шал предупреждал фюрера о том, что люфтваффе не
в силах выиграть две кампании сразу, -- продолжал Регенбах, -- фюрер  обещал
через шесть недель вернуть весь воздушный флот на Ла-Манш.
     -- И Геринг поверил? -- усмехнулся Коссовски.
     -- О чем вы спрашиваете, Зигфрид? -- Эвальд поперхнулся коньяком.
     -- Выходит, Удет конченый человек?
     -- Посмотрим.
     Коссовски потер двумя пальцами шрам, поморщился.
     -- Вы знаете, господин майор, что Мильх еврей?
     --  Я знаю, что он заставил свою  мать  поклясться на распятии, что она
изменяла мужу и что он внебрачный сын чистокровного арийца.
     -- Кто в это поверит!
     Эвальд подождал, не скажет ли Коссовски еще чего-нибудь, но тот молчал.
     -- Вы  считаете,  что  Удету стоит  еще  побороться? -- теперь Регенбах
сделал упорную паузу.
     -- А почему бы и нет?
     --  Он  на это  не  пойдет. Тем более что действовать придется  в обход
Геринга. Нет, Удет не согласится.
     --  Но  эту операцию  смог  бы  провести  Пихт через  свои  каналы,  --
проговорил Коссовски.
     -- Пихт?! -- удивленно воскликнул  Регенбах.  --  Вы все-таки убеждены,
что он связан с гестапо? Похоже. Но зачем ему! И потом, Зигфрид, я не пойму,
вы,  кажется, очень  хотите  свалить  Мильха?  По сила  и  ли  вам  подобная
операция? И кто за ней стоит?
     Коссовски побелел.
     --  Германии  нужен   другой   человек  на  его  месте.  Мильх  хороший
исполнитель. Не больше. Он слеп.  Он не видит завтрашнего дня. Он  не знает,
куда вести производство. Он никогда не найдет контакта с промышленностью.
     -- С промышленниками,  Зигфрид, --  поправил Регенбах.  -- Вы имеете  в
виду Мессершмитта?
     -- Не его одного. Мильх тормозит развитие немецкой авиации. И мы еще за
это поплатимся.
     -- Вы опять  бредите, Зигфрид. Что  за странные перепады? Только что вы
били  в  барабан,  теперь  поете  отходную. Вашему  патриотизму  не  хватает
системы, Зигфрид.
     -- А вашему, майор, веры.
     -- Ба! Я верю в Германию!
     -- В какую Германию, господин майор?

x x x

     В  приемной  Удета   было   темно   и  неуютно,  под  стать  настроению
генерал-директора.  Удет  тяжело  переносил  сообщение  о  трудных боях  под
Москвой. Нависал запой.
     Пихт,  сидя   за  конторкой,   подумал,  что  скоро   его  адъютантские
обязанности окончательно сведутся к откупориванию бутылок.
     Призывный звонок прервал его размышления.
     --  Вы звали меня, господин генерал?  -- спросил Пихт, остановившись на
пороге.
     Боковые  бра в кабинете генерала  были выключены.  Свет падал с верхней
люстры и сильно старил Удета, подчеркивая синие набрякшие мешки под глазами,
потемневший от крепкого бренди нос.
     Генерал испытующе взглянул на него
     -- Завтра, Пауль, я отбываю в Бухлерхохе1, полечусь. -- Удет сморщился.
-- А сейчас мы с тобой съездим на аэродром Фюрстенвальде.

     (1 Санаторий для высших чинов Третьего рейха в Шварцвальде.)

     -- Но погода...
     --  Осталось  мало  времени, лейтенант.  Хочу  взглянуть  на  трофейные
русские машины.
     Пауль помог  надеть плащ на покатые тяжелые плечи Удета. Они спустились
по  широкой  мраморной   лестнице  к  вестибюлю  мимо  застывших  часовых  с
серебряными аксельбантами.
