полностью пробившееся сквозь поредевшие облака, ровно, по-осеннему
осветило сад, заблестело в переполненных листвой лужах. Не успел он вырыть и
полуметровой ямы, как лопата звякнула обо что-то. Антон осторожно обрыл предмет
и, опустившись на колени, вынул его из земли.
Это был небольшой железный сундучок. Улыбаясь и качая головой, Антон погладил
его ржавую крышку, встал и, прихватив лопатку, направился к столику.
Поставив сундучок на стол, он сунул лезвие лопаты в щель между крышкой и
основанием, нажал. Коротко и сухо треснул разломившийся замок и крышка
откинулась.
Внутри проржавевшего сундучка лежало что-то, завернутое в тонкую резину.
Облизав пересохшие губы, Антон развернул ее. Под ней оказался чехол из
непромокаемой материи. Антон осторожно снял его и в руках оказалась свернутая
трубкой рукопись с пожелтевшими краями.
Антон расправил пахнущие прелью листы и стал читать.



ПАД“Ж
Кто-то сильно и настойчиво потряс дверь.
Тищенко сидел за столом и дописывал наряд на столярные работы, поэтому крикнул,
не поднимая головы:
- Входи!
Дверь снова потрясли - сильнее прежнего.
- Да входи, открыто! - громче крикнул Тищенко и подумал:
"Наверно Витька опять нажрался, вот и валяет дурака".
Дверь неслышно отворилась, две пары грязных сапог неспешно шагнули через порог и
направились к столу.
"С Пашкой наверно. Вместе и выжрали. А я наряд за него пиши".
Сапоги остановились и над Тищенко прозвучал спокойный голос:
- Так вот ты какой, председатель.
Тищенко поднял голову.
Перед ним стояли двое незнакомых. Один - высокий - бледным сухощавым лицом, в
серой кепке и сером пальто. Другой коренастый, рыжий, в короткой кожаной куртке,
в кожаной фуражке и в сильно ушитых галифе. Сапоги у обоих были обильно
забрызганы грязью.
- Что, не ждал, небось, - высокий скупо улыбнулся, неторопливо вытащил руку из
кармана, протянул ее председателю - широкую, коричневую и жилистую:
- Ну давай знакомиться, деятель.
Тищенко приподнялся - полный, коротконогий, лысый, - поймал руку высокого:
- Тищенко. Тимофей Петрович.
Тот сдавил ему пальцы и, быстро высвободившись, отчеканил:
- Ну а меня зови просто: товарищ Кедрин.
- Кедрин?
- Угу.
Председатель наморщился.
- Что, не слыхал?
- Да не припомню что-то...
Коренастый, тем временем пристально разглядывающий комнату ма-ленькими рысьими
глазками, отрывисто проговорил сиплым голосом:
- Еще бы ему не помнить. Он на собрания своего зама шлет. Сам не ездит.
И, тряхнув квадратной головой, не глядя на Тищенко, повернулся к высокому:
- Вот умора, бля! Дожили. Секретаря райкома не знаем.
Высокий вздохнул, печально закивал:
- Что поделаешь, Петь. Теперь все умные пошли.
Тищенко минуту стоял, открыв рот, потом неуклюже выскочил из-за стола, потянулся
к высокому:
- Тк, тк вы - товарищ Кедрин? Кедрин? Тк, что ж вы, что ж не предупредили. Что ж
не позвонили, что ж...
- Не позвонили, бля! - насмешливо перебил его рыжий, - пока гром не грянет -
дурак не перекрестится... Потому и не звонили, что не звонили.
Он впервые посмотрел в глаза Тищенко и председатель заметил, что лицо у него
широкое, белесое, сплошь усыпанное веснушками.
- Тк мы бы вас встретили, все б значит, подготовили и... да я болел просто
тогда, я знаю, что вас выбрали, то есть назначили, то есть... ну рад я очень.
Высокий рассмеялся. Хмыкнул пару раз и рыжий
Тищенко сглотнул, пропел рукой по начавшей потеть лысине и зачем-то бросился к
столу:
- Тк мы ж и ждали, и готовились...
