спытующе оглядели друг друга.
     -- Ну и гусь, -- сказал Пихт. -- Прижился?
     -- Ты с похорон? -- спросил Вайдеман. -- Как это выглядело?
     --  Пышно  и противно.  Самую проникновенную  речь произнес Мильх.  Его
записывали на радио. Геринг не выступал, сослался на самочувствие.
     -- Ну, а что говорят?
     --  Кессельринг   довольно  громко   назвал   его  дезертиром.   Штумпф
утверждает, что он давно замечал симптомы сумасшествия. Но многие подавлены.
Йошоннек сказал мне: "Теперь я его понял".
     -- Что скажешь ты, Пауль? Его убила Москва?
     -- Москва его  доконала.  Все самолеты люфтваффе, брошенные на  восток,
были  измотаны  и  разбросаны по русским  степям.  Русские  начали ломать им
хребет,  и Удет не мог вырвать самолеты для  Западного фронта...  Поэтому он
много пил. И не мог  влиять на  события. Со стороны все выглядит мрачнее. Он
не  увидел выхода  в будущем и обвинил себя за прошлое. В конце  концов  эта
смерть оказалась для многих выгодной. Виновник наказан собственной рукой. Он
обелил других перед фюрером.
     -- Что станет с тобой? Ты был у Геринга?
     -- Да, я передал ему бумаги Удета, последнее письмо. Он налился кровью,
когда читал. Но ко мне отнесся благосклонно. Сказал: "Кажется,  вы говорили,
и не раз, что на почве алкоголя у генерала наблюдается помутнение разума?" Я
подтвердил.  Он  приказал мне  представить  обстоятельный доклад  экспертам.
Вчера он подозвал меня, сказал, что понимает мою  скорбь, поздравил с  одним
кубиком на  погонах и разрешил взять месячный отпуск для поправки  здоровья.
Кстати,  Геринг  распорядился, чтобы  никто, кроме гробовщика, не видел лица
Удета...
     -- И ты сразу кинулся к Мессершмитту?
     -- С чего ты взял?
     -- Ты заезжал сегодня к Вилли?
     Пихт расхохотался.
     --  Альберт!  Контрразведка  по  тебе  плачет. Я  завез  его секретарше
посылку из Берлина. А если говорить серьезно, то я устраиваюсь к вам в отряд
воздушного  обеспечения... Добрый  вечер,  профессор. У  вас  цветущий  вид.
Спускайтесь к нам!
     -- Добрый вечер, господин лейтенант. Сочувствую вашему горю. Эта потеря
для всех  нас.  Я  очень ценил  генерал-директора. Надо же  случиться такому
несчастью.
     --  Мне  казалось,  профессор,  что  генерал-директор не очень  одобрял
избранное вами направление работы. Не так ли?
     -- Его оценка менялась. Господин главный  конструктор говорил  мне, что
генерал  Удет  очень  внимательно  прислушивался  к  его  доводам  в  защиту
реактивной  тяги.  Да  и  здесь,   в  этом  доме,  генерал  проявил  большую
заинтересованность в моих исследованиях. Я не сомневаюсь...
     -- Конечно, вам, господин профессор,  лучше  меня известна точка зрения
покойного генерала.  Но разве для вас  секрет, что  после  посещения  Удетом
Аугсбурга   министерство  еще  раз  потребовало  категорического  исполнения
приказа   Гитлера   о   восемнадцатимесячной   гарантии   начала   серийного
производства.
     -- Сегодня мы можем дать такую гарантию.
     -- Как? Ваш "Альбатрос" уже летает?
     -- Он взлетит завтра, -- сухо сказал  Зандлер.  --  Извините,  господин
лейтенант, мне очень нужен господин капитан. Альберт, я вас жду.
     "Старый козел начал взбрыкивать,  -- подумал Пихт. -- Как расхрабрился!
Неужели дело идет на лад?"
     Он окликнул Вайдемана:
     -- Альберт!  Ты и  вправду  собрался завтра  подняться на зандлеровской
метле?
     -- Ну да!
     -- Завтра тебе не удастся оторваться от земли.
     -- Пари?
     --  Ты  навсегда  откажешься от  всей этой  затеи.  Поверь,  она пахнет
гробом.
     -- Нет,  не  откажусь. Отвечу  коньяком.  Так что завтра в любом случае
перепьемся. С вашего разрешения,  фрейлейн, -- сказал Вайдеман,  посторонясь
перед Элеонорой.
     -- Вы живы, лейтенант? -- холодно спросила дочь профессора.
     --  Извините, уже  обер-лейтенант,  --  поправил ее  Пихт,  -- я не мог
умереть, не оставив  после себя вдовы. Строгий немецкий бог Вотан не простил
бы мне подобного легкомыслия в исполнении столь  важной национальной задачи.
Здравствуй, Элеонора! Я привез тебе любимый "Шанель".
     -- О, Пауль! Вы так страдали!
     Она протянула ему обе руки.

