Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
цей, и
спасителем. Эта особа выдавала меня за убитого ею резидента английской
разведки, и немцы поэтому оставляли меня в покое. Мне же приходилось играть
эту роль потому, что немцы незамедлительно меня уничтожили бы, узнай они,
кем я являюсь на самом деле.
Однако главное заключалось не в сохранении жизни, а в том, чтобы
принять участие в происходящей борьбе и принести наибольшую пользу Родине. С
одной стороны, я очутился в очень выгодном положении, находясь среди врагов
и принимаемый ими не за того, кем я был в действительности. С другой
стороны, я был один, в одиночестве бороться, как известно, неизмеримо
труднее. Что же делать в этих условиях? Целесообразнее всего связаться с
нашей разведкой, но это просто невозможно. Хорошо бы связаться с
коммунистическим подпольем, в Риге наверняка действовали незримые народные
силы, но они тоже для меня недоступны. Проще всего попытаться перебежать к
своим, перейти линию фронта, но и для этого требовались величайшая
предусмотрительность и осторожность. Можно не сомневаться, что хотя меня и
оставляют в покое, но из виду, конечно, не теряют.
В поисках возможностей установить какие-либо связи и определить свое
место в происходящей борьбе я пошел даже на безрассудный шаг и отправился на
свою старую квартиру. Цеплис не мог не быть связан с антифашистским
подпольем, такие люди никогда не уклонялись от выполнения своего долга.
Безрассудным мое намерение было потому, что я мог привлечь внимание к нам
обоим. Но желание найти в оккупированной Риге хоть одного верного человека
было столь велико, что я пошел на этот риск.
Опыта в конспирации у меня никакого не было. Как обманывают
бдительность сыщиков, я знал только по книгам о революционном подполье:
руководствуясь ими, я долго кружил по улицам, наблюдал за прохожими и,
внезапно сворачивая в переулки, напряженно ждал появления каких-либо
любопытствующих личностей...
Лишь после такой подготовки я нырнул в ворота дома, в котором еще
недавно обитал. Во дворе остановился, помедлил. Никто вслед за мной не
появился. Через черный ход прошел на парадную лестницу и опять подождал. Все
было спокойно. Тогда я поднялся на самый верх. Тишина! Спустился ниже,
остановился перед своей бывшей квартирой и, не рискуя воспользоваться
собственным ключом, с замиранием сердца позвонил... При гитлеровцах здесь
вполне можно было нарваться на засаду!
Мне открыла дверь незнакомая, прилично одетая женщина с тонкими
поджатыми губами.
- Простите, - сказал я. - Тут, кажется, жили Цеплисы...
- Цеплисы? - переспросила она и покачала головой. - Не знаю... Не знаю
никаких Цеплисов, - холодно повторила она, подозрительно посмотрев на меня,
и вдруг чуточку смягчилась: - Впрочем, я живу здесь недавно... Если это
жильцы, которые жили тут до прихода немцев, так вам лучше всего осведомиться
о них в полиции, - решительно посоветовала она и, чуть помедлив, добавила: -
Их, кажется, забрали в полицию. - Мне показалось, что она меньше всего хочет
вступать со мной в разговор, потому что еще раз покачала головой и торопливо
захлопнула передо мной дверь.
Однако, по существу, она сказала все, что требовалось узнать. Я
оглянулся - на лестнице не было никого - и тем же путем вернулся на улицу.
Рухнула единственная надежда!..
Впрочем, этого следовало ожидать. Трудно было предположить, что
оккупанты оставят Цеплисов в покое, тем более что агенты гестапо, засланные
в Прибалтику еще задолго до войны, к приходу гитлеровских войск, несомненно,
составили проскрипционные списки всех местных жителей, подлежавших
обезвреживанию и уничтожению.
Милый, скромный, молчаливый Мартын Карлович Цеплис. Можно было только
догадываться, что с ним случилось.
Во всяком случае, надежда на помощь с его стороны рухнула. Оставалась
только одна возможность - стать, так сказать, мстителем-одиночкой, мстить
оккупантам сколько возможно и подороже продать свою жизнь. Вполне вероятно,
что я вступил бы на этот путь, если бы...
