того, чтобы двигаться прямо на юг, к Малоархангельску,
дойдя до Успенского, внезапно свернули в сторону железнодорожной линии Орел
- Курск, где деникинцев ожидали изматывающие бои... Что заставило
деникинских офицеров повести свои части под удар наступающих советских
войск?
Ночь. Измотанные солдаты. Утраченная вера. Бесконечные русские поля.
Где-то позади безжалостная конница Примакова. На самом деле конная
армия Примакова действует в районе Воронежа. Казаки не стремятся к встречам
с неистовыми красными кавалеристами.
Но все это потом, потом. Позже. В аудиториях военных академий. Анализ.
Разбор просчетов. Изучение документов...
А пока ночь, и холод, и слякоть, и нежелание принимать бой...
И вдруг - костры! Множество костров. В действительности их не так
много. Детские костры. Костры мерцают, гаснут, загораются вновь. Огонь не
слишком ярок, верст за десять, не ближе, это лишь во тьме огни кажутся
ближе.
Огни в ночи! Да были ли они в самом деле? Не выдумал ли Славушка эту
ночь? Костры, которые будут светить ему в течение всей его жизни!
37
Все заметнее возвращение к порядку.
Промчались через Успенское наступающие части: кавалеристы, пехота.
Какую-то пушку часа три выволакивали из-под горы...
Война отошла куда-то за Фатеж, за Малоархангельск, подтягивались
армейские тылы.
Поздняя осень готовилась вот-вот перейти в зиму, окончились дожди, за
ночь смерзлась грязь, тонкий ледок затягивал редкие лужицы, иней серебрил по
утрам желтую траву, серые облака затягивали небо, каждую минуту мог пойти
снег.
В такой вот стылый ноябрьский день появился еще один обоз подвод в
десять, с большой поклажей, с ящиками, с тюками и даже мебелью, будто не
армейский обоз, а переселенцы с домашним скарбом. На одной из телег ножками
вверх стол и стулья, на другой - дубовый гроб.
Обоз стал табором перед волисполкомом. Красноармейцы поспрыгивали с
телег, составили в козлы винтовки, распрягли лошадей, задали корм, втащили в
помещение тюки и гроб, который при ближайшем рассмотрении оказался шкафом, и
пошли по избам с просьбой сварить кулеш и согреть на чаек кипяточку, крупу
приносили свою, а кто пощедрее, так даже угощали детишек сахаром.
Много ли нужно солдату времени, чтоб обжиться на новом месте?!
Чуть позднее в двух пролетках прибыли начальники, в суконных шлемах, с
портупеями через плечо, двое даже с портфелями, и тут же скрылись в здании.
Славушка с Колькой увидели обоз, едва он выполз из-под горы.
Пошли в разведку. Прошли через табор раз, другой. На них не обращали
внимания. Прошли еще раз...
У входа в исполком стоял часовой, курносый, небритый, невозможно
серьезный.
- Ну чего разбегались? - не выдержал, прикрикнул он, когда мальчики
прошли в третий раз.
- Это какая часть? - полюбопытствовал Славушка.
- А сами-то кто такие? - с подозрением спросил часовой. - Видали мы
тут...
- Мы комсомольцы, - объяснил Славушка.
- Ну и топайте по своим делам, здесь баловать нечего.
- А все же что за часть? - повторил Славушка. - У нас, может, дело...
- Это не часть, а военный трибунал, - строго сказал часовой. - Какие
могут быть у вас к нам дела?
- Наша организация молодая, - виновато сказал Славушка. - Может,
литературу какую дадут.
- Литературу! - презрительно сказал часовой. - Мы судим, а вы -
литературу.
- А в шкапу у вас что? - полюбопытствовал Колька.
- Дела, - твердо сказал часовой. - Приговора.
- А какого же вы корпуса?
- Да что ты все допытываешься? Кто много знает, рано помирает. Сказано
вам: пошли!
Мальчики огородами дошли до почты и двинулись к Народному дому.
Двери заперты и заколочены, но доски кое-где отодраны.
Славушка пальцем тронул замок.
