те мне кофе!
     "Все  же мне надо связаться с Клейном", -- решил  Зейц, включая в  сеть
кофейную мельницу.
     Из  ранца  Хопфиц  вытащил  бутылку  французского  коньяка  "Наполеон",
небрежно сорвал золотистую фигурку императора с пробки и наполнил рюмки.
     --  От  того,  насколько мы сработаемся  с  вами, Зейц, будет  зависеть
судьба этого самого Марта.  А вам  чин  штурмбаннфюрера  и Железный крест не
помешают, хотя, между нами, рыцарей рейха орденами не так уж часто балуют.
     Хопфиц пригубил и в упор посмотрел на Зейца.
     -- Вы согласны со мной?
     Зейц ухмыльнулся.
     -- То-то. Теперь  расскажите о своих подозрениях.  С вашими докладами я
знакомился, но хотелось бы из первых уст и без грамматических ошибок.
     ...Ночью  Зейц  позвонил  в Берлин  своему  начальнику штандартенфюреру
Клейну.  Однако  телефон в  Берлине  молчал.  Зейц позвонил через час, потом
через полчаса. В трубке по-прежнему раздавались продолжительные гудки. Тогда
Зейц  переключился  на телефон  оберштурмбаннфюрера  Вагнера  -- заместителя
Клейна.
     -- Почему  не отвечает штандартенфюрер Клейн? -- переспросил Вагнер. --
И не ответит,  черт  бы  вас  побрал!  Вчера во время  бомбежки  его  машину
обстрелял  какой-то  мерзавец,  из  Клейна он сделал  решето.  Сейчас  ведем
следствие.
     -- Господин оберштурмбаннфюрер, -- выдавил из себя  Зейц,  -- несколько
дней назад ко мне был направлен господином Клейном некто Курт Хопфиц...
     -- Ну и что? -- оборвал его Вагнер.
     --  Так  я хотел  доложить, что  он  устроен  на работу,  и я, со своей
стороны...
     -- Вы умница,  Зейц! Продолжайте  выполнять приказы так же старательно,
-- в голосе Вагнера Зейц уловил иронию.
     -- Но почему-то господин Клейн прислал лишь пакет  с личным штандартом,
но не известил меня телеграммой о приезде Хопфица.
     -- Да вы в своем уме!  --  заорал Вагнер. -- Сидите там, как курочки, а
здесь не прекращаются бомбежки!
     Через несколько секунд Вагнер успокоился.
     -- Кого, вы говорите, направил господин Клейн?
     --   Курта  Хопфица...   С  дипломом   инженер-лейтенанта  и   заданием
ликвидировать русского агента Марта.
     -- Курт Хопфиц... -- Вагнер, видимо, записал это имя  и  проговорил. --
Хорошо, я узнаю о нем и вас извещу! Хайль!
     Зейц  положил  трубку  и  уставился  на  черную  пластмассовую  коробку
аппарата. "Странная смерть...  Очень странная смерть  господина  Клейна,  --
подумал он. --  Конечно, о господине штандартенфюрере давно плачут черти, но
все  же  как  бы  его  кончина не была  связана  с  появлением  этого самого
Хопфица..."
     В Лехфельде жизнь текла своим чередом. Профессор Зандлер назначил Курта
Хопфица инженером  на "Альбатрос". Несколько  дней Пихт не мог встретиться с
Хопфицем.  Аэродром  переводили в  лес,  спасая  его  от  бомбежек.  Наконец
выдалась минута, когда они остались вдвоем.
     Они пожали друг другу руки, помолчали.
     --   Заброшен   с   рекомендательным   письмом-приказом   к  Зейцу   от
штандартенфюрера Клейна. В Берлине действует группа обеспечения.
     -- Что должна сделать группа?
     --  Убить  Клейна.   Вернее,  привести  приговор  Калининского  суда  в
исполнение.
     -- Об этом приговоре мог знать Клейн? -- спросил Пихт.