     --  Мишура,  все  мишура,   --  прорычал  Удет,  косясь  на  безмолвных
великанов.
     "Мерседес-бенц" около часа пробирался по тусклым серо-зеленым улицам.
     Они  уже утратили мирный вид. Шли люди,  шли солдаты, раненые, какая-то
сгорбленная  женщина  с  детской коляской.  Из казенно-торжественного центра
машина попала в кирпичный заводской район, потом нырнула в буроватую зелень,
в пригород -- край кладбищ. У кладбищ промелькнули свои окраины --  солидные
мастерские  по  изготовлению памятников. Они выставляли  напоказ  гранитные,
бронзовые и мраморные образцы. Они не боялись  конкуренции -- Германия воюет
и,  разумеется,  будет  достойно   хоронить  своих   героических  сынов.  За
кладбищами  побежали  ветлы,  липы,  скучные  однообразные городишки.  Потом
"бенц" вырвался на автостраду Берлин -- Франкфурт. Вдоль автострады тащились
камуфлированные танки, конные повозки, артиллерийские тягачи.
     -- И все это  на  восток,  --  сердито проговорил  Удет. --  У тебя нет
такого чувства, Пауль, что мы так и просидим всю войну в тылу?
     -- Признаться, побаиваюсь,  -- ответил Пихт. -- Скоро Россия встанет на
колени. Хотя, я слышал у русских отвратительные дороги...
     Удет ничего не ответил. Он  нахлобучил поглубже фуражку и  отвернулся к
боковому стеклу, за которым темнели колонны солдат.
     В пяти километрах  от Фюрстенвальда автомагистраль раздваивалась.  Одна
из дорог была перекрыта, и въезд разрешался только по специальным пропускам.
Не хватало аэродромов, и  прямая  широкая магистраль стала отличной взлетной
полосой.
     Вдоль  дороги  стояли  светло-зеленые  истребители с  большими красными
звездами на крыльях и фюзеляже.
     Навстречу  "мерседес-бенцу"  вышел офицер  с петлицами  флаг-майора. Он
приложил руку  к  козырьку  и  стал рапортовать,  но Удет махнул рукой и, ни
слова не  говоря,  направился  к  русским самолетам. Он по  привычке толкнул
шасси носком сапога.
     -- На этих катафалках русские собирались воевать с "мессершмиттами"?
     -- Это образцы старых марок, господин генерал,-- ответил флаг-майор, --
бипланы И-153, И-16, бомбардировщики СБ.
     -- А где новые?
     -- К сожалению, нам не удалось пока добыть ни одного образца.
     -- Но есть ли они у русских? -- повысил голос Удет.
     Флаг-майор нахмурился и, подумав секунду, отчеканил твердо:
     -- Да,  есть. Это истребители МИГ, ЯК, ЛАГГ, пикирующие бомбардировщики
ПЕ-2, ИЛ-2. Этих  машин у русских пока мало.  Но в Сибири,  по-видимому, они
разворачивают сейчас их производство.
     -- В  Сибири?! -- нервно расхохотался Удет. -- А когда они прибудут  на
фронт?
     Флаг-майор перевел взгляд на Пихта, надеясь найти союзника.
     -- Я вас спрашиваю, майор!
     -- Скоро...
     Удет  вспомнил,  когда  по  распоряжению  Геринга  показывал   самолеты
люфтваффе русской авиационной делегации на аэродроме Иоганишталь у  Берлина.
Это  было  всего  два  года  назад.  На   линейке   стояли  бомбардировщики,
истребители,  самолеты-разведчики,   пикировщики   --  все,  что   выпускала
Германия.  Перед  каждой машиной по  стойке "смирно"  вытянулись  экипажи --
летчики и механики. Для начала Удет предложил  провезти над аэродромом главу
делегации  со  странной  фамилией  --  Тевосян.  Тот сел  вместе с  Удетом в
самолетик   "шторх".  Удет  прямо  со  стоянки  взмыл  вверх,  покружил  над
аэродромом  и с блеском пригвоздил  "шторх"  на место, чему очень  удивились
русские. Они  произвели  на  Удета хорошее  впечатление. Воспоминания о  том
солнечном  и приятном дне несколько успокоили  его. Он подошел к  тупорылому
истребителю И-16, тихо похлопал по его перкалевому боку.