- Пора открывать.
Колька кивнул:
- Давно пора.
Обошли дом, спустились к реке. Холодная вода неподвижно чернела в
Озерне.
- Скоро станет.
- Где там скоро, - возразил Колька. - Не ране как к рождеству.
Берегом пошли домой, взобрались по круче, опять мимо исполкома.
На этот раз у здания какая-то суета.
Солдаты оживленно переговаривались.
- И как это подобрался?
- Обучен, известно!
- Полковник?
- Капитан генерального штаба, сам слышал.
- Не признается?
- Такой разве признается?
Часовой заметил их и неожиданно сказал:
- Шпиона, ребята, поймали, вот какие сегодня дела!
Колька удивился:
- Какого шпиона?
- Известно какого - деникинского!
- А его что, будут судить?
- А как же без суда?
- Что без суда?
- Без суда немыслимо расстрелять.
- А скоро будут судить?
- Вот пообедаем...
Вдруг со стороны, куда шли войска, появились четыре всадника.
Молодой, скакавший впереди, натянул поводья, и все четверо разом
остановились.
- А ну-ка! Где ваш начальник?
Но тот уже торопился навстречу - во френче, в фуражке, в пенсне,
строгий, немолодой, утиный нос, узкие бледные губы, такие узкие, точно
ниточка, фиолетовые чернильные глаза.
- Начальник отдела Хромушин. Здравствуйте, товарищ комкор!
- Знаю, знаю. Что ж это вы застряли, товарищ Хромушин? - с упреком
сказал комкор. - Штаб куда как далеко, а вы все тащитесь?
- Дела, товарищ комкор.
- Занимаем города, изменники ждут суда, а вы где?
- Задержали шпиона.
- Какого еще шпиона?
Хромушин махнул кому-то рукой.
- Выведите...
Это был Полеван!
Торбы на нем нет, но он в своем неизменном армяке, холстинных портах и
грязной розовой рубахе.
Вышел меж двух конвоиров, шел охотно, чувствуя себя предметом внимания
и, видимо, гордясь оказанной ему честью.
- Да это же Алешка! - воскликнул Славушка, обращаясь и к Кольке, и к
часовому. - Здешний дурачок.
- Ну да! - недоверчиво возразил часовой. - А карты чего ж таскает и
дис... дис... - Часовой запнулся. - и дис-ло-ка-цию записывает. Тетрадь у
него нашли...
Полевана нашли на косогоре, он лежал на животе и рассматривал площадь.
Его забрали, привели в штаб, обыскали. Нашли в торбе тетрадь, в ней цветными
карандашами вычерчены какие-то планы, записаны цифры. Стали допрашивать,
арестованный мычит: "Ны-ны-ны" да "гы-гы-гы", а потом вдруг заговорил:
"Смотри, какая цаца, бултых, бултых, кому чего дать, антиресно, антиресно,
антиресно..."
- Хотите допросить? - спросил Хромушин.
- Нет, нет... - Комкор отмахнулся от Хромушина, как от мухи. - Вы
председатель...
- Задержали совсем неподалеку, - доложил Хромушин. - Следил за нашим
передвижением.
- Это еще не доказательство, - заметил комкор. - Может, просто
испугался?
- Но при нем обнаружены кроки, - внушительно сказал Хромушин. - И
шифр...
- Какие там кроки?
- Убедитесь.
Принесли какую-то тетрадь. Продолжая сидеть в седле, комкор небрежно
перелистал.
- Какие там кроки, - лениво повторил он. - Я бы его отпустил.
Хромушин насупился.
- Вы сами его допросите.
- Кто вы такой? - спросил комкор.
- Отвечайте, - сказал Хромушин Полевану. - Вас спрашивают.
Идиот ласково посмотрел на всадника.
- Миленький, миленький... - пробормотал он. - Лошадка. Прыг-скок!
- Я бы отпустил, - повторил комкор. - Впрочем, дело ваше.
- Нет, надо разобраться, - возразил Хромушин.
Комкору не хотелось спорить, он все посматривал в сторону Критова,
голова его была занята более важными делами.
