з человека
униженного он превращался  постепенно в че-ловека скованного. Работалось ему
в тот день  плохо, настроение было ужасное, и он решил  навестить Жильду. Со
времени  своего возвращения  он  ни разу  не  заглянул к ней,  что  было  не
очень-то  деликатно с  его стороны,  тем  более  что  Жильда обладала  двумя
огромными  достоинствами:  во-первых,  она всегда  была на  стороне  мужчин,
во-вторых, она  умела  молчать.  В шесть  часов  он уже  был  у нее и,  едва
переступив порог,  вспомнил, какой ужасный вечер  провел тут весной,  ожидая
какую-то женщину, которой он в конце концов даже не отворил  дверь. Это было
еще "до Натали", и, разумеется, здесь он должен о ней  молчать. Натали - это
его тайна, она его жена, и он  не должен  болтать о  ней ни с кем, иначе это
будет  подло, и этого  она  наверняка  ему  не  простит. Но он уже  сидел  в
глубоком красном кресле со стаканом ледяного виски в руке, а напротив сидела
внимательная  и  дружелюбная,  любо-пытная  женщина,  сообщница   былых  его
сумасбродств.  Он чувствовал себя  помолодевшим. В  конце  концов,  любовное
приключе-ние - это любовное приключение, и только.
     -  Ну как?-спросила Жильда.-Выглядишь ты  прекрасно. Ты, говорят, очень
счастлив.
     - Очень,-вяло подтвердил он.
     Она, как всегда, была обо всем прекрасно осведомлена.
     - Так зачем  же ты тогда  сюда  пришел? -  и  она  засмея-лась.-Мужчины
приходят  ко  мне либо  за любовью,  либо чтобы пожаловаться. Ты не очень-то
похож на счастливого любовника. В чем дело?
     - Это сложно,- начал Жиль.
     И  он заговорил. Говорил долго, чуть подтасовывая факты к своей выгоде,
хотя  и ненавидел себя за это.  К концу рассказа он  совсем расстроился. Она
слушала молча, прищурив  глаза, ку-рила сигарету за сигаретой,  и  выражение
лица у нее  было как у  хиромантки-у нее часто бывало такое выражение. Когда
он умолк,  она встала, прошлась по комнате, слегка покачивая бед-рами, потом
снова села в кресло и пристально посмотрела на него. В  общем, все это  было
довольно смешно, и  Жиль уже  раскаи-вался, что  пришел  к ней. Она заметила
лукавую искорку в его взгляде и рассердилась.
     - Если  я верно поняла, мадам  забрала тебя в руки и ты не знаешь,  как
вырваться.
     Жиль возмутился.
     -  Вовсе  нет,-сказал он.-Я  забыл  главное.  Я не  сказал  тебе самого
главного...
     А главным  была  горячая страсть Натали, ямка на  шее На-тали, куда  он
утыкался  лицом,  засыпая,  непрестанная  нежность.   Натали,  глубокая   ее
правдивость и его безграничное доверие  к ней. Все то, что Жильда, роскошная
полупроститутка,  с  ее  де-шевой  развращенностью,  уже  давно   разучилась
понимать. Но за-чем же тогда он здесь?
     - А что  же  главное? Втюрился ты в нее, что ли? Но он  уже вскочил  и,
заикаясь-не то от гнева, не то от сты-да,- забормотал,  с трудом выговаривая
слова:
     - Я плохо тебе объяснил... Забудем это. Извини меня.
     -  Ну  когда  она вернется к своему  мировому судье,  приходи  ко мне,-
сказала она. - Я всегда дома, ты ведь знаешь.
     "Да,-думал он  с  ненавистью,-ты всегда  дома. И  ты  всегда рада любой
подлости, любой  гнусности  и прихотям своих  прияте-лей.  Ты из  той породы
женщин, с которыми мужчина  как будто все в жизни  забывает, а на самом деле
просто захлебывается во всякой мерзости".
