Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
ь
отсюда!
Он не знает, что последует дальше...
А дальше Иван Фомич сконфуженно разведет руками, точно и он повинен в
том, что Славушка обозвал своих одноклассников баранами.
- И как же вы, уважаемые товарищи, будете на это реагировать?
Уважаемые товарищи не знают, как надо реагировать и надо ли вообще
реагировать.
Тулупов многозначительно усмехается.
- Сочтемся...
Известно, он любитель драться.
- Нет, не сочтемся, - резко обрывает Иван Фомич. - Но и нельзя
смолчать. Ведь он вам товарищ. Он оскорбил вас... Людей, которые идут
наперекор обществу, общество бойкотирует!
Он довольно долго распространяется о конфликтах между личностью и
обществом, объясняет, что такое общественный бойкот, и опять предлагает
голосовать:
- Кто за то, чтобы объявить Ознобишину бойкот?
На этот раз руки поднимают все...
А Славушка тем временем бежит берегом Озерны в Нардом, к Виктору
Владимировичу Андриевскому, умеющему извлекать из старинных шкафов
соблазнительные и увлекательные книги.
Андриевский колдует за круглым столом, за столом из красного дерева,
льет-поливает стол столярным клеем, на столе овечья шерсть, пенька, нитки,
тряпки: мастерит усы, бакенбарды, бороды, как взаправдашний театральный
парикмахер.
- Привет! - Он всегда так здоровается и сразу замечает - мальчик что-то
кислый сегодня. - Что-нибудь случилось?
Славушка смотрит на свое отражение в стекле книжного шкафа.
- Что же все-таки случилось?
- Я назвал их баранами!
- Кого?
Славушка рассказывает об уроке, о Никитине, о стихах...
- Ну и что что декадент?! - восклицает Андриевский. - Зато здорово!
Оказывается, он знает эти стихи:
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
Андриевский читает с аффектацией, чуть грассируя.
- Мужичье, - заключает он. - В том числе и Никитин. Из хама не сделаешь
пана... - И вдруг начинает смеяться. - "Бараны..." Превосходно! Не бойтесь,
в обиду не дадим.
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим...
Он подстригал усы, похохатывал, напевал какие-то "трам-бам-були", а
Славушка утешался возле книжек, пока адвокат, парикмахер и режиссер не
собрался домой.
Нехотя пошел мальчик утром в школу, предчувствие не обмануло, его не
замечали. Никитин не спрашивал, одноклассники сторонились. Кто-то что-то
сказал и осекся. Славушка упрямо сидел на уроках, один Введенский
разговаривал с ним, этот всегда поступал всем наперекор и особенно Никитину.
Все же из школы Славушка убежал раньше всех - наплевать на то, что его
чуждаются! - но дома тоже чувствовал себя ужасно одиноко. Завтра будет то
же. Вероятно, следует извиниться, но перед кем? Перед Никитиным, перед
классом? Но они же бараны, бараны, и Никитин не прав, ему бы деда Мазая с
зайцами...
Под вечер отворилась дверь из сеней, Нюрка заорала через порог:
- Слав-Лаич!.. - Звала мальчика по имени-отчеству, сглатывая слоги. -
За вами приехали!
У крыльца тарантас, в тарантасе Андриевский.
- Едемте, вызывает Степан Кузьмич...
Славушка не сразу сообразил.
- Быстров, Быстров!
Андриевский сам приехал за мальчиком, не успел тот взобраться, как
Андриевский дернул вожжи, и караковая кобылка понесла пружинящей рысью.
"Что ему от меня надо? - испуганно думал Славушка. - Может быть, Иван
Фомич нажаловался, Никитин в волости авторитет?"
А режиссер посмеивался, подгонял кобылку и посмеивался, что-то
забавляло его, и в мальчике все сильнее накипало раздражение против
Андриевского.
- Я все рассказал Степану Кузьмичу, - сказал тот со смешком. - Он
одобряет вас, хотя это происшествие форменный парадокс.
- А что такое парадокс?
- Вы не знаете? Ваши стихи, например. Утверждение нового в
действительности. Революция, если хотите!
С чего это Андриевский так весел?
Наконец вот и хутор Кукуевка.
Странно: Быстров живет у Пенечкиных, им уж никак не может быть
симпатична революция, а Быстров олицетворение ее в волостном масштабе...
