ю тебя.
     Она засмеялась.
     -  Надеюсь,-  сказала она,  не  выказывая ни  малейшего удив-ления,- не
хватало только, чтобы ты не любил меня.
     Жиль  тоже  засмеялся.  Натали права,  он круглый  дурак. Есть  слишком
очевидные вещи, которые не нуждаются  в  словесном выражении. В  первый день
она сказала, что любит его,  и потом спо-койно ждала, когда и он ее полюбит.
Бесспорно,  Натали-силь-ная  женщина,  вернее,  женщина,  знающая,  что   ее
слабости-такая сила,  которой невозможно противостоять. Да, он испортил весь
эффект своего признания и был очень доволен, что испортил.
     - Почему ты ничего не рассказываешь? - спросила Натали.
     - А мне нечего  рассказывать,-  ответил  он.- Я в  полном по-рядке. Всю
дорогу любовался природой из окна вагона.
     - Довольно скупое повествование...
     - Поцелуй меня,- сказал он,- завтра я тебе все расскажу. Пойдем к реке.
Ты будешь обедать со мной?
     - Да,  но мне пора возвращаться. Франсуа, наверное,  уже дома.  Не надо
было  мне приезжать,- тихо добавила она,- это ужасно - сейчас расставаться с
тобой.
     Они  ехали  по улицам  Лиможа; Натали медленно  вела  ма-шину, и в окно
вливалась вечерняя прохлада.  Жиль  держал На-тали  за руку, он  ни о чем не
думал  и лишь  смутно  ощущал,  что это  полное  отсутствие  мыслей  и  есть
подлинное  счастье. Потом  он пересел в такси  и в том  же состоянии гипноза
проехал  еще  тридцать километров, пока  наконец не  добрался  до  знакомого
старого  дома;  там, разбудив Одилию  и  Флорана, он вдруг стрях-нул с  себя
оцепенение и принялся рассказывать им о своей  по-ездке, хотя супруги ничего
не понимали спросонья,- рассказывал долго, путано и забавно обо всем, что он
собирался сообщить На-тали, думая о ней в вагоне.
     Жиль  лежал  у самой  воды, возле Натали; было жарко,  оба щурились  от
закатных лучей солнца. Натали  считала, что они  с Жилем тут загорают, а  он
посмеивался над нею, утверждая, что по-настоящему загореть можно  только  на
Средиземном море,  а  здесь они разве что чуть-чуть пожелтеют к самому концу
лета. Но было так приятно  лежать,  расстегнув ворот  рубашки и  при-жимаясь
щекой  к свежей  траве. Все  то, что он безумно  любил раньше,- безжалостное
солнце, раскаленные  пляжи,  обнаженные и зачастую слишком  доступные тела -
все это сейчас внушало ему отвращение. Теперь Жилю нужен был только вот этот
мягкий  пейзаж  и  эта  сложная  женщина.  А  она   сердилась  на  него,  он
до-гадывался об  этом. Рассказ о его  пребывании в Париже вызвал у нее  лишь
два чувства:  огромную жалость к  Элоизе и неожидан-ный интерес  к Гарнье. И
полное равнодушие к  переживаниям  самого Жиля. Она не  выказала  ни  капли,
казалось бы, законной ревности по поводу ночи, проведенной с  Элоизой, никак
не  оце-нила  его  негодования  в  отношении  Фермона.  Она  нашла  все  это
"огорчительным".  И хотя  Жиль  своими  признаниями дейст-вительно  думал ее
огорчить, он все же надеялся что она утешит его, не станет осуждать. Меж тем
она осуждала его, осуждала за слабость.
     - Ну послушай,- раздраженно и в  то же  время  лениво го-ворил он (ведь
они весь день провели у него в комнате),- послу-шай, Натали, что, по-твоему,
я должен был сделать? Остаться с Элоизой? Уйти из газеты?
     -  Не  знаю.  Я  не  люблю  подобных  ситуаций.  А  у  меня  созда-ется
впечатление, что ты так живешь всегда. На грани обмана. Не зная, прав ты или
нет. Чувствуя себя немножко виноватым и упиваясь этим.
     - Насквозь прогнил, да? - рассмеявшись, воскликнул Жиль.
     - Очень возможно.
     Она не смеялась.  Он перевернулся на  живот и обнял ее. От Натали пахло
нагретой  солнцем  травой,  и  она  смотрела   на  него  пристально,  широко
раскрытыми, почти испуганными  глазами. Но Жиль не видел выражения  ее глаз,
он  видел лишь темные круги под ними - следы любви. Он улыбнулся,  поцеловал
эти круги и рассмеялся:
     - А разве ты могла бы полюбить насквозь прогнившего чело-века?