     --  Должен.   В  нашей   печати  сообщалось  о  зверствах   его  особой
айнзатцкоманды СС в Калинине и области.
     -- Это хорошо. Но если убрать Клейна не удастся, вы обречены.
     -- Директор  приказал угнать "Альбатрос" как можно скорей.  У меня есть
миниатюрная рация. По ней я должен сообщить день и час вылета.
     --  День  и  час...  --  повторил в  раздумье  Пихт  и,  что-то  решив,
выпрямился.  --  Все  ясно.  День и  час  вам  сообщу,  Зейца беру на  себя.
Сойдитесь ближе с механиком Гехорсманом. Кажется, он уже готов нам помочь.
     Неожиданно завыла сирена.
     -- Воздушная тревога! -- ворвался в динамик голос диктора. -- Воздушная
тревога районам Мюнхена, Аугсбурга, Лехфельда, Дахау...
     Пихт растолкал  Вайдемана,  и  оба  помчались  на  машинах к аэродрому.
Техники  дежурных  самолетов  уже  запускали  моторы. На  горизонте полыхало
зарево.  Резкие лучи прожекторов метались  по небу. Доносился отрывистый лай
автоматических пушек,  и среди  звезд то тут,  то  там вспыхивали и погасали
шарики разрывов.
     Набирая  скорость,  истребители  один за  одним уходили  в  небо.  Пихт
прикрывал Вайдемана. Он следил за его самолетом по красным выхлопам мотора.
     -- Фальке один, Фальке один, -- вызывал Вайдемана пост наведения.
     -- Слушает Фальке один.
     -- К району Аугсбурга курсом триста десять  на высоте  двенадцать тысяч
метров направляется большая группа летающих крепостей Б-17.
     -- Понятно, -- отозвался Вайдеман и начал набирать высоту.
     --  Группа  "Л", --  через  минуту включился  он  в эфир, -- слушай мою
команду -- идем  попарно до высоты двенадцать.  Первое звено атакует сверху,
--  второе  -- снизу. Новотный,  Пихт  и Вендель действуют самостоятельно по
обстановке.
     Пихт пытался в черноте неба  отыскать "летающие крепости", но не увидел
их и решил пока держаться за Вайдемана.
     Вдруг внизу слева  замелькали трассы. Их было так много, что они иногда
походили на рой светлячков. Вайдеман,  видимо,  тоже заметил трассы  и резко
завалил  машину в  вираж.  "Вот они, "крепости", -- подумал Пихт, щурясь  от
ослепительных   трасс,  которые   неслись  навстречу.  Стрелки  американских
самолетов  били  наугад,  пытаясь  отогнать немецкие  истребители.  Вайдеман
нырнул  ниже.  Какой-то прожектор достал длинное брюхо  "крепости".  Зеленая
колючая трасса впилась в самолет. За  мотором потянулся дымок, и вдруг яркая
вспышка на мгновение ослепила Пихта. Вспыхнули бензиновые баки "крепости".
     Бомбовозы,  очевидно, начали перестраиваться. Пихт  и Вайдеман метались
по небу, надеясь отыскать среди огня их  пушек лазейку, но повсюду встречали
плотную завесу.  Где-то  сбоку задымила еще одна "крепость". Потом еще одна.
Американцы   стали  сбрасывать  бомбы   и  разворачиваться.  В  эфире  стоял
невообразимый гвалт. Кричали все -- и американцы и немцы.
     Так, точно приклеившись к  самолету Вайдемана, Пихт пролетал  весь бой.
Горючее было на исходе.
     -- Фальке один, ухожу на заправку, -- передал он.
     --  Ага,  Фальке  четыре,  идем  домой,  --  отозвался  Вайдеман  и  со
скольжением на крыло стал проваливаться вниз.
     Пихт  зарулил  на стоянку  и  побежал  к  Вайдеману.  Тот медленно  шел
навстречу, держа руками голову.
     -- Ты ранен? -- спросил Пихт.
     -- Да нет, но голова болит адски, -- ответил Вайдеман.
