сразу сообразила, что это не сон. Стук продолжался, и она поняла, что стучат
в калитку. Было совсем темно. Она посмотрела на свои часики  со  светящимися
стрелками: половина третьего. Наверно, Уолтер - как он поздно! -  а  бой  не
слышит. Стук продолжался, все громче и громче, в  молчании  ночи  он  звучал
очень тревожно. Потом прекратился,  она  услышала,  как  отодвинули  тяжелый
засов. Никогда еще Уолтер  не  возвращался  так  поздно.  Бедняга,  наверно,
совсем вымотался. Хоть бы у него хватило ума сразу лечь, а не  корпеть,  как
всегда, в этой своей лаборатории!
     Послышались голоса, кто-то вошел во двор. Странно, ведь  Уолтер,  когда
возвращается поздно, старается не шуметь, чтобы не беспокоить ее. Не то два,
не то три человека взбежали на крыльцо и вошли  в  соседнюю  комнату.  Китти
испугалась.  В  глубине  ее  сознания  всегда  жила  боязнь  антиевропейских
волнений. Что-нибудь началось? Сердце у нее забилось.  Но  смутные  опасения
еще только зародились в  ее  мозгу,  когда  кто-то  подошел  к  ее  двери  и
постучал.
     - Миссис Фейн!
     Она узнала голос Уоддингтона.
     - Да. Что случилось?
     - Встаньте, пожалуйста. Я к вам по делу.
     Она встала и, надев халат, отперла и распахнула дверь. За дверью  стоял
Уоддингтон в китайских шароварах и чесучевом пиджаке, бой с фонарем в  руке,
а немного позади них - три китайских солдата в хаки. Она вздрогнула,  увидев
расстроенное лицо Уоддингтона, и весь он  выглядел  так,  будто  только  что
вскочил с постели.
     - Что случилось? - повторила она чуть слышно.
     - Не надо волноваться. Но нельзя терять ни минуты. Одевайтесь поскорее,
и идемте.
     - Но почему? Что-нибудь произошло в городе?
     При виде солдат  она  сразу  решила,  что  начались  беспорядки  и  они
присланы охранять ее.
     - Ваш муж заболел. Идемте скорее.
     - Уолтер! - вскрикнула она.
     - Держите себя в руках. Я сам еще точно не знаю, в чем дело.  Полковник
Ю прислал ко мне этого офицера и просил меня немедленно доставить вас в  его
резиденцию.
     Китти, вся похолодев, тупо  посмотрела  на  него,  потом  отступила  от
двери.
     - Я буду готова через две минуты.
     - Я пришел в чем был, - отозвался он.  -  Я  тоже  спал.  Надел  только
пиджак и туфли.
     Она не слышала. Натянула на себя первое, что попалось под руку,  пальцы
не слушались, она с трудом застегнула какие-то крючки на  платье.  На  плечи
накинула кантонскую шаль, которая была на ней вечером.
     - Шляпу можно не надевать?
     - Да.
     Бой с фонарем пошел впереди, они поспешно спустились с крыльца и  вышли
на улицу.
     - Осторожней,  не  упадите,  -  сказал  Уоддингтон.  -  Вот  моя  рука,
цепляйтесь.
     Военные не отставали от них ни на шаг.
     - Полковник Ю выслал паланкины. Они ждут на том берегу.
     Они быстро спустились к реке. Китти  не  могла  заставить  себя  задать
вопрос, мучительно стучавший в мозгу, - слишком боялась ответа. На  пристани
их ждал сампан с фонариком на носу. Тут она спросила:
     - Это холера?
     - Видимо, так.
     Она вскрикнула и остановилась.
     - Не будем задерживаться, пошли. - Он шагнул в лодку и подал  ей  руку.
Переправа была недолгая, они сгрудились на носу, а перевозчица с привязанным
к бедру младенцем одним веслом погнала лодку по неподвижной воде.
     - Он заболел сегодня днем, - сказал Уоддингтон. - Вернее, вчера днем.
     - Почему за мной сразу не послали?
     Таиться было не от кого,  но  они  говорили  шепотом.  В  темноте  лица
Уоддингтона не было видно, и Китти только чувствовала, как он весь напряжен.
     - Полковник Ю хотел послать, он сам не позволил. Полковник  Ю  все  это
время не отходил от него.
     - Он должен был за мной послать. Разве так можно?
     - Ваш муж знал, что вы никогда не видели холерного больного.
     Это очень страшно и отвратительно.  Он  хотел  избавить  вас  от  этого
зрелища.
     - Как-никак, он мой муж, - выговорила она задыхаясь.