     -- Этот  самолетик был одним из лучших истребителей мира. Его испытывал
русский ас Чкалов. Правда, давно. В тридцать третьем году...
     -- Но  от  него здорово  доставалось  нашим "хейнкелям"  в Испании,  --
сказал Пихт.
     --  Правильно! И-16  умел стрелять и  летать, но  сейчас  он безнадежно
устарел.
     -- Не скажите, -- возразил флаг-майор.
     -- Заправьте его. Я сам посмотрю, на что он годен.
     -- Облачность низкая, господин генерал. Я очень прошу вас не рисковать,
-- выступил вперед Пихт.
     -- Не беспокойся, Пауль! Удет тоже умел летать и стрелять.
     -- Может быть, вы посмотрите на пленных русских летчиков? --  предложил
флаг-майор.
     -- Хорошо.  --  Удет поправил галстук и направился к бараку неподалеку,
опутанному колючей проволокой.
     -- Встать! -- закричал часовой, вскидывая автомат.
     На  нарах зашевелились  люди  в  синих  и  защитных  гимнастерках.  Они
неторопливо спрыгнули на холодный цементный  пол. Лица русских были бледны и
давно не бриты. На голубых петлицах большинства летчиков краснели по два или
три сержантских угольника. У некоторых пленных совсем  не было сапог, и они,
переминаясь, стояли в воде, протекавшей сквозь дырявую крышу.
     -- Ну и вид! -- нахмурился Удет, оглядев весь ряд.
     Он остановился перед молоденьким сержантом  с  длинной  шеей и  плечами
подростка.
     -- Спросите, на каком самолете летал этот заморыш?
     Флаг-майор перевел вопрос.
     -- На "чайке", -- ответил пленный.
     -- Ты дрался с нашими "мессершмиттами"?
     -- Не успел. Я возвращался из отпуска.
     Удет подошел к пожилому летчику с капитанской  шпалой. Тот поднял глаза
и презрительно улыбнулся, показав окровавленные десны.
     -- Капитан еще не проронил ни слова, -- сказал флаг-майор. -- Дьявол  с
нечеловеческим терпением.
     -- Что вы собираетесь с ним делать? -- спросил Удет.
     -- Они проходят специальную обработку, -- ответил флаг-майор. -- Многие
из них  знают то,  о  чем мы еще и  не  догадываемся. Но  они молчат. Нам бы
хотелось завербовать их после победы над Россией для войны против Англии.
     -- А если вы ничего не добьетесь?
     -- Тогда их придется расстрелять.
     -- Расстрелять... -- задумчиво повторил  Удет. -- Какое легкое слово --
"расстрелять"!..
     Вдруг его глаза оживились. Он повернулся к сопровождавшему офицеру.
     --  Майор, приказываю приготовить  "мессершмитт".  Заправьте бензином и
зарядите пулеметы  у русского  истребителя.  Я встречусь  в  воздухе с  этим
пилотом. -- Удет кивнул на пленного капитана с окровавленными деснами.
     -- Не могу, господин генерал
     -- Можете, майор! С каких это пор мне возражают младшие по чину?!
     -- Этот русский готов на все.
     -- Выполняйте приказ! -- снова выходя из себя, закричал Удет.
     Флаг-майор вышел распорядиться о заправке русского истребителя.
     -- Разрешите мне сопровождать вас, -- сказал Пихт.
     -- Не бойся, Пауль! Я очень скоро расправлюсь с русским.
     Вернувшись, флаг-майор подошел к пленному капитану.
     --  С  вами хочет встретиться в бою генерал Удет -- лучший ас Германии.
Вы согласны?