     - Любовь зла - тут не выбираешь.
     - Странно,  образованная женщина и не боится говорить та-кие  банальные
фразы,- сказал он.
     -  Нет, очень боюсь,- тихо  ответила Натали,-  но  в  них  почти всегда
правда.
     Жиль  посмотрел на нее: она действительно  боялась, и на мгно-вение ему
тоже сделалось  страшно. Каково им будет  вместе? Что если когда-нибудь  она
начнет  презирать его?  Что если он  дейст-вительно достоин презрения? Вдруг
Натали  не сможет больше его любить? Жиль зарылся головой в траву и вздохнул
- нет ему ни отдыха, ни покоя. Вот он любит эту женщину, прямо  сказал ей об
этом, а она боится его.
     - Если ты боишься, брось меня,- прошептал Жиль. И по-чувствовал, как ее
щека, ее губы коснулись его затылка.
     - Я бы не могла,-  сказала Натали,- но даже если бы и могла, не бросила
бы.
     - Почему?
     - У меня была безмятежная жизнь, меня лелеяли, оберегали, но жилось мне
тоскливо,- спокойно сказала  она.- Наверное, я должна была встретить кого-то
вроде тебя.
     - И эта встреча кажется тебе удачей или катастрофой?
     - Сейчас - удачей,- ответила она.
     Они  неподвижно лежали  в траве. Натали привалилась  к нему  и положила
голову ему  на спину, тонкая травинка щекотала его лоб; глубокий, похожий на
оцепенение, покой овладевал им. Звук собственного голоса почти удивил его:
     - А что будем делать с Франсуа?
     Она отодвинулась и легла  навзничь. Жиль повернул  голову, и теперь ему
был виден профиль Натали; она спокойно смотрела в небо.
     - Не знаю,- сказала она.- Мне надо от него уйти.
     Жиль  даже вздрогнул. Подсознательно он  уже  успел  свыкнуться с  этим
призрачным, так мало стеснявшим их Франсуа. Жиль знал, что Натали не живет с
мужем, она сказала ему  об  этом,  и он  верил ей,  слишком  хорошо зная  ее
прямоту. Но эта прямота влекла за собой немало последствий.
     - Что же ты собираешься делать? Она посмотрела на него и улыбнулась.
     -  Может быть, уеду с тобой и буду возле тебя,  пока  ты меня любишь. А
там - увидим...
     Она права, она совершенно права: они любят друг друга, они  должны быть
вместе.  Он  зарабатывает  вполне   достаточно,   чтобы  обеспечить  женщине
безбедное  существование.  И   к  чему  цепляться  за   какую-то  свободу  и
одиночество? Да ну их ко всем чертям - и  свободу и одиночество: ведь именно
эти  две  безрадостные вак-ханки и  привели  его  к нервной  депрессии...  А
все-таки страшно. Протянув руку, Натали коснулась его волос.
     - Не беспокойся. Жиль. До лета я не уйду от него. До конца лета. И я не
уеду с тобой, пока ты сам меня об этом не попро-сишь.
     Он  вдруг  разозлился и с вызовом посмотрел на нее. Разоз-лился оттого,
что она прочла его мысли, и оттого, что они воз-никли у него.
     - Да я и не  думаю беспокоиться. Я хочу быть с тобой. Хочу, чтобы ты со
мной уехала.  Чтобы мы  уехали  немедленно.  Сегодня  же вечером  ты  с  ним
поговоришь, и завтра мы уедем.
     "А куда? - тут же подумал он.- Куда? У меня в кармане всего три франка.
Оставаться здесь после скандала, который  не-минуемо разразится, невозможно.
Куда же нам деваться до сен-тября?"
     Но Натали улыбалась, и эта улыбка вывела его из себя.
     - Я хочу, чтобы ты уехала со мной.
     Он почти кричал.
     - Хорошо, уеду,- спокойно сказала она.- Но только если ты просишь меня,
а  не приказываешь.  И не кричи  так,  ты даже по-краснел.  Разве нам  здесь
плохо? Куда ты хочешь уехать?
     - Я не люблю ложных положений... - с гордым достоинст-вом начал Жиль.
     Но она так на него  посмотрела,  что он осекся  и умолк. Од-нако Натали
тотчас расхохоталась, он  тоже засмеялся, снова при-валился к ней, смешав ее
волосы со своими, осыпал ее поцелуями.
     - Ох, Натали,-шептал  он.-Натали, как  ты меня  хорошо  знаешь... Ох, я
люблю тебя, люблю.
