- У тебя ничего не осталось?
  Наташа достала бумажник. Там - копейки. 
  Ну, прилетим мы в Питер. Как раз хватит на обратный рейс. Надо срочно сдать 
билеты... Я отдал Наташе ( у нее наивное, честное личико) общегражданские  
паспорта Лыкова и Шагуриной и поставил в очередь. Сейчас дежурная по смене 
заберет у нас места и вернет  стоимость билетов за вычетом неизбежных 
процентов. И куда мы дальше?
  Голова кружилась. Казалось,  все происходит во сне. Но это был не сон, а 
жестокая реальность. Даже если мы сейчас вернемся к Т„пе, и он, хлеща свою 
рыжую Дину по губам, вырвет у нее признание, что да, украла... она уже поняла 
главное: мы как раз и есть беглецы от Мамина, о которых говорит народ. Если она  
сама не смотрела телевизионную передачу "Час пик", но те, кому она рассказала о
золотых украшениях Натальи, наверняка смотрели... сейчас вся страна смотрит 
телевизор... Так вот, если она и признается, что украла, и даже вернет деньги, то 
уж другого счастья не упустит -  за нами будет мгновенно налажена погоня... 
Мамин ведь не поскупится, всех отблагодарит. А может, потому она и украла, что 
знает: мы побоимся вернуться для выяснения отношений...
  Да и наверное, поедем мы сейчас к Т„пе - а ее там уже и в помине нет. Только мы 
укатили в аэропорт - и она из квартиры. Она же не дура - скорее всего, 
притворялась спящей, готовая к скандалу еще ночью ( вдруг я раньше обнаружу 
пропажу!).  А уйти после гулянки от Т„пы - тоже могло вызвать подозрение. Итак, 
если она украла - ее сейчас у Т„пы нет. Позвонить?
  - Да, да!.. - зашептала  Наташа, когда я поделился с нею своими мыслями. Она уже 
сдала билеты. - Какой ты молодец! Звони!..
  Я позвонил. Мне ответил хриплый голос барабанщика:
  - Кто?.. 
  - Это я, Андрей. Т„па, ты один?
  - Почему?! Только что с Монблана на лыжах съехал... А что? Секрет? Можешь 
говорить, она не слышит...
  Какая наглая и страшная баба. Украла и спокойно спит. Если это она украла.  
  - Ну, что? Что?.. - спрашивал Т„па. - Рейс отложили? Приезжайте... Турецкий кофе 
сварим...
  - Нет, нет... я позвонил сказать, что через минуту взлетаем... Спасибо за все. 
Обнимаю. - И я дурашливо пропел первые такты из 5-ой симфонии Бетховена. - 
Та-та-та-та'-а!.. 
     Мы с Наташенькой прошли в бар, я взял нам по рюмке водки. И чаю. Что уж 
теперь, не обеднеем. 
     А если украл Т„па? Вполне тоже может быть. Он единственный знал, что у нас 
есть доллары. Перед тем, как я ему отдал шестьсот зеленых, мне надо было хоть на 
улицу сбегать, якобы в пункт обмена валюты. А я валялся на диване, размышляя  о 
Мамине. О том, какие он мог предпринять действия, чтобы отыскать бывшую 
жену. Надо бы узнать, избрали его в депутаты или нет. Но не спросишь же у Т„пы 
и тем более у Дины. Сразу догадаются: не зря спрашиваю... Стало быть, получив 
шестьсот в руки, Т„па понял: деньги у нас есть. Опять-таки, куда собрались ехать-
то? За границу. Не с рублями же туда лететь. Но неужто человек может так пасть, 
что вот пил со мной месяц, обнимался, руку Наташе целовал - и нас же обокрал? 
Ни за что не поверю. 
    Дина! Или другая какая женщина.
    Будь они все прокляты...
    Я обнял Наташу.
 - Милая... я не знаю, как быть... куда ехать... 
 - А  ведь у меня есть деньги на предъявителя... - вдруг пролепетала она, 
сконфуженно глядя в сторону. - Но нету свидетельства о рождении... у Валеры... А 
сберкнижку прихватила. Может, дадут? - Она полезла в сумочку, набитую 
красочными открытками и тюбиками. 
  - Если ты сейчас появишься в городе, тебя тут же схватят.
  - Я понимаю. - Она вздохнула. - А если из другого города запросить? С этим 
паспортом не получится?..
  - Он может быть в розыске...
  Мы растерянно посидели в аэропорту до вечера, в сумерках сели в автобус и 
поехали на железнодорожный вокзал. Видно, судьба наша такая. А куда еще 
деваться? Только на рельсы. Вышли в громе объявлений по радио.
  - Ну, что?.. Куда глаза глядят? Только не в сторону дома? Хоть выспимся...     
  Измученная Наташа кивнула. 
  Через часа два мы лежали в плацкартном вагоне 76-го поезда, ехавшего на запад... 
Вокруг кричали дети, тренькали гитары. Где сойдем? Билеты я взял наудачу - до 
Тюмени...
 