     Уоддингтон не ответил.
     - А почему теперь меня вызвали?
     Уоддингтон дотронулся до ее руки.
     - Дорогая  моя,  наберитесь  мужества.  Нужно  быть  готовой  к  самому
худшему.
     Она громко застонала и тут же отвернулась, заметив, что солдаты на  нее
смотрят. Глаза их таинственно блеснули во мраке.
     - Он умирает?
     - Я знаю только, какое поручение полковник Ю дал этому  офицеру,  когда
посылал его за мной. Сколько я понимаю, он уже без сознания.
     - И никакой надежды?
     - Мне страшно жаль, но боюсь, мы можем не застать его в живых.
     Она содрогнулась. Из глаз хлынули слезы.
     -  Понимаете,  он  очень   истощен,   никакой   сопротивляемости.   Она
раздраженно оттолкнула его руку. Ее бесило,  что  он  говорит  таким  тихим,
сдавленным голосом.
     Они причалили, и два кули, стоявших на  берегу,  помогли  ей  выйти  из
лодки. Паланкины их ждали. Подсаживая ее, Уоддингтон сказал:
     - Постарайтесь не распускаться. Нервы вам еще понадобятся.
     - Скажите носильщикам, чтобы торопились.
     - Им дан приказ - бежать как можно быстрее.
     Офицер, уже сидя  в  паланкине,  крикнул  что-то  ее  носильщикам.  Они
подхватили паланкин, приладили палки на плечах и  дружно  тронули  с  места.
Подъем они одолели бегом, впереди каждого паланкина бежал человек с фонарем,
а наверху, у водяных ворот, стоял сторож с факелом. Офицер окликнул его,  он
распахнул одну створку ворот и  пропустил  их,  обменявшись  с  носильщиками
какими-то  непонятными  возгласами.  Эти  гортанные  звуки  на  чужом  языке
прозвучали в ночной темноте загадочно и тревожно. Они стали  подниматься  по
мокрым  и  скользким  булыжникам  мостовой,  один  из  носильщиков   офицера
споткнулся.  До  Китти  донесся  гневный  окрик  офицера,  визгливый   ответ
носильщика, потом головной  паланкин  помчался  дальше.  Улицы  были  узкие,
извилистые.  Здесь,  в  городе,  было  совсем  темно.  Город  мертвых.   Они
пронеслись по узкому переулку, свернули за угол, взбежали вверх по  каким-то
ступеням. Запыхавшиеся носильщики  уже  не  бежали,  а  шли  молча,  быстрым
размашистым шагом; один из них на ходу достал рваный  платок  и  вытер  пот,
заливавший глаза. Они без конца сворачивали  то  вправо,  то  влево,  как  в
лабиринте. Порой можно было угадать,  что  у  порога  какой-нибудь  запертой
лавки лежит человеческая фигура, но невозможно было определить, проснется ли
этот человек рано утром или не проснется никогда. В узких безлюдных  улочках
стояла жуткая тишина, и когда где-то залаяла собака, натянутые  нервы  Китти
совсем сдали. Куда ее несут? Этой дороге  не  будет  конца.  Неужели  нельзя
побыстрее? Быстрее, быстрее. Время не ждет. А что, если они уже опоздали?

63

     В длинной глухой стене, вдоль которой лежал их путь, появились ворота с
будками по бокам, и паланкины стали. Уоддингтон бросился к  Китти.  Она  уже
соскочила на землю. Офицер постучал, что-то крикнул,  открылась  калитка,  и
они вошли во двор. Двор был большой, квадратный. У стен его, под  стропилами
выступающих крыш, лежали вповалку солдаты, завернувшись в  одеяла.  У  ворот
офицер, задержавшись на минуту, перекинулся словами с военным, судя по всему
- начальником караула. Потом офицер сказал что-то Уоддингтону.
     - Он еще жив, - сказал Уоддингтон. - Осторожно, не споткнитесь.
     По-прежнему следуя за огоньками фонарей, они пересекли двор,  поднялись
по ступенькам к широкой двери, потом вниз, в другой просторный  двор.  Вдоль
одной его стороны тянулась длинная освещенная комната. Сквозь рисовую бумагу
чернел сложный  узор  оконных  переплетов.  Провожатые  довели  их  до  этой
комнаты, офицер постучал. Дверь тотчас отворилась,  и  офицер,  взглянув  на
Китти, отступил в сторону.
     - Входите, - сказал Уоддингтон.
     Комната была длинная, низкая, лампы тускло горели в зловещем полумраке.
У противоположной стены лежал на тюфяке человек, укутанный одеялом. В  ногах
стоял навытяжку военный.