ГЛАВА ПЯТАЯ

                       Абвер поднимает тревогу

     Капитан  функабвера Вернер  Флике  удовлетворенно  хмыкнул. Наконец-то!
Операция,  ради которой он  уже третий  месяц сидит  в  Брюсселе, близится к
концу.  Почти все это  время он провел у распределительных щитов  подстанции
Эттербеека,  одного  из пригородов  бельгийской  столицы.  Терпения  у  него
хватило, и вот награда.
     Когда,  еще   летом,   выяснилось,  что   наиболее   мощная  подпольная
радиостанция, передающая на восток, находится в Брюсселе,  сюда прибыл целый
отряд   мониторов  --   радиопеленгаторов.  Но   они   засекли  район   лишь
приблизительно:  где-то в  Эттербееке. И  тогда  Флике  засел на подстанции.
Начиналась передача, и он последовательно выключал дом за домом,  квартал за
кварталом,  улицу за улицей.  И вот  сегодня,  13 декабря,  удача.  Выключен
очередной рубильник, и морзянка исчезла. Неизвестная станция смолкла.
     Впрочем, уже известная. Адрес точный: одна из трех двухэтажных вилл  на
Рю де Аттребэте.
     Флике   включил  рубильник.  Сейчас   в  комнате,  где  ведет  передачу
таинственный  радист, снова зажегся свет, радист выругался и положил руку на
ключ. Да,  в  наушниках снова затрещала  морзянка. Флике  посмотрел на часы:
23.15.
     В 23.20 два взвода СС выгрузились  из машин. Солдаты натянули на сапоги
носки, неслышно окружили три виллы.
     В 23.30 благонамеренные жильцы вилл на  Рю де Аттребэте  были разбужены
одиночными выстрелами.
     В 23.32 их сон был окончательно нарушен длинной автоматной очередью.
     В 23.33  глухой  взрыв заставил  их  выскочить  из кроватей и осторожно
подойти к широким, до блеска вымытым окнам...
     Но больше уже ничто не нарушало пригородную тишину. Поругав беспокойных
немцев, потревоженные владельцы вилл вернулись к приятным сновидениям.
     В 23.45 командир роты СС докладывал капитану Флике: "Их было трое: двое
мужчин  и девушка.  Живых  взять  не удалось.  В  камине найдены  обгоревшие
страницы трех книг на французском языке".
     "Маловато, -- подумал Флике. -- Придется завтра продолжить обыск".
     На другой  день во время  обыска эсэсовцы задержали пожилого бельгийца,
постучавшегося в дверь виллы.  Он оказался скупщиком кроличьих шкурок, и его
пришлось отпустить после допроса.
     Поздно вечером, 14 декабря, Перро принял радиограмму Центра. "От Центра
Перро.  По  сообщению  Кента  вчера разгромлена  брюссельская  радиостанция.
Возможно, захвачен шифр. Переходите на третью запасную систему. Чаще меняйте
место передач и время сеансов".
     Такую же радиограмму в тот же день получила в Лехфельде Югта Хайдте.

