ксей Кириллович подхватил блюдечко с сосиской, встал, зашаркал
следом:
- Да, брат. Распустился. Обнаглел. Нет, хватит, разносолов. Что я, то и ты.
Отныне так.
На кухне кипел чайник и варилась картошка. Синус подошел к холодильнику,
оглянулся на хозяина и мяукнул.
- Нет. Ничего кроме сосисок нет. Не жди.
Алексей Кириллович поставил блюдечко в угол, выключил чайник. Бросил в заварной
три ложки чая, залил кипятком, накрыл грязным, вчетверо сложенным полотенцем.
Кот понюхал сосиску, взобрался на стул и лег. Алексей Кириллович потыкал ножом
картошку:
- О?кей.
Выключил, неловко слил кипяток и поставил открытую кастрюлю на стол.
Сторонясь пара, положил на тарелку картошек, выловил там же сосиску
Синус дремал, шевеля бровями.
Алексей Кириллович достал из холодильника масло, отвалил от двухсотграммового
куска добрую половину, кинул на картошку.
Сел, взял вилку и стал есть.
Кот приоткрыл глаза, приподнялся и мяукнул.
- Нет, уж брат. Вон в углу тебе. И, между прочим, тоже самое. Ну а картошка пища
не твоя... ммм... наши бедные желудки - удки, удки... да...
Синус смотрел на него, выгнув спину.
Алексей Кириллович макал дымящиеся кусочки сосиски в плавящееся масло и
отправлял в рот, под редкие седые усы:
- И считали мы минутки-утки-утки... да. Были минутки. Вот мммм. Синус - косинус.
Тангенс... ммм... котангенс... Унд все былое. Я вспомнил вас... ммм... энд все
былоэ. Былоэ. Рэмэмбэ юу энд ео уандэфул айз. Ты знаешь... м... что такое...
это... ммм... проварилось дай боже... не знаешь какие бывают уандэфул айз. У
твоей покойной хозяйки уоз лайт грин. Немного похожие на твои... слушай... а что
ты так на меня смотришь? Неужели завидуешь? Картошке?! Господи, Синус! Это не
так вкусно, как кажется... особенно для котов... ну вот... раз... и все...
Он проглотил последний кусок, отодвинул тарелку, хлопнул в ладоши, потер:
- Чайку-с, господа! Не угодно ль!
Кот отозвался жалобно.
- Чай тоже не твоя стихия.
Алексей Кириллович встал, снял с чайника полотенце, налил чая в немытую чашку,
бросил кусочек сахара:
- Не боле. Зачем же боле? Чего же боле? Мой друг?
Сел, размешал сахар, отхлебнул, поправил усы и, держа чашку перед собой,
крохотными шажками двинулся в комнату:
- Вот и вот, и вот, и вот...
Кот спрыгнул со стула, потрусил за ним.
В комнате Алексей Кириллович поставил чашку на заваленный бума-гами стол, сел в
кресло, положил перед собой пачку машинописных листов, полистал:
- Мммм это было.... ага... это да... ага! Вот. Зададим мультипликативный закон,
определяемый таблицей три... так... нейтральный элемент относительно... так...
относительно... так... но, милый, мой, это же тютелька в тютельку реферат
Юрковского. Конечно, ведь если тело упорядочено, то множество реперов может быть
разбито на два подмножества, чего он Америку открывает... Так. Такая матрица
определяет отображение энмерного векторного пространства в другое векторное
пространство... Ну и что? Это ведь теорема о невыраженной матрице! Юморист.
Алексей Кириллович выдвинул ящик стола, вынул лежащую на салфет-ке норму и, не
отрываясь от листков, стал отщипывать кусочки, изредка запивая чаем:
- Так... так... ну, а это уж тоже ведь... умножение матрицы на скаляр
дистрибутивно относительно сложения скаляров... ну... так... это было... а где
он про линейную комбинаторику трепется ... ага... символ Кронекера равный нулю,
если множество квадратичных матриц образует кольцо относительно суммы и
произведения... ну и что? А где же два тензора пространства. Они же
эквивалентны.
