ительница в глухой Новгородской губернии,  куда
Нехлюдов с товарищами заехал для медвежьей охоты. Учительница эта обратилась
к Нехлюдову с просьбой дать  ей  денег,  для  того  чтобы  ехать  на  курсы.
Нехлюдов дал ей эти деньги и забыл про  нее.  Теперь  оказывалось,  что  эта
госпожа была политическая  преступница,  сидела  в  тюрьме,  где,  вероятно,
узнала его историю, и вот предлагала ему свои услуги.  Как  тогда  все  было
легко и просто. И как теперь все тяжело и сложно. Нехлюдов живо  и  радостно
вспомнил тогдашнее время и свое знакомство с Богодуховской. Это  было  перед
масленицей, в глуши, верст за шестьдесят  от  железной  дороги.  Охота  была
счастливая, убили двух медведей и обедали, собираясь уезжать,  когда  хозяин
избы, в которой останавливались, пришел сказать, что пришла дьяконова дочка,
хочет видеться с князем Нехлюдовым.
   - Хорошенькая? - спросил кто-то.
   - Ну, полно! - сказал Нехлюдов, сделал серьезное лицо, встал из-за  стола
и, утирая рот и удивляясь, зачем он понадобился дьяконовой дочери,  пошел  в
хозяйскую хату.
   В комнате была девушка в войлочной шляпе,  в  шубке,  жилистая,  с  худым
некрасивым лицом, в котором хороши были одни  глаза  с  поднятыми  над  ними
бровями.
   - Вот, Вера Ефремовна, поговори с ними, - сказала старуха хозяйка, -  это
самый князь. А я уйду.
   - Чем могу вам служить? - сказал Нехлюдов.
   - Я... я... Видите ли, вы богаты, вы швыряете  деньгами  на  пустяки,  на
охоту, я знаю, - начала девушка, сильно конфузясь, - а я хочу только  одного
- хочу быть полезной людям и ничего не могу, потому что ничего не знаю.
   Глаза были правдивые, добрые, и все выражение и решимости и робости  было
так трогательно, что Нехлюдов, как это бывало с ним, вдруг  перенесся  в  ее
положение, понял ее и пожалел.
   - Что же я могу сделать?
   - Я учительница, но хотела бы на курсы, и меня не пускают. Не то  что  не
пускают, они пускают, но надо средства. Дайте мне, и я кончу курс и  заплачу
вам. Я думаю, богатые люди бьют медведей, мужиков  поят  -  все  это  дурно.
Отчего бы им не сделать добро? Мне нужно бы только восемьдесят рублей. А  не
хотите, мне все равно, - сердито сказала она.
   - Напротив, я очень благодарен вам, что вы мне дали  случай...  Я  сейчас
принесу, - сказал Нехлюдов.
   Он вышел в  сени  и  тут  же  застал  товарища,  который  подслушивал  их
разговор. Он, не отвечая на шутки товарищей, достал из сумки деньги и  понес
ей.
   - Пожалуйста, пожалуйста, не благодарите. Я вас должен благодарить.
   Нехлюдову приятно было теперь вспомнить все это; приятно было  вспомнить,
как он чуть не поссорился с офицером, который хотел сделать из этого  дурную
шутку, как другой товарищ поддержал его и как вследствие этого ближе сошелся
с ним, как и вся охота была счастливая и веселая  и  как  ему  было  хорошо,
когда они возвращались ночью назад к станции железной дороги. Вереница саней
парами, гусем двигались без шума  рысцой  по  узкой  дороге  лесами,  иногда
высокими, иногда низкими, с елками, сплошь задавленными сплошными  лепешками
снега. В темноте, блестя красным огнем, закуривал кто-нибудь хорошо пахнущую
папиросу. Осип, обкладчик, перебегал от саней к саням по колено  в  снегу  и
прилаживался, рассказывая про лосей, которые теперь ходят по глубокому снегу
и глодают осиновую кору, и  про  медведей,  которые  лежат  теперь  в  своих
дремучих берлогах, пыхтя в отдушины теплым дыханьем.
   Нехлюдову вспомнилось все это и больше всего счастливое чувство  сознания
своего здоровья, силы и беззаботности. Легкие, напруживая  полушубок,  дышат
морозным воздухом, на лицо сыплется с задетых дугой веток снег, телу  тепло,
лицу свежо, и на душе ни забот, ни упреков, ни страхов, ни желаний. Как было
хорошо! А теперь? Боже мой, как все это было мучительно и трудно!..
   Очевидно, Вера Ефремовна была революционерка и  теперь  за  революционные
дела была в тюрьме. Надо было увидать ее,  в  особенности  потому,  что  она
обещала посоветовать, как улучшить положение Масловой.
 