     Китти подбежала и склонилась над  тюфяком.  Уолтер  лежал  с  закрытыми
глазами. В сумрачном свете его серое лицо казалось мертвым. Он был до  ужаса
неподвижен.
     - Уолтер, Уолтер, - проговорила она задыхаясь.
     Тело чуть шевельнулось. Это был только призрак движения -  легкий,  как
дуновение ветра, которого не чувствуешь, только видишь, как  оно  шевельнуло
неподвижную поверхность воды.
     - Уолтер, Уолтер, скажи мне что-нибудь.
     Глаза медленно раскрылись,  словно  поднять  тяжелые  веки  стоило  ему
неимоверных усилий,  но  он  не  смотрел  на  нее,  он  уставился  в  стену,
приходившуюся в нескольких дюймах от его лица.
     Он заговорил; в голосе, тихом и слабом, можно было угадать улыбку.
     - Вот в какой я попал переплет, - сказал он.
     Китти затаила дыхание. Ни звука,  ни  намека  на  жест,  только  глаза,
темные,  холодные,  прикованы  к  белой  стене  (какие   тайны   им   сейчас
открылись?). Китти встала на ноги и растерянно обратилась к своему спутнику:
     - Неужели ничего нельзя сделать? Вы так и будете стоять как истукан?
     Она стиснула руки. Уоддингтон заговорил с офицером,  стоявшим  в  ногах
постели.
     - Видимо, они сделали все, что могли. При нем был  полковой  врач.  Его
обучил ваш муж. Он сделал все то же, что доктор Фейн сделал бы сам.
     - Это и есть врач?
     - Нет, это полковник Ю. Он не отходит от вашего мужа.
     Китти бросила на него отчаянный взгляд. Он был высокого роста, крепкого
сложения, защитная форма, казалось, ему тесна. Он смотрел на Уолтера, и  она
заметила в его глазах слезы. У нее защемило сердце. С какой  стати  у  этого
чужого человека с круглым желтым лицом глаза полны слез? Это невыносимо.
     - Какой ужас, что ничего нельзя сделать.
     - Сейчас он хотя бы уже не страдает, - сказал Уоддингтон.
     Она опять склонилась над мужем. Его пугающие глаза по-прежнему смотрели
прямо вперед. Непонятно было, видит он что-нибудь или нет,  слышит  ли,  что
говорится. Она придвинула губы к его уху.
     - Уолтер, чего тебе дать?
     Ей казалось, что должно быть  какое-то  лекарство,  которое  можно  ему
дать, чтобы  задержать  эту  быстро  уходящую  жизнь.  Теперь,  когда  глаза
привыкли к полумраку, она видела, что лицо его ссохлось. Он был  неузнаваем.
Немыслимым казалось, что за каких-нибудь несколько часов он  стал  настолько
непохож на себя. Он вообще не был похож на  человека:  не  человек,  а  сама
смерть. Ей показалось, что он хочет что-то сказать. Она пригнулась ближе.
     - Не суетись. Было скверно, очень скверно, а сейчас ничего.
     Китти ждала, что он еще скажет, но он молчал. Самое  страшное,  что  он
лежит так тихо, точно уже приготовился к молчанию могилы.  Подошел  какой-то
человек, санитар или врач, и жестом велел ей отойти, а сам, склонившись  над
умирающим, обтер мокрой салфеткой его губы. Китти еще раз шепотом воззвала к
Уоддингтону:
     - И никакой, никакой надежды?
     Он покачал головой.
     - Сколько он еще может прожить?
     - Точно не скажешь. Может быть, час.
     Китти  обвела  глазами  голую  комнату,  и  взгляд  ее  остановился  на
внушительной фигуре полковника Ю.
     - Можно мне побыть с ним вдвоем? -  спросила  она.  -  Совсем  недолго,
всего минуту.
     - Разумеется.
     Уоддинггон подошел к полковнику и поговорил с  ним.  Тот  поклонился  и
вполголоса отдал приказ.
     - Мы будем за дверью, - сказал Уоддингтон, выходя с остальными. -  Если
что, позовите.
     Теперь,  когда  неотвратимое  завладело  ее  сознанием,  как  наркотик,
разлившийся по жилам, когда она уже не сомневалась, что Уолтер умрет, у  нее
осталось одно желание - облегчить ему последние минуты, выдернув из его души
отравленную занозу старой обиды. Ей казалось,  что  если  он  перед  смертью
помирится с нею, то помирится и с самим собой. Она думала не о себе,  только
о нем.