Крошки нормы падали ему на колени, сыпали на пол. Синус лежал на диване, положив
морду между лап.
- А как же класс тензоров определить? Ведь это элементы внешнего ряда, чудак...
ну... а зачем билинейную структуру рассматривать ? Юморист! Нам важно знать
параметры левого тензора, а не кривую полиномиальной функции... а здесь что...
ага... ну это ясно... ага... тут он... так. Так! Интересно! И что же? Это в пику
евклидову пространству! Бог ты мой! Ха-ха, ха-ха! О, держите меня! Полярная
форма фундаментальной полиномиальной фу-нкции называется скалярным рассеянием!
Ха-ха-ха! В огороде бузина, в Киеве дядька!
Чай кончился раньше нормы.
Алексей Кириллович взял оставшийся кусок, отправил в рот, стал жевать,
разглядывая листки:
- Ну... м.... а где же хваленые фокусы со смешанными тензорами ... так... ну...
ммм... векторная взаимозаме... ой!
Он замер, запустил пальцы левой руки в рот, достал небольшой предмет, коричневый
от нормы. Протерев его о ладонь, Алексей Кириллович понял, что это пуговица.
- Господи...
Он отложил рассыпающиеся листки, поднес пуговицу к глазам.
- Бог ты мой... пуговица! А как же... бог ты мой... это что ж... Синус! Смотри,
пуговица!
Кот поднял морду, лениво маяукнул.
Алексей Кириллович встал, прошаркал к окну, еще раз поднес пуговицу к лицу:
- Надо же... кто-то пуговицу проглотил... господи... как же он умудрился-то?
Кот встал, сделал несколько шагов по дивану, вытянулся и, зевая, запустил когти
в протертый плюш.








- И что, и прям по ебальнику? - Женька кинул окурок в лужу.
- Ага. И, бля, не опомнился ни хуя, а он пиздык, бля, аж, искры, бля...
Сергей остановился, отнял скомканный платок от носа.
- Идет? - Женька посмотрел на его распухший нос с запекшейся у ноздрей кровью.
- Идет, сука...
- Ну, запрокинь голову, давай постоим.
- Да ну, на хуй, Жень, он ведь слиняет щас быстро. На внуковском автобусе. Они
там с Пекой и Хохлом. И Сашка Гладилин.
- А этот-то хули затесался?
- Хуй его знает. Как прилипала, бля. Нашим и вашим. И не вступился даже.
- Ты с ним учился вместе?
- Ага. ПТУ кончал. Давно правда. На танцы вместе ходили.
Сергей нагнулся, высморкался на асфальт:
- Ну, бля, башка гудит. Прям в переносицу пизданул...
- Вытри с руки.
Сергей вытер забрызганную кровью руку, пошмыгал носом и снова приложил к нему
платок:
- Слышь, Жень, а может за Саней зайдем?
- Да не боись, справимся.
- А у меня ремень со свинцом как назло дома. Так бы я б снял бы, да таких
пиздюлей бы вложил. Разогнал бы к ебени матери.
- Они поддатые?
- Да не то чтоб очень. Слегка. Рожи красные, лыбятся, бля...
- А залупнулся Пека первый?
- Ага. Сыч ему шепнул, бля, тот ко мне. Ну, попиздели, Пека сам ссыт. Обозвал
меня, я толкнул его. Тут Сыч и вмазал.
- Ясненько.
Прошли мимо автобусной остановки, обогнули очередь за помидорами, двинулись по
улице.
В фонарях зародились слабые голубые точки, замигали, стали расти. Попавшаяся
навстречу полная женщина с авоськой сощурилась на Сергея, покачала головой.
Сзади загудел грузовик, заставил перейти на тротуар. Сергей шел, втянув голову в
плечи:
- А Хохол ржал стоял. Ржет, как мерин, бля...
- Сыч один раз Јбнул?
- Ага. Один. Ну и пошел я... Хули толку - одному против троих...
