онфетами Оля убрала в сумочку. Возле шашлычной перешли на ту
сторону. Сережа взял Олю под руку, снял с ее непомерно длинного шарфа
пожелтевший лист, протянул:
- Тебе на память.
- От кого? - Оля насмешливо улыбнулась.
- От осени, наверно.
- Спасибо.
Она взяла лист, сунула веточку в рот. Сережа шел, балансируя на бетонном бортике
тротуара:
- Вообще с таким шарфом страшновато.
- Что, не нравится?
- Да нет, красивый. У Айседоры наверно был такой же.
- Странная аналогия.
- Ничего странного. Страшновато.
- Сереженька, сейчас нет открытых ландо. Так что не беспокойся.
- Зато есть троллейбусы, автобусы. Сама внутри, а шарф под колесом.
- Ну спасибо.
Сережа обнял ее, притянул к себе. Она качнулась, каблучки неловко процокали по
мокрому асфальту:
- Упаду.
- Поднимем.
Он поцеловал ее в уголок губ.
- Веди себя прилично.
- Веду. Себя и тебя. Вполне прилично.
Свернули в переулок, прошли несколько домов. Переулок перегородила канава.
- Ух ты, - Сережа заглянул в канаву, столкнул ногой комок земли. - Перегородили
усе путя. Как ты по вечерам тут ходишь?
- На ощупь.
- Кошмар.
- Один пьяный уже свалился.
- Случайно не твой бывший муж?
- Не хами.
Перебрались через канаву, зашли во двор.
- А вот подъезд - хоть убей... - Сережа сощурился. - Вон тот, а?
- Угадал.
- Не угадал, а вспомнил.
Вошли в подъезд. В лифте он обнял ее и поцеловал в губы. Оля раскрыла сумочку,
достала ключи.
Вышли из лифта.
Оля отперла дверь, вошла. Сережа следом.
В квартире был полумрак. Оля кинула сумочку под вешалку, сняла вязаную шапку и
тряхнула рассыпавшимися волосами.
Сережа повесил фуражку на деревянный штырек, привалился к стене:
- Даааа. А обои когда успела?
- Весной еще. Когда развелись. Мне те никогда не нравились.
- Мне тоже.
- Раздевайся.
Она сняла пальто, скинула сапоги. Сережа вынул бутылку из кармана, мял плащ. Оля
кинула шарф на вешалку и, подхватив бутылку, двинулась было на кухню, но Сережа
поймал ее руку.
- Что? - тихо спросила она.
Он поцеловал ее в губы, отвел волосы и поцеловал в висок. Она поставила бутылку
на пол, обняла его.
Они долго целовались в полумраке. Оступившись, Оля опрокинула бутылку. Бутылка
покатилась к двери.
За руку он втянул Олю в комнату.
- Здесь бардак страшный, - Оля отстранилась на мгновенье, потом снова обняла
его.
Сережа скользнул руками под ее бежевый свитер. Оля вздохнула, взъерошила его
волосы. Он нашел ее грудь, подвел к кровати, повалил. Оля стала целовать его в
лоб, в глаза, но вдруг уперлась руками в плечи:
- Погоди, я дверь не заперла, кажется.
Бесшумно прошла в коридор. Щелкнул замок.
Вернулась, задернула шторы. Стало еще темнее.
Сняла свитер через голову, расстегнула джинсы:
- Скинь покрывало.
Сережа стянул с кровати зеленое покрывало. Под ним было тонкое одеяло в старом
комканом пододеяльнике и расплющенная подушка с торчащей из-под нее розовой
ночной рубашкой.
Оля вылезла из джинсов и шагнула к Сереже. Он обнял ее, стал целовать в шею, в
худые ключицы. Оля расстегнула его рубашку, он содрал ее с себя вместе с майкой,
сдернул брюки и трусы.
Обнявшись, упали на кровать.