     - Уолтер, умоляю, прости меня, - сказала она. Из опасения  сделать  ему
больно она его не касалась. - Я так  перед  тобой  виновата.  Я  так  горько
раскаиваюсь.
     Он молчал. Как будто не слышал. Она не сдавалась. Ей чудилось, что  его
душа - как бабочка, что бьется о стекло, и крылья ее отяжелели от ненависти.
     - Милый.
     Тень  прошла  по  землистому,   изможденному   лицу.   Лицо   даже   не
шевельнулось, но ей показалось, что его свела судорога. Никогда еще она  так
к нему не обращалась. Может быть, в его  угасающем  мозгу  мелькнула  мысль,
смутная, почти неуловимая, что раньше она употребляла это  слово  не  думая,
относя его к собакам, к  детям,  к  автомобилям.  А  потом  случилось  самое
страшное. Она сжала руки,  изо  всех  сил  стараясь  сдержаться:  две  слезы
медленно поползли по его исхудалым щекам.
     - О дорогой мой, родной, если ты когда-нибудь меня любил,  а  ты  любил
меня, я знаю, и я так ужасно с тобой поступила - прости меня. Я уже не смогу
доказать тебе, как я раскаиваюсь. Сжалься надо мной. Прости меня, умоляю.
     И умолкла. Смотрела на него не дыша, страстно ждала ответа.  И  вот  он
попытался заговорить. Сердце ее подскочило. Да, она искупит  все  страдания,
которые  причинила  ему,  если  сейчас,  в  последнюю  минуту,  ей   удастся
освободить его от груза застарелой злобы. Губы его дрогнули. Он  не  смотрел
на нее. Невидящие глаза упирались в  белую  стену.  Она  наклонилась,  чтобы
лучше слышать. Но он произнес совершенно отчетливо:
     - Собака околела.
     Она застыла, словно обратилась в камень. Ничего не поняв,  смотрела  на
него в горестной растерянности.  Это  бессмыслица.  Бред.  Он  не  понял  ни
единого ее слова.
     Не может быть, чтобы человек был так неподвижен - и все-таки  жив.  Она
ждала. Глаза у него открыты. Дышит или нет - не понять. Ей стало тревожно.
     - Уолтер, - шепнула она. - Уолтер.
     Она рывком поднялась, внезапно охваченная страхом. Повернулась и  пошла
к двери.
     - Подите сюда, пожалуйста. Он, кажется, не...
     Они вошли.  Врач-китаец  приблизился  к  постели,  зажег  электрический
фонарик и посветил Уолтеру  в  глаза.  А  потом  закрыл  их.  Сказал  что-то
по-китайски. Уоддингтон обнял Китти за плечи.
     - Умер.
     Китти глубоко вздохнула. Несколько слезинок  скатилось  по  щекам.  Это
было не потрясение, какая-то оторопь нашла на нее. Китайцы стояли кучкой,  с
беспомощным видом, словно не зная, что  делать  дальше.  Уоддингтон  молчал.
Потом китайцы стали тихо переговариваться.
     - Давайте я провожу вас домой, - сказал  Уоддингтон.  -  Его  перенесут
туда.
     Китти устало провела рукой по  лбу.  Подошла  к  постели,  наклонилась,
осторожно поцеловала Уолтера в губы. Она уже не плакала.
     - Простите, что доставила вам столько хлопот.
     Военные отдали честь, она с  достоинством  им  поклонилась.  Они  снова
пересекли один двор, потом другой и сели в  паланкины.  Уоддингтон  закурил.
Дымок сигареты растаял в воздухе - вот она, человеческая жизнь!

64

     Уже светало, кое-где китайцы открывали свои лавки,  убирали  ставни.  В
темном закутке при свете свечи умывалась женщина. В чайном  домике  на  углу
закусывала группа рабочих. Серый холодный  утренний  свет  крался  по  узким
улочкам, как вор. На реке лежал белесый туман, мачты  джонок  пронзали  его,
как копья призрачных воинов. На воде было холодно, Китти закуталась  в  свою
веселую цветастую шаль. На безоблачном небе взошло солнце. Оно  светило  как
всегда, как будто ничего не случилось и этот день был как все остальные.
     - Вам бы прилечь, - сказал Уоддингтон, когда они вошли в дом.
     - Нет, я посижу у окна.
     За прошедшие недели она сидела здесь так часто и долго,  глаза  ее  так
привыкли к сказочному, прекрасному и загадочному храму на  городской  стене,
что зрелище это навевало покой. Но даже в трезвом  свете  дня  оно  казалось
таким нереальным, что отвлекало мысли от действительности.