     И она смеялась  до слез в его объятиях, смеялась с сияющими глазами, не
в силах остановиться.

     Глава вторая
     Любопытно,  как  порой бывает удобно, когда гордиев узел раз-рубаешь не
ты, а кто-то  другой. С  той минуты,  как Натали ре-шила  уйти от мужа,  его
существование  совершенно  перестало  бес-покоить  Жиля  - Натали уходит  от
Франсуа из-за  него, но  он, Жиль, тут как  будто ни при  чем. В  ту минуту,
когда Натали об-лекла в слова свое решение и произнесла эти слова, выбор был
сделан и оставалось лишь  покориться судьбе.  Жилю и в голову не  приходило,
что Натали  может  передумать,-  как  все  прирож-денные  лгуны, он  был  до
смешного доверчив. Более того, он вовсе не считал, что обкрадывает Франсуа,-
ведь стонами  восторга, на-слаждением Натали  слишком очевидно была  обязана
Жилю, ему одному, и никто, зная Натали, не  мог бы надеяться добиться от нее
того же. Он похищал у Франсуа Натали-человека, а не На-тали-женщину и должен
был признать,  что Франсуа на протяже-нии многих  лет уделял немало внимания
этой не  признающей канонов, бескомпромиссной  Натали. И  вот теперь Франсуа
отдает ее Жилю -  любовницу и  вместе с тем  мать, строгую и  безрас-судную,
именно такую,  какая и нужна Жилю. Разумеется, думать  так было бессовестно,
но счастливый  человек  -  чаще  всего  чело-век  бессовестный.  А  Жиль был
счастлив.
     Самыми  прекрасными  были  послеполуденные  летние часы,  ко-торые  они
проводили в его спальне, вернее, в уединенной комнате на чердаке, где раньше
спала прислуга.  Жиль  открыл  эту ком-нату и  обосновался в ней. Туда можно
было подняться черным ходом прямо со двора и таким образом щадить не столько
цело-мудрие Натали, которая  смеялась над условностями, сколько  це-ломудрие
Одилии, волнуемой некими принципами. Комната была  просторная, почти пустая,
пыльная,  в ней  стояла огромная кро-вать и кресло "под красное дерево",  на
которое Натали бросала  свою одежду. Жиль поднимался туда около  трех часов,
закрывал  ставни,  ложился,  брал  книгу  и ждал. Вскоре  приходила  Натали,
мгновенно  снимала с  себя платье и бросалась  к  нему,  точно ди-карка,  не
произнося ни слова, а иногда, наоборот, раздевалась медленно, как бы нехотя,
остроумно рассказывая ему о смертельно скучных званых обедах. Жиль  не знал,
что нравилось ему больше, но кончалось и то и другое в постели,  а жара  под
раскаленной  крышей  была такая, что, разомкнув  объятия, они  едва  дышали,
мокрые, потные, изнеможенные,  но так  и не утолившие страсть.  Жиль вытирал
смятой простыней  безжизненное  тело Натали,  она  не  противилась, лежала с
закрытыми глазами,  и он чувствовал, как под  его рукой колотится ее сердце.
Она медленно высвобож-далась из плена наслаждения, как приходят в себя после
долгого  обморока, и он, гордый,  довольный, посмеивался над  ней. Нако-нец,
жизнь возвращалась к  ней, и она  уже слышала не только  бие-ние собственной
крови, но  уже могла поднять  веки, тогда как за  минуту до того даже слабый
свет, проникавший сквозь ставни, слепил ее; она поворачивала голову к  Жилю,
который уже курил, и смотрела на него с какой-то испуганной благодар-ностью.