- Готовились?
- Тк конечно, мы ж старались и вот познакомиться рады... раздевайтесь... тк, а
где ж машина ваша?
- Машина? - Кедрин неторопливо расстегнул пальто и распахнул; мелькнул защитного
цвета китель с кругляшком ордена:
- Машину мы на твоих огородах оставили. Увязла.
- Увязла? Тк вы б сказали, мы б...
- Ну вот что, - перебил его Кедрин, - Мы сюда не лясы точить приехали. Это, - он
мотнул головой в сторону рыжего, который, подойдя к рассохшемуся шкафу,
разглядывал корешки немногочисленных книг, - мой близкий друг и соратник по
работе, новый начальник районного отдела ГБ товарищ Мокин. И приехали мы к тебе,
председатель, не на радостях.
Он достал из кармана мятую пачку "Беломора", ввинтил папиросу в угол губ и резко
сплющил своими жилистыми пальцами:
- У тебя, говорят, падЈж?
Тищенко прижал к груди руки и облизал побелевшие губы.
- ПадЈж, я спрашиваю? - Кедрин захлопал по пальто, но белая веснушчатая рука
Мокина неожиданно поднесла к его лицу зажженную спичку. Секретарь болезненно
отшатнулся и осторожно прикурил:
- Чего молчишь?
- А он, небось, и слова такого не слыхал, - криво усмехнулся Мокин, - чем
отличается падЈж от падежа не знает.
Кедрин жадно затянулся, его смуглые щеки ввалились, отчего лицо мгновенно
постарело:
- Ты знаешь что такое падеж?
- Знаю, - выдавил Тищенко, - это... это, когда скот дохнет.
- Правильно, а падеж?
- Падеж? - председатель провел дрожащей рукой по лбу, - ну это...
- Ты без ну, без ну! - повысил голос Мокин.
- Падеж - это в грамоте. Именительный, дательный...
- До дательного мы еще доберемся, - проговорил Кедрин, порывисто повернулся на
каблуках, подошел к шкафу:
- Чем это у тебя шкаф забит? Что это за макулатура? А? А это что? - он показал
папиросой на красный шелковый клин, висящий на стене. По тусклому,
покоробившемуся от времени шелку тянулись желтые буквы: ОБРАЗЦОВОМУ ХОЗЯЙСТВУ.
- Это вымпел, - выдавил Тищенко.
- Вымпел? Образцовому хозяйству? Значит ты - образцовый хозяин?
- Жопа он, а не хозяин, - Мокин подошел к заваленному бумагой столу, - ишь,
говна развел.
Он взял косо неписаный лист:
- "Прошу разрешить моей бригаде ремонт крыльца клуба за наличный расчет.
Бригадир плотников Виктор Бочаров"... Вишь что у него... А это: "За неимением
казенного струмента просим выдать деньги на покупку топоров - 96 штук, рубанков
- 128 штук, фуганков - 403 штуки, гвоздей десятисантиметровых - 7,8 тоны,
плотники Виктор Бочаров и Павел Чалый". И вот еще. Уууу... да здесь много, -
Мокин зашелестел бумагой, - "Приказываю расщепить казенное бревно на удобные
щепы по безналичному расчету. Председатель Тищенко". ... "Приказываю
проконопатить склад инвентаря регулярно валяющейся веревкой. Председатель
Тищенко". ... "Приказываю снять дерн с футбольного поля и распахать в течении 16
минут. Председатель Тишенко". ... "Приказываю использовать борова Гучковой
Анастасии Алексеевны в качестве расклинивающего средства при постройке плотины.
Председатель Тищснко"... "Приказываю Силельниковой Марии Григорьевич
пожертвовать свой частно сваренный холодец в фонд общественного питания.
Председатель Тищенко"... "Приказываю использовать обои фу-тбольные ворота для
ремонта фермы. Председатель Тищенко". Вот, Михалыч, смотри, - Мокин потряс
расползающимися листками.