22. СНЫ САБАНОВА

    И снится сон, что я проснулся, и в длинном поезде ночном
один лежу - и нету рядом любимой... нету никого...
 И я бегу через вагоны, и я кричу, и я зову, 
и ни людей, ни машиниста, ни чемоданов - пустота...

    Ах, это ты во тьме мелькнула - внизу бежала по снегам,
кричала, мне вослед махая и падая в лиловый снег?..
    Я высунулся из вагона - а поезд мой влетел в тоннель...
и он часами, днями длится, и ни сойти, ни спрыгнуть мне... 
 
 И снова будто я проснулся - я в самолете... боже мой,
ведь можно так стать сумасшедшим. Я  в самолете, я лечу,
    но где же милая, где люди... мой самолет пустой  насквозь
гремит сквозь сумрачные тучи, и сами движутся рули...

    А кто же там - не ангел светлый на облаке?.. стояла ты!
Я закричал тебе  в оконце, но разве можно услыхать? 
     Я вырвал дверцу - в шуме ветра к тебе желая проскользнуть,
но, на крыле стальном повиснув, лечу меж молний и дождя...

    И снова я от сна очнулся - иду дорогою в снегу,
вокруг блестят глазами волки и нету светлого окна.
    Но здесь ты шла  - след узкой туфли мгновенно снегом замело...
Ты здесь была - на голой ветке сверкает золотой твой шарф...

     Но кто же там? Не ты ль блеснула, как юный месяц, в небесах?
 И подо льдом, как свет, прозрачным - с веселым гребнем в волосах? 
    И за окном у самовара с чужим мужчиной  и детьми?
Где ты, счастливая, смеешься... О, черт возьми! О, черт возьми!

    И черт уже стоит, осклабясь: - Ты как всегда нетерпелив.
Что высших тайных знаний кладезь? Тебе вина бы и олив.
    Вернее, самогонки с хлебом... и бабы теплой на всю ночь...
А я-то, бегая по склепам, все мыслил, как тебе помочь.

     Но у тебя не выйдет счастья - не держишь слово. Как листва
 меняется под ветром в чаще - твое лицо, твои слова...
      Что за народец воспитали в стране рабочих и крестьян?
Куда смотрел  товарищ Сталин? Один обман, один туман.

      Здесь Мефистофелю бы горе с его доверчивой душой...
Его бы  Фауст объегорил, объехал на козе кривой.
      И молодость свою вернул бы, а черта сдал бы в КПЗ.
Ты слышал, как запели трубы, когда я о кривой козе? 

      Се - истина, и ты напрасно нас затеваешь обмануть... 
Отдай свою любовь, и ясно, что твой до звезд продлится путь.
       Отдай ее, и слава грянет, и деньги полетят дождем...
И каждый камень будет пряник на розовом пути твоем.