Оля расстегнула лифчик, бретелька перепуталась с цепочкой. Сережа поцеловал ее
грудь, скользнул рукой в трусики. Олины ноги разошлись и снова сошлись в
коленях. Прижавшись к нему, она терлась ртом о его щеку. Он потянул трусики, она
приподнялась. Трусики скользнули по ногам. Сережа лег на нее, сжал бессильные
худые плечи. Цепочка тряслась между ними. Ноги ее быстро раздвинулись. Мгновенье
он лихорадочно искал наощупь, Олина рука скользнула вниз и умело направила.
Лобки их сошлись. Сережа замер, уткнувшись в ее волосы. Ноги ее поднялись,
оплели его бедра. Он стал двигаться. Руки ушли под подушку. Оля быстро целовала
его лицо. Губы ее раскрылись, она громко дышала. Сережа путался ртом в ее
волосах. Вскоре Оля стала дышать чаще, язык ее прошелся по губам, пальцы сжали
Сережины плечи:
- Быстрей, Сереженька... вот... вот... вот... вот... так... ой... оооо... так...
так, Сереженька, вот... вот... так...
Сережа стал двигаться быстрее. Олины ноги дрожали, терлись о его:
- Быстрее... быстрее... еще... вот... вот...
Гримаса исказила ее лицо.
- Быстрее... вот... вот... вот... еще... немного!.. милый... аааа!!!
Оля вскрикнула, впилась ногтями в сережины плечи. Ноги ее согнулись в коленях.
Сережа вздрогнул, застонал в ее волосы. Минуту они лежали неподвижно. Потом
Сережа откинулся на спину. Кровать была узкой. Они лежали рядом, вплотную
прижавшись друг к другу. Оля чмокнула его в щеку, приподнялась, вытащила из-под
полушки ночную рубашку, подтерлась и прошлепала в ванную.
Сережа вытерся этой же рубашкой, лег на спину, закинул руки за голову. В ванной
шелестела вода.
Сережа вздохнул, скомкал испачканную рубашку, сунул пол одеяло. Вода смолкла,
ухнул сливной бачок.
Оля вошла, легла на него, сжав ладонями щеки, поцеловала в губы:
- За что ты мне нравишься, то что никогда не клянешься в любви. Не как
остальные.
- Могу поклясться.
- Тогда больше ничего не будет. Она сжала ладонями его губы, отчего они стали
похожи на рыбий рот.
- Чего - ничего?
- Ничего.
Он обнял ее, провел руками по спине и положил на ягодицы, хранившие на себе
водяные брызги:
- Ты прелесть.
- Что ты говоришь!
- Прелестная прелесть.
- А мы вам не верим.
- Ты чудесная.
- Что ты говоришь!
- Афродита.
Он поцеловал ее подбородок.
Оля водила пальцем по сережиным бровям:
- Скажи лучше, когда я могу рассчитывать на продолжение.
- Скоро.
- Скоро - это как? Через час?
- Нет. Скоро.
- Ясно. Вот что, давай перекусим, пока ты не заснул.
- А ты жестокая.
- Ты еще меня не знаешь.
Оля встала, достала из шкафа халат:
- Пошли поедим. Ты небось на своем институтском пайке?
- Вообще-то я сегодня только завтракал...
- Оно и видно. Чтобы вашего брата раскачать, надо его сперва долго и упорно
кормить мясом. Иди. Живо... Правда, мяса у меня не предвидится.
Она убежала на кухню. Сережа одел трусы, пошел за ней.
- Прихвати бутылку! - крикнула Оля. - И норму мою из сумочки тоже.
- Да и у меня... футы... - Сережа поднял бутылку, достал из своего плаща пакетик
с нормой, потом из олиной сумочки ее.
Оля стояла у плиты, вырезала из масленки кусочки масла и бросала на сковородку.
- Не обожгись, смотри. - Сережа положил оба пакетика на стол и стал срезать
пробку с бутылки.
- Не боись, - Оля обернулась. - Принес. Ага. И твоя. Слушай, давай-ка мы щас из
этих норм кое-что сочиним.
- Давай.
- Распечатывай.
Сережа стал разрезать целлофан:
- Вообще, между нами девочками говоря, я бы эти нормы поджарил...
- Логично. Кстати, когда твоя ненаглядная кам бэк?
