тите видеть Тони? Бедный старина Тони! Тони ведь  не  спикает
инглиш.
   Он лежал в палате с двумя другими больными. У неге была  сломана  нога,
выглядел он ужасно и чуть не плакал. Я осведомился, когда он  предполагает
вернуться домой.
   - К Грейс? - переспросил он. - Никогда. Я  туда  никогда  не  вернется.
Теперь у нее живут отец и мать. Они добиваются, чтобы мы разъехались.  Так
что я уезжает в Верона. Сажусь на "Коломбо" двадцать седьмого числа. -  Он
всхлипнул. - Знаете, о чем она меня просит? - сказал он.
   - Нет, Буби. О чем же?
   - Она просит, чтобы я переменил имя. - И он расплакался.


   Я проводил его в порт и посадил на "Коломбо" - не столько  потому,  что
такая уж была у нас дружба, сколько потому, что я люблю корабли и  морские
путешествия. Больше я его не видел. Конец этой истории  имеет  к  нему  не
больше отношения, чем описанная мною стена в Вероне, но я вспомнил о Буби,
когда произошло то, что читатель прочтет ниже, и я решил  включить  это  в
рассказ о нем. Дело было в Симферополе, что находится в шестидесяти  милях
от Ялты, в глубине материка, за Крымскими горами. Приехав с  побережья  на
такси, я ждал самолета на Москву, и тут мне попался  один  американец.  Мы
оба, естественно, очень обрадовались возможности поговорить  по-английски,
тотчас отправились в ресторан и заказали бутылку водки. Мой новый знакомый
работал инженером на заводе химических удобрений в горах и летел на родину
в полуторамесячный  отпуск.  Мы  сели  у  окна,  выходившего  на  довольно
пустынное летное поле. У нас в Штатах так выглядят  частные  аэродромчики,
разбитые в пригородах главным образом для  чартерных  самолетов.  Зал  был
радиофицирован, и молодой, очень чистый и  певучий  женский  голос  что-то
объявлял по-русски. Что именно, я толком  понять  не  мог,  но,  по-моему,
Игоря Васильевича Крюкова просили подойти к билетной кассе "Аэрофлота".
   - Сразу вспомнилась жена, - сказал мне  мой  новый  знакомый.  -  Из-за
этого голоса. Сейчас мы в разводе, но были женаты пять лет. Всем она  была
хороша. И смазливая, и аппетитная, и  умная,  и  любила  меня,  и  отлично
готовила, и даже кое-какие деньжата имела. Собиралась  стать  актрисой,  а
когда ничего у нее не получилось, не разочаровалась, не озлобилась. Просто
поняла, что не выдерживает конкуренции,  и  махнула  на  это  дело  рукой.
Словом,  она  не  из  тех  баб,  которые  потом  принимаются  ныть,  будто
отказались от блестящей карьеры. У нас была маленькая квартирка в Бейсайд,
и  жена  стала  искать   поблизости   работу,   а   поскольку   она   была
натренированная - я хочу сказать, голос-то ведь у нее был поставлен, -  ее
взяли в Ньюаркский аэропорт делать объявления по радио. Голос у нес  очень
красивый - такой спокойный, задорный, певучий, и говорит  она  без  всякой
аффектации. Работала она сменами - по четыре  часа,  ну  и  делала  всякие
объявления по радио: "Пассажиров, вылетающих самолетом компании  "Юнайтед"
в Сиэтл, просят пройти к выходу шестнадцать!",  "Мистера  Генри  Тэвистока
просят подойти к билетной  кассе  компании  "Америкэн"!",  "Мистера  Генри
Тэвистока просят подойти к билетной кассе компании "Америкэн"!"  По-моему,
эта девушка сейчас объявляет нечто подобное. - Он мотнул головой в сторону
громкоговорителя. - Работа у жены была  отличная:  она  ведь  была  занята
всего четыре  часа  в  день,  получала  куда  больше  меня  и  располагала
достаточным временем, чтобы и по магазинам походить, и обед приготовить, и
проявить внимание к мужу, а она по этой части была большая мастерица.  Ну,
когда у нас на банковском счету накопилось тысяч пять, стали мы подумывать
о том, чтоб завести ребенка и перебраться в пригород. К тому  времени  она
работала в Ньюаркском аэропорту уже лет пять. И вот как-то  вечером  перед
ужином сижу я, пью виски,  читаю  газету  и  вдруг  слышу,  она  на  кухне
произносит: "Прошу пройти к столу! Ужин  готов.  Прошу  пройти  к  столу!"