- Парадокс, - произносит вслух Славушка.
- Что? - удивленно спрашивает Андриевский и смеется. - Ах да-да!
Караковая кобылка сворачивает под купы деревьев, - вот длинный
сероватый дом, вокруг цветочки.
Андриевский бросает в тарантас вожжи, кобылка трусит прочь от крыльца,
сама найдет дорогу в конюшню.
Темноватый коридор, и... бог ты мой, настоящая гостиная, раза два или
три видел Славушка такие гостиные в богатых домах, куда случайно попадал с
папой и с мамой: козетки, пуфики, портьеры, рояль, экран, пальмы и в зеленой
кадке даже араукария.
На втором году революции из взбудораженной русской деревни Славушка
попал в гостиную, как после кораблекрушения из бурного океана на тропический
остров... Вот тебе и прасолы!
На самом деле все не так уж здесь великолепно купеческая роскошь,
пестрые козетки и чахлые пальмы Пенечкины сволокли в комнаты, занимаемые
Быстровым, все лучшее, чтобы сохранить от возможных реквизиций.
Тишина и пустота.
- Степан Кузьмич!
Андриевский кричит с этаким приятельским подобострастием.
Быстров тут же появляется в дверях.
- А! - Протягивает мальчику руку, уверенно, как мужчина мужчине. -
Лаются, говоришь? На большевиков тоже лаются...
- Шура... - зовет негромко, глядя на араукарию, но его слышат, может
быть, даже прислушиваются.
Появляется женщина - темные дуги бровей, бездонные глаза, тонкий нос,
розовые губы - древняя икона, оживленная кистью Ватто, удивительное
сочетание византийской богородицы и французской субретки.
- Разве стихи могут нарушить спокойствие?
- О, еще как! - восклицает Андриевский.
- Что же это за стихи?
И голос у нее необыкновенный, отчетливый и ненавязчивый.
- Прочесть? - предлагает Андриевский.
- Нет, нет, - останавливает Быстров и указывает на Славушку. - Он
пострадал, пусть он и читает.
Славушка уставился в окно.
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем...
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
- Как? - спрашивает Андриевский.
- Молодец, - одобряет Быстров, только непонятно кого - чтеца или
автора, и осведомляется у жены: - А как тебе, Шура?
- Я знаю эти стихи.
- Нравятся?
- Нравятся, не нравятся... - Александра Семеновна грустно усмехается. -
Они переживут нас с тобой.
За глаза Быстрова осуждали за то, что он оставил первую жену, не по
себе, мол, срубил дерево, генеральская жена борцу за народное дело не
попутчица. Славушка не знает ту, что оставлена в Рагозине, но такая, как
Александра Семеновна, во всем свете только одна.
- Дайте-ка нам поговорить, - обращается Быстров к Андриевскому.
- О, понимаю: конфиденция.
Едва Андриевский скрывается, Быстров поворачивает мальчика лицом к
себе.
- Часто бываешь в Нардоме? - спрашивает Быстров.
- Часто.
- Дружишь с Андриевским?
Странный вопрос: какая дружба может быть у него с Андриевским?
- Дружу...
- Напрасно, - строго произносит Быстров. - Этот человек...
- Враг? - неожиданно для себя спрашивает Славушка.
- Не знаю, - задумчиво говорит Быстров. - Но ни мне, ни тебе он не
друг. Революционный держите шаг. А он - ванька-встанька. Видел такую
игрушку? Наклонится и тотчас вскочит.
Быстров всматривается в лицо Славушки.
- Вот ты, значит, какой... - Оборачивается к жене. - А тебе он
нравится, Шура?
Александра Семеновна слегка улыбается.
- Я кое-что надумал, - говорит Быстров. - Слушай...
- Может быть, в следующий раз? - вмешивается Александра Семеновна.
- Почему в следующий? - возражает Быстров. - Ничего не надо
откладывать. Революционный держите шаг. - Затем он говорит о чем-то таком,
что не имеет никакого отношения к Славушке. - Ты, может быть, удивляешься,
почему я живу здесь, у помещиков. А зачем жить хуже, если можно жить лучше?
Вопхнуться в чью-нибудь избу? Выселить какого-нибудь попа? А здесь и
просторно, и удобно, и маскироваться Пенечкиным труднее. Назвались
груздями... Коммуна? Так и будьте коммуной. Батраки пашут? Так и вы пашите.