     Уже подойдя к двери, он обернулся.
     -  Вовсе  она не  забрала меня в  руки,  как ты  говоришь, я сам к  ней
прицепился.
     - Ну тогда надо было рассказывать о ней  по-другому,- смеясь,  заметила
Жильда и заперла, за ним дверь.
     Очутившись на лестнице, он почувствовал, что его трясет от негодования,
но и сам не знал, на кого он  злится. Как бешеный,  он промчался  через весь
Париж,  поставил куда-то машину, бегом поднялся по  лестнице. Но,  подойдя к
своей квартире, он услышал  смех Натали  и  мужской  голос. Тяжело  дыша, он
остановился. "Если это американец, набью ему морду-и вся недолга. Это пойдет
на  пользу  и мне, и ему, обоим сразу". И вместо  того, чтобы отпереть дверь
своим  ключом, он позвонил, находя,  что так  будет приличнее. Однако Натали
открыла дверь, звонко смеясь.
     - Угадай, кто у нас!-сказала она.
     В дверях гостиной стоял ее брат и улыбался. Вероятно, у Жиля было очень
странное выражение лица, потому что Натали спро-сила:
     - А ты думал кто?
     - Не. знаю,-пробормотал он.-Здравствуйте, Пьер.
     - Ты думал-это Уолтер?
     - Уолтер?
     -  Ну,  тот вчерашний  американец.  Я  как  раз рассказывала Пьеру  про
него...
     И,  смеясь до слез,  она упала в  кресло. Брат  стоял  возле нее и тоже
смеялся,  и  Жилем  овладело  ощущение  счастья.   Брат  и  сестра  смеялись
заразительно, как дети, в них чувствовалось что-то ребячливое и искреннее, и
оба были такие красивые, что на них приятно  было смотреть. Нормальные люди.
Значит,  еще  существуют  на  свете нормальные люди.  Жиль  рухнул в кресло,
измученный и довольный. Он у себя дома, в своей семье, после того, как из-за
своего дурацкого характера так по-дурацки провел день.
     - Когда вы приехали, Пьер?
     - Сегодня  утром.  У  меня  оказалось два свободных  дня,  а  мне очень
захотелось увидеть Натали. Мне ее писем недостаточно.
     Так она,  значит, часто писала брату? Между посещениями  му-зеев? А что
она вообще делает целыми днями?  Он всегда расска-зывал ей,  возвратившись с
работы,  как у него  прошел день; они, как сумасшедшие, спорили  о политике,
говорили о газете, о зна-комых, но она  никогда ему ничего не рассказывала о
себе, гово-рила только о своей  любви к нему. Что же она могла писать брату?
"Я счастлива... Я скучаю... Жиль очень хороший... Жиль не  очень хороший..."
Он бросил взгляд на Пьера, пытаясь про-честь на его лице отзвуки этих писем,
но ничего  не  увидел.  Лас-ковое любопытство-и только. Нет,  она, наверное,
одинаково та-ится и от  него и  от брата.  Он  вспомнил о том, что говорил о
ней, сидя целый час у Жильды, и ему стало стыдно.
     - Я вижу, вам  и выпить  нечего,-торопливо сказал он.- Натали совсем не
хозяйка.
     -  Натали всюду  чувствует  себя  гостьей,-отозвался брат.- Тут уж  она
ничего не может с собой поделать.-Он весело улы-бался.
     Натали побежала к холодильнику, мужчины остались одни.
     -  Судя  по  ее виду,  моя  сестра счастлива,-сказал Пьер. ' Говорил он
спокойно,  но  в  его голосе звучала  все  та  же  нотка  угрозы.  Как в тот
знаменательный  вечер в Лиможе. В общем, он  выступал  в  роли "благородного
брата", и это немного раздражало Жиля.
     - Надеюсь, она действительно счастлива,- сказал он.