- Ну, Сычу мог бы Јбнуть разок.
- Да Жень, они б меня в землю втолкли!
- Ну, не преувеличивай... не так страшен черт.
- Да хуль мне пиздеть-то? Он ж на голову выше меня!
- Значит, меня на две.
- Ну, ты ж у нас спортсмен, бля.
Перешли на ту сторону. Быстро смеркалось. Сырой ветерок шевелил Сергеевы космы.
Фонари горели в полную силу.
Свернули, двинулись через проходной двор. Пробрались под развешанным бельем,
прошлепали по лужам. Возле подъезда две девочки крутили веревку, а другая
готовилась прыгать. Две матери катали коляски.
- Они щас там еще, бля буду. Не успели, наверно. Хохол бутылку покупал.
Девочка вскочила под веревку, стала прыгать.
Вышли к магазину.
У входа толкались несколько мужиков. Заметив Женьку с Сергеем, обернулись к ним.

- Слышь, ребят, вы Сыча с компанией не видели? - спросил, подходя Женька.
- Они в роще распивают, - махнул рукой небритый мужик в кепке. - А что, вырубать
собрались?
- Как получится.
- Давай, Жень, - ощерился мужик, - А то поприехали, развыебывались. Я видел как
с Сережкой-то.
- Чего ж не помог?
- Да какой из меня помощник... здоровья нет...
Свернули за угол, вошли в рощу. Между оголившимися деревьями маячили темные
фигуры.
- Вон они, - Сергей остановился, оглянулся. - Надо б кол сломать.
- Брось, не надо.
- Да хули, четверо ведь.
- Нет, кажется трое. Пошли, не боись. Я двоих беру, а ты уж не робей. Пиздани
один раз, но что б точно.
Подошли. Трое оборвали разговор, повернулись.
- Аааа... заступничка привел, - Сыч шагнул навстречу.
- Мало у магазина схлопотал?
Невдалеке от троих захрустели сучья. Сашка Гладилин застегивал ширинку.
- Ты что, бля, в Москве здоровья набрался? - Женька вынул кулаки из карманов,
пошел к Сычу, - Сильно здоровым стал?
- На вас, пиздаболов, хватит.
Женька шагнул ближе. Сыч размахнулся. Женька увернулся от кулака и ловко хряснул
Сыча в лицо.
Сыч полетел назад, кожаная фуражка покатилась по земле. Пека с Хохлом кинулись
на Женьку, Сергей - на упавшего Сыча. Саша Гладилин бросился разнимать:
- Да что вы, ребят, охуели?!
Женька сбил Хохла, но от пекиного кулака не уберегся, полетел навзничь.
Сергей бил ногами закрывающегося Сыча, Сашка оттаскивал его за куртку. Пека
ударил Женьку ногой в бок. Женька вскочил, икнул и достал его кулаком. Хохол
сидел, схватившись за нос.
- Ребят, да что вы, еб вашу! - Сашка оттащил Сергея. - Поубиваете друг друга!
- Пшел на хуй, прихлебатель! Ща тебе вложу еще!
- За что мне-то?
- За то! Пусти! Мудак...
Женька сбил Пеку с ног, тот вскочил и побежал прочь. Сыч поднялся и побежал
следом.
Хохол сидел на земле, вытирая разбитый нос. Женька толкнул его ногой:
- А ну, уматывай отсюда!
Хохол с трудом встал и побрел. Женька поднял сычеву фуражку, кинул ему вслед:
- Передай начальнику, шестерка! Хохол поднял фуражку, побрел дальше.
- А ты, чего стоишь? - Женька подошел к Сашке. - А ну вали отсюда!
- Да чего ты, Жень?
- Вали, кому сказал!
Сашка сплюнул, зашагал прочь. Опавшая листва зашуршала под его ногами.
- Ну вот, огребли ребята, - Женька потрогал оплывающую бровь. - Да... синячок
обеспечен. Издержки производства, бля...