     Капитан кивнул головой.
     -- Вы с ума сошли, флаг-майор! -- воскликнул Пихт, когда Удет и русский
капитан в сопровождении автоматчика вышли на аэродром.
     -- Не  беспокойтесь, --  усмехнулся флаг-майор.  -- Как только  русский
взлетит, у него кончится горючее, а пулеметы заряжены холостыми патронами...
     Маленький короткокрылый истребитель рванулся по взлетной полосе. За ним
поднялся "мессершмитт"  Удета. Пихт,  провожая взглядом  "ястребок" с  алыми
звездами, подумал о том, что пленный капитан уже увидел приборы и догадался,
что у него в баках мало горючего и никуда он не сможет улететь.
     Истребитель  Удета  быстро  обогнал "ястребок" и, перевернувшись  через
крыло, вышел в исходное положение для атаки. Русский не имел преимущества ни
в скорости,  ни в  высоте.  "Мессершмитт" отрезал его и от облаков,  где  бы
русский мог скрыться и  внезапно напасть на  "мессершмитт". Тогда "ястребок"
помчался к земле. Удет бросился за ним, поймал краснозвездный истребитель  в
прицел  и дал очередь. Но капитан  сманеврировал, круто бросив машину вверх.
"Мессершмитт" проскочил мимо. В тот момент "ястребок", сделав петлю, повис у
него на хвосте.
     Пихт услышал стрельбу пулеметов. Флаг-майор дернул Пауля за рукав:
     -- Оглянитесь. Русские интересуются поединком.
     За  обтянутыми  колючей  проволокой  окнами  Пихт разглядел  истощенных
русских, с напряженным вниманием следящих за воздушным боем.
     До  его  слуха донесся тугой вой  "мессершмитта".  "Ястребок" вхолостую
вращал  винтом  -- у  него кончилось горючее. Удет мог бы стрелять, но он не
открывал  огня.  Сильно  раскачивая машину с  крыла  на  крыло,  он  пытался
приблизиться  к русскому,  хотел  понять, что  случилось. Но "ястребок"  уже
вошел в  пике и быстро мчался  к земле. На высоте  не больше двухсот  метров
русскому  удалось  выровнять  самолет. Со свистом  "ястребок" промчался  над
крышей барака и  врезался в ряды  своих  же самолетов. Взрыв сильно  толкнул
воздух. Черное облако взвилось в небо.
     -- Пожар! -- закричали техники, бросаясь к шлангам и огнетушителям.
     Удет выключил мотор, откинул фонарь и устало опустился на землю. Он был
мрачен и зол.
     -- Как вас зовут? -- спросил Удет подбежавшего флаг-майора.
     -- Шмидт.
     -- Вы мне оказали медвежью услугу, Шмидт. Кажется, последнюю...
     -- Я не хотел неприятностей, -- пробормотал флаг-майор.
     -- Отныне вы будете фельдфебелем, Шмидт... Только фельдфебелем! -- Удет
отвернулся и зашагал к своему "мерседесу".
     На обратной дороге он  молчал.  Лишь  когда  машина въехала в Берлин  и
покатила по набережной Руммельсбурга, Удет спросил:
     -- Куда же ты без меня денешься, Пауль?
     -- Не понимаю вас...
     -- Ну,  мало ли что  может  случиться  со стариком Удетом. Да и не  все
время боевой летчик будет сидеть на адъютантской должности.
     -- Если я вам надоел...
     -- Брось, Пауль, -- досадливо  перебил Удет.--  Говори  прямо,  куда ты
хочешь попасть?
     -- Не знаю Наверное, на фронт.
     -- Сколько людей в России?
     -- Около двухсот миллионов.
     -- И они все такие... фанатики?
     -- Я не был в России, но, боюсь, большинство.
     -- Какой  глупец  внушил  фюреру  мысль  начать  войну  с  Россией,  не
расправившись с  Англией?!  Это  роковая ошибка!  И все они, --  Удет  ткнул
пальцем вверх, -- все они жестоко поплатятся за это безумие!..