     -  Буду  очень  рад,  если  я ошибся  в  своих  опасениях,- миро-любиво
продолжал Пьер.-А как мне стало тоскливо в Лиможе без нее!
     - Огорчен за вас,-сказал Жиль.-Но мне было бы так же тоскливо без нее в
Париже.
     - Вот это главное. В сущности, только это мне и хотелось узнать.
     - Она вам не писала об этом? Пьер засмеялся:
     - Натали не любит говорить о  своих  чувствах. Вам-то следо-вало бы это
знать.
     Неумело держа поднос, вошла Натали, и Пьер тотчас вскочил ей навстречу,
спеша освободить ее от ноши. Да, Натали, вероятно,  всю жизнь оберегали, всю
жизнь  любили,  и,  должно  быть,  Жиль,  с  его нервозностью  избалованного
ребенка, зачастую внушал ей страх. Между нею и братом была глубокая взаимная
любовь,  взаимная привязанность, множество воспоминаний обо  всем,  что  они
сделали  друг другу хорошего-просто так, по  велению сердца,  и  Жилю  вдруг
захотелось,  чтоб и у него в жизни было так же,  И он  вдруг вспомнил, что у
них с сестрой  не было душевной бли-зости,  если не считать ее материнской к
нему  привязанности,  а  его  отношения  с  другими  женщинами  сводились  к
подспудным без-радостным  битвам, прерывавшимся недолгими  минутами счастья,
но  неизменно  заканчивавшимся  либо  победой с  привкусом пора-жения,  либо
просто  поражением.  Он  вдруг почувствовал  усталость, оттого  что  перепил
вчера; таким он себя не любил.
     - А почему бы  вам не поужинать где-нибудь вдвоем? - ска-зал он. -  Так
вам будет спокойнее. А я пораньше лягу. Я совсем расклеился -  слишком много
вчера выпил.
     Он ждал возражений, но Натали просияла:
     - А тебе не будет скучно? Мы с Пьером так давно не, виде-лись. ..
     - Вы, правда, не против?-спросил Пьер.
     "Бедняжка Натали-думал Жиль,-ты так давно не видела приличных людей. Ну
в самом деле, кого ты видела? Пропащего Никола. Жана, который ревнует меня к
тебе, твою злосчастную подругу, весьма унылую особу, а с восьми часов вечера
и  до  утра видела меня  -  жалкое  существо, которое  ты,  моя сумасбродка,
любишь". Он замотал головой.
     - Нет, нисколько, наоборот. Ступайте поужинайте без меня. Если я еще не
засну к вашему возвращению, мы вместе выпьем по чашечке липового чаю.
     Когда  они ушли, он  включил было телевизор, но  тут  же вы-ключил его,
съел  ломоть  ветчины,  стоя  у  холодильника, и лег в постель.  У  него был
превосходный детективный роман, большая бутылка минеральной воды  под рукой,
сигареты,  а  по радио пере-давали очень  хороший концерт. Время от  времени
человеку  не ме-шает побыть  в  одиночестве  -  это имеет свою  прелесть.  В
сущ-ности,  он  всегда   был  одинок,  добрый,  старый,  одинокий  волк,  и,
умилившись этому своему образу, Жиль уснул, не погасив свет.

     Глава седьмая
     Время шло, и Натали решила поступить на работу. Она со-общила Жилю, что
нашла  себе  очень хорошее  место  в туристиче-ском агентстве  с  приличным,
кажется,  жалованьем, которое  помо-жет им сводить концы с концами, что было
зачастую  нелегко.  Жиль  сначала  засмеялся:  ему стало  досадно,  что  она
устроилась  без  его содействия, и  забавно  было вообразить себе Натали  за
конторским столом.
     - Разве ты уже успела осмотреть все музеи? Что это на тебя нашло?
     - Я целыми днями ничего не делаю,-ответила она,-так со-всем отупеешь.