- Извините, нам некогда, - вежливо объяснил он. - Мне надо в
расположение бригады Кропачева... - Он кинул укоризненный взгляд на бивак. -
И поторапливайтесь, пожалуйста. В Понырях полно дезертиров... - Он пошевелил
поводьями. - Поехали?
Брызнуло грязью, всадники понеслись в Критово.
- Нет, так нельзя, - сказал Хромушин, указывая на Полевана. - Отведите
его в школу, все надо по закону. - Подумал и добавил через плечо: - И
оповестите близлежащих жителей, суд открытый, судим мы в воспитательных
целях.
Полевана повели. Славушка и Колька тоже пошли.
В классе на задних партах сидели трое старичков и с десяток баб.
Посередине стол для судей, у стены табуретка для подсудимого.
Полевана посадили, два конвоира по бокам.
Быстрым шагом вошел командир комендантского взвода:
- Прошу встать, суд идет!
Старички встали, а бабы сидят.
Вошли судьи: председатель трибунала и двое помоложе, один в суконном
шлеме, другой в фуражке.
- Прошу снять головные уборы, - сказал председатель, снял фуражку и
сел. Двое заседателей тоже сняли и сели. Вошла девица в гимнастерке и в
сапогах, приготовилась писать.
Суд начался.
- Заседание революционного военного трибунала объявляю открытым.
Председатель Хромушин Игнатий Виссарионович, члены краском Коваленко Николай
Павлович и краском Полотеевский Павел Николаевич при секретаре Спесивцевой.
Отводов нет? - Но так как отводов быть не могло, он тут же продолжил: -
Слушается дело гражданина Полевана Алексея, отчество неизвестно, по
обвинению в собирании сведений, составляющих государственную тайну, в целях
ниспровержения строя рабочих и крестьян. Обстоятельства дела...
В поведении Хромушина чувствовалась увлеченность своим делом, судья -
тот, что в буденновке, скучая смотрел в окно, а другой хмуро слушал
Хромушина, пытаясь разобраться в происходящем.
Председатель зачитал обвинительное заключение, можно было подивиться,
когда он все успел написать.
В сенях громко хлопнула дверь.
Жалобно, на всю комнату, вздохнула какая-то баба:
- Ох-хо-хонюшки...
Председатель постучал по столу:
- Прошу соблюдать тишину!
Баба опять вздохнула.
- Товарищ Малафеев! - подозвал председатель командира комендантского
взвода. - Примите меры...
Командир взвода тоже вздохнул и сел за парту.
- Признаете себя виновным? - обратился председатель к подсудимому.
Секретарша встала и подошла к Полевану:
- Говорите!
Полеван посмотрел ей в глаза и засмеялся.
- Бултых, бултых, - сказал он. - Помолимся, помолимся...
- Отлично, - холодно сказал председатель. - Продолжаете упорствовать?
Переходим к допросу...
У Славушки зазвенело в ухе.
- В каком ухе звенит? - спросил Кольку шепотом.
- В левом, - немедленно отозвался тот. - Угадал?
- Ты всегда угадываешь...
Этот Хромушин зудит вроде комара. Что он делает? Ради чего? Ведь Алешка
дурак, это все знают и почему-то молчат, а сам Алешка не способен ничего
объяснить.
Председатель постучал по столу.
- Прошу соблюдать тишину! - Он повернулся вполоборота к подсудимому. -
С какой целью вы прятались?
- Смотрел!
Кажется, Алешка начал что-то понимать.
- С какой целью отрастили волосы?
- Сивый, сивый, а красивый!
- Ваш издевательский ответ только подтверждает, что вы отлично все
понимаете.
- Смотрю - давлю.
- Напрасно вы так говорите...
Полеван встал.
- Сядьте.
Конвоиры придавили Полевана к табуретке.
- Сядьте, как вас там... Не имею чести знать ваше звание... Что значат
эти цифры? - Председатель помахал отобранной у Полевана тетрадкой.
- Два да два, три да три...
- Я понимаю, что это выглядит как таблица умножения. Ну а на самом
деле?