- Да нижу, Ефимыч, вижу, - заложив руки за спину, Кедрин рассмат-ривал плакаты,
неряшливо налепленные на стены.
- Товарищ Кедрин, - торопливо заговорил Тищенко, приближаясь к секретарю. - Я не
понимаю, ведь...
- А тебе и не надо понимать. Ты молчи громче, - перебил его Мокин, садясь за
стол. Он выдвинул ящик и, после минутного оцепенения, радостно протянул:
- Еоошь твою двадцать... Вот где собака зарыта! Михалыч! Иди сюда!
Кедрин подошел к нему. Они склонились над ящиком, принялись рассматривать его
содержимое. Оно было ни чем иным, как подробнейшим макетом местного хозяйства.
На плотно утрамбованных, подкрашенных опилках лепились аккуратные, искусно
изготовленные домики: длинная ферма, склад инвентаря, амбар, мехмастерские,
сараи, пожарная вышка, клуб, правление и гараж.
В левом верхнем углу, где рельеф плавно изгибался долгим и широким оврагом,
грудились десятка два разноцветных изб с палисадниками, кладнями дров, колодцами
и банями. То здесь, то там вперемешку с телеграфными столбами торчали одинокие
деревья с микроскопической листвой и лоснящимися стволами. По дну оврага,
усыпанному песком, текла стеклянная речка, на шлифованной поверхности которой
были вырезаны редкие буквы РЕКА СОШЬ.
- Тааак, - Кедрин затянулся и, выпуская дым, удивленно покачал головой, - это
что такое?
- Это план, товарищ Кедрин, это я так просто занимаюсь, для себя и для порядку,
- поспешно ответил Тищенко.
- Где не надо - у него - порядок, - склонив голову, Мокин сердито разглядывал
ящик. - Ты что, и бревна возле клуба отобразил?
- Да, конечно.
- Из чего ты их сконстролил-то?
- Тк из папирос. Торцы позатыкал, а самоих-то краской такой желтенькой... -
Тищенко не успевал вытирать пот, обильно покрывающий его лицо и лысину.
- Бревна возле клуба - гнилые, - сумрачно проговорил Кедрин и, покосившись на
серый кончик папиросы, спросил: - А кусты из чего у тебя?
- Тк из конского волосу.
- А изгородь ?
- Из спичек.
- А почему избы разноцветные?
- Тк, товарищ Кедрин, это я для порядку красил, это вот для того, чтобы знать,
кто живет в них. В желтых - те, которые хотели в город уехать.
- Внутренние эмигранты?
- Ага. Тк я и покрасил. А синие - кто по воскресеньям без песни работал.
- Пораженцы?
- Да-да.
- А черные?
- А черные - план не перевыполняют.
- Тормозящие?
Председатель кивнул.
- Вишь, порасплодил выблядков! - Мокин в сердцах хватил кулаком по столу, -
Михалыч! Что ж это, а?! У нас в районе все хозяйства образцовые! В передовиках
ходим! Рекорды ставим! Что ж это такое, Михалыч!
Кедрин молча курил, поигрывая желваками костистых скул. Тищенко,
воспользовавшись паузой, заговорил дрожащим захлебывающимся голосом:
- Товарищи. Вы меня не поняли. Мы и план перевыполняем, правда на шестьдесят
процентов всего, но перевыполняем и люди у меня живут хорошо, и скот в норме, а
падЈж, тк это с каждым бывает, это от нас не зависит, это случайность, это не
моя вина, это просто случилось и все тут, а у нас и порядок и посевная в
норме....
- Футбольное поле засеял! - перебил его Мокин, выдвигая ящик и ставя его на
стол.
- Тк засеял, чтоб лучше было, чтоб польза была!
- Веревкой стены конопатит!
- Тк это ж опять для пользы, для порядку...
- Ну вот что. Хватит болтать, - Кедрин подошел к столу, прицелился и вдавил
окурок в беленький домик правления. Домик треснул и развалился. Окурок зашипел.