      И каждая из лучших женщин твоей готова будет стать...
Но эту - нам отдашь. Я вечен - и я дождусь, е... м...! 
      Но эта - точно наша. То-есть, ты сам о ней тогда не знал?.. 
...И я проснулся - темный поезд... в окне - неведомый вокзал.

        23. 
 
     С нами в вагоне ехала группа студентов: юноша с бородищей не по годам, 
юноша с усиками и жиденькой эспаньолкой, как у актера, играющего комическую 
роль короля, и три девицы. Все в синих китайских ватниках и унтах. У них не было 
ни гитары с собой, ни, к счастью, магнитофона с громкой музыкой. Они читали, 
передавая другу, ксерокопии печатных текстов, помечали в блокнотах. 
    Из их слегка хвастливых разговоров мы с Наташей  узнали - они с биофака НГУ, 
готовят для всемирной организации "Гринпис" отчет о положении дел вокруг
нефтяных поселков Западной Сибири. Завтра летят на север Тюменщины, на 
платформу с названием Южная. Наверное, кто-то в шутку так назвал.
  - А полетим вертолетом, - объявила самая строгая на вид студентка, в тяжелых 
очках, с тонкими губками. В наши времена несомненно  она была  бы комсорг.
  - А не дорого?.. -  спросила вдруг Наташа. - Сейчас же тонна керосина шестьсот 
или даже больше долларов...
  Я  был удивлен - знает о таких вещах. Конечно, от НЕГО знает, который вот так, 
время от времени, напоминал и будет напоминать о себе...
  - Дорого, но не для таких, как Алик Концевич, -  внушительно произнес 
бородатый. - У него даже самолет есть. Хочет получить права. Но только не у нас - 
в Италии. Там дешевле.
  - А кто это? - теперь уже я ввязался в разговор. 
     - Не слышали про Концевича?! Президент фирмы. Он нас и повезет. Сойдем на 
полустанке "Еловка" и -  тр-р-р.
      Одна из девушек, завистливо смотревшая на браслет Наташи (там как бы две 
золотые змейки сплелись, и четыре голубых камушка сверкают),  вздохнула:
   - Холостой, знает три языка. 
   - Главное не это! - сердясь, заговорил парнишка с усиками и бородкой. - Не 
побоялся пустить на свою территорию. Другие нефтяные бароны от нас, от 
экологов, как черт от ладана!.. 
   По вагону шли два милиционера. Я напрягся. Если это люди Мамина, мы пропали 
- у них наверное есть наши фотографии. Милиционеры были угрюмы, небриты, 
вот остановились возле босого пьяноватого парня, который изображал перед 
соседками, что открывает пивную бутылку "глазом" -  зажав жестяной колпачок
меж скулой и бровью. Парень поставил бутылку на стол, смирно опустил руки, 
милиция прошла мимо.
   "Может, нам с этими экологами и поехать? - подумал я, незаметно для прочих
подмигивая Наташе. - В тундре нас никто не найдет."
   - А как вы думаете, рабочие ему нужны?.. - спросил я. Я не решился сказать 
"музыкант" - вдруг студенты, любопытствующий народ, смотрели   передачу  "Час
пик".
   - Вряд ли, - значительно нахмурился широкобородый. - Он хорошо платит. К 
нему только по контрактам едут...
  Я зевнул и вызвал взглядом Наташу в тамбур посоветоваться. Если мы сойдем на 
полустанке, а вертолета еще не будет, придется ждать. А поезд уйдет. Что ж, не 
возьмет нас "барон" к себе - купим билеты на другой поезд и дальше покатим.
  - Как думаешь?
  - Ты мой муж, ты и решай... - рассудительно сказала Наташа. 
 Рано утром мы сошли вместе со студентами возле заметенного до крыш 
крохотного поселка Еловка. Старики, скрипя деревянными лопатами, вычищали 