- Двенадцатого.
- Скоро.
- Разрезал, Оленька...
- Давай сюда. Оля бросила нормы на шипящее масло, стала членить их ножом:
- Во, одна свежая, одна сохлая.
- Свежая твоя. Экономистов ценят выше кибернетиков.
- Еще бы.
Оля расчленили нормы, достала из холодильника четыре яйца, пакетик сливок,
майонез. Разбила яйца в миску, плеснула сливок, положила майонеза, быстро
размешала и вылила на сковороду.
- Вот. У французов есть такой омлет со свежей клубникой. Только у нас вместо
клубники...
- Земляника.
- Точно. Вообще, - она вытерла пальцы, - только наши дураки могут придумать -
норму жевать в чистом виде. Зачем? Уж лучше с чем-то. Можно вообще запекать,
например. Ну там, в тесте, как-нибудь. К мясу приправой, например. А то - жуй
сухую! Нет, все-таки неповоротливые мы какие-то. Французы б новый раздел в
кулинарии открыли. Пирожки с нормой. Пирожное из нормы, мороженое... А тут - жуй
сухую.
Сережа постучал согнутым пальцем по столу, железным голосом процедил:
- Майор Пронин, ау!
Оля засмеялась, сняла с огня готовый омлет, подставила на железную решеточку
перед Сережей:
- Навались!
Сережа протянул ей чашку с вином:
- За тебя.
- Спасибо, солнышко...
Чокнулись, выпили.
Оля села напротив, откусила хлеба, ткнула вилкой в дымящийся омлет, подула,
попробовала:
- Ничего...
- Пища богов.
Сережа наполнил чашки:
- За встречу теперь?
- Можно.
Чокнулись. Сережа в два глотка осушил чашку, стукнул дном о стол:
- Амброзия...
Оля пила медленно, голый локоть ее поднимался. Быстро съели омлет. Насадив
кусочек хлеба на вилку, Оля протерла сковородку:
- Блеск.
- И я говорю - пища богов, - он вытер губы о сгиб локтя, разлил остатки вина.
Оля встала, поставила сковороду на плиту. Сережа с двумя чашками подошел к ней,
протянул:
- За твои глазки, волосы, плечи и тэ дэ.
- Что - тэ дэ?
- Тэ дэ...
Он поцеловал ее в шею, провел рукой по животу, скользнул за отворот халата. Оля
отстранилась, выпила. Сережа тоже. Постояли, разглядывая друг друга. Сережа
улыбнулся:
- Есть предложение.
- Конструктивное?
- Ага. Ахнем об пол? На счастье?
- Э, нет, парниша! - Оля выхватила из его рук чашку, - у меня их всего три
осталось.
Она поставила чашки на стол.
- А почему так мало?
- Одну я кокнула, а четыре Витька забрал. После развода.
Сережа засмеялся, подхватил се на руки.
В коридоре зазвонил телефон. Сережа понес Олю в коридор.
Не слезая с его рук, она взяла трубку:
- Да. Что? Нет, это квартира.
Сережа поцеловал ее в шею.
Оля бросила вниз трубку, но промахнулась. Трубка ударилась о телефон, соскочила
вниз и закачалась на шнуре.








Николай разрезал пакет, вывалил норму на тарелку. Скомкав пакет, швырнул в
мусорное ведро, достал из шкафа ложку, банку вишневого варенья, открыл, сел за
стол.
Норма была старой, с почерневшими, потрескавшимися краями. Николай наклонил
банку над тарелкой. Варенье полилось на норму.
Тесть в третий раз заглянул из коридора, вошел и, заложив худые руки за спину,
покачал головой:
- Значит, вареньицем поливаем?
Николай прошелся тягучей струЈй по последнему темно-коричневому островку и
поставил банку. Кирпичик нормы полностью покрылся вареньем. Вокруг него на
тарелке расплывалась вишневая лужица, сморщенная ягода медленно сползала по
торцу.
- В пирожное превратил, - узкое лицо тестя побледнело, губы подоб-рались. - Как
же тебе не стыдно, Коля! Как мерзко смотреть на тебя!