- Пошли, председатель, - секретарь требовательно мотнул головой. - На ферму.
Смотреть твой "порядок".
Тищенко открыл рот, зашарил руками по груди:
- Тк куда ж, куда я...
- Да что ты раскудахтался, едрена вошь! - закричал на него Мокин. - Одевайся
ходчей, да пошли!
Тищенко поежился, подошел к стене, снял с гвоздя линялый ватник и принялся его
напяливать костенеющими, непослушными руками.
Кедрин сорвал со стены вымпел, сунул в карман и повернулся к Мокину:
- А план ты, Ефимыч, прихвати. Пригодится.
Мокин понимающе кивнул, подхватил ящик под мышку, скрипя кожей прошагал к двери
и, распахнув ее ногой, окликнул стоящего в углу Тищенко:
- Ну, что оробел! Веди давай!

За дверью тянулись грязные сени, заваленные пустыми мешками, инвентарем и
прохудившимися пакетами с удобрением. Белые, похожие на рис гранулы набились в
щели неровного пола, хрустели под ногами. Сени обрывались кособоким крылечком,
крепко влипшим в мокрую, сладко пахшую весной землю. В нее - черную, жирную,
переливающуюся под ярким солнцем, по щиколотки вошли сапоги Тищенко и Кедрина.
Мокин задержался в темных сенях и показался через минуту, коре-настый,
скрипящий, с ящиком под мышкой и папиросой в зубах. Солнце горело на тугих
складках его куртки, сияло на глянцевом полумесяце козыр-ька. Стоя на крыльце,
он сощурился, шумно выпустил еле заметный дым:
- Теплынь-то, а! Вот жизнь, Михалыч, пошла - живи только!
- Не говори...
- Природа - и та радуется!
- Радуется, Петь, как же ей не радоваться... - секретарь рассеянно осматривался
по сторонам.
Мокин бодро сошел с крыльца и, по-матросски раскачиваясь, не разбирая дороги,
зашлепал по грязи:
- Ну, что, председатель, как там тебя... Показывай! Веди!
Объясняя, Тищенко засеменил следом:
- Тк, что ж объяснять-то, вот счас мехмастерская, там амбар, а там и ферма
будет.
Кедрин, надвинув на глаза кепку, шел сзади.
Вскоре майдан пересекся страшно разбитым большаком и Тищенко махнул рукой:
повернули и пошли вдоль дороги, по зеленой, только что пробившейся травке.
Снег почти везде сошел, - лишь под мокрыми кустами лежали его черные ноздреватые
остатки. Вдоль большака бежал прорытый ребятишками ручеек, растекаясь в низине
огромной, перегородившей дорогу лужей. Bозле лужи лежали два серых вековых
валуна и цвела ободранная верба.
- А вот и верба, - Мокин сплюнул окурок и, разгребая сапогами воду, двинулся к
дереву.
- Ишь, распушилась, - он подошел к вербе, схватил нижнюю ветку, но вдруг
оглянулся, испуганно присев, вытаращив глаза. - Во! Во! Смотрите-ка!
Тищенко с Кедриным обернулись. Из прикрытой двери правления тянулся белый дым.
- Хосподи, тк что ж... - Тищенко взмахнул руками, рванулся, но побледневший
Кедрин схватил его за шиворот, зло зашипел:
- Что, господи? Что, а? Ты куда? Тушить? У тебя ж воооон стоит! - он ткнул
пальцем в торчащую на пригорке каланчу. - Для чего она, я спрашиваю, а?!
Тищенко - тараща глаза, задыхаясь, тянулся к домику:
- Тк, сгорит, тк тушить...
Насупившийся Мокин крепче сжал ящик, угрюмо засопел:
- Эт я, наверно. Спичку в сенях бросил. А там тряпье какое-то навалено. Виноват,
Михалыч...
Кедрин принялся трясти председателя за ворот, закричал ему в ухо:
- Чего стоишь! Беги! К каланче! Бей! В набат! Туши!