 
 
   L
 
   Проснувшись на другой день утром, Нехлюдов  вспомнил  все  то,  что  было
накануне, и ему стало страшно.
   Но, несмотря на этот страх, он, больше чем  когда-нибудь  прежде,  решил,
что будет продолжать начатое.
   С этим чувством сознания своего долга  он  выехал  из  дома  и  поехал  к
Масленникову  -  просить  его  разрешить  ему  посещения  в  остроге,  кроме
Масловой, еще и той старушки Меньшовой с сыном, о  которой  Маслова  просила
его. Кроме того, он хотел просить о свидании с Богодуховской, которая  могла
быть полезна Масловой.
   Нехлюдов знал Масленникова еще давно  по  полку.  Масленников  был  тогда
казначеем полка. Это был добродушнейший, исполнительнейший офицер, ничего не
знавший и не хотевший знать в мире, кроме полка и  царской  фамилии.  Теперь
Нехлюдов застал его администратором, заменившим полк губернией и  губернским
правлением. Он был женат на богатой и бойкой женщине,  которая  и  заставила
его перейти из военной в статскую службу.
   Она смеялась над ним  и  ласкала  его,  как  свое  прирученное  животное.
Нехлюдов в прошлую  зиму  был  один  раз  у  них,  но  ему  так  неинтересна
показалась эта чета, что ни разу после он не был.
   Масленников весь рассиял,  увидав  Нехлюдова.  Такое  же  было  жирное  и
красное лицо, и та же  корпуленция,  и  такая  же,  как  в  военной  службе,
прекрасная одежда. Там это был всегда чистый, по последней  моде  облегавший
его плечи и грудь мундир или тужурка; теперь  это  было  по  последней  моде
статское платье, так же облегавшее его сытое  тело  и  выставлявшее  широкую
грудь. Он был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову  было  под
сорок), они были на "ты".
   - Ну вот, спасибо, что приехал. Пойдем к жене. А у меня  как  раз  десять
минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю  губернией,
- сказал он с удовольствием, которого не мог скрыть.
   - Як тебе по делу.
   - Что такое? - вдруг, как будто насторожившись,  испуганным  и  несколько
строгим тоном сказал Масленников.
   - В остроге есть одно лицо, которым я очень интересуюсь (при слове острог
лицо Масленникова сделалось еще более  строго),  и  мне  хотелось  бы  иметь
свидание не в общей, а в конторе, и не только в определенные дни, но и чаще.
Мне сказали, что это от тебя зависит.
   - Разумеется, mon cher (1), я все готов для тебя сделать, -  дотрагиваясь
обеими руками до его колен, сказал Масленников, как бы желая  смягчить  Свое
величие, - это можно, но, видишь ли, я калиф на час.
   - Так ты можешь дать мне бумагу, чтобы я мог видеться с нею?
   - Это женщина?
   - Да.
   - Так за что ж она?
   - За отравление. Но она неправильно осуждена.
   - Да, вот тебе и правый суд, ils n'en font point d'autres(2), - сказал он
для чего-то по-французски. - Я знаю, ты не  согласен  со  мною,  но  что  же
делать, c'est mon opinion bien arretee(3), - прибавил он, высказывая мнение,
которое  он  в  разных  видах  в  продолжение  года  читал  в  ретроградной,
консервативной газете. - Я знаю, ты либерал,
   - Не знаю, либерал ли я, или что другое,  -  улыбаясь,  сказал  Нехлюдов,
всегда удивлявшийся на то, что  все  его  причисляли  к  какой-то  партии  и
называли либералом только потому, что он, судя человека, говорил,  что  надо
прежде выслушать его, что перед судом все люди равны, что не надо  мучать  и
бить людей вообще, а в особенности таких, которые не осуждены.  -  Не  знаю,
---------------------------------------(1) дорогой мой (франц.).
   (2) иного они не творят (франц.).
   (3) это мое твердое убеждение (франц.), либерал ли я, или нет, но  только
знаю, что теперешние суды, как они ни дурны, все-таки лучше прежних.
