Пробравшись к фундаменту, мальчик протянул ведро секретарю. Тот подхватил его,
поставил рядом, не торопясь достал из кармана спички.
Толпа ждала, замерев.
Кедрин чиркнул спичкой, поднес ее к лицу и, пристально разглядывая почти
невидимое пламя, спросил:
- Откуда ведерко?
Мальчик, не успевший юркнуть в толпу, живо обернулся:
- У дяди Тимоши в сенях стояло.
Кедрин многозначительно кивнул, повернулся к понуро стоящему Тищенко.
- Дядя Тимоша. Это твое ведро?
Председатель съежился, еле слышно прошептал разбитыми губами:
- Мое... то есть наше. С фермы. Поили из него.
Секретарь снова кивнул и спросил:
- А как ты думаешь, дядя Тимоша, вода горит?
Тищенко всхлипнул и замотал головой.
- Не горит, значит?
Давясь слезами, председатель снова мотнул головой. Кедрин вздохнул и бросил
догорающую спичку в ведро. Бензин вспыхнул. Толпа ахнула.
Тищенко открыл рот, качнулся:
- Тк ведь...
Кедрин обратился к толпе:
- Что написано на ведре?
- Водаааа!
- Вода - горит?
- Неееет!
- Кого поили из этого ведра?
- Скооооот!
- Скот - это засранные и опухшие?
- Даааа!
- Вода - горит?
- Неееет!
- Этот, - секретарь ткнул пальнем в сторону Тищенко, - засранный?
- Даааа!
- Опухший?
- Даааа!
- Кого поили из ведра?
- Скоот!
- Это засранные и опухшие?
- Даааа!
- Вода - горит?
- Неееет!
- А что написано на ведре?
- Водааааа!
- А этот - эасранный?
- Даааа!
- Опухший?
- Даааа!
- Так кто же он?
- Скооот!
- А что написано на ведре?
- Водаааа!
- Ну, а вода - горит?! - оглушительно закричал секретарь, наливаясь кровью.
- Нееееет!
- А этот, этот, что стоит перед вами - кто он, кто он, я вас спрашиваю, а?!
Стоящие набрали в легкие побольше воздуха и выдохнули:
- Скооооот!
- А что написано на ведре?!
- Водаааа!
- Ну, а вода, вода-то, горит, я вас спрашиваю?! - секретарь трясся, захлебываясь
пеной.
- Неееет!
- Кого поили из ведра?
- Скоооот!
- Значит - этого?
- Даааа!
- Поили?
- Даааа!
- Поят?
- Даааа!
- Будут поить?
- Даааа!
- Сейчас или завтра?
Толпа непонимающе смолкла. Мужики недоумевающе переглядывались, шевелили губами.
Бабы испуганно шептались.
- Ну, что притихли? - улыбнулся Кедрин, - сейчас или завтра?
- Сейчас, - робко пискнула какая-то баба и тут же поправилась: - а мож и завтря!

- Значит - сейчас? - улыбаясь, Кедрин разглядывал толпу.
- Сейчас, - прокричало несколько голосов.
- Сейчас?
- Сейчас!
- Сейчас?!
- Сейчааас! - заревела толпа.
- Поить?
- Поиииить!
- Да?
- Даааа!
Секретарь подхватил ведро и выплеснул на председателя горящий бензин. Вмиг
Тишенко оброс клубящимся пламенем, закричал, бросился с фундамента, рванулся
через поспешно расступившуюся толпу.
Ветер разметал пламя, вытянул его порывистым шлейфом.
С невероятной быстротой объятый пламенем председатель пересек вспаханное
футбольное поле, мелькнул между развалившимися избами и полегшими ракитами и
скрылся за пригорком.
Среди общего молчания раздался сухой и короткий звук ломающихся досок. Звук
повторился.
Толпа зашевелилась и испуганно раступилась вокруг Мокина. Сопя и покрякивая, он
старательно крушил сапогами брошенный в грязь ящик.
   <7 - 29 мая 1948 года
            М.К.