     Они разговаривали. Мало-помалу он узнал о ней все. Она  рас-сказала ему
о  своем детстве, которое прошло в Type, о годах уче-ния в  Париже,  о своем
первом любовнике, о встрече с Франсуа, о браке  с ним. Это была простая  и в
тоже время не  простая жизнь: простая, потому  что в ней не было никаких  из
ряда  вон  выходящих  событий,  и  не  простая,  потому  что  по  внезапному
мол-чанию,   прерывавшему  иногда  рассказ  Натали,  по  отдельным  сло-вам,
интонациям голоса и самому складу фраз чувствовалось, что  эта спокойная и в
общем-то благополучная жизнь  стала  для нее  почти  невыносимой. Если  Жиль
говорил: "А ты радовалась,  когда  поехала в Париж  защищать диплом?"  - она
отвечала:  "Ты  со-шел  с ума... ведь  до этого я никогда не  расставалась с
братом".  И он  должен был сочетать  в своем  воображении классический образ
юной провинциалки, ослепленной Парижем и окруженной поклонниками,  с образом
девочки, тоскующей о брате в далеком незнакомом городе. А если он спрашивал,
какое  впечатление  про-извел  на  нее  Франсуа при  первом знакомстве,  она
отвечала: "Я сразу же поняла, что он порядочный человек", и  больше  Жиль не
мог добиться от нее ни слова. Что  касается любовников  - ка-жется, их у нее
было три до Франсуа и один после,-ода спо-койно признавалась, что испытывала
с ними наслаждение.  Од-нажды он  задал  дурацкий  вопрос: "Такое же, как со
мной?"-и  получил  в  ответ: "Естественно", что окончательно вывело  его  из
себя. И напрасно. Она никогда никого не любила так, как его,  но наслаждение
испытывала  и с другими, так говорила она и  не желала отпираться  от  своих
слов.  Искренность  Натали временами  подкупала,  временами  злила Жиля,  но
никакие его уловки, даже в минуты страсти, не могли заставить ее отступиться
от своих утверждений. Она спокойно смотрела,  как Жиль готовит ей оче-редную
ловушку, как  расставляет  силки, а потом, смеясь, одним-единственным словом
разрушала их. И  он начинал смеяться вместе с нею. А  ведь раньше он никогда
не позволил бы смеяться над собой с женщинами. Из ложного мужского самолюбия
он  предавался  этому  приятному занятию  только  в обществе Жана или других
мужчин. И  то,  что  он наконец отбросил свое  глупое тщеславие,  еще больше
привязывало его к Натали, хотя он и не отдавал себе в этом отчета.
     Часам к шести они спускались на террасу, где Флоран  и Одилия уже ждали
их,  расположившись  в шезлонгах;  Жиль  и  На-тали  пили  с  ними  коктейль
"порто-флип", говорили о погоде. Одилия уже не краснела по любому  поводу, а
Флоран  даже  пытался  ухаживать  за  Натали,  что  ужасно  забавляло  Жиля.
Вытаращив  огромные  голубые  глаза,   Флоран,  рассыпаясь  в   любезностях,
пред-лагал  Натали  свои  отвратительные сигареты  с  золоченым мунд-штуком,
уверяя, что  во всем  Лимузене  только у  него найдешь  та-кие.  Натали  под
насмешливым  взглядом Жиля стоически курила их, пила  "порто-флип",  грустно
говорила: "Ну,  мне  пора",-и  все старались ее  удержать.  Дни стали  очень
длинными, жара спадала  только  к  семи  часам, и  тени деревьев  на террасе
вытягивались еще  больше.  Иногда  Жиль чувствовал  себя персонажем  комедии
девятисотых  годов:  круглый  столик  на  одной   ножке,  легкие   на-питки,
болтун-нотариус...  Но  вдруг  Натали откидывала головку на спинку кресла, и
он, прикрыв глаза, вдруг вспоминал, какой она была в его комнате, наверху. И
если  тут  действительно разы-грывалась комедия,  больше  всего на свете  он
хотел, чтобы она была такой.

     Глава третья
     В то лето устраивалось много званых  вечеров, но Жиль ни-куда не ездил.
В  обществе говорили, что он болен, страдает де-прессией, ищет уединения,  и
это было  удобно для всех, включая  и Натали,  как  он полагал.  Хотя  она и
утверждала, что  готова уехать  вместе с  ним,  но  он не забывал,  что стал
любовником  за-мужней  женщины.  А  кто   мог  бы  заподозрить  эту  даму  с
безуко-ризненной  репутацией в том, что она способна проделывать  еже-дневно
по  шестьдесят километров  в машине, чтобы  очутиться  в  по-стели какого-то
неврастеника?  Когда  же  Одилия  упрекала  его  в  пренебрежении  светскими
обязанностями,   он   неизменно  отве-чал:   "Оказаться  лицом   к   лицу  с
Сильвенером?.." - и она крас-нела, готовая  просить у него прощения. Нередко
по вечерам, проводив взглядом исчезавший в конце аллеи маленький автомобиль,
который уносил  Флорана  и  Одилию на очередное празднество, Жиль  оставался
