ее горластые городские 
газеты: "Шиш с маслом", "Бирюльки", "Дочь правды"... Может, там есть что про
дядюшку этой девицы.
       Сел в сквере - отсюда видно, как во дворе краснокирпичного
дома качаются на качелях дети - и начал читать.
       И сразу же наткнулся на любопытный текст.
       Интервью начальника милиции области полковника Куденко: "У нас к
господину Мамину претензий нет. Он чист. Если человек предприниматель, то 
непременно жулик? Нет. Именно Валерий Петрович в свое время помогал 
организовывать в городе народные дружины, а в последние годы много денег 
вложил в спорт. Наша м молодежь боготворит Валерия Петровича. Он патриот 
области, и у нас к нему никаких претензий, кроме искренней благодарности".
         А в другой газете - фотография, на ней изображены спортсмены, готовящиеся 
к отлету на чемпионат по вольной борьбе, и среди них - В.П. Мамин... видимо, он 
самый?! Еще совсем молодой парень, высокий, сутулый, с широкой улыбкой 
мальчишки.
         В третьей газете - фельетон: "Лучше свои воры, чем     зарубежные".
Оказывается, Мамин - владелец если не контрольного пакета акций местного 
алюминиевого завода, то весьма солидной их части. У него, говорят, дом в 
Лондоне, счета в Цюрихе и Нью-Йорке... У него два мерседеса, четыре сменных 
охранника с     автоматами и мобильными телефонами. Ни фига себе!
         В двух других газетах о Мамине ничего, а в еженедельнике     "Шиш с 
маслом" - интервью самого Валерия Петровича: "Я люблю мою родину... здесь мой
дом... И никуда уезжать я не собираюсь."
         Значит, счастлив, и племянницу вместо домработницы держит. А что? Родня - 
самое верное дело. Родня не подведет, даже если видит, что неправедные дела 
делаются. Вспомни дона Карлеоне из "Крестного отца" - какая тесная и надежная
семья вокруг стеной стояла, ощетинясь ножами. Не суйся в чужую жизнь, иди в 
цыгане.
            Йехали на тр-рой-й-йке с бубена-цами...
            А ва-дали мели-кали огоне-ки...

         6. СОН САБАНОВА

         Не видя Бога ежечасно, но и не веря Сатане, 
я так решил - хотя и страшно - но их посредник нужен мне!
         Так кто же здесь - веселый, наглый - во тьме как огонек
течет? Когда-то согрешивший ангел или раскаявшийся черт.

         На нем что шахматы одежды - весь черно-белый, как циркач,
мурлычет песенки Одессы и на башке катает мяч.
         Ты, проживающий охотно меж двух великих грозных сил, 
скажи мне - рыжий, беззаботный - все в мире истины вкусил?

         Ты знаешь, почему страдаю? кого ищу я и зову?
 Во тьме бессмысленно стенаю и рву созвездья как траву?
         Вот-вот  в руке судьба-синица... - А глянь - цыпленок табака?!
 Мой собеседник веселится, хотя в глазах тоска, тоска...

         - Ну, право ж... воду пью - водица чиста... - И вдруг десятый сорт?! -
 Кто это - ангел веселится, иль это веселится черт?
      - Нет, право ж... вот иду - дорога... - И вдруг свивается  как 
лист?! - Кто это - выученик бога иль сатаны семинарист?

         Довольно глупого веселья! Иль сам не знаешь ничего?
 Дай смертного любого зелья - но я хотел бы одного: 
         зреть каждый день, что будет завтра, или хотя бы через час... 
чтобы увидеть: сам я автор судьбы - иль дело леших, вас?

         Ну, хоть ты бейся головою об стену, трижды будь талант - 
но если суждено судьбою - я буду просто глупый франт.
         И хоть я вешайся - веревка порвется... прыгнешь ли с моста
- зацепишься о край неловко... Не стоит и рубля мечта.

         Но что же - так и жить бараном?.. - Мол, в небе лысому  видней? -
 Мой собеседник со стаканом хохочет над душой моей.
         И говорит: - Вот пей, мудрило, и ты узришь все впереди.
 Но ты забудешь то, что было вчера... Не хочешь? Уходи.

         Согласен? - Как же это можно? - А помнишь прошлое к чему?!
Оно уж было... это ж тошно все помнить - как жевать пчелу.
         - Я все забуду?.. - Все забудешь. (Но маму-то уж никогда...
а остальное...) Плакать будешь, но память сгинет навсегда.