Произносит  этим  своим  певучим  голосом,  каким  читает   объявления   в
аэропорту; я обозлился и говорю: "Лапочка, не разговаривай со мной  так  -
таким голосом", а она снова: "Прошу пройти к столу!" - совсем как  если  б
говорила:  "Мистера  Генри  Тэвистока  просят  подойти  к  билетной  кассе
компании "Америкэн"!" Тогда я ей говорю: "Лапочка, у меня  такое  чувство,
точно я сижу в аэропорту и жду самолета. Я  хочу  сказать,  у  тебя  очень
красивый голос, но ты говоришь как машина".  Тут  она  мне  отвечает  этим
своим тщательно  модулированным  голосом:  "Боюсь,  теперь  уж  ничего  не
поделаешь" - и улыбается  этакой  заученной  сладенькой  улыбочкой  -  так
улыбаются служащие  авиакомпаний,  когда  твой  самолет  задерживается  на
четыре часа, и ты  не  успеваешь  пересесть  на  другой  самолет,  и  тебе
предстоит торчать целую неделю в Копенгагене. Тут мы сели ужинать, и, пока
мы ужинали, она говорила со мной все тем же  ровным,  певучим  голосом.  У
меня было такое ощущение, будто я ужинаю, а рядом  крутится  магнитофонная
лента. Ну, после ужина мы посмотрели телевизор, потом она легла  и  кричит
мне: "Прошу в постель! Прошу  в  постель!"  Точно  приглашает  пассажиров,
вылетающих в Сан-Франциско, пройти к выходу номер семь.  Я  лег,  утешаясь
мыслью, что наутро все наладится.
   Так или иначе, вечером, вернувшись домой, я крикнул: "Привет, лапочка!"
- или что-то в этом роде, а  из  кухни  безликий  голос  произнес:  "Прошу
сходить на угол в магазин, купить мне тюбик "Пепсодента"! Прошу сходить на
угол в магазин, купить мне тюбик "Пепсодента"!" Я прошел на  кухню,  сгреб
жену в объятья, крепко расцеловал и сказал: "Да перестань  же  ты,  детка,
перестань". Она расплакалась, и я решил, что  это,  видимо,  уже  сдвиг  в
нужном направлении, но она все плакала и плакала и наконец сказала, что  я
бесчувственный, и жестокий, и все выдумываю - придираюсь к ее голосу, чтоб
затеять ссору. Ну, прожили мы еще о полгода, но в  общем-то  это  уже  был
конец. А я ведь любил ее. Она была такая чудесная, пока у меня не возникло
это чувство, будто я тупой пассажир, один из  сотен,  толкающихся  в  зале
ожидания, и меня направляют к  нужному  выходу  на  нужный  мне  рейс.  Мы
непрерывно ссорились, и я в конце концов ушел  из  дома,  а  она  получила
развод в Рино. Она по-прежнему  работает  в  Ньюарке,  и  я,  естественно,
предпочитаю  пользоваться  аэропортом  имени  Кеннеди,   но   иногда   мне
приходится бывать в  Ньюаркском  аэропорту,  и  тогда  я  слышу,  как  она
объявляет: "Мистера  Генри  Тэвистока  просят  подойти  к  билетной  кассе
компании "Америкэн"!.." И вот беда: я слышу ее голос не только в  Ньюарке,
а всюду - в Орли, Лондоне, Москве, Пью-Дели. Мне приходится много  летать,
и во всех аэропортах нашего огромного мира я слышу  ее  голос  или  голос,
совсем такой же, как у  нее,  объявляющий,  что  мистера  Генри  Тэвистока
просят подойти к билетной кассе. Найроби, Ленинград, Токио - всюду одно  и
то же, даже если я не понимаю языка,  и  я  вспоминаю  тогда,  как  я  был
счастлив те пять лет и какой она была прелестной молодой женщиной,  правда
прелестной, и думаю, какие странные вещи происходят с любовью. Не  закажем
еще бутылку водки? Я плачу. Мне дают здесь  столько  денег,  что  я  не  в
состоянии все истратить, а с собой их увезти не могу.