x x x

     Каждый   раз,   переступая  порог  "лисьей  норы",  полковник  Лахузен,
начальник II отдела абвера, перебирал в уме английские поговорки. Старый лис
адмирал Канарис считал  себя знатоком английского  народного  языка и любил,
когда подчиненные предоставляли ему возможность проявить свои знания.
     Адмирал  стоял  у  окна,  вертел  в  руках  знаменитую  статуэтку  трех
обезьянок.
     --  Я  всегда  считал  эту  вещицу символом абвера --  все видеть,  все
слышать, все знать. Не так ли? Он поставил статуэтку на стол.
     --  Садитесь, полковник.  Вы слышали чтобы  обезьяны перебегали в чужие
стаи? Не слышали?
     Лахузен перевел взгляд поверх головы адмирала. На стене висела японская
гравюра  -- беснующийся  дьявол. Рядом  две  фотографии:  генерал  Франко (в
верхнем углу размашистая дарственная подпись) и злющая собачонка -- любимица
адмирала такса Зеппль.
     --  Полковник,  вы, конечно, слышали,  что  дешифровальный отдел  сумел
раскодировать  значительное   количество  радиограмм,   посланных   агентами
большевиков с начала  войны до тринадцатого декабря. К  сожалению, затем они
сменили  код,  и  пока  ни  одной  новой  станции  не  захвачено.  Судя   по
радиограммам, против нас действует не одна -- десятки подпольных организаций
или,  что  менее  вероятно,  одна  организация  с многочисленными филиалами.
Анализ передаваемой  информации  показывает, что  советская  разведка  имеет
доступ к  самым жизненным центрам империи. Ее достоянием становятся сведения
и  решения, известные весьма  узкому кругу  лиц.  Общая  ответственность  за
ликвидацию этой угрозы возложена фюрером на Гейдриха. Но...
     Адмирал потер руки.
     -- Но и мы не можем остаться в  стороне. Тем  более что здесь затронута
честь мундира.  В  списке  людей, неоднократно  имевших доступ к  переданной
информации, есть двое сотрудников отдела контрразведки люфтваффе.
     -- Кто же?
     -- Майор фон Регенбах и капитан Коссовски.
     -- Это невозможно.
     -- Вы хотите за них поручиться?
     Полковника передернуло
     -- Я сказал, что не верю своим ушам. Эвальд фон Регенбах...
     -- У нас нет стопроцентной уверенности в предательстве  кого-то из них,
но   факты...  Факты  весьма  уличающие.  Во  всяком  случае,  нам  надлежит
разобраться в этом деле раньше, чем спохватятся молодчики Гейдриха.
     -- Вы поручаете мне установить слежку за обоими?
     -- Слежка не помешает. Но одной слежки мало. Впрочем, имеем ли мы право
вмешиваться в дела, относящиеся к санкции контрразведки люфтваффе? Пусть они
сами расхлебывают эту кашу!
     -- Как! Вы хотите...
     -- Вот  именно, полковник. Вы очень догадливы последнее время. Пожалуй,
я смогу рекомендовать вас в качестве моего преемника.
     -- О, господин адмирал...
     Лахузен поднялся со стула.
     -- Сидите. Вернемся к нашим обезьянам. Я вас слушаю.
     -- Вы предлагаете, чтобы они "cook the own goose"? -- Лахузен припомнил
старую английскую пословицу.
     -- Совершенно точно,  полковник. Пусть  они сами  изжарят  своего гуся.
Побеседуйте с ними  на досуге.  По-видимому,  именно  среди  них нам следует
искать  русского  агента,  подписывающего свои донесения  именем  Перро.  Вы
знаете, кто такой Перро?
     -- Французский сочинитель сказок. Красная шапочка и Серый волк.
     -- Вот именно.  Сказку  вам придется  переделать.  Серый  волк  съедает
Красную шапочку, и никакие охотники ей не помогут.
     У Канариса дрогнули уголки рта, и Лахузен позволил себе рассмеяться.
     -- Еще один момент, Козловски...
     -- Коссовски, господин адмирал.
     --  Да, Коссовски.  В  сферу  его деятельности входит  общий  надзор за
обеспечением  секретности  работ  фирмы  "Мессершмитт  АГ".   Так  вот,  как
свидетельствуют  эти  радиограммы,  вы прочтете их,  полковник, в  Аугсбурге
действует  весьма энергичная группа русских  разведчиков во главе с каким-то
Мартом.  Он  буквально  засыпал  Москву технической документацией. А вы ведь
знаете, чем занимается сейчас Мессершмитт.
     -- Так точно. Секретным оружием.
     -- Увы, давно не секретным.
     -- Значит, Коссовски?
     -- Коссовски, как и вы пять минут назад, ничего не знал о существовании
Марта. По службе, конечно, по службе. По службе он узнает об этом завтра. От
вас, полковник. Ясно?
     -- Слушаюсь.
     --  Я думаю,  он  сам  догадается  направить  в Аугсбург  подразделение
функабвера. Марта нужно унять.
     Канарис наклонил голову, давая понять, что инструктаж закончен. Лахузен
вышел. Вслед ему со стены корчил рожу черный японский дьявол.

