хозяин... Правда, я из немху, но сам Яхмос  -  да  будет  он
счастлив в полях блаженных! - почтил  меня,  назвав  спутником  царей  и
предводителем войска. Я поднялся из теп-меджет, я слушал его зов  и  был
ему верен, и сыну его Амен-хотпу, и внуку, первому Джехутимесу... Каждый
- великий Гор, могучий, как бык Апис, жизнь, здоровье,  сила!  Воистину,
ради них стоило проливать кровь и получать увечья!  И  чем  мне  за  это
отплатили? Второй Джехутимесу сослал меня в Куш! Ему не нужны были воины
- ведь он не имел ни силы, ни здоровья, ни долгой  жизни...  И  сына  от
царицы Исида ему не послала... Послал ублюдка Сетх!
   Щека Рамери дрогнула при этом неслыханном богохульстве, и, заерзав на
коврах, он пробормотал:
   - Потише, Инхапи, потише! Помни: царь есть царь! Он дунет  в  Уасете,
поднимется буря за третьим порогом!
   Шрамы Инхапи налились кровью, он стукнул  кулаком  по  колену,  будто
вгоняя клинок в горло врага, и проревел:
   -  Поднимется!  Непременно  поднимется,  если  я  посажу  на  корабли
копьеносцев и лучников и отправлюсь в Уасет. Вот это будет буря, клянусь
священной задницей Осириса!
   Наклонившись вперед, Инени заглянул в лицо военачальника и  медленно,
с расстановкой произнес:
   - Да будет так! Посадишь, и  отправишься,  и  доберешься  в  Уасет  к
третьему дню месори. Царица приказывает тебе  и  обещает  каждому  воину
кувшин пива, кольцо серебра, почет и усыпальницу в Западных  горах.  Это
ее приказ и ее обещание - не Софры, не Великого Дома!  Вот,  взгляни  на
мой амулет... Ты узнаешь его, Инхапи?
   Заговор! Эти трое - заговорщики! Что-то щелкнуло у Семена  в  голове,
сдвинулось, завертелось, распределяя события и факты, слова и недомолвки
по своим местам. Места же были очевидными  и  ясными,  как  божий  день.
Истину я не могу поведать, сказал Инени, - но вот она, истина!  Заговор,
переворот, хоть внешне непохожий, но одинаковый по смыслу в любой эпохе,
в любых краях и землях!  В  конце  концов,  какая  разница  -  танки  на
московских улицах или лучники на площадях  Уасета?  Суть  едина,  только
этот путч обязан быть успешным, ибо так гласит история...
   Ввязаться в заговор  с  риском  что-то  изменить,  чем-то  напортить?
Страшно... А не ввязаться еще страшней - ведь он уже  здесь,  в  далеком
прошлом, а это и есть самое главное изменение! Или  все-таки  нет?  Быть
может, его перенесли сюда с какой-то тайной  целью,  и  все  проистекает
так, как и должно проистекать... Значит ли это, что он свободен в  своих
решениях и действиях, пристрастиях и выборе?
   Мысли метались вспугнутыми птицами, глаза следили за жрецом, который,
сняв цепочку с  золотой  головкой  сокола,  протягивал  ее  Инхапи.  Тот
прикоснулся к амулету, осмотрел его,  погладил  пальцем  темный  камень,
изображающий глаз, и буркнул:
   - Уджат  владык  моих  Яхмоса,  Амен-хотпа  и  Джехутимесу...  Ты  не  спешишь,
черепаший сын! Мог показать его раньше, а не испытывать меня!  -  Инхапи
сделал знак почтения, потом, запрокинув  голову,  уставился  в  звездное
небо.  Морщины  у  его  губ  разгладились,  рот  приоткрылся,  и   некая
мечтательная тень скользнула по хмурой физиономии. - Царица...  Я  помню
ее... помню пять, и десять, и  двадцать  разливов  назад...  дочь  царя,
сестра царя, великая царская супруга... хотя на царском ложе ей не очень
повезло... Ну, пошли Амон ей счастья, а старый Инхапи не  подведет!  Вот
только...