- Мерзко - не смотрите.
- Да я рад бы, да вот уехать некуда от вас! Что одна дура, что другой! Как вы
надоели мне! Ты посмотрел бы на себя!
Николай отделил ложкой округлившийся уголок, сунул в рот. Варенье поползло по
образовавшейся ложбинке. Тесть оперся руками о стол:
- Ну она дура, она не понимает, что творит. Но ты-то умный человек, инженер,
руководитель производства! Неужели ты не понимаешь что делаешь? Почему ты
молчишь?!
- Потому что мне надоело каждый месяц твердить одно и то же.
Николай отделил кусочек побольше:
- Что я не дикарь и не животное. А нормальный человек.
- А я, значит, - дикарь? Животное?!
Николай спокойно отправил в рот очередной кусочек:
- Вы, Сергей Поликарпыч, зря нервничаете...
- А что ж мне делать прикажешь, а?! Спокойно смотреть на вас?!
- Ну а чего переживать-то зря?
- Как это - чего?! Как это - чего?!
Николай улыбнулся, жуя норму:
- Да успокойтесь а, ну что в самом деле...
Лицо тестя побелело, губы затряслись.
- Ты вот что, ты не дерзи мне! Слышишь!! Я тебе в отцы гожусь! Ишь, взял манеру
разговаривать!
Медленно жуя, Николай хмуро смотрел на него:
- А чего такого-то?
Трясясь и дергая головой, тесть судорожно дотянулся кулаком до края стола,
ожесточенно застучал:
- Я... управу на тебя найду, найду! К начальнику твоему пойду, к Селезневу!
Хулиган! Издеватель!
Николай недовольно мотнул головой:
- Слушайте, идите отдохните, успокойтесь...
- Я тебе дам, успокойтесь! Я тебе покажу, успокойтесь!!
Тесть надвигался на него, дико тараща глаза.
Николай громко хлопнул ладонью по столу:
- А ну вон отсюда! Вон!!!
Тесть вздрогнул и испуганно попятился к двери.
- Вон! Пшел отсюда! - Николай угрожающе выпрямился.
Тесть попятился и исчез за дверью.








Сидящие в луже голуби поднялись от наехавшего грузовика, пролетели над головой
Купермана.
Грузовик обдал водой стоящий на обочине запорожец и свернул за угол.
Куперман двинулся вдоль запертых ярмарочных павильонов. Только что прошел дождь.
Ярко размалеванные стенки были мокры, с шиферных крыш капало. Возле пивного
ларька толпились несколько человек.
Один из вспорхнувших голубей покружил над ларьком и сел на крышу. Куперман
свернул, прошел метров сто и оказался на набережной. Кругом тянулся мокрый
асфальт, проезжали редкие машины. Прохожих не было. Куперман приблизился к
каменному парапету и, облокотившись на него, посмотрел вниз.
Вода была свинцово-серой, чувствовалось, что скоро стемнеет. Мелкая рябь
покрывала реку.
Куперман оглянулся. Никого.
Он быстро вытащил из кармана завернутую в носовой платок норму, сильнее
наклонился и незаметно выпустил ее из платка вниз.
Коричневый брикетик плюхнулся в воду, скрылся, потом всплыл.
Куперман снова оглянулся, высморкался в носовой платок и не торопясь пошел по
набережной.
Проехал молоковоз и две легковых машины.
Куперман свернул в аллею, поднял пожелтевший кленовый лист и побрел, разгребая
ботинками мокрую листву.
На набережной остановилось такси, вылезли девушка с парнем.
Парень махнул таксисту, тот быстро развернулся и покатил.
Девушка забралась на парапет, выпрямилась. Спутник схватил ее за руку:
- Упадешь, ты что!
- Не бойся.
Балансируя, она двинулась по парапету.
- Ну, Лид, ты циркачка просто... - парень рассмеялся. - Смертельный номер!
- Впервые на арене, - девушка сняла с головы вельветовую кепочку, помахала ей. -
Зрителей со слабыми нервами просим покинуть зал...
