заплатить деньги в 
московском музее им. Глинки, чтобы его выпустили  с нею за границу. "Достояние
культуры..." Ах, вот если бы у него был Страдивари... Когда-то попробовал
поиграть на скрипочке, с которой приезжал в Сибирь Виктор Третьяков. 
Божественный звук.
     Из переулка выскочила старушка на велосипеде и пела. Прокатил на 
мотороллере парень, он орал во все горло "О, соля мия". Надо будет непременно
рассказать Наташе. Какой чудный город, какой чудный народ.
     Синьор Никколо Тартини оказался почти копией Лексутова - такой же 
толстенький, в костюме в обтяжку, только улыбка у него трагическая, а уж черные 
глаза и вовсе, как у похоронившего если не любимую супругу, то доброго соседа, и 
не далее, как сегодня, час назад... Оказывается, ему уже звонил синьор Лексутов из 
Москвы, и разумеется,  синьор Тартини включит синьора Сабанова в программу... 
Ноты? Ноты он даст. 
    Синьор Тартини по-русски знал всего два-три слова, говорил то на немецком, то 
на английском, чтобы гость понял. 
    Андрей по русской привычке предложил, сконфуженно размахивая руками, 
посидеть в ресторане. 
    - О, амиго... если нет возражение, вечером...  - И синьор Тартини приложил 
ладошки к щеке. Сейчас жарко, он пойдет спать, спать, это у них называется час 
сиесты.
     И внезапно только сейчас до Андрея дошло: фамилия у директора -как у 
знаменитого скрипача и композитора Италии 18-го века Тартини! Уж не родня ли? 
Это судьба? Рок? И страшно стало Андрею. И нельзя было не спросить:
    - Синьор... сорри... А вы не родственник великого Тартини? Который сочинил 
"Трели дьявола"?..  - как сказать "трели"? - Тремоло дьябол?
    - О!.. Джузеппе Тартини? - Синьор понял. Он заиграл пальцами в воздухе, 
закивал, глядя на русского  смеющимися ласковыми глазами (какие они славные у 
итальянцев). - Ci, ci. E del tutto possibile. 
     Если английское "импоссибл" - невозможно, то, видимо, итальянское
"поссибиле" - возможно? Надо же, как мал мир, как близко вс„ во времени...
    Взволнованный Андрей с нотами и со скрипкой, даже не переодевшись ( да и не 
будешь играть на скрипке голым!), вернулся на пляж к Наташе.
     - Миленькая моя!..
    Она спала. Андрей завернул брюки выше колен, вынул скрипку из футляра, 
встал на колени и тихо заиграл  "Аве, Мария". Вокруг плескалась вода, визжали
дети, хохотали женщины,  но у него не было ощущения, что ему мешают, да и он 
вряд ли кому мешал. Наташа открыла глазки, улыбнулась, как Золушка... Андрей 
заиграл весело и быстро знаменитый "менуэт" Моцарта... И услышал, что за
спиной аплодируют.
     Обернулся - некие синьоры и синьорины стояли улыбаясь и кивая. Ребенок 
подошел и бросил в раскрытый футляр от скрипки несколько монет. Андрей 
смутился, присел, хотел было собрать и вернуть, но приблизились еще и молодые в 
шортах люди, сверкнули черными очками, бросили доллар... "Господи, да если
что, если мы все прокутим, я тут смогу зарабатывать!" - весело отметил Андрей. О,
если бы он знал, что скоро, очень скоро  так оно и будет... Но автор просит не 
казнить его (автора)  за неожиданно вырвавшуюся горькую реплику и возвращает 
действие в тот день и час, когда счастливый Андрей играл на пляже, окруженный 
полуголой толпой.
     Итак, у него было все: и красавица Наташа, смотревшая на него обожающими 
глазами ( и привычно-смешно качавшая левой ступней...), и отсутствие врагов, и 
скрипка, и  удача, и ноты, и обещание директора театра дать ему возможность 
сыграть на фестивале  памяти Россини.
     Ночью они толком не спали - сладостно истязали друг друга, бежали, мокрые, 
под душ или, сдавленно смеясь, мимо дежурной в страшное восхитительное под 
луной море...
     Но  ровно в семь, с первыми лучами солнца из слоистых туч над  
Адриатическим морем, Андрей брал скрипку и шел репетировать по нотам. Чтобы 
не мешать людям в отеле, он играл на берегу, но чтобы его не отвлекали и не 
смущали денежным подаянием, не брал с собой футляра. Впрочем, ему все равно 
сыпали монетки - к ногам в песок.   