         Согласен? - Черт возьми, согласен! Давай стакан... И выпил я.
Напиток тепел был и красен. Как будто это кровь моя.
         И словно занавес, мерцая, поднялся - и передо мной 
стояла дева молодая - в руках с моею головой...

                7.
                       Будь проклят этот день и час,
                       как яд из самых красных чаш,
                       как жирных скрипок диссонанс,
                       как черти в нас!
                              Из стихов А. Сабанова

         У Андрея своих забот хватало - болел если не друг, то ближайший приятель, 
поэт. Звали его Володя Орлов. Был он грузный, в сивых кудрях, в сивой бороде, 
ходил в коротковатых штанах, как толстый школьник, любил глубокомысленно 
строить страшные гримасы на своем мясистом лице, к чему не сразу привыкали 
малознакомые, и курил безостановочно трубку. В синем облаке возле него кашляла 
милая молчаливая жена Лия, у ног дремал пес Рекс, такой же мохнатый, как сам 
Володя. Детей у Орловых не было.
         Владимир с Андреем здесь, в   провинции, оказались по судьбе своей как бы 
ровней - талантливые люди, да бог славы не дал.
         - Мне б до пенсии дожить, - вздыхал Володя, щерясь и зевая, как лев. - Ау-
ув!.. Вот уж я поэму напишу.
         - Какую поэму? - тихо спрашивала Лия, маленькая женщина с накрашенными 
красным ртом, врач по профессии. Из-за отсутствия денег у государства она 
работала теперь лишь три дня в неделю. - А тебе не кажется, что пенсии и на чай с 
хлебом не хватит? И что ты на этих калориях сочинишь?
       Грозно округлив глаза, он отвечал:
       - Именно то и сочиню - поэму про время. Как время само    вкалывает на меня. 
Хоть лежи я тут, хоть водку пей - кажный месяц пенсия. - "Кажный" - это чтобы не
показаться выспренним. Ближе к народу.
       К сожалению, до пенсии было далеко, а писал он мало. Да и кому в эпоху 
дикого капитализма нужна поэзия? Только  ироническая протоплазма еще хоть 
как-то печатается да всякие рифмованные скабрезности, сочинение коих  Володя 
не мог позволить себе, несмотря на свою нарочито комическую внешность и 
манеры. Андрей иной раз подначивал его, на ходу шаля и выдумывая глупейшие 
куплеты:
         - Самолет вперед летит турбореактивный. До чего же я пиит
творчески активный. Он записку сунул: "Чхи!.." Думал я: пародия, а когда надел
очки, получил по морде я.
         В ответ на что Володя громогласно, как пещера, в которой работает трактор, 
хохотал. Потом скривившись, исказив лицо в очередной гримасе - например, один 
глаз выпучен, а другой зажмурен, а зубы оскалены - молчит минуту, две, три... 
Худы у него нынче дела.
       Он заболел зимой. У него заныл "ливер", как называет он    кишочки и прочие
внутренности. Жена с трудом вытащила тяжелого на подъем стихотворца в 
больницу, и там ему выписали много бумажечек: надо сдать  анализы на кровь и 
мочу.
      - А что мне анализы сдавать? Я сам знаю - в моем спирте  мало гемоглобина... - 
бормотал он, изображая из себя матерого таежного волка ( когда-то поработал 
пару сезонов в геологии). - Нам это ни к чаму.
      Но жена не отступала, и выводы врачей последовали самые мрачные. Ему, 
конечно, правды не сказали, объяснили - так, язвочка... надо подлечить. Немножко 
лучами посветим, немножко химией почистим органы.
      - Вы бы заодно органы КГБ-ФСБ почистили... - щерился кудлатый Володя и 
закуривал свой вонючий, наидешевейший (брал на рынке) табак... И глядя на 
приятеля, Андрей не мог понять: знает Володя об истинном положении вещей или 
вправду наивен и благодушен, как любой человек, которому не хочется верить, что 
над ним нависла смертельная опасность.
      Жили Орловы на Лесной горбатой улице, автобусом минут     двадцать. Как-то 
ночью, уже после одиннадцати, когда транспорт практически не ходит, к Андрею 
прибежала Лия, бледная, как ее блузка с розовыми пуговками. Из коротких, 
сбивчивых слов женщины можно было понять: Володя умирает.