     - А что ты делала в Лиможе?
     - В Лиможе у меня было благотворительное  общество,- спо-койно ответила
она.
     Он расхохотался. Вот сумасшедшая!
     - Я  понимаю, это  кажется нелепым,-заметила  она,-но  знаешь, я многим
помогала...
     - И все-таки... Ты-в роли  дамы-благотворительницы...  Ты  же целые дни
проводила со мной.
     - Так  ведь  это  было летом,- возразила она.  -  А для бедня-ков самое
тяжелое время - зима. Он изумленно уставился на нее.
     - Если я правильно понял, стоило мне приехать к сестре зи-мой, и  мы бы
с тобой не встретились? Она засмеялась, покраснела:
     -  Да нет  же... Не  о том  речь. В  агентстве  очень приятная  работа,
директор-очаровательный человек,  приятель Пьера,  И знаешь,  так  интересно
разрабатывать маршруты для туристов..  Я буду отправлять их в Перу, в Индию,
в Нью-Йорк...
     -  Если  ты собираешься  работать  из  материальных  соображе-ний,  то,
по-моему, это идиотство,- сказал Жиль. - Можно просто поменьше тратить.
     А ведь совершенно очевидно было, что транжирил-то деньги он, причем сам
не знал, куда они  уходят.  Приятели, бары, такси - деньги так и текли между
пальцев. И если Натали могла где-то бывать и одеваться, то этому она обязана
была  отнюдь не зара-боткам Жиля, а скорее тому, что ежемесячно получала  из
Лиможа сто тысяч по какой-то старой семейной ренте. А тут еще Жиль  купил ей
к  рождеству  прелестную   старинную   брошь,  за  ко-торую  никак  не   мог
расплатиться.  Право, Натали  пришла совсем неплохая мысль, но почему-то она
очень раздражала Жиля.
     - Нет, не из материальных соображений,-сказала она,- а потому, что меня
это заинтересовало. Но если тебе это непри-ятно, я могу отказаться.
     - Делай как  хочешь,- сказал  он.  -  Кстати,  о  путешествиях -  когда
возвращается цветочник?
     Дело в том, что фотограф-американец  упорствовал. Он забра-сывал Натали
розами-вот почему  Жиль  дал  ему такое прозви-ще-и  нежными  письмами.  Ему
пришлось отправиться в дальнюю  поездку, и почти отовсюду  он посылал Натали
вполне  безобидные открытки  со спокойной уверенностью  человека,  решившего
ждать хотя бы тридцать лет,- послания его  то забавляли, то возмущали  Жиля,
смотря по настроению. Натали они трогали, и она это по своему обыкновению не
скрывала, что, конечно, должно было успо-каивать Жиля, но мешало им смеяться
вместе над  обожателем.. Натали  заявила,  что  во всяком искреннем чувстве,
каково  бы оно ни  было,  нет ничего  смешного. На  эту тему она вела долгие
раз-говоры с Гарнье, которого Жиль представил ей однажды,- тот все еще  ждал
выхода из  колонии своего юного  друга. Кстати ска-зать, Гарнье  все  больше
перекладывал работу  на  плечи  Жиля, и зачастую  Жиль, возвратившись домой,
заставал там Гарнье. Уютно расположившись у камина, они  с  Натали увлеченно
бол-тали.  Странный  все-таки  у  нее  вкус!  В  компании  пьяницы Никола  и
развратника Гарнье она становилась оживленной, веселой,  тогда как  общество
Жана,   человека  интеллигентного,  ее,   по-види-мому,  тяготило.   "Ты  не
понимаешь,-возражала она, когда Жиль. говорил ей об этом,- в них есть что-то
непосредственное, искрен-нее,  и это мне нравится". Жиль пожимал плечами: по
его мнению,  Никола  и Гарнье-люди нудные,  но он все же  предпочитал, чтобы
Натали интересовалась ими, а не американцем-цветочником.