    Но беспокоило другое - Андрей мгновенно убедился: месяцы халтуры и безделья 
не пошли даром, он потерял форму. Фантазии на темы Россини играть ( как и петь 
его) надо легко и изящно - так летают ласточки над водой. Сочиненные кем-то 
каденции были такими ажурными, а темп таким высоким, что Сабанов с трудом 
одолел за неделю первую фантазию. А еще надо хотя бы одну... и, если повезет, 
что-то на "бис".
     На "бис" можно басовую партию учителя музыки, этого смешного идиота дона
Базилио, который поет арию о сплетнях... сделать на басовой струне, как на 
виолончели... 
     Наташа мужу не мешала, купалась, лежала рядом в песке, вся зарывшись в него 
- только головка с растрепанными золотыми волосами торчит... С Наташей играли 
дети, как с горой или рыбой-кит. 
    Правда, однажды Андрея смутил чей-то напряженный взгляд - он покосился, но 
рослый молодой человек отвернулся. Незнакомец был в черно-красных плавках, на 
шее цепочка с крестиком, отлетевшим на затылок. Что ему надо? В руке 
итальянская газета. Это хорошо, что итальянская... Понравилась молодая 
женщина? Катись дальше, Казанова  с волосатыми ногами. Правда, для итальянца 
высоковат...   
    Ревнивым становишься старичок Сабанов. Но Андрей тут же и забыл о молодом 
человеке. Тем более, что он на глаза ему больше не попадался...
    Другое обстоятельство озаботило Андрея. Он вдруг с ужасом обнаружил - у 
воды скрипка явно отсырела, звук глухой, хотя дни стоят испепеляющие... Надо 
уйти подальше от берега. И Андрей стал играть под зеленой брезентовой крышей 
склада зонтов и шезлонгов. Ему это разрешила со снисходительной улыбкой жена 
хозяина этой части пляжа, синьора Лаура (имя-то какое!), маленькая, загорелая, в 
простеньком платьице, похожая на состарившуюся Наташу, только глазки 
черненькие... А может, это та девчонка из родного села, Аля Киреева, вышла 
замуж за иностранца и здесь живет? 
     Не сходи с ума.
    Андрей продлил еще на две недели срок проживания в отеле "Санта Мария",
переоформил авиабилеты на Москву, потому что две недели уже миновали, как 
сон, а группа москвичей, в составе которой приехали сибиряки, улетела домой... 
    Но вот и наступил последний вечер перед торжественным концертом. Андрей 
решил дать отдых себе - они с Наташей впервые вышли погулять по городку 
Пезаро.
    Какой дивный город! Быстро наступают сумерки, жары уже нет, засветились 
крохотные кафешки под зонтиками. По узким, как коридоры, улочкам медленно 
катят на велосипедах симпатичные старички и старушки и мурлычут арии. Кто-то 
и во весь горло поет, пусть немного дребезжа голосом, но слух у всех идеальный... 
Пролетел на мотороллере в синей рабочей робе парень - звонко прокричал: "Vo-o-
lare-e!.." Даже Андрей знает, что это означает: "Ле-чу я..." - есть такая песня. А вот
площадь перед муниципалитетом.. Вокруг работающиего фонтана замерли 
странные скульптуры - бетонные плоские блины в два человеческих роста, вот-вот 
покатятся, задавят... но туристы смело лезут под них, приседают, 
фотографируются... А пожилые итальянцы со своими велосипедами уже здесь, 
собрались  около газетных стендов, о чем-то возбужденно говорят... Наверное, о 
политике. Хотя зачем им политика?! Скорее всего - о женщинах... Конечно же:
   - Ragazza, ragazza... - Как они страстно жестикулируют, сверкают глазами, 
вскидывают сухие кулачки... Милый, доброжелательный народ. Никто не 
огрызнется на тебя, зеваку, даже не покосится. Все веселы, всем хорошо.
     А молодежь - у моря. Девчонки в коротеньких юбках, парни одеты очень 
просто, едят немецкое мороженое (оно лучше), дремлют  на траве у странной 
статуи, изображающей некие округлые формы, целуются  на каменных скамейках. 
Их велосипеды и мотоциклы валяются у ног, прислонены к парапету.  Рядом 
скачет музыка - танцы... Местные и приезжие в одной толпе. Много русских - ухо 
так и вылавливает в вечернем гуле родную речь:
     - Мам, а тут компьютерные игры...