       Она не плакала, но было бы лучше, если бы поплакала. Но перед кем плакать? 
Сабанов все же чужой для нее человек, и  только потому она к нему пришла, что 
они с Володей дружат. У Володи матери нет, отец живет в Подмосковье, с 
мачехой, довольно угрюмой, если судить по фотографии, женщиной. У самой у 
Лии родители далеко - в заполярном Норильске...
      - Врачи говорят, есть лекарство... - продолжала говорить Лия, заглядывая в 
бумажку, как будто сама не врач. - Вот, записала... двенадцать миллионов... Но где 
такие деньги взять? Мать пишет, на Севере по году не платят зарплату. Может, 
квартиру продать?
      Андрей не знал, что и ответить. Он сам был беден, как любой современный 
музыкант, не работающий на громовой эстраде с прыгающими в дыму полуголыми 
старыми мальчиками.
      - Я думаю, надо все-таки сообщить отцу Володи... ну, не может же не 
откликнуться. Володя говорил, в космической промышленности... лауреат какой-то 
премии... 
      Лия, кивнув, ушла. В памяти взвилась жалобная мелодия из "Адажио"
Альбинони... И еще почему-то вспомнился, перебивая, хор-вопль женщин из 
чаплинского фильма "Огни большого города". Спохватившись, Андрей выскочил
проводить Лию, но ее на ночной улочке уже не было - то ли укатила, от отчаяния 
схватив такси, то ли рыдает где-нибудь за углом...
       Миновал месяц - Володю облучали, он стал хмур и  безразличен. Лишь иногда, 
привычно развалясь на диване, разевал рот, как старый лев, - рычал на послушную 
тихую жену:
      - А вот почему ты нам с улицы пива с воблой не принесешь? Вобла - во, бля!.. 
Так возникло слово "вобла".
       - Не стыдно?.. - как бы ужасалась Лия ( скорее всего, у нее не было денег). -  
"Вобла". Гостя бы постеснялся. Видишь, хмурится.
       Извинившись и сославшись на желание похмелиться (хотя пить вовсе не 
хотелось), Андрей, не смотря на протесты Лии и самого Володи, шел за пивом. 
Володя с наслаждением высасывал бутылку темного "Купеческого" и закрывал
глаза. Отец его, как Андрей узнал от Лии, на ее письмо (написанное, конечно,  
втайне от Володи) не откликнулся. Хотя это ни о чем еще не говорит - может, 
Орлов-старший в отъезде, за границей. А возможно, и собирается что-то 
прислать...
       Но сегодня-то что делать?! Человек на глазах гаснет. На   рынке продают 
золотой корень, маралий корень, мумие... толченый белоголовник... надо бы все 
перепробовать. Но таежные лекарства тоже денег стоят.
       И вот Андрей Сабанов, нарочито взъерошив русые волосенки, в джинсовой 
куртке и мятых штанах, в красных китайских  кроссовках (под цыган рядимся, под 
цыган!) со своей скрипкой подмышкой стоит перед девятиэтажным унылым 
бетонным зданием, весь фасад которого облеплен стеклянными и медными 
дощечками: 
     "Эсквайр", ООО "Симпатия", "Гранд", "Свежий ветер", ТОО "Контакт", АО
"Глобус", Цыганский ансамбль "Ромэн-стрит". Да, нам сюда.  "Буду хоть
вприсядку плясать, но заработаю деньги для Володи. И насчет себя не придется 
беспокоиться - этих молодцов в любом ресторане бесплатно кормят".
       Андрей поднимается на самый верхний этаж и еще из     разболтанного лифта 
слышит визгливые голоса поющих дам и    мяукающее тренькание электрогитар. 
Музыкант идет по вонючему коридору, где-то здесь приемная. Обшарпанные 
двери справа и слева открыты -  на вешалках, как в магазине, висят разноцветные 
костюмы, шали, юбки, ходят полуобнаженные люди, пробуют голоса - гаркают, 
мекают, кудрявые, как истинные цыгане, но все же, кажется,    других 
национальностей. Во всяком случае человек, сидящий под табличкой 
"ДИРЕКТОР" за столом с телефоном, носит фамилию Колотюк (его Андрей знает, 
оказались на одном концерте в администрации области по случаю избрания 
президента России).
      Глаза у него с желтыми белками, навыкате, усы - предмет особой
гордости - висят до шеи, говор, понятное дело, мягкий - на "х", но может и чисто
по-русски говорить. Что Дмитрий Иванович  немедленно и продемонстрировал:
       - Сабанов? Наконец-то. Зря кобенился, сразу бы к нам. Ну, как это - цыгане - и 
без хорошей скрипки?! Тэно вущяв па като ттан!.. - Позже Андрей узнает, что это 
означает: не встать мне с этого  места. - Прямо сегодня - играем. Плясать умеешь?
      - Плясать? А зачем мне-то плясать?
      - Надо и плясать. Эй, Аня! - Влетела золотозубая смуглая Аня с черной косой 
на груди, в руке - крохотная телефонная трубка. - Опять в Кишинев звонишь? Мне 
эти переговоры в копеечку влетают. Только ради твоей красоты прощаю. Идите в 
зеркальную, поучи двигаться на сцене...
       Аня схватила Андрея за руку и завела в пустое помещение, по стенам 
которого, как в комнате смеха, висели слегка кривоватые зеркала. Отняла футляр 
со скрипкой, отставила в угол, бесцеремонно обняла гостя, как мужчина женщину 
в аргентинском танго, и дохнула в лицо конфетами:
       - Проснись, красавец!.. - и Андрей завертелся, заходил, повторяя ее движения.
        Главной сложностью оказалось - отбивать чечетку. Да еще - в пухлых 
кроссовках.
       - А ты разуйся! - приказала Аня. - Надо уметь даже голыми пятками. Ты рома? 
Рома. Работай! Ты и в постели такой ленивый?
        - Когда один - конечно, - вяло отозвался Андрей и вызвал     этим ответом 
восторг у Ани.
        - Какой остроумный! Ты не еврей? Я полукровка. Я сейчас подружкам 
перескажу, а ты пока работай ногами... - И она,     хихикая, зашептала что-то в 
трубку, оглядываясь на Андрея,     который с видом идиота стоял перед ней и 
время от времени дергал коленями...
         Вечером вместе с новыми коллегами поехал на первое свое выступление в 
качестве солиста ансамбля  "Ромэн-стрит". В автобусе - три гитары, ударник,
контрабас, Аня с немыслимо подведенными глазами (вроде черных морских ежей), 
Колотюк -певец,  и он, Андрей, со скрипкой.
        Новый ресторан, где он еще и не был ни разу, расположен на самом берегу 
реки, обнесен жгуче-красной (опять-таки красной!) кирпичной стеной, плотно 
обсажен голубыми елями и называется "Яр". На въезде - в воротах - молодые люди
в пятнистых афганках проверили  документы у водителя и заглянули в автобус, 
под сиденья. В самом ресторане, в дверях, два паренька в строгих серых костюмах 
прошлись чем-то вроде маленьких утюжков - магнитными детекторами -  по 
инструментам, по одежде приехавших, обхлопали карманы и щиколотки (знают, 
где можно спрятать пистолет или нож).
        Само здание отделано снаружи и внутри огненным кедром и желтой сосной, 
много узорной резьбы. В зале нарочито затемнено, лазерные лучи играют в 
воздухе, как спицы. Музыканты - на возвышении. Внизу, в сумраке, за 
деревянными лакированными столами расселись могучие молодые люди с 
неразличимыми лицами. И среди них - две три роскошно одетых - в пеньюаре, что 
ли? Такая нынче мода... - молоденькие женщины. Батюшки!.. да среди них...  - 
Андрей даже сфальшивил от волнения, взвизгнул на квинте, на верхней 
металлической струне, что, впрочем, вызвало веселую радость у братьев-цыган: по-
нашему начал!.. молодец!.. Да, да, уважаемый читатель, среди хозяев вечера - 
Наташа, та самая, уже известная нам "красотка".
      Сидит, маленькая, надувшись, с маленьким своим личиком, в облаке кружев, - 
бледная, красоты бессмертной.
        "Да хватит же тебе попадаться на моем пути! - как бы     взмолился Андрей, но
он знал: врет себе, он знал: эти встречи с ней
неспроста. И уже более пристально всмотрелся в хозяев жизни: - Кто же это около 
тебя? Да уж не благодетель ли твой - Мамин?.."
       И точно - рослый, выше других над столом, сидит, слегка сутулясь, обнажив в 
мальчишеской улыбкой лошадиные зубы, весь такой простой, в голубенькой 
рубашке, в белесой ветровке со шнурками на груди, воротила местного бизнеса, 
которого шпана обожает, а милиция выдала ему, как с завистью сквозь зубы сказал 
Колотюк, на оба "мерса" под стекло картонку: ПРОЕЗД ВЕЗДЕ. Да Мамина и без
картонки побоятся остановить, его номера - 666 и 999 знают все.