     Итак, Натали  начала  работать и зачастую вечерами заезжала  за Жилем в
газету. Во всем мире люди все больше сходили с ума, между работниками газеты
шли все  более яростные споры, и  На-тали  случалось  часа по  два проводить
внизу,  в баре, дожидаясь Жиля.  Она, конечно, никогда его не упрекала, даже
сочувствовала ему, но  мысль, что она  сидит внизу  и, жестоко скучая,  ждет
его, мучила  Жиля.  В  конце  концов  они решили  встречаться только "у себя
дома". И однажды он не пришел ночевать.
     День выдался  ужасный. Мерзкий Тома, ужасный  Тома  перешел все границы
подлости. Потом Жиля вызвал  к себе Фермон и устроил ему разнос: он,  видите
ли,  находил статьи Жиля  черес-чур  "академичными", в  них, по его  мнению,
отсутствовала   сенса-ционность,    которая   нравится   "читателю".    Жиль
представления не имел об этом пресловутом читателе, о котором ему прожужжали
все уши, об этом неведомом часовом, охраняющем склады глупо-сти, но, если бы
этот  охранитель попался ему  в  руки,  Жиль  с на-слаждением  задал  бы ему
хорошую трепку.
     -  Читателю,-  говорил  Фермон,-  надо,  конечно,  давать  объек-тивную
информацию, но тема должна его увлечь, даже взвинтить.
     -  А  вы  не  находите,  что  сами  факты,  сама  действительность  уже
достаточно взвинчивают читателя? - иронически  спросил Жиль. -  Всюду война,
всюду...
     -  Война  взвинчивает  читателя   только  в   том  случае,   если   она
непосредственно его касается.
     - Она и касается,- в отчаянии сказал Жиль. - Вы что же, хотите, чтобы я
дал читателям адрес  конторы по вербовке  солдат  для отправки во Вьетнам? А
неужели цифры кажутся вам недо-статочно красноречивыми?
     - Это вы недостаточно красноречивы.
     Короче говоря, Жиль  вышел  от Фермона в  бешенстве и при-нялся  заново
переделывать  статью,  а было уже шесть часов. На-толкнувшись на  Гарнье, он
попросил  его предупредить  Натали и, если возможно,  повести ее куда-нибудь
поужинать, что, по-види-мому, обрадовало Гарнье, а сам Жиль остался у себя в
кабинете, сел  за  пишущую машинку, но  мысли его  были  куда  больше заняты
обдумыванием запоздалых реплик в ответ на обвинения Фермона, чем злополучной
статьей.  В редакции было  безлюдно,  и  он  расха-живал  по всем  комнатам,
чувствуя глубочайшее отвращение  к своему творению. Зайдя в кабинет Жана, он
обнаружил там бу-тылку шотландского виски и налил себе стакан, но, выпив, не
по-чувствовал облегчения. До  чего же ему осточертела эта проклятая  газета,
ничего он не добьется,  будет прозябать здесь до конца своих дней,  а Фермон
совсем выживет из ума и все больше будет жучить его. Жиль  Лантье постареет.
Натали превратится в поч-тенную провинциалку, они, может быть, поженятся, и,
может быть, у них пойдут дети; супруги Лантье купят себе машину, малень-кую,
благоустроенную  ферму с телевизором. Хорошо еще, если им удастся достигнуть
такого благополучия.  Все  ужасно.  Он,  Жиль  Лантье,  способный  на  любую
крайность, жаждущий объездить мир, он,  кипучий Жиль, вот-вот  загубит  свою
жизнь под игом хо-зяина и любовницы, и оба они  еще смеют осуждать его... Ну
так вот, он больше не желает ни чтобы его осуждали, ни чтобы его прощали, ни
чтобы  его заковывали в какие  бы то ни  было рам-ки - будь то профессия или
область  чувств. Он хочет быть одино-ким и свободным, как раньше. Свободным,
словно молодой пес, каким он был. Прикладываясь к бутылке, он перебирал свои
оби-ды  и все  больше разъярялся. Ах так!  Они воображают, будто Жиль Лантье
сидит   и  переписывает  наново  свое  сочинение,  будто  школьник-двоечник,
оставленный  без  обеда?  Ах,  так!  Они  вообра-жают,   будто  он  смиренно
возвратится домой, к своей верной и благородной любовнице?! Хорошо же, он им
покажет!  Он надел  плащ  и  ушел,  оставив  гореть  все  лампы. По счетчику
заплатит пресловутый "читатель".