     - Миша, на улице ничего не покупай!
     - Смотри, сколько серебра! Это серебро или что?..
     - Таня, не смей разговаривать с незнакомцами!..  Может, это наши?!
     - Ты пробовал "кьянти"?
     Андрей с Наташей бродили кругами и оказались под темным собором, он до 
небес, от него холодом веет и собачей мочой. Мимо проходят благообразные 
медленные люди. Зажглись фонари. В некоторых учреждениях и магазинчиках 
опускают металлические шторы. Но глаз успевает увидеть на сверкающих 
витринах огромное количество книг о музыке - на обложках портреты Россини и  
Верди, Паваротти и Марии Каллас... и лазерные диски... и ноты, ноты... А это что?! 
Наташа первой увидела:
    - Андрей, скрипки!..
     - Где?! - И верно - светится широкое окно, за ним - мастерская, полки, стенды, 
вс„ увешано золотистыми скрипками и виолончелями, как в детстве - колхозная 
выставка снопами... И сидит немолодой уже человек в очках, похожий длинным 
лицом и сутулостью своей на покойного дирижера  Мравинского, что-то 
поправляет резцом на доске. А вокруг заготовки на длинных столах - желтые деки, 
черные грифы... И станки... вот круглопильный... вот фрезерный.. Боже, какое 
счастье! Сколько музыки! И какая молодчина Наташа - увидела. И не только 
увидела - дернув за руку, спросила:
   - А твою главную жену... - хихикнула и продолжила. - ... этот папа Карло  
свинчивает,  сколачивает?
    - Склеивает, склеивает! Свинчивать нельзя, слишком близко к слову "свин"!.. -
Андрей благодарно обнял ее.
    - А у меня папа был столяр. Я всякие клеи  помню.
    - Да? А был у него клей, например, мездровый... из сухожилий и хрящей? Или 
рыбий - самый лучший на свете! Вываривают из головы осетра! - Мастер за окном 
поднял голову. - А знаешь, какие смолы здесь применяют? Сандарак...
    - Сандарак,  - восхищено повторила Наташа чудесное слово, сама обнимая мужа.
    - Бальзам... Щеллак... Воск!.. 
    - Воск!..  Я очень люблю мед. И тебя.
     - А из какого дерева делают? Белый клен берут...
    - Клен ты мой опавший? - встав на носочки, дышит Андрею в ушко. 
    - Клен ты мой опавший. Явор... бук... граб... Обечайки гнут из березовой 
фанеры... Для смычков идет бразильское красное дерево... Очень, очень сложная 
штука - скрипка! Именно как женщина!
     Разглядев, что перед окнами остановилась некая счастливая парочка, мастер 
снял очки и, закинув голову, устало посмотрел на Андрея и Наташу. И неожиданно 
улыбнувшись, послал воздушный поцелуй этой молодой, розовой от загара 
русской женщине... И Наташа ответила тем же.
     Андрей не узнавал жену - она так изменилась за последние дни, стала почти 
мгновенно понимать его, смятенного, то горделиво пребывающего в своем 
космосе, а то слабого,  потерянного, молящего о женской милости...  Он обнял 
Наташеньку сильно, как обнимают в юности, чтобы полнее ощутить ВС‚ ее и свое 
через одежды...
      Какой славный городок! Как они сегодня хорошо побродили... И колдовского 
красного вина выпили в каком-то баре, и гитариста с микрофоном на шее 
послушали... Правда, возле светофора, на мигающем желтом свету, случилось и не 
слишком приятная встреча. Приглядевшись к Андрею и Наташе, к ним подскочил 
сухонький старичок в белом костюме:
     - Русские?..
     - Да, - улыбнулся Андрей. 
     - Родину бросили?! Насовсем?.. - завопил незнакомец. - По глазам вижу - 
молодец! Такой же негодяй, как я!.. Я - потомственный дворянин, я здесь, в 
Италии живу и радуюсь, а вы погибнете - это вам возмездие!.. 
     - Он сумасшедший... - в страхе прошептала Наташа, пытаясь оттащить мужа 
подальше от старичка. Но тот заступил им на асфальте "зебру".
     - Лучше бы я в лагерях отсидел, без зубов остался, но с чистой совестью вышел 
на волю!.. Ха-ха-ха!.. А вы еще попомните меня, предатели Пушкина и 
Чайковского, Блока и Менделеева!.. - старичок в белом, наконец, побежал в 
переулок.
      Господи, каких только людей  не раскидало по свету... Но сейчас времена 
другие. Захотим - и вернемся в Россию.