       Справа от него держит хрустальный бокал на пальце, жонглируя, круглолицый 
весельчак, нос картошкой. Слева от Мамина, спиной к Андрею, пируют еще трое 
широкоплечих  молодцов. Их дамы - лицом к сцене. Но глаза Андрея текут, как 
ртуть по наклонному столу, к ней, к Наташе... 
       Что так торжественно? Заказали прямо, как у Толстого, "Не вечернюю".
Может, они Наташу сегодня замуж выдают вот этому, толстому??? Ишь, 
подбросил, поймал фужер, поставил на стол косо - фужер не падает... веселится, 
десны кажет. Но ни Мамин, ни он не пьют спиртного - только иностранную 
минеральную воду, которую подливают им официанты в широких красных 
галстуках. Перед женщинами в синеватых бокалах шипит шампанское. Водку 
пьют те, что спиной к сцене, а один из них еще и запивает водку пивом, после чего 
громко хохочет и трясет головой.
      А вот и нет - не свадьба - Мамин обнял Наташу, закрыл глаза и странно, 
блаженно улыбнулся. Хорошо иметь такую красавицу- племянницу, можно выдать 
замуж хоть за директора лучшего банка страны, хоть за самого главного 
уголовного авторитета планеты.
      "Видит она меня или нет?" Нет, конечно. Наташа на цыган и не смотрела, она
сидела, как беломраморная статуэтка, принимая знаки восхищения от дружков 
Мамина - они ей все ручку целовали, а она этак грациозно ее подавала. Пальчики в 
синих и зеленых (бриллиантовых?) перстнях. И вдруг - она даже отшатнулась: 
узрела, наконец, над собой, наверху, Андрея. Узнала! Немножко нахмурилась, 
отвернулась и снова глянула на него, чтобы удостовериться - тот ли это странный 
прохожий, что приставал на улице, - кажется, тот, хоть и на скрипке играет, 
неумело подпрыгивая... и снова убрала в сторону синие свои небесные, глубокие, 
таинственные...
        Потом хозяева изволили кушать - и Наташа на Андрея больше не     смотрела, 
вилка и ножик в ее ручках грамотно и быстро работали. Колотюк устроил перерыв 
и для своей команды - их усадили в другом углу ресторана, где угостили наповал, 
как лесорубов или грузчиков. Андрей не хотел пить, но это было его первое 
выступление в ансамбле, да еще предложили тост за его "бешеную" скрипку ( он
здесь постарался,  хотя сразу занемела кисть, стал сбаивать мизинец), и пришлось 
под бдительным оком усатого атамана хватить пару стаканчиков коньяка.
      А потом Колотюк, жарко дохнув, прошептал ему:
      - Твоя игра Валерию Петровичу понравилась, пойди, подойди к их столу и 
сыграй. Как цыган сыграй, понял, поганый русский?!
      Андрей видел в каком-то кинофильме, как играл в дыму и звоне "шалмана"
скрипач-цыган. Андрей приблизился, спотыкаясь от смущения, но все же как бы 
игривой походкой к столам богачей  и сел с размаху у ног Мамина и Наташи и, 
блаженно закрыв глаза, как это делает и Мамин, завинтил самую, пожалуй, 
серьезную из всех ресторанных вещей на свете - "Цыганские напевы" Сарасате. Ее
все хотя бы раз, да слышали. О, Сарасате! В десять дет он изумил своей игрой 
королеву Испании, и та подарила ему скрипку Страдивари! И он, как Андрей, всю 
жизнь был одинок, любил только музыку, тлько скрипку! О, если бы Андрею 
такую!..
      Сабанов изобразил из себя несомненно пьяненького, что позволило спрямить 
некоторые мелизмы, все эти неизбежные украшения - пальцы не успевали. Но все 
равно эффект был колоссальный. 
      Мамин взял со стоявшего за спиной пустого стула кожаную сумочку (наверное, 
там и оружие), вынул несколько денежных бумажек и бросил музыканту на 
колени. Как потом увидел Андрей, это были хорошие деньги, но перед Наташей он 
не мог их взять. Как бы не заметив, роняя их на пол, поднялся. Из-за стола 
мгновенно выскочил круглолицый, присел и, рассовывая деньги Андрею по 
карманам, буркнул в ухо - как поцеловал:
      - Сбацай еще что-нибудь... Валерке нравится. Ну?!
      "Валерка" моргал от слез, откинувшись на спинку стула, опустив руки чуть не
до полу, расслабленно глядя на человека со скрипкой. Откуда было ему знать, что 
Андрей и Наташа знакомы? А она и не смотрела бо