Тищенко вырвался и, сломя голову, побежал к пригорку, через вспахан-ное
футбольное поле, мимо полегших на земле ракит и двух развалившихся изб.
Запыхавшись, он подлетел к каланче, и еле передвигая ноги, полез по гнилой
лестнице.
Наверху, под сопревшей, разваливающейся крышей висел церковный колокол. Тищенко
бросился к нему и - застонал в бессилье, впился зубами в руку: в колоколе не
было языка. Еще осенью председатель приказал отлить из него новую печать взамен
утерянной старой.
Тищенко размахнулся и шмякнул кулаком по колоколу. Тот слабо качнулся, испустил
мягкий звук.
Председатель всхлипнул и лихорадочно зашарил глазами, ища что-нибудь
металлическое.
Но кругом торчало, скрещивалось только серое, изъеденное дождями и насекомыми
дерево.
Тищенко выдрал из крыши палку, стукнул по колоколу; она разлетелась на части.
Председатель глянул на беленький домик правления и затрясся, обх-ватив руками
свою лысую голову: в двери, вперемешку с дымом, уже показалось едва различимое
пламя.
Он набросился на колокол, замолотил по нему, руками, закричал.
- Кричи громче, - спокойно посоветовали снизу.
Тищенко перегнулся через перила: Кедрин с Мокиным стояли возле лестницы, задрав
головы, смотрели на него.
- Что ж не звонишь? - строго спросил секретарь.
- Тк языка-то нет, тк нет ведь! - забормотал председатель.
Кедрин усмехнулся, повернулся к Мокину:
- Вот ведь, Ефимыч, как у нас. О плане трепать, да обещаниями кормить - есть
язык. А как до дела дойдет - и нет его.
Мокин понимающе кивнул, сплюнул окурок и крикнул Тищенко:
- Ну, что торчишь там, балбес? Слезай!
- Тк, горит, ведь...
- Мы что, слепые по-твоему? Слезай, говорю!
Тищенко стал осторожно спускаться по лестнице.
Мокин, тем временем, подошел к большому деревянному щиту, врытому в землю рядом
с каланчей. На щите висели - огнетушитель, багор, ржавый топор, и черенок
лопаты. Под щитом стоял прохудившийся ящик с песком
- Ишь, понавешал, - угрюмо пробормотал Мокин, поднатужился и вытащил из двух
колец огнетушитель.
Кедрин подошел к щиту, брезгливо потрогал облупившиеся доски, вытер палец о
пальто.
Тищенко, спустившись на землю, нерешительно замер у лестницы.
- Щас опробуем технику твою, - Мокин перевернул огнетушитель кверху дном и
трахнул им по ящику. Послышалось слабое шипение, из черного, обтянутого резиной
отверстия полезли пузыри, закапала белая жидкость Мокин повернулся к Кедрину, в
сердцах покачал головой:
- Вот умора, бля! Тушить, говорит, пойду! Он этим тушить собрался!
Секретарь сердито смотрел на шипящий огнетушитель:
- А потом объяснительная в райком - средств нет, тушить было нечем. И все
шито-крыто. Сволочь...
Тищенко съежился, крепче ухватился за лестницу.
Внутри огнетушителя что-то мягко взорвалось, он задрожал в руках Мокина, из
дырочки вылетела белая струя, ударила в щит и опрокинула его.
- Во стихия, бля! - ошалело захохотал Мокин и, с трудом сдерживая рвущийся
огнетушитель, направил его на замершего Тищенко. Председатель упал, сбитый
струЈй, загораживаясь, пополз по земле.
- Смотри, Михалыч, вишь, закрывается! - кричал Мокин, поливая Тищенко, -
закрывается! Стыдно значит ему! А! Ох как стыдно!
Струя быстро стала слабеть, и вскоре иссякла. Мокин поднял огнетушитель над
головой, размахнулся и с победоносным ревом метнул в стойку каланчи. Стойка с
треском сломалась, вышка дрогнула. Мокин удивленно заломил кепку на затылок:
- Во, Михалыч, как у него понастроено. Соплей перешибешь!