     Пихт рассмеялся.
     -- А  ты здорово ссадил "крепость", Альберт, -- польстил он.  -- Я ведь
решил прикрывать тебя и все видел...
     -- Э, черт с ней, с "крепостью", -- махнул рукой Вайдеман.

x x x

     Уже  в  конце  января начались  оттепели.  По булыжным мостовым потекли
мутные  ручьи.  Мокрые  деревья  запахли   разогретой  смолой.  На  балконах
запестрели полосатые перины и матрацы -- хозяйки спешили их проветрить после
слякотной и пасмурной зимы.
     От щебета воробьев и теплого влажного воздуха, от тошнотворной слабости
и пронзительного крика мальчишек,  играющих в войну, у Коссовски закружилась
голова.  Он забрел в сквер и опустился на скамью в мелких  бисеринках брызг.
Шеф-врач  госпиталя  посоветовал  Коссовски найти  более  спокойную и  менее
опасную работу. Но  разведчик  и контрразведчик, к сожалению, расстается  со
своей работой только в случае смерти. Другого выхода Коссовски не видел.
     За четыре месяца  госпиталя он много передумал, на свои места расставил
события, разработал новую  систему  поисков загадочного Марта. Зейц  сказал,
что  стрелял в  него  Эрих Хайдте. Версия  правдоподобная.  Хайдте следил за
домом  Зандлера,  когда  Ютта  вела  передачу. Озлобленный  провалом, он мог
выстрелить в оглохшего от взрыва гранаты Коссовски. Но почему изъятый у него
после перестрелки  на границе  парабеллум  стрелял  ровно  столько,  сколько
оказалось гильз на земле?..
     Не верил Коссовски в то,  что Март и Хайдте --  одно  и то же лицо.  Он
снова и  снова  возвращался  к  Швеции, к Испании,  Парижу, наконец,  к дням
неудач в Лехфельде и Рейхлине,  и постоянно перед глазами возникали  трое --
Зейц, Пихт, Вайдеман. Только кто-то из них мог быть Мартом.
     Под руководством Марта  работали Ютта и Эрих Хайдте. Кто-то из них внес
поправку в  чертежи двигателя,  и "альбатрос" потерпел аварию в  ноябре 1941
года. Он или его помощники подложили мину в самолет  в Рехлине. В материалах
по делу брюссельской радиостанции Коссовски обнаружил кличку "Март". Значит,
Март пользовался дублированной радиосвязью. Если Март -- это Вайдеман, тогда
понятно  его  поведение  в Рехлине,  когда  погиб  не он, а  его заместитель
Франке.  Перед тем полетом Вайдеман был с Пихтом...  Если Март -- это  Пихт,
то,  естественно,  Пихту  выгодно  сохранить  мнимого  друга  Вайдемана,  от
которого, надо полагать,  он и узнает  секретные  данные. Если  Март  -- это
Зейц, то вообще ему все известно из первых рук...
     Из агентурных данных Коссовски узнал о работах над реактивной машиной в
Англии, США и Советском  Союзе. И он заметил существенную деталь -- союзники
форсировали исследования в области реактивной техники.
     Коссовски тяжело поднялся и побрел к себе в кабинет. На фронтоне здания
на  Вильгельмкайзерштрассе тяжело колыхалось огромное  красное полотнище  со
свастикой. "Нет, не долго мы продержим тебя, Германия, -- подумал он и глухо
застонал,  сжав зубы, отчего  шрам на лице побелел  еще  больше. -- Я должен
поймать тебя, Март. Только поскорей надо собраться в Лехфельд".

x x x

     Начинались  полеты с  новой  площадки.  Воздух  сотрясался  от  грохота
запускаемых    моторов.    Летчики    забирались   ввысь,    выделывая   там
головокружительные  фокусы.   "Альбатрос"  летал.  На  заводах  в  Аугсбурге
Мессершмитт готовился запускать его в серию.