   - Только? - Инени приподнял бровь.
   - Если я отправлюсь с сотней кораблей на север, такое лишь слепец  не
разглядит. А зрячих в Та-Кем - как  блох  в  собачьей  шкуре...  Увидят,
донесут! Если Софре, не страшно -  подумает,  что  я  спешу  к  нему  на
помощь. А если Хоремджету? Плыть от порогов до Города семь  дней,  и  за
этот срок всякое может случиться... и с царицей, и с Софрой,  и  даже  с
Великим Домом...
   "Верная мысль, - решил Семен. - Страна ведь - как сливная труба,  шаг
влево, шаг вправо - сгоришь в пустыне, а что и зачем по трубе плывет, то
каждому заметно. Если корабли с войсками, да еще в  столицу,  тут  уж  и
гадать-то нечего! Ну, приплывут, столица на месте, да без царицы! А царь
- вот он царь, сидит на троне, кушает финик, и при нем - Хоремджет..."
   Он прочистил горло, уже не думая  о  том,  куда  и  во  что  придется
ввязаться, и чем грозит ему - а главное,  истории!  -  подобный  поворот
событий.  Сомнения  и  страхи  вдруг   покинули   Семена,   и   родилась
уверенность, что ниточка его судьбы уже вплетена в некую прочную  ткань,
связана с ней крепко-накрепко, и что бы он ни сделал,  какой  бы  подвиг
или глупость ни свершил, нитку из ткани уже не выдернешь.  А  если  так,
чего бояться? Трус не играет в хоккей!
   Инени кивнул ему:
   - Что-то хочешь сказать, Сенмен?
   - Не сказать, спросить. - Он  повернулся  в  Инхапи.  -  Среди  твоих
солдат,  почтенный,  есть  уроженцы  Уасета?  А  также  других   городов
неподалеку от столицы? - Семен бросил взгляд на жреца,  и  тот  принялся
перечислять: Южный Он, Танарен, Кебто, Джеме...
   - Да. Я сам из Кебто, из пятого сепа.
   - И много их, этих воинов?
   - Две трети, если не больше... К чему ты клонишь, ваятель?
   - К  тому,  что  у  этих  людей  есть  родичи,  которых  они  захотят
навестить. Отпусти их домой, Инхапи. Пусть плывут  небольшими  группами,
спрятав оружие, пусть идут гребцами на грузовые баржи или  в  конвой.  И
так - день за днем, постепенно, незаметно... Пусть остановятся в  Уасете
у своих родичей, сидят тихо, как  мыши,  не  пьянствуют,  не  бродят  по
улицам... Ждут!
   Инхапи прижмурил на мгновенье здоровый глаз, потом раскрыл  его  и  с
удивлением уставился на Семена.
   - Хоу! Соображаешь! Тысяч пять так можно перебросить... чезеты Львов,
Пантер, Гепардов и Гиен... вот только с колесницами не выйдет...
   - А зачем колесницы в городе? Город - не поле, там их не  развернуть.
Там нужны стрелки и пехота с мечами и топорами... ну, еще  копейщики  на
всякий случай. Нужны хорошие командиры, знающие город, способные  быстро
собрать людей. Преданные, решительные...
   Слушая его, Инхапи покачивал головой, как заводная игрушка, и наконец
ухмыльнулся, растянув до ушей щербатый рот:
   - Ты и правда ваятель? Хмм... Удивительно, клянусь  Сорока  Двумя!  А
повадки такие, будто год за  годом  лез  на  стены,  разбивал  ворота  и
вспарывал животы! Впрочем, как  болтают  в  Саррасе...  -  Он  замолчал,
наклонился к Семену и ткнул его кулаком в грудь. Кажется, это  считалось
знаком одобрения.
   - Вот видишь, - заметил жрец, лукаво поблескивая глазами,  -  я  ведь
прав, когда рассуждаю о  сложной  человеческой  природе.  Он  не  помнит
городов под Уасетом, но знает, как утихомирить разбушевавшихся  кушитов,
как тайно переправлять солдат и какие воины нужнее на улицах и площадях.