Славушка посмотрел на тетрадь, Хромушин поймал его взгляд.
- Товарищ Малафеев, - обратился он к командиру комендантского взвода. -
Ознакомьте присутствующих с вещественными доказательствами.
Малафеев пошел вдоль парт. Бабы заглядывали в тетрадь и виновато качали
головами. Славушка тоже посмотрел в тетрадь. Каракули, загадочные рисунки,
таблица умножения...
- Вы разъясните нам шифр?
Славушка не мог больше терпеть, поднял руку, как на уроке.
- Позвольте!
- А вы кто такой?
- Прошу вызвать... Как свидетеля.
- Я спрашиваю вас, кто вы такой?
- Председатель волостного комсомола.
- Что вы хотите?
- Но он же дурак! - с негодованием воскликнул Славушка. - Это все
знают! Я живу здесь год...
- Это не делает вам чести, - строго прервал Хромушин. - Именно из-за
отсутствия бдительности французский пролетариат утратил в 1871 году власть!
- Но я даю честное слово! - горячо перебил Славушка. - Самая настоящая
таблица умножения! Он спер тетрадь у какого-нибудь школьника...
- Вы сами школьник, - гневно возразил Хромушин. - Целый год враг живет
рядом с вами, и вы не разобрались...
- Спросите его! - Славушка указал на Полевана. - Дважды два, трижды
три...
Полеван радостно закивал:
- Два да два, три да три...
- Я призываю вас к порядку!
- Кого вы судите?!
- Малафеев, выведите его прочь...
- Где же справедливость!
- Малафеев, выведите...
Малафеев ухватил Славушку за руку и поволок прочь.
Судья, тот, что хмурился, неожиданно пожалел Славушку.
- Ты иди, иди, здесь детям не место, - сказал он мальчику. - Мы
разберемся, разберемся...
- Ты не уходи, - сказал Славушка Кольке из-под руки Малафеева. - Мы
поговорим...
Малафеев вытолкнул мальчика из сеней, щелкнул крючком!
Славушка с горечью посмотрел на церковь. На зеленый купол, на тусклый
крест... Эх, черт! Сюда бы Быстрова! Он бы не дал Полевана в обиду. А этот
дурак Алешка сидит радуется...
Мальчик постоял возле школы...
Холодно!
Пошел к Тарховым. Верочка читала, Наденька вышивала, Любочка
музицировала, Сонечка мыла чашки.
Славушка сел у окна.
Наденька подивилась:
- Что вы сегодня такой неразговорчивый?
Но тут народ потянулся из школы, и Славушка сорвался со своего
наблюдательного пункта.
Старички, свернув цигарки, побрели по домам, бабы, пригорюнившись,
стояли у крыльца.
Прошли судьи, Малафеев и конвоиры вывели Полевана, подошли солдаты.
- Исполняйте, товарищ Малафеев, - скрипучим голосом сказал Хромушин и
зашагал к исполкому.
Славушка сразу догадался, что предстоит исполнять Малафееву, и сознание
этого защемило ему сердце.
Он бросился догонять этого равнодушного и, как все равнодушные люди,
безжалостного судью.
- Товарищ Хромушин! - взывал мальчик. - Постойте, постойте же, я вас
прошу!
Хромушин остановился.
- Неужели вы не понимаете, что он не виновен? - говорил Славушка. - Он
не притворяется! Честное слово! Его не за что убивать...
Хромушин улыбнулся, лицо его посветлело, в нем даже проступила доброта.
- Ты еще очень ребенок, - негромко произнес председатель трибунала. -
Совершенно не понимаешь, что такое революционная целесообразность. Может
быть, и не притворяется. А если притворяется? Поэтому целесообразнее
уничтожить.
У Славушки сдавило горло.
- Вы... Вы не революционер!
Хромушин поправил пенсне.
- Тебя следует наказать за дерзость. Твое счастье - закон оберегает
подростков...
Их нагнал судья, что хмурился на процессе.
- Что же вы? - упрекнул его Славушка.