коридоры в сугробах. Сладкий древесный дым пьянил как водка. 
 Ровно в одиннадцать по местному времени в сверкающем синем небе показался 
вертолет, он сделал круг, снизился над единственной улицей и поднял снежную 
бурю вокруг. Он завис, работая винтами, мягко присев лыжами на белый наст, не 
давая им провалиться.
  Открылась дверца - вылез, чуть пригибаясь, в легкой белой курточке  и джинсах  
моложавый мужчина. Он, улыбаясь, быстро перебрасывая глаза, осмотрел 
девушек. И мою Наташа тоже. 
  - Ну, отдаетесь в рабство? - спросил. - Прошу.
  - Но дело в том, что они не наши, - девица, которая раньше была бы комсоргом, 
показала на нас. - Он рабочий.
  И с таким высокомерием она это сказала...
  - Не совсем. У меня секретный разговор! - Я успел вклиниться во-время,  ибо на 
лице хозяина вот-вот могло возникнуть выражение смертельной скуки. - Можно 
вас на семь секунд?
  То ли Концевича заинтриговали неожиданные "семь секунд", то ли Наташа
понравилась... Смуглый, быстрый, он поиграл губами и шагнул в сторону. Я, стоя 
спиной к студентам и грохочущему вертолету, внятно прокричал:
 - Я - скрипач! Окончил консерваторию! Но могу делать и черную работу. - Лишь 
бы он не вспомнил про скрипача, о котором говорил по телевизору Мамин ( 
удивительное дело, народ запоминает именно такие слухи - кто украл, кто увел!). И 
поэтому я торопился с новой информацией. - Нам не дала пожениться ее мама. 
(Ах, надо было сказать не "мама", а "мать". "Мама" тоже опасное слово - близко к
"Мамину".) Богатая стерва, директриса магазина. - Я врал и бил наверняка. Моему
собеседнику, крутившему миллионами долларов, была, я думаю, смешна фраза о 
богатой матери Наташи. Так и оказалось.
 - Деньги... какая чушь собачья. Что выше любви? - У него запел в нагрудном 
кармане телефон. - Сорри. - Достал трубку, оскалился, как это делаю я, 
вслушиваясь. - Да. Сейчас еду. -  И подмигнул  с улыбкой, как заговорщик. - 
Альберт Иваныч. Будете моим личным музыкантом? А твоя жена - фрейлиной? 
Летим.
 "Там разберемся..." - я вскинул на спину рюкзак, схватил чемодан и повел под
руку Наташу к елозящему на снегу вертолету. Что нас ждет?
  Внизу проплывали нефтяные вышки. Горел над трубами газ. 
 В голове неотвязно гремела очередная песенка из ресторанного репертуара: "Стою
я раз на стреме... держу в руке наган... И вдруг ко мне подходит неизвестный мне 
граждан... Он говорит: - В Марселе такие кабаки! Такие там мамзели, такие 
бардаки! Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях... лакеи носят вина, а 
воры носят фрак..."
  И еще вспомнилась: "Постой, паровоз, не стучите, колеса..." Когда я теперь увижу
маму родную мою, отца, сестренку?..  
  Внизу показался красный кирпичный городок на снежной целине с серыми 
надутыми полосами грязи,  круглая площадка с флажками по краям, к которой, 
завалясь на бок, вертолет и устремился.
   Нас встречали две машины со включенными фарами - синий длинный "форд"
(вроде микроавтобуса) и "мерседес". Наташу и меня Концевич посадил в
"медседес", а студентов - в другую машину.
  Жить всем нам предоставили номера в гостинице "Парадиз" для приезжих
специалистов. Если бы не знать доподлинно, что мы вблизи полярного круга, ни в 
жизнь бы не поверил, что в тундре может быть такое великолепие: мебель-ампир 