Спасайте шкуру, но не задаром. Пенечкины теперь выходят в поле наравне со
всеми. Следующий вопрос: генеральская жена. Она действительно генеральская,
только не жена, а дочь. Генеральская дочь. Ее отец из тех генералов, которые
самим товарищем Лениным допущены в рабоче-крестьянскую армию...
Александра Семеновна хмурится.
- А говорю это я тебе вот зачем, - продолжает Быстров. - Я хочу, чтоб
ты мне доверял, как я тебе доверяю, хочу, чтоб ты организовал в нашей
волости молодежь.
Он неправильно произносит это слово, все время делая ударение на первом
слоге: "молодежь, молодежь".
Подошел к роялю и, стоя, ударил по клавишам, беспорядочный аккорд тут
же замер.
- Организуй-ка ты у нас союз юных коммунистов, - сказал Быстров. -
Понимаешь, на что я тебя подвигаю? Объединить молодежь на подвиги во имя
Советской власти.
Он обломил веточку араукарии и помахал ею перед Славушкой.
- Ты готов?
Славушка ни к чему еще не готов, не готов он объединить молодежь на
подвиги во имя Советской власти, и в то же время он не столько понял,
сколько почувствовал, что именно сейчас и именно ему предоставляется
возможность совершить подвиг.
- Готов, - сказал Славушка, потому что только "готов" и мог он
ответить, - это было как клятва в вечной любви.
- Молодец, - похвалил его Быстров. - Сейчас мы с тобой обсудим...
- Может быть, в другой раз? - перебила мужа Александра Семеновна, -
Поздно уже!
- Ладно, отложим до завтра, - внезапно согласился Быстров. - Утро
вечера мудренее.
- А ты один дойдешь? - спросила Александра Семеновна. - Собак не
боишься?
- Конечно, - ответил Славушка. - Собак я нисколько не боюсь.
- Молодец, - еще раз похвалил его Быстров. - Завтра я тебя вызову.
- Спокойной ночи, - сказала Александра Семеновна. - Заезжай ко мне,
если захочется, живу-то я постоянно в Ивановке, я ведь учительница там...
Славушка вышел, и собаки залаяли за домом, он боялся кукуевских собак,
на крыльце стояла чья-то палка, он взял палку, не так страшно, спустился с
крыльца, прошел аллеей, вышел на дорогу и, уговаривая себя ничего не
бояться, торопливым шажком припустился к Успенскому.
Петя спал, Вера Васильевна тоже легла.
- Где это ты шатаешься?
- У Быстрова был.
- То есть как у Быстрова?
- Он меня вызвал к себе.
- Зачем ты ему понадобился?
- Хочет организовать Союз молодежи.
- Какой союз... Что за глупости!
- Для помощи Советской власти.
- Ничего не понимаю. Чем ты можешь помочь Советской власти?
- А вот хотя бы... контролировать учителей!
- Ты собираешься меня контролировать?
- Не только тебя...
- У тебя с Быстровым, кажется, ум за разум зашел...
- Знаешь, мама, мы все равно с тобой ни до чего не договоримся.
- Тогда гаси свет.
Он так и сделал, заказал себе интересный сон и заснул, но ему так
ничего и не приснилось, а когда проснулся, мама причесывалась, а Пети уже не
было в комнате.
- Вставай, вставай, - поторопила Вера Васильевна сына. - Опоздаешь.
- Успеем, - снисходительно сказал он и соврал: - Мне приснился
удивительный сон...
Мать торопилась, утром ей не до снов.
- О чем это?
Славушка наскоро сочинил сон.
- Понимаешь: Москва, революция. Идут солдаты. Отряд солдат, понимаешь?
С ружьями. На груди у них красные банты. А впереди командир, Исус Христос...
- Глупости какие, - оборвала Вера Васильевна сына. - Я думала,
действительно что-нибудь интересное...
Славушка подумал: как же неинтересно - Исус Христос во главе
вооруженных солдат? Но спорить не стал. К тому же следовало подумать о себе.
Идти в школу неприятно. Так же неприятно, как идти мимо собак. Разница одна,
собаки лают, а в школе молчат.