- Да...
- Что?
- Суровый рассказ...
- Что, не понравился?
- Да нет, я не говорю что плохой... в общем-то нормальный...
- Страшноватый только?
- Ага.
- Ну, что ж поделаешь, время такое было...
- Нет, ну там же фантастики много, не только время...
- Да. Он достаточно фантастичный.
- Ага...
- Но в принципе тебе понравился?
- А тебе?
- Да.
- Ну и мне тоже... только страшновато как-то...
- Зато интересно.
- Ага... вот интересно, кто такой был этот М. К.?
- Ну, разве узнаешь... может, он и профессионалом не был.
- Да... А может, и был...
- Может, и был.
- Неужели действительно он столько лет в земле пролежал?
- Выходит, что так.
- С ума сойти...
- Да...
- Но вообще-то, все-таки как-то страшновато....
- Да. Он суровый.
- Уж больно много всего. И мертвецы эти гнилые... брррр!
- С мертвецами... это точно...
- И макет... забавно....
- Но это получше письма тютчевского?
- Да, конечно. Помощней.
- Ну вот и хорошо.
- Ага...
- Так значит оставим его?
- Его? Ну, это тебе решать...
- Ну, я тоже толком не знаю...
- Вообще ты знаешь, если начистоту... понимаешь, есть в нем, ну...
- Что?
- Ну, не знаю как сказать...
- Говори, я пойму.
- Страшный он, злой какой-то. Суровый. От него как-то это....
- Что?
- Не по себе. Очень муторно как-то. Всего выворачивает...
- Ну и что ж делать?
- Слушай... я вообще-то не знаю...
- Ну?
- Давай его обратно закопаем.
- Закопать?
- Ага. Точно говорю - лучше будет. Поверь мне.
- Серьезно?
- Ага. Точно говорю. Поверь...
- Серьезно?
- Абсолютно. Давай закопаем. Пусть так будет.
- Значит, закопать?
- Закопать.
- Ну, что ж, тебе видней:
Прочитав рукопись, Антон посидел немного, потирая виски и топыря губы, потом
встал, свернул листы трубкой, надел чехол, обмотал резиной, убрал в сундучок и,
прихватив лопатку, пошел к старой яблоне.
Над головой пролетел дикий голубь и скрылся за бором.... 



ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВРЕМЕНА ГОДА



Январь блестит снежком на Јлках,
            Сосульки тонкие висят.
            Сверкает солнце на иголках
            И настом валенки хрустят.

            Вдали ползЈт тяжЈлый поезд
            -Трудолюбивый лесовоз,
            Вкруг сопки, словно длинный пояс,
            Под гулкий перестук колЈс.

            ВезЈт он тЈс в далЈкий город
            Через бескрайнюю тайгу,
            Сквозь бурелом, заносы, холод,
            Через слепящую пургу.

            ПолзЈт уже шестые сутки
            И приближается к Москве,
            Минуя светофоры, будки,
            Дома, машины и шоссе...

            И вот окраины столицы,
            Огни вечерние горят.
            Перроны, виадуки, лица
            -Мелькают, едут, говорят.

            Заснеженный вокзал полночный.
            Остановился тепловоз.
            ТаЈжный лес - смолистый, прочный
            Москве в подарок он привЈз.









Февраль кричит
            в моей ночи
            сырою чЈрной ямою...
            Судьба кричи
            и не молчи,
            не лязгай мЈрзлой рамою.
            Скрипит кровать...
            Мне воровать
            вот в эту ночь не хочется.
                           Лишь убивать,
                           лишь убивать,
                           лишь убивать
                           всех дочиста!
            Лишь жать
            на спусковой крючок
            и видеть розы выстрелов.
            Потом - бежать,
            потом - молчок,
            за пазуху - и быстренько...











            Март. И небо. И руки.
                           И влажный доверчивый ветер...
            Снова музыки
                           тонкий, печальный и режущий звук.
            Снова лик твой
                           бесплотен, доверчив и светел...
            Нет! Нам губ не разнять,
                           не оттаять сцепившихся рук!

            Нет, на наших телах
                           не порвЈтся бескровная кожа.
            В наших душах
                           давно источилась живая вода.
            Нас нельзя до конца воскресить
                           и нельзя до конца уничтожить.
            В этой серой зловещей тоске
                           мы с тобою срослись навсегда...