      А море катит прозрачные зеленые глыбы под луной... и хочется жить именно 
здесь, жить долго и счастливо. И кажется, для этого теперь есть вс„!    
      Но последнюю ночь перед фестивалем Андрей провел в тревожном 
полузабытьи. Как мы уже отмечали месяц назад, сны ему перестали сниться. 
Однако сегодня  привиделось явственно: он стоит со скрипкой в темноте,  
прислонясь к стене, уходящей до небес... и вдруг чувствует, что эта стена дышит 
как живая, и только сейчас понимает - она покрыта шерстью, как кожа огромного 
жаркого существа...
    Утром Андрей пришел к директору Тартини с просьбой посоветовать: нужно ли 
ему покупать фрак? Или сойдет обычный костюм? Синьор трагически округлил 
угольные глаза и посоветовал купить фрак:
    - Si, si... marsina...frac...
    Пошли втроем ( с Наташей) по магазинам, но нигде фраков не было, а имелись в 
продаже только легкомысленные пестрые пиджаки и белые штаны.
    Синьор Тартини щелкнул пальцами, как будто выстелил из двух пистолетов, -  
он вспомнил про свой старый фрак, который, возможно, подойдет для Андрея, 
синьор носил его лет двадцать назад, когда сам был худ, как Андрей. Он попросит 
свою домработницу принести его в отель к Андрею. Пусть синьор Сабанов ждет.
    Но Андрей совсем забыл, что  в отеле он живет под фамилией Лыков. И когда, 
прождав час, совсем случайно он увидел с балкона, что перед входом в отель 
растерянно топчутся сам синьор Тартини и женщина со свертком, выскочил к ним 
красный от неловкости.
    - Простите... Но я... я тут живу остановился под фамилией Лыков... Это другая 
моя фамилия. У нас так бывает.
    - Pseudo'nimo?.. - ахнул доброжелательный директор. - Cabanov-Likov? Э-это ка-
ак  Nemirovitz-Dantcenko?
    -  Си, си.   
    Поднялись в номер, женщина осталась в коридоре, Андрей надел фрак 
директора, фрак подошел, но был короток. Андрей выглядел в нем смешно. А 
заказывать, шить новый уже было поздно... 
    Синьор Тартини простонал, закатив глаза,  и объявил, что сделает так: он 
назовет фамилию гостя, но скажет уважаемой публике, что синьор Сабанов только 
что из морозной ( это в июле-то!) Сибири, и он выйдет в свитерке, джинсах, чтобы 
поразить всех исполнением солнечного Россини. Контраст может даже принести 
пользу.
     Открытие фестиваля было назначено  на два часа дня. Суеверный Андрей ( 
чтобы не отвлекаться, быть максимально собранным) попросил Наташу ждать его 
на пляже.
    Так и сделали. 
     Андрей никогда, конечно, не забудет, как  за малиновыми кулисами он ждал 
своей очереди, как нарядно одетые музыканты Италии, в лаковых черных туфлях,  
поскрипывая, проходили мимо него на сцену и играли Россини. И публика 
устраивала им овации.
    Когда синьор Тартини лично назвал фамилию своего сибирского друга, Андрей 
едва не выронил на пол скрипку. Подхватил на лету и, сердясь на себя, вышел на 
ослепительную сцену, и продолжая сердиться на себя, в темпе чуть быстрее, чем 
нужно, вихрем, легкими штришками ( так, наверное, ангелы чистят щеточками 
зеркальные ботиночки Бога) выдал первые такты изумительной музыки... и 
продолжил темп, и все же выровнялся,  даже нарочито замедлил ритм, запел 
смычком, как меццо, как поет эту мелодию лучшая исполнительница Розины 
Тереса Берганца... И сразу же - ликуя и сломя голову - в финал! В сверкание льда 
или снега, или фонтанов Италии с оскаленными львами...  
    Ему похлопали, но без восклицаний "брависсимо", которые звучали минуты
назад... Андрей сыграл на низких нотах арию учителя музыки, похохотал на 
струнах, чертовщины какой-то добавил... вряд ли они слышали басовые 
каденции... И зал, наконец, обрушился на него аплодисментами. И когда закричали 
"бис", "браво", нарочно сыграл  не из ожидаемого репертуара, а кусочек из
"Вечного движения" Паганини - когда-то Андрей исполнял его не хуже Гидона
Кремера... 