из черного дерева, в ванной белый кафель, "лунные" шторы, телевизор "SONI",
холодильник со спиртными напитками и минеральной водой.
  - Отдыхайте, вечером ко мне в офис на собеседование.
  В шесть вечера здесь уже темно, как ночью. Мы с Наташей пришли в длинное, 
старое здание с освещенным флагом российской федерации над крыльцом. Но и 
внутри все сверкало пластиком и зеркалами. На втором этаже в середине 
огромного кабинета сидел Концевич. Кивнув на черные кожаные кресла, он 
сказал:
  - Итак-с. Будут приезжать гости -  вы... Алексей Иваныч?... играете, услаждаете 
слух. Пируем в ресторации - также... услаждаете... Плачу сто баксов в неделю... 
думаю, чаевые у вас будут не меньше. - Он повернулся к Наташе на крутящемся 
стуле  с прямой спинкой. - Теперь с вами. На компьютере  не работали?         
  - Клавиатуру знаю, - изумила меня в который раз моя малышка. - Файлы могу 
находить. А вот насчет  программ...
  - С программой поможем. Главное - нет программы партии. В зале смех. Будете 
тексты набирать и печатать. И по телефону отвечать. Как можно более нежно:  
"Ал„у?.." Если не нежно, мне не нужно. - Он рассмеялся, вскочил. - Но это - днем. -
Он набрал номер. - Ты дома? Мы едем. - Отключил связь. - Муш-ш-ш покажет 
класс игры, а вы с мадам познакомитесь. Будете при ней, когда надо... а если что -  
выходить на меня по этому телефону. - И он протянул Наташе трубку с антенной. - 
Дарю. Вот так раскрывается, так закрывается. Можете по межгороду звонить... 
своей сердитой маме. - Концевич  подмигнул мне. - Авось, простит, если узнает, 
что вы у меня работаете... В Сибири три человека, которых все знают... это я, это 
Россель  на Урале и это... как его, бандит Мамин. Но в него вроде бы опять 
стреляли на днях... - И он посмотрел на меня и на Наташу с каким-то особенным 
интересом ( или это теперь мне так кажется в разговорах с кем угодно?).
  - Стреляли?.. - вырвалось у меня. И я постарался рассмеяться. - Я как-то видел по 
телеку... у него же сто охранников. И у самого, наверное, оружие в кармане... - Я 
все это говорил медленно, изображая пальцами пистолет, чтобы Концевич слушал 
меня и не оглянулся бы опять на Наташу - я думал, сейчас она упадет.
 - Если очень надо  кого-то убить, убьют. - Произнес Концевич, гримасничая в такт 
щелчкам ключа, запирая кабинет. - Не во второй, так в третий раз... Против лома 
нет приема. Как там можно сочинить дальше? Против пули нет пилюли...
     "Если Мамин мертв, значит, можно и вернуться домой... - звенело у меня в
голове. - А вдруг он еще жив остался? А может, нарочно распустил слух? Сейчас 
так делают... чтобы народ зауважал... чтобы избрали во власть повыше..."
     В полном смятении мы с Наташей поехали домой к  Концевичу. 
  Их коттедж в ряду других подобных строений из красного кирпича ничем не 
выделялся - двухэтажный, с гаражом сбоку и мансардой под высокой 
асимметричной крышей. Услышав гудок "мерседеса", на крылечко вышла в
серебристой шубейке, наброшенной на плечи, женщина лет тридцати, с очень 
легкомысленным  личиком. Но это лишь на первый взгляд.
  - Ах какие гости! - пропела она. - Это они, Алик? Вы играете цыганские напевы 
Сарасатэ?
  И мне пришлось прямо с порога приступать к работе... Вынул из футляра скрипку, 
футляр отдал Наташе. Вспомнив школу цыганского ансамбля, усмехнулся 
сатанинской улыбкой (это действует на слушателей) и, слегка комикуя, дергая 