            Нас с тобой понесЈт
                           эта злая горбатая скрипка,
            Эти струны, колки,
                           этот Моцарт в седом парике.
            И растянется даль,
                           как Джоконды хмельная улыбка
            И сверкнут наши лица
                           в разлившейся мутной реке...









Апрель! Субботник уж в разгаре.
            Металла - звон, работы стук.
            Сегодня каждый пролетарий,
            Не покладая крепких рук,
            Трудиться хочет добровольно
            На благо солнечной страны,
            На благо мира. Ты, невольник
            Заокеанской стороны,
            Услышь набат работы нашей,
            Литые плечи распрями,
            Стань над простором рек и пашен
            И цепи тяжкие порви!









Май сиренью розовой
            Забросал меня.
            В рощице берЈзовой
            Я поил коня.
            У реки под ивами
            Милую встречал,
            И глаза красивые
            Тихо целовал.
            Успокоил ласково
            Горлинку мою:
            - Не смотри с опаскою, -
            Я тебя люблю.
            Не предам, не брошу я
            Никогда тебя.
            Самая хорошая
            Ты ведь у меня.
            Как подступит осень
            В огненном цвету
            Я тебя, родная,
            В церковь поведу.
            Поведу, накрою
            Белою фатой,
            Сердце успокою
            Церковью святой.
            ЗаживЈм мы дружно,
            Милая моя.
            Никого не нужно
            Мне кроме тебя!









Июнь, пиздец, разъЈба хуева!
            Насрать на жопу Волобуева!
            Ебать блядей в пизду и в рот!
            Говно всем класть за отворот!









Июль,
                   жара,
            ИдЈт игра.
            Все
                   на
                           футбол!
            Забейте гол!
            Эй, пионер,
            Подай
                   пример!
            Прорвись
                   к воротам
            И с поворотом,
            С финтом, с задором
            Забей "Юнкорам"!
            Держись,
                   вратарь!
            А ну -
                   ударь!
            Прорвусь по краю,
            Тогда ударю!
            Проход...
                   я вышел,
            Держи повыше!
            Подкрутка
                   пяткой,
            Удар... Девятка!!
            Ну и футбол!
            Вот это гол!









Агуст вновь отмеченный прохладой,
            Как печатью - уголок листка.
            На сухие руки яблонь сада
            Напоролись грудью облака.

            Ветер. Капля. Косточки в стакане.
            Непросохший слепок тишины.
            Клавиши, уставши от касаний,
            С головой в себя погружены.

            Их не тронуть больше. Не пригубить
            Белый мозг, холодный рафинад.
            Слитки переплавленных прелюдий
            Из травы осколками горят...









Сентябрь встречали мы в постели:
            Еблись, лежали, груши ели
            И вяжущую рот хурму.
            Ты с озорства лобок мне брила,
            Лизала, пудрила, шалила,
            Лицеприятная уму.
            А я, сося твой клитор бледный,
            Дрожал, как эпилептик бедный,
            И навзничь повергался вновь,
            Чтоб ты - нагая Эвридика,
            На член садилась нежно, дико,
            Венчая жаркую любовь.
            И ты венчала хуй мой сладкий,
            И содрогалася кроватка,
            И стоны сотрясали кров.
            В трюмо дробились наши тени,
            Потели смуглые колени
            И свЈртывалась в венах кровь...
            Кончали мы обычно вместе
            И обмирали, словно в тесте
            Два запечЈных голубка.
            И потолок белел над нами,
            Простынкой висло наше знамя,
            И рассыпались в прах века!









Октябрь пришЈл, сбылась мечта народов -
            Разрушен гнЈт в России навсегда!
            Настало время доблестных походов,
            Побед над злом и мирного труда.

            Настали дни космических полЈтов,
            Великих строек, покорЈнных рек.
            По всем меридианам и широтам
            Проплыл, прошЈл советский человек.

            Растут дома, плотины и заводы,
            Плывут суда и спутники летят.
            Планеты нашей прогрессивные народы
            На нас с великой гордостью глядят!









Ноябрь.
            Алмазных сутр
            Слов не собрать.
            Суффийских притч
            Не высказать.
            Даосских снов
            Не перетолковать.
            Как безмятежен
            Возлежащий Будда
            На мраморном
            Как и он сам
            Полу.
            БредЈт монах
            По улице Дождей
            Под мокрым
            Вялым
            И неспешным
            Снегом.
            И снова
            Пуст дзен-до.
            И мастер
            За бумажной ширмой
            Сидит
            Перед жаровнею углей
            И смотрит
            На янтарные узоры
            И вспоминает
            Звук.