     Солдат-эсэсман вскинул  винтовку  на караул. Зейц козырнул  и  прошел в
запретную часть  аэродрома, опоясанную колючей  проволокой.  Сильно и крепко
пахло лесом. Сквозь молодую зелень буков пробивалось солнце, ложилось косыми
лучами на прелую землю. Зейц свернул  с бетонной дорожки и  пошел к  стоянке
напрямик, давя  сапогами первые летние цветы,  вдыхая чистый лесной  воздух.
Лес давал ему сейчас такое властное ощущение жизни, что хотелось просто идти
и идти, ни о чем не думая, никого не подозревая.
     За  свою  жизнь  Зейц  убил одного, и  то  своего.  Тень  подполковника
Штейнерта,  который  сгнил у  Толедо, иногда посещала  его. Она напоминала о
себе так ощутимо, что Зейц  однажды проснулся в холодном поту. Штейнерт, как
и  тогда в Испании,  в отчаянии теребил ворот своего зеленого комбинезона  и
спрашивал:  "Неужели  вы  не  верите  мне?  Проводите  меня до  Омахи,  и вы
убедитесь  в  моей  правдивости.  Только  до  Омахи,  это  же  всего  десять
километров!"  В это время слева теснила марокканцев пехота интернациональной
бригады,  в лоб  шли анархисты, справа заходили республиканские танкетки. "У
нас  нет  времени  провожать  вас,  Штейнерт", -- сказал  Коссовски.  "Тогда
отпустите меня". --  "У нас  нет оснований верить  вам, Штейнерт". Коссовски
наклонился к Зейцу  и  шепнул: "Убей его". "Хорошо, идите", --  сказал тогда
Зейц.
     Штейнерт недоверчиво поглядел на обоих. Пихт в это время делал вид, что
не прислушивается  к разговору.  Он безучастно смотрел в  бинокль  на густые
цепи республиканцев. Штейнерт  поднялся и  вдруг резво пополз по  брустверу.
Зейц выстрелил из  пистолета всего один раз. Пуля попала в  затылок Штейнерт
остановился,  как будто  замер, и, обмякнув, свалился обратно  в  окоп. "Так
будет спокойней", -- проговорил Коссовски, вытирая платком мокрую  подкладку
кепи. Эх, если бы знал  тогда Зейц,  что это "спокойствие" испортит ему  всю
жизнь!
     Потом он стрелял  в Коссовски. Но было далеко, и пуля  прошла чуть выше
сердца...
     Зейц   вышел  к  ангарам  "альбатросов".  Под  брезентовым  навесом  из
деревянных  брусьев был сколочен стенд. На  нем стоял  разобранный двигатель
"юнкерс", Хопфиц  и Гехорсман  молча возились с деталями. Зейц остановился и
стал издали наблюдать за  инженером. По тому, как ловко он действует ключом,
Зейц  убедился,  что   Хопфицу  хорошо  знакома   техника.  Изредка   Хопфиц
поворачивался к Гекорсману и что-то показывал механику.
     "Нет, он служил в наших частях,  -- подумал Зейц. -- Но почему о нем не
знает Вагнер?"
     Вечером  Хопфиц  заметил за собой  "хвост".  Он омывался  в душе, агент
дежурил в коридоре, в столовой  человек сидел  за столиком поодаль, в пивном
баре он тоже купил  "Штаркбиер"  и неторопливо  сосал из  большой фарфоровой
кружки.  Выходя,  Хопфиц задержался  в  дверях,  и его едва  не сбил  с  ног
выскочивший следом агент.
     -- Поосторожней! -- прикрикнул Хопфиц.
     К  счастью,  в  этот момент мимо проходила  машина-такси из  Аугсбурга.
Хопфиц сел в нее. В зеркальце заднего обзора он увидел, как агент метнулся к
телефону. Выехав за Лехфельд, Хопфиц расплатился с шофером и вышел.
     Ровно в девять он увидел "фольксваген" Пихта и вскочил в машину.
     -- Как дела, Семен? -- спросил Пихт по-русски.