     Проснулся  он в  полдень в чьей-то  незнакомой, вернее, слиш-ком хорошо
знакомой постели - в доме свиданий. Рядом с ним храпела толстая черноволосая
девица.  Ему смутно вспомнились ночные  кабаки на Монмартре, какая-то драка,
физиономия поли-цейского,-слава богу, глупости он вытворял  на правом берегу
Сены. У  него  даже голова  не болела, только  смертельно  хотелось пить. Он
встал и напился-пил  и пил прямо  из  крана  над  эмали-рованной  раковиной,
премило  украшавшей комнату. Потом подо-шел к окну, выходившему  на какую-то
незнакомую улочку.  И за-стонал  про себя. Что же  он все-таки  натворил? Он
встряхнул спя-щую  девицу, она что-то буркнула и, приоткрыв глаза, поглядела
на  него почти так  же  удивленно,  как  и он на нее. На  редкость противная
девка!
     - Это я с тобой, значит?..-произнесла она.-Ну и надрался же ты.
     - Где мы?
     - Около Бульваров. Ты мне должен пять косых, мальчик.
     - А что я вытворял?
     - Не знаю. Ты попал ко мне в шестом часу. Я тебя уложила, и все тут!  А
что раньше было, не знаю.
     Он быстро оделся, положил на ее постель кредитку и напра-вился к двери.
     - До свидания, дядя,-сказала она.
     - До свидания.
     Светило яркое солнце. Он вышел на Итальянский бульвар. На-тали, Натали,
где же сейчас Натали? Может быть, в  агентстве? Нет, должно быть, завтракает
где-нибудь по соседству, как обычно. Он взял такси. Голова была пустая. Надо
увидеть Натали  во  что  бы  то ни стало.  Это  главное. Но  агентство  было
заперто, в сосед-нем ресторане он Натали не обнаружил. Он перепугался. Такси
не отпустил и  велел ехать  домой. Он бесшумно отпер входную дверь и замер в
передней: Натали сидела в  кресле  и  казалась  спокойной.  У  него возникло
ощущение, будто разыгрывается очень старая и очень глупая сцена: возвращение
беспутного мужа после ночного кутежа.
     - Я напился,-сказал он.
     Она не  ответила.  Он  заметил, что  у  нее темные круги  под гла-зами.
Сколько ей, в сущности, лет? На ней было  черное платье,  его брошка,-должно
быть, она не ложилась, так и просидела в этом кресле всю ночь.
     - Я  заходил в агентство,- продолжал он. - Тебя там не ока-залось. Я...
Мне ужасно неприятно, Натали. Ты беспокоилась?
     Он  говорил глупые слова, но что же  ему оставалось говорить? На  душе,
однако, стало легче. Теперь он сознавал, что  все время, пока ехал  в такси,
боялся только одного - вдруг он не найдет  ее. Но вот она  тут  и как  будто
даже улыбается.
     - Беспокоилась? - переспросила она. - Почему?
     Он подошел к ней,  и тогда она встала с кресла, посмотрела ему в лицо с
каким-то  любопытством,  почти  что  с  интересом. А  за-тем  дала  ему  две
увесистые пощечины. И направилась в кухню.
     - Сейчас сварю кофе,- сказала она ровным голосом.
     Жил