- Дерешься ты, я скажу! - Сергей хлопнул его по плечу. - Отработал, а!
- А ты тоже хорош. На лежачего полез, нет чтоб мне помочь.
- Так я ж добить его, суку, хотел, чтоб не встал, гадина!
- А мне вон досталось, тем временем...
- Ничего, Жень, щас пузырь раздавим, вылечим. Дай, пятак приложу! Пятак надо. У
тебя есть?
Зашарили по карманам. Женька вдруг замер, открыл рот:
- Еб твою мать!
Он осторожно вытащил из кармана куртки растопыренную пятерню. Пальцы были
выпачканы в норме. Женька обиженно чмокнул:
- Во, бля,.. я ж выложить не успел... а этот хуй меня ногой. Пакет разорвался. И
она жидкая была, хоть пей...
Он держал руку перед собой.
- А может не вся вытекла! - робко спросил Сергей.
- Да какой там... - изгибаясь, Женька пальцами другой руки достал разорванный
пакет - Вообще-то не вся еще...
- Ну и порядок. Чего такого. А куртку Людка твоя постирает.
- Будем надеяться, - Женька посмотрел на пакет и тряхнул головой. - Ну ладно,
делать нечего.
Он подставил рот под дыру, сжал пакет ладонями. Жидкая норма потекла в рот.
- Жек! Мож я сбегаю пока? А то закроют.
- Давай.
- Чего брать-то? Пузырь или краснуху?
- Пузырь.
Сергей повернулся и бодро зашагал к магазину.
Женька высосал из пакета норму и, скомкав, приложил его к пылающей брови.
Моргать было больно, висок онемел, бок слабо ныл.








- А у них всегда так, - Эра выпустила в эмалированную миску седьмое яйцо. -
Получают много, а жить нормально не умеют. В конце месяца занимать плетутся.
- Точно, - Аня колола орехи, выбирая из скорлупы в стакан.
- Машка приходит - вся разодетая, в янтаре, в кримплене. Эра, дай взаймы. И
знает ведь к кому идти.
- Это конечно.
- К Соловьевым сунулась однажды, - отказали. А я вот просто, Ань, и не могу
отказывать. Не умею.
Эра кинула яичную скорлупу в ведро и металлическим веничком стала взбивать яйца
с песком.
- Ты у нас Христосик.
- Сама себя ругала не раз, дура, чего я, действительно. А вот не могу. А Машка
сотню - цап! И до свидания. На следующий день загул у них. Гости. В получку
отдаст, в конце месяца - опять.
- А он не заходит?
- Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то. У них и
гости все такие - индюки. В замше, да в коже.
- А он член союза?
- Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит.
- Не читала, ничего?
- Читала, Ань. Муть-мутью. Производственный роман. Он любит ее, она в завкоме,
он бригадир. Бригада - завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется,
текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует ее к главному инженеру.
Кончается все, правда, хорошо. План перевыполняют и они женятся. Старый литейщик
тост говорит. Молодые хлопают. Все.
- Кошмар...
- Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там
лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны - сколько можно?
Надоело...
- Крем сейчас будем или после?
- Потом. А то опадет. Дай-ка муку мне.
Аня передала.
Эра отмерила два стакана, высыпала в миску, добавила подтаявшего масла, стала
мешать деревянной ложкой.
- Эр, а орехи сразу или потом? Сверху?
- Нет, сразу. В том-то и дело. Это не "Полет". Ты тогда давай орехи с нормой
мешай.
Аня сняла с буфета накрытую тарелку. Под крышкой лежали четыре нормы. Три были
потемнее, одна совсем свежая - оранжево-коричневая. Аня высыпала в нормы орехи,
помешала ложкой:
- Эр, а колиному министерству норму кто поставляет?
- Детский сад.
- Оно и видно. Вон какая светленькая. Мы интернатовскую едим. Ничего, конечно,
но не такая... Как пахнет сильно. Эр. Все-таки запах ничем не отбить.
- Испечем, постоит и никакого запаха.
- Правда?