Долго ли будет продолжаться игра в молчанку? Нарочно пошел попозже,
позже Веры Васильевны, чтоб прийти к началу занятий, вошел в класс вместе с
Никитиным, посторонился, уступая ему дорогу, но тот сам отступил, предлагая
пройти Славушке, и с ходу вызвал к доске:
- Ознобишин!
Неужели опять единоборствовать?
- Вы не изменили мнения о своих стихах?
- Нет, Иван Фомич.
- Что ж, ваше право, я держусь более консервативных взглядов, мне ближе
муза мести и печали, вам - песен, маршей и революции. На вкус и цвет
товарищей нет, оставайтесь при своем мнении, но к следующему уроку попрошу
всех - всех! - написать характеристику поэмы, любой по собственному выбору,
но обязательно Александра Сергеевича Пушкина. Вы не возражаете?
Иван Фомич улыбается, улыбается Славушка, все обращено в шутку.
- Нет, Иван Фомич, не возражаю.
- Отлично, садитесь. - Затем к классу: - Если у кого возникнут
трудности, обратитесь за помощью к Ознобишину, он поможет...
Амнистия! Не просит даже извиниться за "баранов". Поворот на сто
восемьдесят градусов. Что за чудо? Все входит в обычную колею.
После уроков Иван Фомич окликает убегающего Славушку.
- Да! - Делает вид, что вспомнил, хотя ничего не забыл и нарочно
поджидал Славушку. - Утром заезжал Степан Кузьмич. Просил вас зайти после
уроков в исполком.
Теперь все ясно.
Славушка перемахнул Озерну и остановился перед исполкомом. Двум смертям
не бывать - вошел в президиум. За большим столом Быстров, сбоку, за дамским
письменным столиком, секретарь исполкома Никитин, брат Ивана Фомича, Дмитрий
Фомич.
- Заходи, товарищ Ознобишин!
Ого! "Товарищ Ознобишин"... Так к нему еще не обращались!
Должно быть, Быстров только что кричал, губы стиснуты, в глазах молнии.
У стены две невзрачные женщины и поближе Устинов с обиженным выражением
на багровом лице.
- А я говорю, будете пахать землю красноармейкам, - продолжает,
обращаясь к нему, Быстров. - Не найдешь лошадей, самого в плуг впряжем... -
Прервал себя, повернулся к Никитину: - Дмитрий Фомич, покажите-ка Ознобишину
бумажку, которую мы разослали по сельсоветам.
Дмитрий Фомич вздохнул: еще одна затея Быстрова, не осуждал, иные затеи
приносили пользу, но кто знает...
Славушка взял четвертушку с витиеватой писарской скорописью.
"Циркулярно. Всем сельсоветам... Предлагается с получением сего
провести сход всей молодежи обоего пола в возрасте от 13 до 18 лет с целью
избрания на таковом двух делегатов каковым явиться в воскресенье 13 мая
1919 года в помещение Успенской школы 1-й ступ. к 10 час. утра с продуктами
лично для себя на весь день..."
Славушка ничего больше не видел и никого не слышал, он чувствовал, что
стоит на пороге самого большого события в своей жизни, прав Быстров, мы
создадим союз юных коммунистов и еще посмотрим, кто и какие будет чихать
стихи...
- Ознобишин... Товарищ Ознобишин! - донеслось откуда-то из-за тридевять
земель...
Теперь Быстров кричал на Славушку!
- Ты что, оглох?
Ослеп, оглох, размечтался...
- А нет, так слушай. Прочел? Делал когда-нибудь доклады? Так вот,
готовься. Прочти последние газеты, прочти "Коммунистический манифест", я
тебе дам. Все будете делать сами. Помни:
Никто не даст нам избавленья -
Ни бог, ни царь и ни герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
11
Круглые часы за стеной, у Павла Федоровича, пробили одиннадцать, время
они отбивали хрипло, с придыханием, точно им тяжко отсчитывать канувшие в
вечность события.
Петя давно спит на сундуке, мерное его дыхание не нарушает сгущающейся
тишины. Вера Васильевна тоже лежит в постели, хотя долго не засыпает.
Славушка сидит на диване и не раздевается.
- Ты скоро ляжешь? - спрашивает Вера Васильевна.
- Лягу, - недружелюбно отвечает Славушка и сердито смотрит на меркнущую
коптилку.