     - Я скажу бою, чтобы  подал  вам  чай.  Похоронить  его,  к  сожалению,
придется сегодня же. Я обо всем договорюсь.
     - Спасибо.

65

     Три часа спустя его хоронили. Китти  покоробило,  что  его  положили  в
громоздкий китайский гроб, она не могла отделаться от чувства, что ему будет
неудобно, но выбора не было. Монахини,  узнав  о  смерти  Уолтера,  как  они
узнавали обо всем, что творилось в городе, прислали  с  посыльным  крест  из
георгинов, парадный и казенный, словно сделанный опытными руками в цветочном
магазине, и этот крест на голой крышке  китайского  гроба  выглядел  нелепо,
неуместно. Когда все было готово, пришлось еще подождать полковника Ю  -  он
прислал  к  Уоддингтону  солдата  передать,  что  желает  присутствовать  на
похоронах. Он прибыл в сопровождении адъютанта. Шестеро кули внесли гроб  на
склон холма, к небольшому участку, где покоилось тело  миссионера,  которого
сменил  Уолтер.  Среди  пожитков  последнего  Уоддингтон  нашел   английский
молитвенник и теперь тихим  голосом  и  явно  смущаясь,  что  было  ему  так
несвойственно,  прочитал  заупокойную  службу.   Возможно,   произнося   эти
торжественные, но грозные слова, он думал о том, что, если сам в свой  черед
падет жертвой эпидемии, прочесть их над ним будет уже некому. Гроб  опустили
в могилу, могильщики стали забрасывать его землей.
     Полковник  Ю,  стоявший  у  могилы  обнажив  голову,   надел   фуражку,
почтительно  отдал  честь  Китти,  простился   с   Уоддингтоном   и   отбыл,
сопровождаемый адъютантом. Кули еще потолкались на месте - им любопытно было
поглядеть на христианские похороны, - потом забрали свои веревки и не  спеша
поплелись восвояси. Китти и Уоддингтон дождались, пока могилу засыплют, и на
холмик, пахнущий свежей землей, положили крепко связанные в  крест  георгины
монахинь. Китти не плакала, но, когда по крышке гроба застучали первые комья
земли, чуть не застонала от горя.
     Она заметила, что Уоддингтон ее дожидается.
     - Вы торопитесь? - спросила она. - Не хочется мне сразу возвращаться  в
дом.
     - Я совершенно свободен, целиком в вашем распоряжении.

66

     Они добрели по  дороге  до  вершины  холма,  где  стояли  ворота,  этот
памятник безутешной вдове,  занявший  такое  значительное  место  в  здешних
впечатлениях Китти. Это был символ, но что он символизировал - неизвестно, и
непонятно было, почему ей мерещилась в нем такая злая ирония.
     - Посидим? Мы так давно здесь не были.
     Равнина  привольно  раскинулась  перед  ней,  тихая,  безмятежная   под
безоблачным небом.
     - Всего несколько недель я здесь прожила, а кажется - целую жизнь.
     Он  не  ответил,  и  она  помолчала,  задумавшись.  Потом  вздохнула  и
спросила:
     - Как вы думаете, душа бессмертна?
     Он, казалось, не удивился ее вопросу.
     - Откуда мне знать?
     - Час назад, когда Уолтера обмывали, я смотрела на него. На вид он  был
совсем молодой, таким рано умирать. Помните того нищего, которого мы видели,
когда вы в первый раз вытащили меня погулять? Я тогда испугалась не  потому,
что он был мертвый, а что выглядел так, будто никогда и  не  был  человеком.
Просто мертвое животное. А Уолтер выглядел как машина,  у  которой  кончился
завод. Вот что ужасно. Ведь если это только машина, до чего  же  ничтожны  и
бессмысленны все наши страдания, боли, душевные муки!
     Не отвечая, он бродил взглядом по широкому ландшафту, расстилавшемуся у
их ног. Бескрайний простор в это солнечное утро наполнял сердце  ликованием.
Аккуратные квадратики рисовых полей тянулись вдаль сколько хватал  глаз,  на
многих из них копошились  фигурки  -  буйволы,  крестьяне  в  синей  одежде.
Мирная, счастливая картина. Китти нарушила молчание:
     - Не могу вам выразить, как  меня  взволновало  то,  что  я  увидела  в
монастыре. Эти монахини - поразительные женщины, перед ними я чувствую  себя
полным ничтожеством. Они от всего  отказались,  бросили  все:  дом,  родину,
любовь, детей, свободу; и все те мелочи, от которых отказаться, может  быть,
еще труднее, - цветы и зеленые луга, прогулки осенним днем,  книги,  музыку,
комфорт