Я понимал, что действовать в одиночку следовало только в крайнем
случае, лишь окончательно убедясь, что отрезаны все другие пути. Поэтому
некоторое время следовало выжидать, пытаться использовать для установления
связи каждый случай, а до тех пор получше ориентироваться в окружающей
обстановке, узнать как можно больше секретов, и в частности попытаться
использовать Янковскую в целях, которые отнюдь не совпадали с целями самой
Янковской.
Наступило еще одно мое обычное и одновременно странное утро. Я встал,
побрился, умылся, равнодушно проглотил кашу и яйца, приготовленные для меня
заботливой Мартой, прошел в кабинет, взял попавшийся мне под руку том
Моммзена, полистал его... Нет, римская история мало интересовала меня в моем
положении!
Так я сидел, решая задачу со многими неизвестными, и ожидал появления
одной из унаследованных мною девушек. Пожалуй, только посещения блейковских
девиц и разнообразили мою жизнь.
Однако вместо какой-нибудь официантки или массажистки около одиннадцати
часов появилась сама Янковская, свежая, бодрая и оживленная.
На ней был элегантный коричневый костюм, черная бархатная шляпа и такая
же лента на шее. Она небрежно играла черными шелковыми перчатками и ни
словом не упомянула о нашем вчерашнем разговоре. Впрочем, следует сказать,
что больше она никогда уже не предпринимала попыток перейти границу
установившихся между нами корректных и внешне даже приятельских отношений.
- Все в порядке? - спросила она.
- Если вы считаете мое безделье порядком, то в порядке.
- Как раз его-то я и хочу нарушить. - Она села поближе к письменному
столу и испытующе посмотрела на меня. - Может быть, поработаем? - предложила
она.
- Мне неизвестно, что вы называете работой, - нелюбезно отозвался я.
- То же, что и все, - примирительно сказала она и поинтересовалась: -
Вы сегодня ждете кого-нибудь из девушек?
- Возможно, - сказал я. - Я не назначаю им времени для посещений, они
приходят, когда им вздумается.
- Вы ошибаетесь, - возразила Янковская. - У каждой из них есть
определенные дни и даже часы. - Она насмешливо посмотрела на меня. - Где их
список?
Я удивился:
- Список?
- Ну да, не воображаете же вы, что они не состояли у Блейка на учете.
Он был педантичный человек. Где ваша телефонная книжка?
Она сама нашла ее в пачке старых газет. Это была обычная узкая тетрадь
в коленкоровом переплете для записи адресов и телефонов. В ней значилось
много фамилий, по-видимому, друзей и знакомых, с которыми Блейк поддерживал
отношения.
Янковская указала мне на эти списки:
- Вот и ваши девушки.
Их легко было выделить среди прочих адресов, около каждой из фамилий
стояло прозвище или кличка: Пчелка, Лиза, Роза, Эрна, Яблочко - и уже затем
адрес и место работы.
Законы конспирации были сведены здесь как будто на нет. Любой
мало-мальски сообразительный человек, интересующийся деятельностью Августа
Берзиня, без особого труда обнаружил бы его миловидных агентов. Но именно
потому, что Блейк вербовал в число своих агентов только молодых и
преимущественно хорошеньких женщин, перечень их естественнее было принять за
донжуанский список художника Берзиня, чем за реестр секретных сотрудников
резидента Блейка. И все же мистер Блейк оригинальностью не отличался. Тот,
кто мог догадываться об истинных занятиях Берзиня, легко догадался бы и о
том, что и список и особы, в нем перечисленные, заведены лишь в целях
дезинформации. Хотя я сам не был профессиональным разведчиком, я бы сказал,
что это была грубая работа, рассчитанная на наивных людей. Что касалось
подлинной, более серьезной и более действенной агентуры, наличие которой
следовало предположить, я не мог обнаружить ее следов, как не могла их
обнаружить даже непосредственная сотрудница Блейка Янковская, но об этом я
узнал позже.
Пока что она пыталась приспособить меня к деятельности, которой
занималась сама.