Декабрь петлЈй гнилою
            Вкруг шеи обвивается,
            Нательный крест дрожит,
            А сумрак - приближается.

            Рябой митрополит
            Со мною говорит,
            Кадилом медным машет
            И у притвора пляшет.

            Бегут во все концы
            Гнилые молодцы,
            Крича, что Богородица
            В четверг опять разродится.

            Горит рака с мощами,
            Стегаются хвощами
            Безносые хлысты,
            Ползут псалмов листы.

            Железный козодой
            Летит на аналой,
            Причастие клюЈт
            И тенором поЈт:

            Приидите, поклонимся
            Мохнатому жуку,
            А после захоронимся
            В березовом боку! 



ЧАСТЬ ПЯТАЯ



Здравствуйте дорогой Мартин Алексеич!
Пишу вам сразу по приезду, прямо вот только что вошЈл и сел писать. Тут всЈ у
нас хорошо, весна вовсю, снег ещЈ не сошЈл, но вроде бы сходит, на дороге
намЈрзло много, а калитку я еле отодрал - вон как пристыл внизу ледок то! Так
что вошЈл когда, сразу трубы проверил и понял что целы слава Богу. Ну и
действительно - зима то не очень сурова была больше двадцати двух и не было
кажется, а для нас это прямо благодать - и яблоньки молодые и розы ваши и опять
же чтоб трубы не разорвало. Но ничего, всЈ обошлось всЈ тут хорошо. Мартин
Алексеевич! Я позвонил Любане перед отъездом и она мне рассказала всЈ как было у
вас с Николаем. Это конечно очень неприятно. Я давно говорил, что Николай
человек грубый и невоспитан. Я ей по телефону говорил, но она меня успокоила и
говорит, что всЈ нормально что Николай извинялся. Я думаю что всЈ это пустяки и
вы не берите в голову А я тут встретил совершенно случайно Рудакова. Иду со
станции, а он с внучкой идЈт. Узнал меня, поздоровался, подошЈл. Как здоровье
спросил, и про вас спрашивал. Я говорит, только что из командировки, а я говорю,
так что ж ты значит ещЈ работаешь, а он говорит - опять устроился, дома не могу.
Вот как. УшЈл, говорит, с работы полгода назад, а после прямо невмоготу, а как
же! Человек ведь привыкает. И опять туда же его взяли прямо с распростЈртыми
объятьями, потому что работник он хороший, исполнительный, он мне рассказывал.
Он говорит, я как ревизию поеду делать, так только пух летит - весь завод вверх
дном! А вроде и не очень видный человек, но вот что значит - с характером.
Мартин Алексеич! Я всЈ хотел спросить, а что мы с парниками делать будем? Ведь
подпорки ещЈ прошлый год гнилые были, а нынче я потрогал, так они все попрели -
одна труха, так что плЈнку не выдержат. Я думаю надо б попросить СерЈжу привезти
трубок таких и из них я б подпорок напилил, а после мы б их проволокою скрутили
и стояло бы хорошо, хоть сто лет. А эти не выдержат ни за что, ещЈ бы, ведь
плЈнка она и от ветра заиграть может и опять же когда дождь пойдЈт - раз, и вода
вверху скопилась, он и повалился. Так что я думаю, что трубки это оптимальный
варьянт. А огород уже протаял, я вдоль грядок ходил, они всЈ в норме и клубника
и всЈ остальное. Я думаю мы картошку в этом году в заду посадим, это возле
туалета, где подсолнух и горох росли. Там и почва хорошая, а у забора пусть
редиска, да салат, да разная морковка. А картофелю там самый раз будет, он
солнце любит, а там опять же мы ведь бузину повырубили, так что солнца хоть
отбавляй. ЕщЈ я как только пришЈл, сразу в погреб полез поглядеть как там не
натекло, но там всЈ было в норме - вода есть, но немного, не то что в
позапрошлом году, когда и слезть то некуда было! А в этом всЈ нормально - на три
пальца внизу, в ложбине, а к мешкам и не подобралась - все сухие. Так что о
погребе вы не волнуйтесь. А после я на тераске семена смотрел и опять всЈ
нормально - картошка сухая, тюльпаны и гладиолусы ваши тоже. Мартин Алексеевич!
Как ваше здоровье? Как Людмила Степановна? Как там Саша поживает? Вы мне пишете
чаще, и передавайте всем приветы. Так что жду от вас писем и Ц.У.
 До свидания.