плечами и встряхивая головой, в которой кружились огненные мысли "Мамин,
Мамин...",  выдал стремительную страстную мелодию - сразу из финала
"Напевов".
  Наташенька сидела рядом с хозяйкой и вымученно улыбалась. Я думаю, 
Концевичи если и обратили внимание на ее дрожащие ручки, то решили - девочка 
устала из-за перелета. 
  - Шарман!.. - промурлыкала хозяйка, когда я закончил. - Брависсимо!.. Не правда, 
Алик?
   - Правда, - кивал Концевич, стоя у бара и наливая в бокалы французское 
шампанское. - Угощайтесь.  
  Сам он почти не пил - так, пригубит и уйдет в другую комнату, слышим - звонит 
по телефону. А жена его, Эля,  мигом опьянела, лицо пошло красными 
пятнышками, стала мне подпевать. Голосок у нее был слабенький, но слух имелся. 
  - Он гений!.. - заговорила бурно Эля, когда муж вернулся  с деловым, 
бесстрастным видом. - Он что угодно умеет!.. Но говорит, руку замучил в 
молодости, сейчас трудно играть высокую классику.
 - Если лечится, вылечим, - великодушно пообещал Концевич, поцеловал жену в 
лоб и уехал - у него срочное совещание  на второй буровой.  Это рядом, ненадолго.
  До полуночи по просьбе "мадам" я играл то сидя, то стоя. Она пила, произнося
громкие тосты,  и  насильно нас угощала.
 - Так мало приезжает культурных людей...- жаловалась она. - Нефть, газ... ужасно! 
Вовку Спивакова Алик хотел привезти... знаете, "Виртуозы Москвы"? Но Вовка
обещал королю Испании концерт... а ведь Алик заплатил бы больше!.. Ах, давайте 
споем из "Травиаты" застольную!.. Ляль-ля-я!..
     Когда Концевич вернулся, моя Наташа сидела в кресле с ногами, дремала, а у 
меня уже пальцы не слушались. Правда, к этому времени Эля включила очень 
громко CD-проигрыватель и под его звуки перед нами танцевала босая, как 
Дункан. Смуглый муж, сверкая глазами, стоял в дверях. Заметив на его лице след 
губной помады, я быстро подошел к нему, отвел как бы по делу в другую комнату 
и, достав платочек, стер.
   - Сэр... с  меня фунт... - пробормотал Концевич, - но не масла, а просто... - Я 
только теперь  понял, что он изрядно пьян. - Вас отвезет водитель. Если мадам 
отпускает...
  Мадам отпускала. Она стояла в дверях спальни в голубом сверкающем халате, 
зажмурив глаза, ожидая немедленных объятий молодого супруга..
  С этого дня  началась наша с Наташенькой работа, ее - в роли "фрейлины", моя -
в роли скрипача-затейника. Я играл перед важными гостями из Москвы ( 
например, прилетали два вице-премьера ) - и они удивлялись, откуда в такой 
"дыре", в мире сумрачных метелей блестящий музыкант. Я играл и каким-то
туркам в зеленых чалмах, эти, слушая,  сосали губами: харашо, очень харашо...  Я 
со своей скрипкой предстал и на съезде промышленников Сибири в ресторане 
"Труба" -  мне сограждане кидали червонцы в ноги... Но когда не было концертов
(это обычно днем), я должен был идти к жене "барона" и поддерживать с ней
светский разговор.
  Моя Наташа в это время сидела за компьютером и телефонами  в приемной 
Концевича. Она принимала факсовки, варила кофе для шефа и посетителей, 
улыбалась, улыбалась, улыбалась - так требовал Концевич.  К вечеру она сменяла 
меня - бежала к тоскующей от безделья мадам гладить ей платья и восхищаться ее 
обувью. А я плелся в ресторан (деться мне больше некуда), играл за деньги. Я еще 
не оставил мечту