- Кто из девушек ходит к вам чаще других? - спросила меня Янковская.
Я задумался.
- Кажется... кажется, такая полная блондинка, - неуверенно сказал я. -
Если не ошибаюсь, она служит в парикмахерской.
- Ну а теперь вспомните, когда она к вам приходила?
Я опять наморщил лоб.
- Мне кажется, она приходит раза два в неделю... Да, два раза в неделю,
по утрам! По-моему, ее зовут Эрна...
- Следует быть более наблюдательным, - упрекнула меня Янковская. - Эти
посещения надо как-то учитывать и отмечать получаемое девушками
вознаграждение...
С наивной насмешливостью посмотрел я на своего ментора.
- Нанять бухгалтера?
- Нет, этого не нужно, - спокойно возразила Янковская. - Но ни один
резидент не положится в таких делах на свою память...
Я вздохнул.
На самом деле я вел очень точный учет своим посетительницам. В спальне
у меня имелось несколько коробок с пуговицами; голубая пуговка означала,
например, Эрну, таких пуговок находилось в коробке семь, по числу ее
посещений, а пять мелких черных брючных пуговиц свидетельствовали о том, что
Инга из гостиницы "Савой" являлась всего лишь пять раз. Нет, я вел учет,
который зачем-нибудь да мог пригодиться, но не хотел сообщать об этом
Янковской.
- А кроме девушек, к вам никто больше не приходил? - спросила она меня
затем как бы невзначай.
- Приходил, - сказал я. - Владелец какого-то дровяного склада.
- И чего он от вас хотел?
- Чтобы я приобрел у него дрова на тот случай, если в нашем доме
перестанет действовать паровое отопление.
Янковская испытующе посмотрела на меня.
- И больше ничего?
- Больше ничего.
Этот посетитель и в самом деле ни о чем больше со мной не говорил и
только в течение всего нашего разговора держал в руке почтовую открытку, на
которой были изображены какие-то цветы...
Но хотя я не собирался в каждом посетителе видеть секретного агента или
шпиона, визит этого торговца показался мне странным, он явно чего-то ждал от
меня, это чувствовалось. Вполне логично было предположить, что он произнес
какой-то пароль и что я мог вступить с ним в общение, которое помогло бы мне
ближе познакомиться с практической деятельностью Блейка, но я не знал ни
пароля, ни отзыва и, можно сказать, мучился от сознания своего бессилия.
Однако и об этом я тоже не нашел нужным говорить Янковской.
- Вы все-таки записывайте всех, кто к вам заходит, - попросила
Янковская. - Дела любят порядок, и если вы начнете ими заниматься, ваша
жизнь сразу станет интереснее. - Она переменила тему разговора: - О чем
вчера говорил с вами Эдингер?
- Звал в гости.
- Серьезно?
- Сказал, что нам надо встретиться, и пригласил заехать к нему в
канцелярию.
- Когда же вы к нему собираетесь?
- Я не спешу.
- Напрасно. Не откладывайте этого свидания: в сегодняшней Риге это один
из могущественнейших людей. Добрые отношения с ним гарантируют безопасность.
Она настаивала на том, чтобы я поехал к Эдингеру в тот же день, да я и
сам понимал, что не стоит откладывать посещения.
Гестапо занимало многоквартирный шестиэтажный дом, и в комендатуре было
полно штурмовиков, они пренебрежительно оглядели меня, точно я зашел туда по
ошибке.
Я подошел к окошечку, где выдавались пропуска.
- Мне нужно к господину Эдингеру, - сказал я и протянул паспорт.
- Обергруппенфюрер не принимает латышей, - грубо ответил мне какой-то
надменный юнец. - Проваливайте!
Это было необычно для немцев: с теми, кто был им нужен, они обращались
вежливо, по-видимому, комендатура не была предупреждена обо мне.
Мне с неохотой позволили позвонить по телефону. Я попросил соединить
меня с Эдингером, и его секретарь, как только я себя назвал, ответил, что
все будет немедленно сделано. Действительно, не прошло нескольких минут, как
тот самый юнец, который предложил мне убираться, выскочил из-за перегородки
с пропуском, отдал мне честь и предложил проводить до кабинета
обергруппенфюрера.