     Генерал-директор   замолчал.   Пихт   осторожно   посмотрел    на   его
пепельно-серое лицо. Смутная тревога овладела им, как всегда  в предчувствии
большой неприятности.

x x x

     24  ноября 1941 года, как и всегда,  в  начале седьмого капитан Альберт
Вайдеман  подъехал  на своем  "оппеле"  к  небольшому,  укрытому за  высоким
железным частоколом  домику  на Максимилианштрассе.  Как  всегда,  преодолев
мальчишеское  желание   перепрыгнуть  через  перила  подъезда,  он  степенно
поднялся по ступенькам и постучал пузатым молоточком в гулкую дверь. Он живо
представил себе, как сейчас возникнет перед ним лукавое личико Ютты, как она
примет  у него  фуражку и  скажет  при этом; "Капитан, я вижу у вас еще семь
седых волосков". А он ответит "Выходит, всего  сто  восемьдесят  пять. Я  не
сбился?"  Еще каких-нибудь три дня, и я получу обещанный поцелуй!" Эта игра,
случайно  начавшаяся с полгода назад,  по-видимому,  веселила обоих. Капитан
"седел" все более быстрыми темпами.
     Он постучал еще раз. Но  за дверью было  тихо. "Ютты нет, -- подумал он
разочарованно, -- потащилась  куда-нибудь с Элеонорой.  А профессор? Ведь он
ждет меня".
     Два раза в неделю профессор Зандлер знакомил своего главного испытателя
с основами аэродинамики реактивного полета.
     "Профессор наверху и не слышит, -- догадался Вайдеман. -- Нужно стучать
громче".
     Он со всего размаха хватил молотком по дубовым доскам.
     -- Ну и силища! Вам бы  в кузницу, господин капитан, -- раздался за его
спиной насмешливый голос Ютты. Она стояла у подъезда, искала в сумочке ключ.
--  Вы уж  простите меня, капитан.  Бегала в аптеку. Фрейлейн Элеонора у нас
заболела. Второй день ревет.
     --  Что же так  взволновало бедняжку? Выравнивание  фронта под Москвой?
Или смерть генерала Удета? Его уже схоронили?
     -- Неужели вы так недогадливы? Ведь вместе с Удетом разбился Пихт?
     --  О,  это  большое  несчастье.  Но откуда  у  вас такие  сведения?  В
официальном бюллетене о смерти Пихта нет ни слова.
     -- Он же обязан сопровождать генерала. Только счастливая случайность...
Он бы позвонил...
     --  Ему  сейчас  не  до  любви,  поверьте.  Можете  успокоить  фрейлейн
Элеонору. Я думаю, что Пихт жив.
     -- Он не разбился вместе с генералом?
     -- Никто вообще не разбивался. Удет покончил с собой. Пустил  себе пулю
в лоб в своей спальне.
     -- Ой! Пойду обрадую Элеонору!
     --  Самоубийство национального героя -- сомнительный повод для радости,
фрейлейн  Ютта.   Я  буду  вынужден   обратить  на  вас  внимание  господина
гауптштурмфюрера Зейца.
     -- А он уже обратил на меня внимание, господин капитан! Вот так!
     Ютта сделала книксен и побежала наверх.
     Вайдеман огляделся. Прямо на него уставился с  обернутого черным муаром
портрета бывший генерал-директор люфтваффе Эрнст Удет. "А  ведь этот  снимок
Элеонора сделала всего полгода назад", -- вспомнил он.
     -- Альберт,  вы  пришли?  Поднимайтесь  сюда! --  крикнул  Зандлер.  На
лестнице Вайдеман столкнулся с Элеонорой.
     -- Альберт, это правда?
     "Счастливчик Пихт, -- искренне позавидовал он. -- С ума сходит баба".
     -- Всю правду знает один бог, -- Вайдеман  помедлил. --  И конечно, сам
господин лейтенант.