Здравствуйте дорогой Мартин Алексеевич!
Я только что съездил и Барыбино и сразу решил написан, хоть и писем никаких не
получал, ну да вы и ответить конечно ещЈ не успели. Это я понимаю. А я был в
Барыбино, в среду поехал, а сегодня уже вечерним вернулся. Был там на складе и
прямо скажу - плоховато. Шифера нет и вряд ли будет в ближайшее время, доска
есть, но только сороковка - на что она нам. А двадцаткой и не пахло - всю
разбирают в момент. Толи нет. Я с ребятами потом поговорил, они говорят приезжай
в начале недели - будет уголь. Так что в понедельник я поеду. Но зато гвоздей,
шурупов хороших я купил три кило, и ещЈ два топорища, а то у нас топоры все на
соплях держутся. И ещЈ купил три листа фанеры тонкой - для обшивки пригодится. А
вот дсп нет и не будет. А может врут. Я думаЈ у них всЈ есть, только по своим
держут, но ничего, я с ребятами и насчЈт рубироида договорюсь и дсп попрошу. Нам
без дсп сарай не построить, это как дважды два. Мартин Алексеич! Я вот о чЈм
хотел попросить вас. Дело в том, что Саша мне перед отъездом позвонил и говорил,
что у него лежит набор надфилей и отличные гэдээровские лобзики с пилками. Я
ведь заехать должен был, но Маша приболела и так мы провозились до самого
отъезда и ничего не вышло. Не смог заехать. А я собрался тут калитку поправить
нормально, чтоб капитально было, а там прутья толстые их пилить долго надо
будет. Я снизу обрежу сантиметра на три, чтоб она не задевала за низ, а то ведь
каждый год проседает и так совсем в землю войдЈт, плохо кончится. А я обрежу и
планочку на два винта посажу. И нормально будет. А без пилок никак - у нас
старые плохие и лобзик гнутый, его выкидывать надо. Так что вы попросите Сашу,
чтоб он прислал с посылкой. Мартин Алексеевич! Я вот что думаю по поводу крыши -
дело это очень серьЈзное. Я лазил туда наверх и прямо сказать - течЈт напрочь. И
конЈк и скаты - всЈ дырявое, жесть проржавела так, что прямо крошится и
ломается. Я снизу потыкал - как бумага, и доски трухлявые, ещЈ бы. Сорок лет как
покрыли, а она ещЈ держится, так это и не удивительно! И надо делать капитально
- сначала рубироидом, а потом шифером внакладку. Тогда сто лет простоит. Сегодня
я ещЈ с сараем разбирался, а после рукой махнул - мокро всЈ, рвань, тряпки
разные. Их всех посжигать надо к чЈрту, это Вера всЈ барахло копила вот и гниЈт.
Там и калоши, и ботинки старые-престарые и разные тряпки - гора целая. Лежит и
преет. А сверху течЈт - ясно, ведь провалился ещЈ больше. Но щас ведь их не
позжигаешь - мокрые, тлеть будут и не сгорят, а была б моя воля я это ещЈ десять
лет назад к чЈртовой матери позжигал - только место занимает. И лыжи разные
ломаные и санки ржавые и сундук, который они когда Виктор умер сюда перевезли -
уйма всего не нужного. А я всегда говорил - ну чего хранить дрянь эту? Что от
неЈ проку? А Вера, знаете какая - нет и всЈ, пригодятся, я перешью. А чего там
перешивать - там всЈ иструшилось в прах, плесневеет, да гниЈт. Ну, ничего, вот
солнце припечЈт, я это вынесу, просушу и пожгу к чЈрту. А Вера пусть ругается, я
ей давно говорил. Мартин Алексеевич! Вы передайте Маше чтоб написала мне и вы
все пишите. А насчЈт крыши