- Ага... Перемешала? Давай сюда.
Аня передала тарелку. Эра счистила тягучее содержимое в тесто, подсыпала муки и
стала засучивать рукава.








Лифт плавно остановился, светло-зеленые двери разошлись.
Николай Иванович вышел в вестибюль.
Стоящий у проходной милиционер повернулся, отдал честь. Николай Иванович кивнул
головой, минуя его, толкнул стеклянную дверь.
У подъезда прохаживались двое милиционеров в шинелях. Заметив Николая Ивановича,
они остановились и приложили руки к вискам.
Николай Иванович кивнул им.
Машина стояла рядом. Вышел шофер, открыл заднюю дверцу:
- Добрый вечер, Николай Иваныч.
- Добрый вечер, Коля. - Николай Иванович кинул папку на сиденье и сел сам.
Шофер проворно обежал мощный черный перед, сел за руль, завел и плавно тронул.
Проехали коротенькую аллею, уперлись в серебристые ворота, которые стали
медленно расходиться. За воротами стояла черная волга охраны. Возле волги
прохаживались трое в плащах. Ворота разошлись, лимузин проехал мимо волги. Трое
хлопнули дверцами, волга тронулась следом.
- Домой, Николай Иваныч?
- Ага.
Свернули на Кутузовский, понеслись по середине.
- Сегодня, Николай Иваныч, "Спартачок" наш "сапогам" наложит. Как пить дать.
- Не говори гоп... - Николай Иванович приспустил стекло.
- Вот увидите. Он "Химику" как в субботу, а? Здорово!
- Химик не ЦСКА.
- Ну, разные, конечно, но семь-ноль выиграть, это тоже суметь надо. Счет - будь
здоров.
- Посмотрим, - Николай Иванович зевнул, снял шляпу и положил на папку. - Чего-то
хмурится. Дождь пойдет.
- Пойдет, конечно. Вон как заволакивает. Мокрая осень какая-то. Прошлый год
сухая была. Картошку копали, одно удовольствие. Ни грязи, ни чего. А щас меси
вон...
- А вы не копали еще?
- Какой там! Куда ж в такую грязь.
- Смотри, сгноишь.
- Да в эту субботу попробуем...
Свернули в переулок, подкатили в восьмиэтажной башне. Волга остано-вилась рядом,
охранники вышли, озираясь, обступили лимузин. Шофер открыл дверцу, Николай
Иванович выбрался, подхватив папку и шляпу. Рыжеволосый охранник открыл дверь
подъезда.
Николай Иванович кивнул ему и пошел по серо-коричневой ковровой дорожке.
Широкоплечий лифтер вышел из-за стола:
- Добрый вечер, Николай Иванович.
- Привет.
Подъехал лифт, разошлись двери.
Николай Иванович вошел, утопил кнопку "З", посмотрел на себя в зеркало. На этаже
вышел, позвонил. Дверь открыла Лида.
- Привет, - Николай Иванович поцеловал ее в щеку.
- Привет, - она ответно поцеловала его. - Почему без шляпы ходишь? Франтишь? Я
из окна видела. Заболеешь.
- Да я из машины только...
- Смотри, простудишься. Устал?
- Есть немного. А мать где?
- У Веры.
- Аааа...
- Ужинать щас будешь или после?
- Давай щас. Там хоккей в семь...
Лида помогла ему раздеться. Николай Иванович вынул из плаща норму:
- Отнеси на кухню.
- Что, долго заседали?
- С трех.
Она ушла на кухню, крикнула оттуда:
- Рыбный суп будешь или харчо?
Николай Иванович одел тапочки:
- Харчо.
Лида загремела тарелками.
Николай Иванович сходил в туалет, вымыл руки и, засучивая рукава рубашки, прошел
сквозь бамбуковую занавеску - на кухню. Лида, напевая, резала балык:
- Садись, давай. Я Аньку отослала, а сама хозяйничаю.
- А что такое?
- А она простыла где-то. Сопливая вся.