Тищенко - мокрый, выпачканный землей, стонал, тыкался пятернями в скользкую
глину, силясь приподняться.
Секретарь брезгливо посмотрел на него, чиркнул спичкой, прикуривая:
- Ну, соплей, - не соплей, а голыми руками - это точно.
Он шагнул к вышке, схватился за стойку и начал трясти ее. Мокин вцепился в
другую. Вышка заходила ходуном, с крыши полетели доски, посыпалась труха.
- Ну-ка, Михалыч, друж-ней! Друуж-ней! - Мокин уперся ногами в землю, закряхтел.
Раздался треск - стойка Мокина переломилась и каланча, едва не задев
председателя, медленно рухнула, развалилась на гнилые бревна.
- Ну вот и проверили на прочность, - тяжело дыша, проговорил Мокин. Кедрин вытер
о полу выпачканные трухой руки, прищурился на громоздящиеся бревна.
Председатель стоял, опустив мокрую голову. С мешковатого ватника капала грязь и
вода.
Кедрин сунул руки в карманы:
- Ну, что, брат, стыдно?
Тищенко еще ниже опустил голову, всхлипнул.
- Даааа. Дожил ты до стыда такого. Тебе какой год-то?
- Пятьдесят шестой, - простонал председатель.
- А ума - как у трехлетнего! - Мокин, склонившись над макетом, что-то
рассматривал.
- Точно, - сощурившись, Кедрин выпускал дым, - и кто ж тебя выбрал такого?
- Нннарод...
- Народ? - Секретарь засмеялся, подошел к Мокину:
- Ну как с таким говорить?
- Да никак не говори, Михалыч. Оставь ты этого мудака. Лучше мне помоги.
- А что такое?
- Да вот, недолга, - сдвинув кепку на затылок, Мокин скреб плоский лоб, - не
пойму я одного. У нас каланча со щитом упали, а тут они - стоят себе целехоньки.
Что ж делать?
Кедрин присел на корточки, наморщил брови.
От крохотной каланчи на крашеные опилки падала треугольная ребр-истая тень.
Рядом стоял красный щит. На нем можно было разглядеть микроскопический
огнетушитель, багор, топор и даже черенок лопаты.
Кедрин долго сидел над планом, задумчиво попыхивая папиросой, потом порывисто
встал и по-чапаевски махнул рукой:
- А ну-ка вали их, Петь, к чертовой матери! Молиться на них, что ли?
- Точно! - Мокин нагнулся и щелчком снес сначала каланчу, потом щит. Красный
огнетушитель запрыгал по макету, скатился на полированную поверхность реки.
- А вот тут мы тебя и к ногтю, падлу! - ощерился Мокин и ловко раздавил его
выпуклым прокуренным ногтем.
Кедрин бросил окурок, сплюнул и посмотрел через поле. Правление горело. Клочья
желтого пламени рвались из окошка и двери.
Вокруг домика стояли редкие зеваки.
- Ну вот, годится, - Мокин подхватил под мышку ящик, - теперь можно и дальше.
Пошли, Михалыч?
- Идем, Петь, идем, - Кедрин хлопнул его по плечу и мотнул головой понуро
стоящему Тищенко:
- Иди вперед, пожарник...
Председатель послушно поплелся, с трудом перетаскивая обросшие грязью сапоги.

Возле мехмастерской они столкнулись с босоногой бабой и двумя небритыми,
пропахшими соляркой мужиками. Баба загородила Тищенко дорогу:
- Петрович! Чтой-то там горит-то?
- Правление, - сонно протянул председатель.
- Да неуж?
Тищенко молча отстранил ее и зашагал дальше. Но баба засеменила следом, поймала
его грязный рукав:
- Да как же, ды как... правление?! Загорелося?!
- Загорелось...
- Оооох, мамушка моя, - пропела баба и прикрыла рот коричневой рукой. Тищенко
вздохнул и побрел по доро