     -- Сейчас я едва оторвался от "хвоста".
     -- Тогда надо торопиться.
     --  Мы  с  Гехорсманом  отлаживаем двигатели. Думаю,  механик  подвесит
запасные баки и поможет взлететь.
     -- Поймет ли он, что его будет ожидать?
     -- Не знаю... Должен понять.
     -- По рации надо сообщить о точном дне вылета?
     --  Да. Центр остановился на Словакии. Туда к  партизанам  уже заброшен
наш товарищ. Он примет меня.
     -- Если Зейц будет мешать, его придется убрать, -- проговорил Пихт.  --
Я освобожу тебя от Зейца.
     -- Только ты береги себя, -- тоже на "ты" перешел Хопфиц.
     -- Да, разведчик нужен живой.
     Расставшись с Хопфицем, Пихт заехал  к Элеоноре. Он решил прокатить ее.
В последнее время  девушка часто плакала. И сейчас, в машине,  он заметил на
ее глазах слезы.
     Острая  жалость заставила Пихта притормозить и  свободной рукой прижать
Элеонору к себе.
     -- Эли, если  когда-нибудь не будет меня, ты постарайся жить по-другому
-- лучше, честней, что ли...
     -- Я стараюсь так жить...
     --  Наверное,  ты переживешь наше чертовски проклятое время,  но всегда
помни --  другие  люди,  другие  народы  так  же  любят,  страдают, мечтают,
радуются и так же сильно  хотят  покоя, как ты  и я. Этого  не  хотели знать
фашисты, и за это люди растопчут их, как червей.
     Пихт говорил и говорил Элеоноре что-то еще, девушка не мешала  ему.  Он
говорил о какой-то  новой жизни, которую надо построить, если  суметь дожить
до  нее. Та жизнь,  какая была нужна  ему,  представлялась  пока смутно, без
реальностей. Он  не  знал, что  потерял  и что выиграл, потому  что  не  мог
угадать, как бы сложилась она в другое время.
     И еще не знал он о том, что в этот вечер он в последний раз видел Эли.

x x x

     Утром,  направляясь  в летную комнату, Пихт лицом  к  лицу встретился с
Зейцем.
     -- Пауль, я ищу тебя по аэродрому, мне нужно поговорить с тобой.
     -- Это надолго? -- спросил Пихт.
     -- К сожалению, надолго. Но у Вайдемана я  узнал, полетов не будет, и я
сказал ему, чтобы он освободил тебя на сегодня.
     Зейц подошел к своему "мерседесу" и открыл дверцу.
     -- Садись. День обещает быть жарким, не съездить ли нам искупаться?
     -- Поедем, я не против. -- Пихт почувствовал, Зейц что-то замышляет.
     Купальня  примыкала  к замку Блоков. С одной  стороны  она  упиралась в
старый сад, закрывший по берегам воду черными ивами, с другой была огорожена
от города  высокими деревянными  брусьями, возле  которых стояли под тентами
полосатые брезентовые раскладушки. Здесь  же  был пляж  --  чистый,  с  едва
заметной желтизной песок, намытый со дна озера Фишерзее. На четырех бетонных
ногах  прямо над водой  возвышалось  кафе.  Там  посетителям  подавали кофе,
водку, сосиски и пиво.
     Пихт и Зейц  взяли плавки и  шапочки, вышли к воде. В  этот ранний  час
купающихся было мало.  Две девушки читали книги, лежа на раскладушках.  Одна
парочка  забилась  в  дальний  угол  и  обсуждала  какие-то особые  любовные
проблемы.
     Зейц упал на песок, раскинул руки.
     -- Ты не  чувствуешь, Пауль, что мы начинаем  уставать? -- спросил  он,
закрыв глаза.
     -- Лично я -- нет.
     --  А  мне  иногда   просто  невыносимо  ощущать  свое  одиночество   и
бесконечное копание в грязных душах людей.
     -- Наверное, ты отупел и озлобился, Вальтер.
     Зейц стремительно поднялся на локте.