- Непревзойденная канатоходка! Танец маленьких лебедей под куполом цирка! На
проволоке!
Девушка расхохоталась, парень схватил ее ноги:
- Слезай, а то нырнешь. Она глянула вниз и сощурилась:
- Смотри, что там...
Парень снял ее с парапета, перегнулся.
Внизу плавала, терлась о гранит разбухающая норма.
- Кирпичик какой-то. Лень...
- Слушай, да это же норма.
Лицо парня стало серьезным,
- А как же она здесь?
- Не знаю. Может, потерял кто.
- Не может быть.
- Черт его знает. А может, сволочь какая-то выбросила.
- Ты думаешь?
- А что! Вон в газете писали - один тип в урны выбрасывал. Завернет в бумагу - и
в урну.
- Ничего себе. Лень, а может, утонул кто, а?!
- Как?
- Да так! А норма всплыла!
- Да что ты. Глупости.
Парень разглядывал норму:
- Знаешь, надо б сказать милиционеру.
- А где ты найдешь его?
- Проезжали когда, на перекрестке стоял.
- Ааааа. Точно. Это ж рядом, пошли.
- Место заметить только.
Зашагали, взявшись за руки.
За мостом на перекрестке прохаживался милиционер. Он был в длинной клеенчатой
накидке, полосатая палочка торчала из рукава.
Подошли. Парень заговорил:
- Товарищ милицанер, там вон мы увидели прям в воде, возле поворота, ну, где
аллейка, там норма плавает чья-то...
- В воде? - переспросил милиционер.
- Ага.
- Точно норма? Не ошиблись?
- Точно, точно! - девушка тряхнула головой, - мы шли, в воду глядели, а она
плавает.
- Близко от берега?
- Прямо у самого, у гранита.
- И плавает?
- Плавает!
- Ну, смотрите...
Милиционер отвернул полу накидки, поднес ко рту микрофон на скрученном шнуре:
- Шестой, шестой... Саш, это Савельев с восемнадцатого... слушай тут, вот ребята
норму в воде видели. Возле аллеи, ну где поворот на ярмарку. К берегу прибило
ее. Ага. Скажи на станцию, пусть катер вышлют.
Он спрятал микрофон:
- Спасибо, ребята.
- Да не за что.
Парень с девушкой отошли.
Минут через пять на реке затарахтел катер, приблизился к набережной и медленно
двинулся вдоль. Рядом с водителем в катере сидел милиционер.
В надвигающейся темноте норму разыскали с трудом. Она разбухла, частично
развалилась.
Водитель осторожно уперся носом катера в набережную, милиционер свесился с
капроновым сачком, подцепил норму и потряс над водой:
- Четвертый случай за два дня. Надо же!
Водитель закурил, кинул спичку за борт и стал отчаливать, разворачиваясь:
- Ну и что, не нашли?
- Найдем, - бодро кивнул милиционер и стал перекидывать норму в приготовленный
бумажный пакет, - найдем, никуда не денутся...








- Мамуля! - Вовка загремел цепочкой, открыл дверь, бросился Юле на шею и повис,
- Мамулька!
- Вовка! Упаду... - Юля согнулась, растопыря руки с авоськами. Вовкины ноги
коснулись порога.
- Отпусти... Володя... Задушишь.
Вовка отпустил, вцепился в авоську:
- Купила? Мороженое?
- Нет. Лучше. Пирожное.
- Правда?! Много?
- Нам хватит.
Они вошли в коридор. Юля стала раздеваться, Вовка, изогнувшись, потащил авоськи
на кухню.
- Осторожней, там в красной яйца сверху, - Юля скинула туфли, сунула уставшие
ступни в тапочки. - Оооо... хорошо-то как... Папа не звонил?
- Не-а.
Вовка разбирал авоськи.
- А тетя Соня не заходила?
- Не-а.
Юля вошла в спальню, сняла платье через голову, повесила в шкаф. Надела халат,
крикнула:
- Ты ел что-нибудь?
- Чай пил.
- А котлеты с рисом не ел?