    Недоуменная тишина треснула, как театральный занавес. Андрею аплодировали 
стоя несколько молодых женщин, очень красивых, с черными жемчугам на шее и 
на голых руках... 
     После перерыва жюри объявило оценки: Сабанову присуждена вторая премия в 
размере 20000 долларов. Обнимая его, синьор Тартини прошептал ( и Андрей 
понял его):
   - Первым должен быть итальянец... chiaro?.. понимаешь?.. Но и вторым должен 
быть итальянец... но стал - tu! Ты - настоящий итальянец!
    До банкета ( он был назначен на восемь вечера) оставался еще час. Денежный 
чек Андрею получит завтра в бухгалтерии театра, по предъявлению паспорта. 
Сабанов побежал в отель. А добежав до отеля, передумал  заходить в номер - 
ринулся на пляж, к своей красавице.
     Проскочив над рельсами по мостику, размахивая скрипкой, закричал 
вечереющему огненному морю:
    - Победа!.. - Но где же Наташенька? На берегу уже малолюдно - народ 
расходится ужинать.
    - Победа! - крикнет он ей. Или нет... с угрюмым видом опустится рядом на 
песок. Нет, не стоит пугать...  Улыбнется, поцелует и шепнет: - Нам теперь хватит 
денег на год жизни.... А там видно будет. Заработаем! 
    Он бежал мимо пустых пластмассовых лежаков, увязал в песке и думал под 
раскаленным небом Италии, что надо бы купить все-таки скрипку получше... 
Может, здесь даже со Страдивари повезет... или с инструментом Гварнери... 
     И еще думал о том, что именно сегодня  напишет, наконец, матери письмо...
       - Наташенька! Открой синие глазки!..
       Он ее не сразу нашел. Она лежала вдали от воды, в стороне от
звездчатой тени зонта, в неостывшем еще песке, только голова торчит из
песка. Наташе нравится так закапываться. Правда, его сразу смутило - почему
и лицо в песке. Наверно, дети рядом баловались, она любит детей. Но что
это, что?.. На правом виске у нее - красная скобка... будто помадой
мазнули... и рядом бутыль валяется, большая, черная, из-под испанского
шампанского... Они ее ударили? Они...
      - Наташенька!.. - Андрей упал на колени, приподнял ее, пытался
послушать сердце, мешала газета, невесть зачем сунутая под ее купальник...
отшвырнул - не было слышно ничего... Андрей уже все понял, но не мог, не
желал поверить... Он обернулся - газета... да, это не Наташенька воткнула
ее себе под материю... и газета вовсе не итальянская - как страшный сон,
знакомая "Сибирская газета". Так сказать, привет с Родины.
      Когда Андрей с женой на руках вернулся в отель, чтобы вызвать полицию
( на пляже ни до кого не докричался, люди не понимали иностранца), номер
был приоткрыт - здесь побывали люди. Конечно, те же изверги. Андрей сразу
увидел на столике, под зеркалом, выпотрошенную сумочку жены (а должна она
висеть в платяном шкафу, нарочно прикрытая платьем Наташи, в ней были
деньги и все паспорта)...
  Он стоял с мутящимся сознанием посреди комнаты, удерживая на весу
холодную, ставшую вдруг тяжелой Наташу, и скрипка его, каким-то чудом не
забытая на пляже, висела на левом онемевшем мизинце. Андрею что-то кричали
в уши вошедшие вместе с ним работники отеля. Появился и полицейский...
     Без документов и без копейки в чужой стране - один мертвый и один
живой человек.

     За что?! Будьте вы прокляты!..
     Тебя я проклинаю,  небо! Бог, бородатая змея!
 И ты будь проклята, нелепо как блядь разверстая земля.
     И пьяный Сатана меж вами на парашюте, дым петард...
 И ангел не с двумя крылами - одно заложено в ломбард.
 
     И вы, святые херувимы, в лучах, как в ярком гамаке.
   И ты любовь - "не струйка дыма", как пел Утесов вдалеке...
         И человеческая зависть, аж до седалища остро
   грызущая, как травку заяц,  съедающая все нутро!

         И человеческая верность, которой нынче грош цена...
   И ты, под алтарями бедность... и глупых старцев седина... 
        Лишь музыка одна - останься, звени во мне и вкруг меня,
 простой мелодией  романса и треском страшного огня.
 
     Лишь музыка одна - вовеки и услаждай, и укрепи!
 Твои необратимы реки, и вечен звон в твоей  степи...
     Но что мне арфа золотая  и скрипки колдовская нить,
 когда я