x x x

     Коссовскн  раскрыл  конверт  и  расправил  бумагу.  Сверху  стоял  гриф
"Совершенно секретно" и чуть ниже -- штамп дешифровального отдела.
     "От  Марта   Центру,   --  значилось  в  телеграмме.   --  Работы   над
"Альбатросом"  продолжаются  успешно. Как  и раньше, задержка  за  надежными
двигателями.  Над  ними  работает фирма ЮМО. Наиболее результативной работой
для  меня  считаю  попытки скомпрометировать общую  идею развития реактивной
авиации. Основание:  гитлеровцы  применяют  в нынешних боях основные типы --
истребитель Ме-109, штурмовик-пикировщик Ю-87 и бомбардировщик  Ю-88.  Перед
авиапромышленностью они ставят главную задачу -- дать как можно больше  этих
самолетов.  Поэтому есть возможность пока тормозить  работу Мессершмитта над
реактивным самолетом. Март".
     Эта телеграмма была зашифрована новым кодом и теперь прочитана.
     Коссовски встал и нервно прошелся  по кабинету. После того как он узнал
от Лахузена о существовании Марта и его радиостанции в Аугсбурге,  Коссовски
немедленно связался с Вальтером  Флике из функабвера  и  попросил его  лично
разыскать подпольную  станцию. Мониторы были закрыты брезентовыми кузовами и
вот уже полмесяца утюжили аугсбургские улицы и окрестности. Но пока Флике не
мог напасть на след. Март выходил на связь редко и в разное время суток, что
трудно поддавалось анализу и разработке какой-то определенной системы.
     В  тот  же  день  Коссовски  составил  список  лиц,  имеющих  доступ  к
секретнейшей   информации   в  фирме  Мессершмитта.  Получился  он  довольно
внушительным  --  сам  Мессершмитт,  Зандлер,  Ютта  Хайдте,  Зейц,  механик
Гехорсман, Вайдеман, Пихт, Эвальд фон Регенбах и он сам -- Коссовски.
     Не  сомневался  Коссовски  и в  том,  что  точно  такой же  список  мог
составить любой сотрудник  контрразведки  абвера, люфтваффе, гестапо и СД. И
разумеется, пристальней присмотрится к Коссовски.
     Напротив фамилий  условными значками  Коссовски обозначил, кто из них и
какую информацию мог получить и передать в Москву.
     Мессершмитт отпадал  сам собой. Русские не преминули бы его повесить за
истребитель, который уничтожил тысячи тысяч жизней.
     Зандлер? Труслив, малоопытен в  таких делах, и вообще ему  нет никакого
смысла  работать  на  русских  весьма  сомнительным  методом. Гораздо  проще
передать им всю документацию того же "Альбатроса".
     Ютта  Хайдте?  Умная,  сообразительная  девушка. Но она не  может знать
многого, о чем сообщают телеграммы.
     Зейц? Зейц -- черный рыцарь рейха...
     Коссовски  много прожил  и видел всякое. Иногда интуитивно он  угадывал
жизнь  и  желания других.  Он привык  думать  и  делать  как  угодно,  но не
шаблонно.  Шаблон  --  враг  любого  человека,  тем  более  контрразведчика.
Внутренне Зейц всегда чем-то неуловимым раздражал Коссовски. Но раздражение,
настороженность в  этом  случае плохие союзники.  Стало  быть,  Зейц вряд ли
может быть  тем самым  загадочным Мартом. В противном  случае он оказался бы
суперразведчиком, строя для надежности отличную крышу в Швеции и Испании...
     Механик Гехорсман? Коссовски раскрыл его дело. Нет, Гехорсман не может.
Правда, Зейц  пытался связать его  имя с  пропажей  радиостанции  у самолета
Ю-52. Но у Гехорсмана оказалось надежное алиби.
     Вайдеман? С  послужного  списка на Коссовски  глянуло широкое и волевое
лицо Альберта. Отчаянный парень, твердый товарищ... Далеко же в таком случае
пошел капитан Альберт Вайдеман!
     Пихт?  К  Пихту  Коссовски  относился  как-то  двойственно.  Он  вообще
недолюбливал  баловней  судьбы.  Пронырлив,  легкомысленно  весел,  смел  до
безрассудства,  но не слишком умен. Пихт  не  может быть разведчиком. Ему не
хватило  бы терпения  и логики,  той  логики  и  последовательности, с какой
работает Март, водя за нос всю контрразведку.
     Регенбах? Милейший салонный  Эви...  В  последнее время  Коссовски даже
сдружился с  Эвальдом --  с  ним можно было работать, не  опасаясь  подвоха.
Несколько  раз  Регенбах   даже  защищал  Коссовски,   давая  самые  лестные
характеристики своему подчиненному. А это для начальника -- редкое качество.
А вдруг Эвальд -- русский агент?
     Но  откуда тогда у  него  потрясающая  осведомленность  о  деятельности
Мессершмитта в далеком Аугсбурге? Что-то Коссовски не помнит, чтобы Регенбах
просил какие-либо материалы, касающиеся работы над реактивными самолетами...
     В  дверь  постучали.  Коссовски  машинально  прикрыл газетой  бумаги на
столе.
     Вошел Регенбах.
     --  Что  нового,  Зигфрид,  сообщает  пресса?  -- улыбнувшись,  спросил
Регенбах.
     --  Ерунду, -- махнул рукой Коссовски.  -- Эхо, так сказать, московской
битвы. Американцы пишут: "На обагренных кровью снежных  полях России  сделан
решительный шаг к победе". Англичане выражаются  еще лестней: "Мощь  русских
Вооруженных  Сил  колоссальна  и  может  сравниться  только  с  мужеством  и
искусством их  командиров и солдат.  Русские войска выиграли первый тур этой
титанической борьбы, и весь свободолюбивый мир является их должником".
     --  Я не  люблю газет, -- зевнул  Регенбах, --  но любопытно, что пишут
наши?
     Коссовски пододвинул "Фолькишер беобахтер" с речью Геббельса.
     -- "Наши доблестные  войска  оказались  раздетыми. Нельзя  было  учесть
много мелочей, в которых  нуждаются теперь германские  солдаты. Немец должен
отдать не  только то, что у  него  лишнее, но и те вещи, которые ему  самому
нужны..."
     Регенбах усмехнулся.
     -- Да,  из мелочей складываются  и победы  и поражения. -- И, помолчав,
положил руку на плечо Коссовски. -- А  вас не насторожило, Зигфрид, что одна
из телеграмм, посланная раньше из Брюсселя, была тоже подписана Мартом?
     -- Мне кажется,  что  Март  пользовался несколькими станциями  --  и  в
Брюсселе,  и  в  Аугсбурге,  и в Лехфельде.  Меня не удивит, если  скоро  мы
перехватим его берлинскую телеграмму и тоже расшифруем.
     -- Да,  вы правы,  капитан. -- Регенбах  отошел к  окну и  долго стоял,
глядя на низкое лиловое берлинское небо.
     В этот момент  Коссовски  успел  положить бумаги в стол.  До  конца дня
оставалось немного, и Регенбах, как всегда, не даст ему больше работать.
     --  Я  плохо  еще разбираюсь в  ваших  делах,  Зигфрид. Ужасно  скучная
работа.  Но скажите,  могут  быть  Перро или  Март  не русскими,  а, скажем,
немцами?
     -- Могут, -- глядя прямо в глаза  Эвальда, ответил Коссовски. -- Но это
особые немцы, которых нам с  вами трудно понять.  Московское сражение -- это
еще малая неудача. Большинство немцев уверены в нашей абсолютной победе. Они
идут на  смерть,  гибнут от ужасной зимы и русских  пуль,  но знают -- после
победы получат много хорошей русской земли, леса, заводы, моря...
     -- Н-ну, а те ваши особые немцы?
     Коссовски  насторожился.  Ответ   может  показаться  Регенбаху  слишком
смелым. И все же, помедлив, Коссовски сказал прямо:
     -- Особые немцы  сидят в  концлагерях или расстреляны.  Но кто остался,
верят в другое устройство мира, более радужное, чем обещанное фюрером, и они
будут работать на русских...