     -- Он не ранен?
     В интонации,  с  которой  Элеонора  произнесла  эту  фразу,  прозвучала
готовность немедленно отдать  последнюю каплю крови ради спасения умирающего
героя.
     -- Я не имел  чести  видеть господина  лейтенанта последний месяц. Все,
что  я  видел, так  это его "фольксваген". Час  назад  он  стоял  у подъезда
особняка Мессершмитта.
     "Сколько же  во мне  злорадства! --  подумал  Вайдеман. -- Ишь, как  ее
корежит! А чего я к ней пристал? Дура есть дура".
     -- А я думаю, что  сломленный  горем Пауль приехал к нашему  уважаемому
шефу, чтобы попроситься у него на фронт.
     -- Вы страшно шутите, Альберт! Ведь вы его друг.
     -- Больше, чем друг. Я обязан ему жизнью.
     Вайдеман щелкнул каблуками. Но Элеонора вцепилась в него:
     -- О, правда? Расскажите, как это было?
     -- Меня ждет профессор.
     -- Папа подождет. Пойдемте ко мне. Когда это было и где?
     -- Это было в Испании.
     Будуар  Элеоноры  являл  собой странную чересполосицу вкусов.  Вышивки,
сделанные по  рисункам тщедушных девиц эпохи Семилетней войны, соседствовали
с элегантными моделями  самолетов. Рядом с  дорогой копией картины  Кристофа
Амбергера висела мишень. Десять дырок собрались кучкой, чуть левее десятки.
     -- Это моя лучшая серия, -- сказала Элеонора.-- Я тренируюсь три раза в
неделю в тире Зибентишгартена.
     Она  зашла  за голубую шелковую ширму. Горбатые аисты строго глядели на
Вайдемана, как бы  взывая его к добропорядочности. Он отвернулся и увидел  в
зеркала,  как   аисты  благосклонно  закивали  тощими  шеями.  Голубой  шелк
волновался.
     -- Я слушаю,  Альберт. Вы сказали, что Пауль спас вас в Испании? Он мог
погибнуть?
     -- Все мы там могли погибнуть, -- нехотя буркнул Вайдеман. -- А спас он
меня, выполняя свой воинский долг. Республиканцы нас зажали в тиски, один их
самолет вцепился в мой хвост. Но Пауль отогнал его и вытащил меня из беды.
     -- Видите, он настоящий герой! Вы подружились с ним в Испании?
     -- Нет, раньше, в Швеции.
     -- Как интересно! А что вы делали там?
     --   Об  этом  вам  лучше  расскажет  господин  лейтенант.  Он  обожает
рассказывать  дамам  о  своих  шведских  похождениях. Эка легок  на  помине!
Кажется, я слышу внизу его голос.
     -- О, Альберт, идите же к нему! Подождите! Скажите, я сейчас выйду.
     Элеонора  высунулась  из-за  ширмы,  потупила  глаза,  распахнула  их с
виноватой улыбкой, но затем сдержанно произнесла:
     -- Альберт, я уверена в вашей скромности.
     Пихт, как полчаса назад Вайдеман, стоял,  задрав голову перед портретом
Удета, выдерживая его мертвый взгляд.
     --  Ютта, -- сказал он, кивнув Альберту. --  У  вас в доме еще  остался
черный креп?
     -- Да.
     --  Вчера, Альберт, в  Бреслау  разбился  Вернер  Мельдерс. Он летел  с
фронта на похороны. Его сбили наши же зенитчики.
     Оба  летчика  и  Ютта  молча  перевели  взгляд  на  портрет  Мельдерса.
Широкоплечий широколицый Мельдерс улыбался снимавшей его Элеоноре.
     -- Мельдерс командовал всеми  истребителями легиона "Кондор" в Испании,
Ютта. Мы с Паулем выросли под его крылом.
     -- Я принесу креп, -- сказала Ютта.
     Оставшись вдвоем, они и