- Не-а.
- Почему? Я же специально оставляла.
Юля вошла на кухню.
- Да не хотелось, мам.
- Это непорядок. Иди, мой руки.
- Я мыл уж, мам.
- Неправда. Иди, не обманывай.
Вовка убежал в ванную.
Юля нарезала свежего хлеба, поставила греться котлеты с рисом и чайник. Вовка
вернулся, показал ей ладошки и сел напротив, болтая ногами. Юля убрала яйца и
творог в холодильник, яблоки высыпала в раковину, пирожные разложила на
коричневом блюде. Со дна авоськи достала норму, разрезала пакетик ножницами,
положила подсохший комок на блюдечко.
Блюдечко поставила на стол.
- Во, засохшая какая, - Вовка потрогал норму пальцем.
Под темно-коричневой корочкой чувствовалось мягкое содержимое.
- Не трогай, - Юля сняла шипящую сковороду с котлетами и рисом, поставила на
кружок перед Вовкой. - Ешь.
Болтая ногами, Вовка насадил котлету на вилку и стал дуть на нее.
- Сядь нормально, не балуйся. - Юля набрала волы в стакан и принялась есть норму
чайной ложкой, часто запивая водой.
Вовка жевал котлету:
- Мам, а зачем ты какашки ешь?
- Это не какашка. Не говори глупости. Сколько раз я тебе говорила?
- Нет, ну а зачем?
- Затем, - ложечка быстро управлялась с податливым месивом.
- Ну, мам, скажи! Ведь не вкусно. Я ж пробовал. И пахнет какашкой.
- Я кому говорю! Не смей!
Юля стукнула пальцем по краю стола.
- Да я не глупости. Просто, ну а зачем, а?
- Затем.
- Ну, мам! Ведь не вкусно.
- Тебе касторку вкусно было пить? Или горькие порошки тогда летом?
- Не! Гадость такая!
- Однако, пил.
- Пил.
- А зачем же пил, если не нравилось? Не сыпь на колени, подвинься поближе...
- Надо было... Живот болел.
- Вот. И мне надо.
- Зачем?
- Ты сейчас еще не поймешь.
- Ну, мам! Пойму!
- Нет, не поймешь.
Юля доела норму, запила водой и стала есть из одной сковороды с Вовкой.
- А может пойму, мам!
- Нет.
- Ну это, чтоб тоже лечиться от чего-нибудь?
- Не совсем. Это сложнее гораздо. Вот когда во второй класс пойдешь, тогда
расскажу.
- Аааа, я знаю! Это как профилактика? Уколы там, перке разные? Эт тоже больно,
но все делают.
- Да нет... хотя может быть... ты ешь лучше, не зевай...
- А я когда вырасту, тоже норму есть буду?
- Будешь, будешь. Доедай рис.
- Не хочу, мам.
- Ну, не хочешь - не надо, - Юля поставила полупустую сковородку на плиту,
налила чаю. - Бери пирожное.
Вовка взял, откусил, подул на чай и осторожно отпил.








Вместо шипящей ароматной струи из пульверизатора, пузырясь, закапал одеколон.
- Засорился, ведь вот... - Прохоров сжимал резиновую грушу, но ничего не
менялось. Одеколон капал на пол.
Прохоров вывинтил пульверизатор из пузырька, подул в изогнутый наконечник.
Воздух проходил с трудом. Выдутый одеколон потек по руке. Найдя в комоде иголку,
Прохоров поковырял ей в головке и снова подул:
- Вот и лучше...
Он ввинтил пульверизатор, покачал грушу.
Прохладная струя с шипением вырвалась из головки.
- Порядок в танковых частях.
Прохоров задернул шторы. В комнате стало сумрачно. Притворив дверь, он снял с
комода зеленый баллончик аэрозоля "Хвоинка" и стал распылять над столом.
Когда терпкий запах хвои заполнил комнату, Прохоров достал из кармана два ватных
тампона, засунул в обе ноздри, включил телевизор и сел за стол. На нем стояла
перевернутая кверху дном кастрюля.
Прохоров приподня