x x x

     У Эриха Хайдте уже давно зажила нога, но на людях он  ходил, по  совету
Перро,  тяжело опираясь на трость.  По мере  того  как все глубже  и  глубже
уводил его лес, он ускорял шаги. В том месте, где автострада описывала дугу,
была  пивная  "Добрый  уют",  на  опушке  рос  старый  дуб.  Если  тщательно
обследовать потрескавшуюся, пепельно-серую кору, то опытный глаз  заметил бы
крохотную шляпку ржавого гвоздя. Стоит потянуть ее ногтем, и одна из коринок
отделится от ствола, открыв дупло.
     Лес посветлел. Скоро будет опушка. Эрих огляделся и пошел медленней. По
автостраде с шумом проносились машины, но здесь было тихо. Тяжелый, нагретый
солнцем   лес,   приглаженный   и   вычищенный   от   листьев   служителями,
безмолвствовал.  Эрих  опустил руку в дупло и извлек маленькую пластмассовую
коробочку, обклеенную красной липучей лентой. Между концами  ленты оставался
зазор.  Эрих приложил  спичку.  Зазор  скрылся.  Значит,  никто  посторонний
коробку не  брал.  Он  натянул  резиновые  перчатки,  которыми  пользовался,
проявляя снимки,  и  снял крышку. Записка была предельно  краткой: "Сообщите
Перро  для  Центра:  испытание  в  июле  прошло  неудачно,  новое  испытание
назначено на  11 августа. Для меня не  позднее  десятого  достаньте тепловую
мину1 или с часовым механизмом. Оставьте здесь же. Март".

     (1 Мина, которая взрывается при резком перепаде температур.)