Мы поднялись в лифте, и, когда я со своим провожатым шел по коридору,
навстречу мне попались два эсэсовских офицера в сопровождении человека без
знаков различия, но тоже в черном мундире, рукав которого украшала
устрашающая эмблема смерти - череп и две скрещенные кости.
Человек показался мне знакомым, потом я решил, что ошибся; я посмотрел
внимательнее и узнал Гашке, того самого Гашке, вместе с которым лежал в
госпитале. Он шел позади офицеров, с коричневой папкой под мышкой, важный,
сосредоточенный, ни на что не обращающий внимания, настоящий самодовольный
гитлеровский чиновник. Я пристально смотрел на Гашке, меня интересовало,
узнает ли он меня, но он кинул на меня равнодушный взгляд и прошел мимо с
таким видом, точно мы с ним никогда до этого не встречались. Мы вошли в
приемную, мой провожатый откозырял секретарю, и меня без промедления
попросили зайти к обергруппенфюреру. Эдингер со своими рыжими прилизанными
волосами и черными усиками выглядел все так же смешно, как и на вечере у
профессора Гренера, в нем не было решительно ничего страшного, хотя в городе
о нем рассказывали всякие ужасы, говорили, что он пытает людей на допросах и
собственноручно "обезвреживает" коммунистов, что на языке гитлеровцев было
синонимом слова "убивать".
Эдингер был воплощенной любезностью.
- Прошу вас... - Он указал мне на кресло. - Перед вашим приходом я
читал нашего дорогого фюрера, - торжественно сообщил он. - Какая книга!
Я было подумал, что он паясничает, но на его столе действительно лежала
гитлеровская "Моя борьба", и пухлое лицо Эдингера выражало самое подлинное
умиление.
В течение некоторого времени он вел себя как базарный агитатор: выражал
восторги по адресу фюрера, говорил о заслугах национал-социалистической
партии, восхищался будущим Германии. Но, воздав богу богово, он сразу
перешел на фамильярно-деловой тон:
- Вы позволите... - Он на мгновение замялся. - Вы позволите не играть с
вами в прятки?
- Прошу вас, - ответил я ему в тон. - Я сам стремлюсь к полной
откровенности.
Эдингер просиял.
- О господин Блейк! - воскликнул он. - Для германской разведки не
существует тайн.
Я сделал вид, что поражен его словами; человек менее самовлюбленный,
чем Эдингер, возможно, заметил бы, что я даже переигрывал.
- Ничего, ничего, не огорчайтесь, - добродушно промолвил Эдингер и
похлопал меня по плечу. - Мы умеем смотреть даже сквозь землю!
Я вежливо улыбнулся.
- Что ж, это делает честь германской разведке.
- Да, милейший Блейк, - самодовольно продолжал Эдингер. - Мы знали о
вас в те дни, когда Латвией управлял Ульманис, наблюдали за вами, когда
Латвия стала советской, и, как видите, нашли, когда сделали Латвию своей
провинцией. Еще никому не удалось от нас скрыться.
На этот раз я не улыбнулся, напротив, старался смотреть на своего
собеседника возможно холоднее.
- Что вы хотите всем этим сказать? - спросил я. - Допустим, вам
известно, кто я, что же дальше?
- Только то, что вы в наших руках, - произнес Эдингер менее уверенным
тоном. - Когда солдат попадает в плен, это на всех языках называется
поражением.
- Неудача отдельного офицера не есть поражение нации, - возразил я с
холодной вежливостью. - Не забывайте, что я разведчик, а разведчик всегда
готов к смерти. Такова наша профессия: поражать и, увы, всегда быть готовым
к тому, что могут поразить и тебя самого.
Я понимал, что все, что я говорил, было в известной степени
декламацией, но я также понимал, что декламация производит впечатление не
только на сцене.
- Мне приятно, что вы это понимаете, - удовлетворенно сказал Эдингер. -
В таком случае поговорим о стоимости выкупа.