В чайном блюдце зеленое конопляное масло, в масле плавает скрученный из
ваты фитилек, масло выгорело, фитилек потрескивает, коптит, разгорается,
пытается бороться с окружающим мраком, - тени мечутся по стенам, - и опять
угасает, темнота становится спокойной, властной, беспросветной.
При таком свете нельзя читать, этот конопляный свет нельзя даже назвать
светом, это только намек на то, что люди называют светом.
- Тебе свет не нужен? - строго спрашивает Славушка.
- Гаси, гаси, пожалуйста, - торопливо отвечает мама. - Давно пора.
Задремала Вера Васильевна, должно быть.
Славушка подошел тихонько к окну, рамы прикрыты неплотно, растворил,
сел на подоконник.
За окном все тонуло в полном мраке, везде черным-черно, и все же
Славушка видел все.
Перекинул ноги через подоконник, прикрыл за собой рамы, тонкие, чуть
поблескивающие стекла отгородили его от привычного домашнего мира, и вот он
сам точно поплыл в ночном море майской безлунной ночи. Все здесь, в этом
ночном палисаднике, знакомо, все известно наизусть, и все казалось
необычным, сказочным, удивительным. Вершины кленов тонули в глубине неба,
голубоватые звезды, точно капли росы, тускло поблескивали на широких
разлапистых листьях. Черная тень летучей мыши тревожно металась из стороны в
сторону, стараясь залететь под крышу смутно белеющего дома. Прожужжал в
темноте жук, точно чья-то невидимая рука тронула струну контрабаса. Где-то
вдалеке лаяла собака, но и ее протяжный лай казался звуком таинственной
майской ночи.
Все спит. Славушка один, и можно с полной свободой отдаваться неясным и
честолюбивым мечтам... Какой мальчик, начитавшись исторических романов, не
мечтает покорить мир?
Сегодня Степан Кузьмич, выйдя под вечер из исполкома, стоял на пороге,
ждал, когда приведут лошадь, увидел Славушку, подозвал.
- Готовишь доклад? - поинтересовался он и смерил его испытующим
взглядом. - Вот смотрю на тебя, смотрю, и думаю: кем же ты все-таки думаешь
быть?
И Славушка ответил честно и прямо:
- Наполеоном.
- Чего-чего? - Быстров даже шагнул на него. - Да ты знаешь, кто был
Наполеон? Поработитель народов!
- Добрым Наполеоном.
Что за путаница в голове у мальчишки!
- Человек, подчиняющий себе других людей, не может быть добрым...
Тем временем сторож исполкома Григорий подвел лошадь, Быстров привычно
вскочил в седло, но тут же натянул поводья и наклонился к мальчику.
- У тебя, брат, полная неразбериха в мозгах, - не без досады принялся
он втолковывать Славушке. - Читаешь много, да не то, что надо. Все романы на
уме!.. Знаешь, кем надо быть? Ну, не быть, а хоть чуток походить... - Он еще
туже натянул поводья, сдерживая пляшущую Маруську. - На Ленина, брат, вот на
кого нужно держать равнение! Как бы это тебе объяснить... Все эти герои,
всякие там императоры и завоеватели, даже самые выдающиеся, все они, по
сути, обманщики. Обманщики человечества. Не они служат народу, а заставляют
народы служить себе. А тот, кто добивается власти для самого себе, тот враг
людей. А у нас власть принадлежит рабочим, и доверят они ее лишь тому, кто
борется за справедливость...
Быстров понимал - с седла лекций не читают, не мог он, сидя верхом на
лошади, объяснить все, как надо, но и уехать не мог, не победив в Славушке
Наполеона.
- А Ленин не император, не президент, а вождь рабочего класса. Таких
еще не было в истории. Он не стремится всех себе подчинить, он народ
побуждает, он только направление нам кажет... Как бы это тебе объяснить?
Знаешь, что такое аккумулятор? Видел? Вот Ленин и есть как бы аккумулятор
нашей энергии...
Быстрову ужасно хотелось разъяснить Славушке свое понимание Ленина, и
не удавалось, не находилось нужных слов. Он вдруг рассердился на самого
себя, ослабил с досады поводья, Маруська разом рванула и понесла его прочь.
Но даже такие путаные разговоры не проходили для Славушки бесследно.
Он еще не понимал почему, но Ленин и справедливость - это было что-то
одно.
Славушка брел в ночи, вглядываясь в бездонное небо, высоко вверх