     -- Да,  я озлобился! Я  чувствую, кругом много  врагов и  должен с ними
бороться!
     -- Высокие слова, сказанные высоким стилем, -- усмехнулся Пихт.
     --  Ты  знаешь, что  вот уже  несколько лет  не  дает  мне  покоя  один
человек... Март!
     -- Не знаю и знать не хочу.
     -- Так вот к нему прибыл связной  -- Хопфиц! -- Зейц сел и уставился на
Пихта, который сквозь темные очки, как всегда, безучастно смотрел на далекие
облака. -- Что же ты молчишь?
     -- А  что мне прикажешь делать? Ловить  шпионов  -- это по твоей части.
Но... Хопфица ты не трогай, он хороший специалист.
     -- А если он русский?
     -- Ты правда устал, Вальтер. Возьми отпуск.
     -- Какой к  дьяволу отпуск! Мне кажется, что  готовится какая-то жуткая
диверсия. Хотя Март молчит, но это затишье перед грозой.
     Пихт поднялся и, сняв очки, хмуро поглядел на Зейца.
     --  Вальтер, я прошу тебя  об одном -- Хопфица  не  трогай, он надежный
человек.
     -- Откуда у тебя такие сведения?
     -- Я видел его в деле и слышал его суждения только в пользу рейха.
     -- Если  хочешь знать,  то оберштурмбаннфюрер  Вагнер в  Берлине сейчас
лихорадочно  разыскивает  его концы.  Вполне может  случиться,  что  русские
заслали его от  имени Клейна и одновременно убрали штандартенфюрера.  Письмо
направления я сдал в экспертизу, завтра ответят, подлинное ли оно.
     -- Ну что  ж, -- помедлив,  сказал Пихт,  -- сегодня ты откровенен, как
никогда. И знаешь почему? Ты хочешь  узнать мое настоящее отношение к новому
инженеру. Ведь и ты и Коссовски меня подозреваете в измене рейху. Так?
     Зейц увильнул от ответа
     -- Я бы давно арестовал тебя...
     -- Тогда в первую очередь ты поставил бы себя под удар.
     -- Ты снова намекаешь на Испанию?
     -- Нет, Вальтер. Мне от тебя ничего не нужно, вот разве... Коссовски...
когда он узнает, что ты в него стрелял...
     Зейц дернулся всем телом.
     -- Ты не можешь знать этого, -- у  него пересохло в горле, и проговорил
он с трудом -- хрипло и тихо.
     -- У  меня есть  весьма надежные доказательства, Вальтер. Но, повторяю,
мне от тебя ничего не нужно, и я  не сделаю тебе плохого до тех пор, пока ты
не встанешь на моем пути.
     Зейц сделал движение к одежде, где лежал пистолет
     --  Спокойно, Вальтер. -- Пихт положил свою руку  на его одежду,  -- Ты
меня  знаешь давно, я умею шутить, но  когда  говорю серьезно, то серьезно и
делаю.
     -- Т-ты... Март! -- прошептал в ужасе Зейц
     --  Думаю,  мы сработаемся  с тобой так же хорошо, как и прежде,  -- не
обращая внимания на Зейца, продолжал  Пихт, -- если тебе  дорога  голова  на
плечах, то пока выполни две просьбы: оставь Хопфица  в покое, в  случае чего
заступись  за него  перед  Берлином  и  сам постарайся куда-нибудь уехать  в
ближайшие дни... в целях своей же безопасности.
     Зейц уткнулся в песок, его руки дрожали.
     "Пожалуй, я погорячился, -- подумал Пихт, -- ну да теперь все равно. По
крайней мере теперь-то я твердо уверен, что Хопфицу надо улететь немедленно"
     -- Я хочу выпить, -- пробормотал Зейц.
     Пил он  много и не  пьянел.  Он опрокидывал рюмку  за  рюмкой  и мрачно
смотрел на стол.  Лишь  к  вечеру его  стало заносить. Водка сначала согрела
душу