   - А кого ты взял в адвокаты?
   - Я обратился к Фанарину.
   - Ах, Фанарин! - морщась, сказал Масленников, вспоминая,  как  в  прошлом
году этот Фанарин на суде  допрашивал  его  как  свидетеля  и  с  величайшей
учтивостью в продолжение получаса поднимал на смех. - Я  бы  не  посоветовал
тебе иметь с ним дело. Фанарин - est un homme tare (1).
   - И еще к тебе просьба, - не отвечая ему, сказал Нехлюдов. - Давно  очень
я знал одну девушку - учительницу. Она очень жалкое существо и теперь тоже в
тюрьме, а желает повидаться со мной. Можешь ты мне дать и к ней пропуск?
   Масленников немного набок склонил голову и задумался.
   - Это политическая?
   - Да, мне сказали так.
   - Вот видишь, свидания с политическими даются  только  родственникам,  но
тебе я дам общий пропуск. Je sais  que  vous  n'abuserez  pas...(2)  Как  ее
зовут, твою protegee?.. Богодуховской? Elle est jolie? (3)
   - Hideuse(4).
   Масленников неодобрительно покачал головой, подошел к столу и на бумаге с
печатным заголовком бойко написал: "Подателю сего, князю  Дмитрию  Ивановичу
Нехлюдову, разрешаю свидание в  тюремной  конторе  с  содержащейся  в  замке
мещанкой Масловой, равно и с фельдшерицей Богодуховской",  -  дописал  он  и
сделал размашистый росчерк.
   - Вот ты увидишь, какой порядок там. А соблюсти там порядок очень трудно,
потому что переполнено, особенно пересыльными: но я все-таки строго смотрю и
люблю это дело. Ты увидишь - им там очень хорошо,  и  они  довольны.  Только
надо уметь  обращаться  с  ними.  ---------------------------------------(1)
человек с подорванной репутацией (франц.).
   (2) Я знаю, что ты не злоупотребишь... (франц.)
   (3) Она хорошенькая? (франц.)
   (4) Безобразна (франц.).
   Вот на днях была неприятность -  неповиновение.  Другой  бы  признал  это
бунтом и сделал бы много несчастных. А у нас все прошло очень хорошо. Нужна,
с одной стороны, заботливость, с другой  -  твердая  власть,  -  сказал  он,
сжимая выдающийся из-за белого крепкого рукава рубашки  с  золотой  запонкой
белый пухлый кулак с бирюзовым кольцом, - заботливость и твердая власть.
   - Ну, этого я не знаю, - сказал Нехлюдов, - я был там  два  раза,  и  мне
было ужасно тяжело.
   -  Знаешь  что?  Тебе  надо  сойтись  с  графиней  Пассек,  -   продолжал
разговорившийся Масленников, -  она  вся  отдалась  этому  делу.  Elle  fait
beaucoup de bien (1). Благодаря ей, может быть, и мне, без ложной скромности
скажу, удалось все изменить, и изменить так, что нет уже тех ужасов, которые
были прежде, а им прямо там очень хорошо. Вот ты увидишь. Вот Фанарин, я  не
знаю его лично, да и по моему общественному положению наши пути не сходятся,
но он положительно дурной человек, вместе с тем позволяет себе  говорить  на
суде такие вещи, такие вещи...
   - Ну, благодарствуй, - сказал Нехлюдов,  взяв  бумагу,  и,  не  дослушав,
простился с своим бывшим товарищем.
   - А к жене ты не пойдешь?
   - Нет, извини меня, теперь мне некогда.
   - Ну, как же, она не простит мне, - говорил Масленников, провожая бывшего
товарища до первой площадки  лестницы,  как  он  провожал  людей  не  первой
важности, но второй важности, к  которым  он  причислял  Нехлюдова.  -  Нет,
пожалуйста, зайди хоть на минуту.
   Но Нехлюдов остался тверд, и, в то время как лакей и швейцар подскакивали
к Нехлюдову, подавая ему пальто и палку, и отворяли дверь, у которой снаружи
стоял городовой, он сказал, что никак не может теперь.
   - Ну, так в четверг, пожалуйста. Это ее приемный  день.  Я  ей  скажу!  -
прокричал          ему           Масленников           с           лестницы.
---------------------------------------(1) Она делает много добра (франц.).
 