- А... Поешь со мной?
- Нет, папочка, я обедала недавно. С мамой мы поели. А ужинать рано еще. Садись.

На столе дымился харчо, стояла бутылка "Мукузани", грибы, ветчина, паюсная икра
в розетке.
Норму Лида выложила в блюдце.
Николай Иванович взял ложку, придвинул норму, зачерпнул, вяло прожевал.
Лида разложила балык на тарелочке, вытерла руки о висящий на стене фартук, села
напротив.
Николай Иванович неторопливо жевал норму.
- К Никитичу ездил? - Лида подперла подбородок рукой.
- Ездил.
- Ну и как? Освоился на новом месте?
- Да не очень... не справляется что-то. Только и новшеств, что ворота
посеребрил...
- Ну, пыль в глаза пустить это он любит. А сам как?
- Тоже не важно. Опухший какой-то. Пьет наверно.
- Пьет, конечно. Сергея Петровича шофер рассказывал, как вез его пьяного с дачи.

Николай Иванович поскреб с блюдца коричневые остатки, облизал ложку и придвинул
харчо:
- Ух ты, густое-то а...
- Ты балыка возьми, грибы вот...
- Я вижу, - он хлебнул раз, другой, налил вина, выпил и заел куском балыка. -
Мать давно уехала?
- Часа в четыре. Да, чуть не забыла - тебе Николаич звонил.
- Так я ж перед отъездом говорил с ним.
- Ну, не знаю. Может, вспомнил чего. Знаешь как. Хорошая мысля приходит опосля.
- Тоже верно...
Николай Иванович хлебал харчо.
Лида встала, подошла к плите:
- А на второе Анька котлеты сбацала. Из индейки.
- Положи мне половинку.
- Чего так?
- Больше не хочу.
- А картошки?
- Тоже малость.
Он доел харчо. Лида поставила перед ним тарелку со вторым.
Николай Иванович подцепил картошку, прожевал, отложил вилку:
- Аааа... это он наверно насчет шестого... я щас...
Он встал, прошел через коридор и гостиную в кабинет, поднял трубку красного
телефона без циферблата:
- Три семьдесят восемь... Алексей Николаич? Это Николай Иваныч. Тут мне Лидочка
передала. Ага. Аааа... ясно... ну я так и думал... ага... ага... так... так... и
что? Вот как? Ну так это ж их хозяйство, пусть они и решают. Конечно. Да и тебе
волноваться на этот счет не надо. Пусть они волнуются. Сами заварили, сами пусть
и расхлебывают. Точно. Точно. Конечно. Да. Конечно. Да. Седьмого. Точно. Под
Архангельском сорвалось, так они решили здесь... да... так это получается - шило
на мыло. Мне Федоров вчера докладывал... да... деньги убухали, а природа
виновата. Да. Сначала на электронщиков валили, теперь на вечную мерзлоту. Да.
Точно, а теперь, значит, Рябинкин виноват, он не предусмотрел! Нашли козла
отпущения. Да. Конечно, он ведь ясно сказал, ты помнишь? Да. Нечего, конечно! А
с ними я завтра поговорю, пусть они Рябинкина не трясут. Да. Пусть своих трясут.
Да. Хорошо. Хорошо. Ладно, Алексей Николаич, до свидания...
Он положил трубку, посмотрел на часы и побежал в гостиную...
- Уююююю! Проворонил!
Включил телевизор, сел в кресло.
- Папа! Компот или чай? - крикнула из кухни Лида.
- Чай! - Николай Иванович шлепнул себя по коленкам.
Экран расплылся, зарябил цветами.
Судья показал вбрасывание в зоне ЦСКА. Кругов перелезал через бортик. Шалимов
сидел на скамье штрафников, обматывая вокруг клюшки распустившуюся изоляцию.








По дороге купили "Каберне" и триста грамм "Мечты".
Бутылку с косо приклеенной этикеткой Сережа сунул в карман плаща, опустив туда
же и руку. Кулек с к