Я выпрямился в своем кресле.
- Я еще не продан и не куплен, господин Эдингер!
- Неужели вы не боитесь смерти? - вкрадчиво спросил меня мой
собеседник. - Поверьте, смерть - это небольшое удовольствие!
- Английский офицер боится только бога и своего короля, - ответил я с
достоинством. - А с вами мы, господин Эдингер, только коллеги.
- Вот именно, вот именно! - воскликнул Эдингер. - Именно потому, что я
считаю вас своим коллегой, я хочу не только сохранить вам жизнь, но и
позволить вам продолжать свою деятельность!
Я настороженно прищурился.
- А что вы от меня за это потребуете?
Эдингер серьезно посмотрел на меня.
- Стать нашим агентом.
Конечно, я понимал, каково будет предложение Эдингера. Другого не могло
быть! Разоблаченный разведчик либо перевербовывается, либо умирает. Понимал
это и мой собеседник, а говорил со мной потому, что заранее был уверен в
ответе. Речь шла только о цене. Эдингер мерил Блейка на свой аршин; думаю,
что сам Эдингер в подобных обстоятельствах предпочел бы измену смерти. Что
же, мне приходилось поступиться честью мистера Блейка, хотя позу, принятую в
этом разговоре, следовало сохранить!
- Вы должны меня понять, господин Эдингер, - сдержанно произнес я. - Я
не могу действовать во вред своему отечеству...
- От вас этого и не требуют, - примирительно сказал Эдингер. - Нам
просто нужны сознательные английские офицеры, которые понимают, что Англии
не по пути с евреями и большевиками. Мы сумеем переправить вас в Лондон,
хотя там должны думать, что вы самостоятельно и вопреки нам героически
преодолели все препятствия. Вы будете продолжать свою службу и снабжать нас
информацией.
Это было необыкновенно благоприятное стечение обстоятельств: советского
офицера принимали за агента английской секретной службы и предлагали
поступить на службу в немецкую разведку; я мог оказаться полезен нашему
командованию, но это благоприятное стечение обстоятельств сводилось на нет
тем, что у меня не было еще возможностей связаться со своими. Пока что
оставалось одно: до поры до времени изображать из себя Берзиня, Блейка и
кого только угодно, заставить окружающих меня людей думать, будто я одержим
всякими колебаниями, дождаться удобного момента, пойти на любую мистификацию
и перебраться через линию фронта.
- Господин Блейк, я жду, - внушительно сказал Эдингер. - Не заставляйте
меня повторять лестное предложение, о котором известно даже рейхслейтеру
Гиммлеру.
- Но это так неожиданно, - неуверенно произнес я. - Я должен
подумать...
- Не стоит выбирать между дворцом и тюрьмой, - перебил меня Эдингер.
- Все же я должен подумать, - твердо возразил я. "Пусть Эдингер, -
иронически подумал я, - не воображает, что так просто купить английского
офицера!"
Эдингер испытующе смотрел на меня своими оловянными глазами.
- Ну а что будет иметь в результате всего этого ваш покорный слуга? -
деловито осведомился я. - Для того чтобы жить, надо еще кое-что иметь. Что
мне даст эта... переориентировка?
- Нас никто еще не упрекал в скупости, - гордо сказал Эдингер. - Ваши
расходы по сбору информации будут регулярно оплачиваться.
- В какой валюте? - цинично спросил я.
- В рейхсмарках, конечно, - заявил Эдингер. - Это не так плохо!
- Но и не так хорошо, - пренебрежительно возразил я. - Марка
обесценена...
- Пусть в фунтах или в долларах, - сразу согласился Эдингер и поспешил
добавить: - А после окончания войны назначенное нами английское
правительство предоставит вам высокий пост.
Он говорил вполне серьезно, этот ограниченный человек, и, как мне
кажется, верил в то, что говорил, и не сомневался в моем согласии. Но я
подумал, что мне выгодно затянуть торговлю: в глазах немцев это укрепит
позиции Блейка, а майора Макарова сделает еще недосягаемее.
- Все же я настоятельно прошу вас, господин обергруппенфюрер, -