один в большом  доме,  брал книгу и, расположившись в гостиной,  наслаждался
покоем и тишиной. Иногда он поднимался на третий этаж, вытягивался на еще не
убранной постели и,  лежа с открытыми  глазами, вдыхал запах  На-тали, запах
любви. Летучие  мыши  прорезали в  бесшумном полете  темнеющую  синеву неба;
снизу,  из сада, доносились  монотонные жалобы лягушек,  легкий благоуханный
ветерок освежал комнату- мир  и прохлада  спускались  туда, где еще  недавно
было накален-ное поле  любовной схватки. Жиль думал  о Натали, даже не очень
жалея, что ее нет рядом.  Иногда он  засыпал, так и  не сняв  своего старого
свитера,  и  просыпался лишь от шуршания  гравия под  ши-нами автомобиля. Он
спускался, помогал пьяненькому Флорану выбраться из машины, шел вместе с ним
на кухню.  "Как!-удив-лялась Одилия.-  Ты еще не спишь?"  И  в восторге, что
нашелся слушатель, способный  лучше, чем муж, оценить  ее повествование, она
принималась  с энтузиазмом описывать, какой чудесный вечер устроили Кудерки,
такой великолепный, что он сделал бы  честь и герцогине Германтской. Царицей
бала неизменно бывала Натали, которую в своих отчетах Одилия называла "мадам
Сильвенер", хотя при  ежедневных встречах звала ее просто по имени. Итак, на
вечере мадам Сильвенер была в прелестном голубом платье, она довольно дерзко
ответила заместителю прокурора. Ах, даже сам префект ни на шаг не отходил от
мадам Сильвенер, и так далее. Если бы Жиль не лежал каждый день рядом с этой
мадам Сильвенер  без всяких  одеяний, он наверняка начал бы  о ней меч-тать,
как школьник. Умиленно улыбаясь, он слушал щебетание Одилии, посмеивался над
заместителем  прокурора  и  пытался представить  себе, какого  оттенка  было
голубое платье  Натали.  Впрочем, в конце рассказа Одилия всегда - возможно,
по доброте душевной -  набрасывала  прозрачную пелену  грусти на лучезар-ный
облик мадам Сильвенер, а Жиль принимал рассеянно-скром-ный вид, как будто бы
все это  его не касалось. Наконец, Одилия, упоенная романтикой, укладывалась
спать  возле  Флорана, который,  упившись  шампанским, так же,  как  и  она,
мгновенно засы-пал.
     Прошло уже две недели  с тех пор, как Жиль приехал из Па-рижа, а он еще
нигде  не бывал, если не считать утренних  поездок с Одилией за покупками  в
соседний  поселок. Его судьба  словно остановилась: ему казалось, что отныне
он  всю жизнь  будет не-житься на  солнце,  днем  любить Натали,  а вечерами
мечтать.  Мысль, что  через два месяца он станет редактором  международ-ного
отдела газеты, будет занят по  горло  и  начнет в такой же  мере беречь свое
время, в какой  сейчас его растрачивает,  и что  время это будет пролетать в
сером  круговороте  Парижа, казалась ему просто нелепой. Впрочем, он даже не
думал об этом, так как всегда  очень легко относился  к проектам на будущее.
Проснув-шись, он решал лишь самые простые вопросы: идти ему с Флораном удить
рыбу или не идти, в  каком  настроении приедет На-тали, будет  она нежна или
требовательна  и  сможет ли  он  сам  починить обвисший  ставень в их жаркой
спальне. Иногда, читая газету, он принимался размышлять, что может  толкнуть
человека  на  то, чтобы разрезать своего ближнего на  восемнадцать кусков, и
делился своим недоумением с Одилией, которая от ужаса начи-нала пронзительно
кричать, как павлин,  а  Флоран по  своему обыкновению  прибегал к  мимике и
жестам: постукивал себя паль-цем по лбу или делал из галстука петлю-удавку и
затягивал ее. Короче говоря, Жиль был счастлив, более того-он сознавал это и
с мужской  гордостью  повторял это Натали на  разные лады. "Подумай только,-
говорил  он,-  подумай  только:  всего  два  ме-сяца назад  я  был  конченым
человеком,  а теперь я так счаст-лив..."  Казалось, он сам  не  мог поверить
своему счастью, и это смешило Натали, а когда он добавлял: "И все  благодаря
тебе", у нее быстро-быстро трепетали ресницы.
     Наконец устроили у себя вечер  и Сильвенеры. Каждый год, приблизительно
в  одно  и то  же время, Франсуа Сильвенер  соби-рал  в своем  доме светское
общество Лиможа  и его окрестностей. Это был самый изысканный прием в летнем
сезоне,  и Одилия, презрев соображения морали,  начала радостно готовиться к
нему за десять дней. Это был единственный  прием, ради которого Жиль решился
пожертвовать  своим  одиночеством. Ему  хотелось увидеть, как  живет Натали.
Хотелось увидеть ее в роли хозяйки дома, и он заранее забавлялся.
     Франсуа   Сильвенер  занимал   большой  особняк  восемнадцатого   века,
очевидно, всегда  прин