- А что я? - хмыкнул судья. - Я голосовал против. Сейчас позвоню к тем,
кто постарше. Не волнуйся...
А Полеван шагает. Прямой, длинный, в обвисшем армяке, босой. На плече у
него лопата. Его это забавляет, у солдат ружья, и у него что-то вроде ружья.
Солдаты идут, беспорядочно окружив дурачка. Что-то говорят...
До кладбища с километр, и они быстро проходят это расстояние.
Мальчики подходят ближе.
Малафеев оглядывается.
- Уходите!
Но ему не до них - хорошо бы успеть до сумерек.
- Копай! - приказывает он Полевану.
Тот мотает головой.
- Копай, тебе говорят, - сердится Малафеев.
- Не хочу, - разумно отвечает Полеван.
Мальчики подходят еще ближе.
- Становись! - кричит Малафеев хриплым голосом. - Становись...
Непонятно кому кричит - Полевану или солдатам.
- Рыбалко!
Рыбалко берет Полевана за плечо и толкает к забору.
Полеван становится у забора, улыбается, смотрит на солдат. Он ничего не
понимает. Вероятно, полагает, что это какая-то игра. Позади его, как свечи,
вытянулись белые стволы. Мокрые, несчастные березы.
- Стой! - кричит Малафеев Полевану, но тот и так стоит. Внезапно
Малафеев поворачивается и свирепыми глазами смотрит на мальчиков, он о них
не забыл.
- Уходите! Слышите? - Он кричит так страшно, что мальчики невольно
пятятся.
Славушка не выдерживает, бежит обратно, добегает почти до самой
канавки, где стоят солдаты, и прерывающимся голосом кричит на Малафеева:
- Не имеете права! Слышали? Насчет приговора? Еще будут звонить...
- Ты уйдешь?! - Малафеев достает из кобуры револьвер. - А ну!
Славушка наклоняет голову и медленно идет прочь. Он ничего не видит...
И опять слышит неистовый крик Малафеева.
Оборачивается. Полеван сидит. Преспокойно сидит у забора.
- Встань, сука!
Полеван сидит.
Малафеев не выдерживает:
- А ну целься! - кричит он.
Солдаты вскидывают винтовки.
Славушка отворачивается.
Слышно несколько беспорядочных выстрелов. Будто стреляют не по цели, а
просто так, в воздух.
Судья, тот, что хмурился, показывается на дороге.
- Отменен, отменен! - кричит он. - Не стреляй!
Колька и Славушка бегут к Полевану. Похоже, он пытался поймать пулю
рукой. Как шмеля. Ладонь у него в крови. Но он жив! Сидит и удивленно
рассматривает свою руку.
38
Все в Успенском чувствовали себя, как после болезни: становиться надо
на ноги, а боязно, нужна рука помощи, твердая рука, которая возьмет тебя,
очумелого, за руку и поведет, поведет...
Опять же - земля. Как с нею быть? Заново делить или по-старому все, и
как по-старому: по-старому, как до белых, или по-старому, как до красных?
В школах тоже надо начинать занятия - нужны методические указания и,
между прочим, дрова, откуда их брать и кого занаряжать?
Оно хоть и война и смена властей, а человеки, между прочим, родятся и
умирают и, между прочим, женятся, им нравится жениться независимо от смены
властей, а как оформлять это все, одному богу известно.
В церкви?.. Советская власть после осьмнадцатого года не признает ни
венчаний, ни крестин, как ни купай младенца, но без регистрации в исполкоме
не считается родившимся, а не считается, значит, и земли не причитается, все
в книгу, в книгу надо записать, не записал покойника в книгу, значит, живет
он, едят тя мухи с комарами!
Никитин Иван Фомич не начинает занятий только из-за отсутствия дров,
это человек самостоятельный, перед Быстровым особенно головы не гнул, а
перед всякими проезжими хорунжими да есаулами тем более, этот ждет
возвращения нормальной власти с достоинством.
И Андрей Модестович Введенский ждет тоже с достоинством, даром что сын
благочинного, тоже перед белыми не очень заискивал.
Слоняется