А все потому, что Хнум...
   - Хнум, Хнум! - бесцеремонно перебил Инхапи. -  Хнум  вылепил  немало
глупцов, бездельников и болтунов! Решают же молчащие... Вот, взгляни  на
нашего хозяина, на благородного Рамери! Он молчит, но встретились мы  по
его воле и в его доме. Потому что он так решил!
   - Еще не решил, - веско произнес  властитель  Южных  Врат.  -  Я  еще
раздумываю и решаю. Конечно, Мен-хепер-ра -  жизнь,  здоровье,  сила!  -
слишком молод, и не годится, чтобы верховный жрец или  начальник  войск,
подобный выскочке Хоремджету, правили вместо него. Конечно, супруга бога
Хатшепсут прекрасна и мудра, как знает об этом каждый в Обеих  Землях...
Все это так! Но женщины не созданы для власти.
   - Не забывай о прошлом, сиятельный, о далеком и недавнем  прошлом,  -
возразил Инени. - Разве не правили в древности Обеими Землями Нит-окре и
Нефер-сук? Разве Аххотеп и Нефретири, великие  жены  царей  , не разбирались в  делах  правления?  И  разве
наша владычица не превосходит всех их мудростью?
   - Превосходит, - согласился наместник, - и потому я готов ей служить.
Почти готов! Если узнаю, что получу за это.
   При этих словах Инхапи ухмыльнулся, а жрец  с  кислым  видом  покачал
головой:
   - О люди, люди! Даже самые достойные из вас греховны,  ибо  в  каждом
деле ищут выгоду, забыв о краткости жизни и  о  том,  что  ждет  их  суд
Осириса! Ну что ж, мой господин, ты не лучше и не хуже прочих... И,  как
любой из нас, желаешь к собственной выгоде прозреть грядущее... Давай-ка
спросим о том Сенмена, и пусть он скажет, что ты получишь.
   - Жизнь, здоровье, силу, - перечислил Семен, стараясь скрыть  улыбку.
- Жизнь твоя продлится до старости, здоровье не потерпит ущерба, а сила,
которой тебя наделили боги и пер'о, останется с тобой. Ты все сохранишь,
сиятельный, пока живет и правит Хатшепсут. В противном случае...
   Он смолк, но Инени пояснил недосказанное:
   - Силу твою, богатство и власть сжуют, как финик, тебя  же  выплюнут,
как косточку. Кто ты  для  великой  царицы?  Наследственный  хаке-хесеп,
служивший ее отцу, наполнивший войско людьми, а житницы - хлебом! Кто ты
для юнца, который сидит в Великом Доме? Никто! Твои заслуги - пыль в его
глазах, и если о них когда-нибудь вспомнят, то через  много  лет.  Когда
осел поднимет хвост и капнет золотом,  а  кошка  разродится  журавлем...
Можно и не дожить, мой господин.
   - Определенно нет, - подвел черту Инхапи. - Определенно! Если в  Небе
или Севене задержат корабль с моими людьми, или откажут им в  пище,  или
не включат в конвой. Случись  такое,  я  не  стану  ковырять  в  ослиной
заднице!
   "Быстро они спелись", - решил Семен, посматривая то на жреца,  то  на
мрачно усмехавшегося военачальника. Да и сам он дудел в ту  же  дуду,  к
чему имелись веские причины. Хотя бы такая:  рыба  ищет  где  глубже,  а
человек - где лучше! И Рамери, и одноглазый  генерал,  и  даже  красотка
Хатшепсут были ему безразличны, но о Сенмуте  и  друге  Инени  этого  не
скажешь. Да и о нем самом! Он в точности знал, где будет лучше - и  ему,
и брату, и девочке То-Мери, и  множеству  других  людей,  которые  волею
судеб стали его современниками. Лучше жить в мирной стране,  где  правит
женщина, а не кровавый деспот!
   Рамери вскинул ладони к плечам.