 
 
   LI
 
   В тот же день прямо от Масленникова приехав в острог, Нехлюдов направился
к знакомой уже квартире смотрителя. Опять слышались те же, как и в тот  раз,
звуки плохого фортепьяно, но теперь игралась не рапсодия, а этюды  Клементи,
тоже с необыкновенной силой, отчетливостью и быстротой. Отворившая горничная
с подвязанным глазом сказала,  что  капитан  дома,  и  провела  Нехлюдова  в
маленькую гостиную с диваном, столом и подожженным с одной  стороны  розовым
бумажным колпаком большой лампы, стоявшей на шерстяной  вязаной  салфеточке.
Вышел главный смотритель с измученным, грустным лицом.
   - Прошу покорно, что угодно? - сказал  он,  застегивая  среднюю  пуговицу
своего мундира.
   - Я вот был у вице-губернатора, и  вот  разрешение,  -  сказал  Нехлюдов,
подавая бумагу. - Я желал бы видеть Маслову.
   - Маркову? - переспросил смотритель, не расслышав из-за музыки.
   - Маслову.
   - Ну, да! Ну, да!
   Смотритель встал и подошел к двери, из которой слышались рулады Клементи.
   - Маруся, хоть немножко подожди, - сказал он голосом, по  которому  видно
было, что эта музыка составляла крест его жизни, - ничего не слышно.
   Фортепьяно замолкло, послышались недовольные шаги, и  кто-то  заглянул  в
дверь.
   Смотритель, как бы чувствуя облегчение от этого перерыва музыки,  закурил
толстую папиросу слабого табаку и предложил Нехлюдову. Нехлюдов отказался.
   - Так вот я бы желал видеть Маслову.
   - Маслову нынче неудобно видеть, - сказал смотритель.
   - Отчего?
   - Да так, вы сами виноваты,  -  слегка  улыбаясь,  сказал  смотритель.  -
Князь, не давайте вы ей прямо денег. Если желаете, давайте  мне.  Все  будет
принадлежать ей. А то вчера вы ей, верно, дали денег,  она  достала  вина  -
никак не искоренишь этого зла - и сегодня  напилась  совсем,  так  что  даже
буйная стала.
   - Да неужели?
   - Как же, даже должен был меры строгости употребить -  перевел  в  другую
камеру. Так она женщина смирная, но денег вы, пожалуйста,  не  давайте.  Это
такой народ...
   Нехлюдов живо вспомнил вчерашнее, и ему стало опять страшно.
   - А  Богодуховскую,  политическую,  можно  видеть?  -  спросил  Нехлюдов,
помолчав.
   - Что ж, это можно, - сказал смотритель. - Ну, ты чего, - обратился он  к
девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату  и,  поворотив  голову  так,
чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся к отцу. - Вот и  упадешь,
- сказал смотритель, улыбаясь на то, как  девочка,  не  глядя  перед  собой,
зацепилась за коврик и подбежала к отцу.
   - Так если можно, я бы пошел.
   - Пожалуй, можно, - сказал смотритель, обняв девочку, все  смотревшую  на
Нехлюдова, встал и, нежно отстранив девочку, вышел в переднюю.
   Еще смотритель не успел надеть подаваемое ему подвязанной девушкой пальто
и выйти в дверь, как опять зажурчали отчетливые рулады Клементи.
   - В консерватории была, да там непорядки. А большое дарование,  -  сказал
смотритель, спускаясь с лестницы. - Хочет выступать в концертах.
   Смотритель с Нехлюдовым подошли к острогу. Калитка  мгновенно  отворилась
при приближении смотрителя. Надзиратели, взяв  под  козырек,  провожали  его
глазами. Четыре человека, с бритыми полуголовами  и  неся  кадки  с  чем-то,
встретились им в прихожей и все сжались, увидав  смотрителя.  Один  особенно
пригнулся и мрачно насупился, блестя черными глазами.
   -  Разумеется,  талант  надо  совершенствовать,  нельзя  зарывать,  но  в
маленькой квартире, знаете, тяжело бывает, - продолжал смотритель  разговор,
не обращая на этих арестантов никакого внимания, и, усталыми  шагами  волоча
ноги, прошел, сопутствуемый Нехлюдовым, в сборную.
   - Вам кого видеть желательно? - спросил смотритель.
   - Богодуховскую.
   - Это из башни. Вам подождать придется, - обратился он к Нехлюдову.
   - А нельзя ли мне покамест увидать арестантов Меньшовых - мать  с  сыном,
обвиняемые за поджог.
   - А это из двадцать первой камеры. Что ж, можно их вызвать.
   - А нельзя ли мне повидать Меньшова в его камере?
   - Да вам покойнее в сборной,
   - Нет, мне интересно.
   - Вот нашли интересное.
   В это время из боковой двери вышел щеголеватый офицер помощник.
   - Вот сведите князя в камеру к Меньшову. Камера двадцать первая, - сказал
смотритель помощнику, - а потом в контору. А я вызову. Как ее звать?
   - Вера Богодуховская, - сказал Нехлюдов.
   Помощник смотрителя был белокурый молодой с  нафабренными  усами  офицер,
распространяющий вокруг себя запах цветочного одеколона.
   -  Пожалуйте,  -  обратился  он  к  Нехлюдову  с  приятной   улыбкой.   -
Интересуетесь нашим заведением?
   - Да, и интересуюсь этим человеком, который, как мне говорили, совершенно
невинно попал сюда.
   Помощник пожал плечами.
   - Да, это бывает, - спокойно сказал  он,  учтиво  вперед  себя  пропуская
гостя в широкий вонючий коридор. - Бывает, и врут они. Пожалуйте.
   Двери камер были отперты, и несколько арестантов было  в  коридоре.  Чуть
заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к
стенам, проходили в свои камеры, или, вытянув руки по  швам  и  по-солдатски
провожая глазами  начальство,  останавливались  у  дверей,  помощник  провел
Нехлюдова  через  один  коридор,  подвел  его  к  другому  коридору  налево,
запертому железной дверью.
   Коридор этот был уже, темнее и еще вонючее первого.  В  коридор  с  обеих
сторон  выходили  двери,  запертые  замками.  В  дверях  были  дырочки,  так
называемые глазки, в полвершка в диаметре. В коридоре никого не было,  кроме
старичка надзирателя с грустным сморщенным лицом.
   - В которой Меньшов? - спросил помощник надзирателя.
   - Восьмая налево.
 
 
 
   LII
 
   - Можно поглядеть? - спросил Нехлюдов.
   - Сделайте одолжение, - с приятной улыбкой сказал помощник и стал  что-то
спрашивать у надзирателя. Нехлюдов заглянул в одно  отверстие:  там  высокий
молодой человек в одном белье, с маленькой  черной  бородкой,  быстро  ходил
взад и вперед; услыхав шорох у двери, он взглянул,  нахмурился  и  продолжал
ходить.
   Нехлюдов заглянул в  другое  отверстие:  глаз  его  встретился  с  другим
испуганным большим глазом, смотревшим в дырочку;  он  поспешно  отстранился.
Заглянув в третье отверстие, он увидал на кровати спящего  очень  маленького
роста свернувшегося человечка,  с  головою  укрытого  халатом.  В  четвертой
камере  сидел  широколицый  бледный  человек,   низко   опустив   голову   и
облокотившись локтями на колени. Услыхав шаги, человек этот поднял голову  и
поглядел. Во всем лице, в  особенности  в  больших  глазах,  было  выражение
безнадежной тоски. Его, очевидно, не интересовало узнать, кто глядит к  нему
в камеру. Кто бы ни глядел, он, очевидно, не ждал ни от кого ничего доброго.
Нехлюдову стало страшно; он перестал заглядывать и подошел к двадцать первой
камере Меньшова. Надзиратель отпер замок и отворил дверь. Молодой с  длинной
шеей мускулистый человек, с добрыми круглыми глазами и  маленькой  бородкой,
стоял подле койки и с испуганным лицом, поспешно надевая халат,  смотрел  на
входивших. Особенно поразили Нехлюдова добрые круглые глаза, вопросительно и
испуганно перебегающие с него на надзирателя, на помощника и обратно.
   - Вот господин хочет про твое дело расспросить.
   - Покорно благодарим.
   - Да, мне рассказывали про ваше дело, - сказал Нехлюдов, проходя в  глубь
камеры и становясь у решетчатого и грязного окна, - и  хотелось  бы  от  вас
самих услышать.
   Меньшов подошел тоже к окну и тотчас же начал рассказывать, сначала робко
поглядывая на смотрителя, потом все смелее и  смелее;  когда  же  смотритель
совсем ушел из камеры в коридор, отдавая там какие-то приказания, он  совсем
осмелел. Рассказ этот по  языку  и  манерам  был  рассказ  самого  простого,
хорошего мужицкого парня, и Нехлюдову было  особенно  странно  слышать  этот
рассказ из уст арестанта в позорной одежде и в  тюрьме.  Нехлюдов  слушал  и
вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой
железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо  и
фигуру несчастного, изуродованного мужика  в  котах  и  халате,  и  ему  все
становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было  правда  то,
что рассказывал этот добродушный человек, -  так  было  ужасно  думать,  что
могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и,
одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное место.  А  между  тем
еще ужаснее было думать, чтобы этот правдивый рассказ,