   - Велик Амон! Вы меня убедили - ты, ты и ты. -  Он  поочередно  ткнул
пальцем в Семена, жреца и Инхапи. - Теперь я отправлюсь спать, и сон мой
будет  спокоен.  Надеюсь,  я  увижу  какой-нибудь   знак   божественного
благоволения - полные закрома или девять тучных коров.
   - Их будет двадцать, -  заметил  Семен,  подумав  о  годах  правления
царицы.
   - О большем я не прошу. Пойдем,  Инхапи!  Клянусь  всевидящим  Гором,
тебе не нужно ковырять в ослиных задницах. Выпьешь на ночь чашу  вина  и
скажешь мне, когда придет твой первый корабль с воинами...
   Они удалились, оставив Семена с Инени в  беседке.  Догоравшие  факелы
чадили, свет их был тусклым, неровным, но  на  востоке,  за  рекой,  уже
прорезалась первая алая полоска  зари.  С  низовьев  потянуло  ветерком,
предвестником утра, и деревья в саду вдруг ожили, зашелестели, купаясь в
прохладных воздушных  потоках.  Пение  цикад  сделалось  тише,  сменяясь
робким птичьим щебетом.
   - Кажется, ты мечтал о мягком ложе в  эту  ночь?  -  произнес  Семен,
всматриваясь в лицо Инени.
   Зевнув, тот улыбнулся:
   - И продолжаю  мечтать...  Ну  что  поделаешь!  Нет  награды,  нет  и
наказания, как говорят в Уасете... - Инени потер кулаками  глаза,  потом
наклонился к Семену и негромко промолвил:
   - Теперь ты знаешь все, мой друг, и понимаешь, что  мне  не  хотелось
втягивать тебя в опасные дела. Но воля богов превыше моей! Откуда бы  ты
ни пришел, ты появился вовремя. Ты помог мне решиться.
   - Что ты имеешь ввиду?
   - Вспомни свой совет: держись подальше от молодого Джехутимесу, служи
царице и радуйся жизни... Двое послали меня к Южным Вратам, не ведая, но
догадываясь  о  намерениях  друг  друга:  Софра,  первый  пророк  и  мой
господин, и прекрасноликая владычица. Каждый хотел бы склонить Инхапи  в
свою пользу и заручиться помощью его и Рамери. Я мог  выбирать!  Мог  бы
напомнить им, что Софра далеко не стар и происходит  из  царского  рода,
что сердце его склоняется  к  царице,  и  их  союз  был  бы  для  Та-Кем
благодеянием... Мог бы поведать кое-что еще... Слова у хитроумного жреца
всегда найдутся! - Инени с  усмешкой  коснулся  пальцем  губ.  -  Но  ты
сказал: служи царице! А она не желает пускать мужчин на  свое  ложе,  ни
Софру и никого другого. Она хочет править сама!  Хочет  надеть  клафт  и
корону с уреем, взять плеть и скипетр  и сесть  на  трон
владыки Обеих Земель! Такова ее воля, и я, вняв  твоему  совету,  сказал
то, что было сказано. И ты это слышал.
   - Слышал, - отозвался Семен и  кивнул,  подтверждая  свое  участие  в
заговоре. - Я слышал все, но не увидел среди вас своего брата. Почему?
   - Брат твой неглуп и знает: если дерутся быки, достается траве. А  он
пока что трава, ибо подобных ему писцов  и  семеров  в  Та-Кем  сотни  и
тысячи. Конечно, он догадался, что я  сопровождаю  его  не  из  простого
любопытства... Однако держит догадки при себе!
   - Мудро, -  обронил  Семен.  -  Мой  брат  и  в  самом  деле  человек
достойный. Думаю, ждет его великое будущее.
   Бровь Инени приподнялась.
   - Думаешь или знаешь?
   "Дьявол! - мелькнуло у Семена в голове. - Как ни  крути,  а  шагу  не
ступишь без пророчеств!"
   Он закусил губу, уставился на тлеющий факел и буркнул:
   - Знаю!

***

   Их барка отплыла после полудня, вслед за большим  кораблем  Инхапи  с
бушпритом в форме рыбьего хвоста.  На  корабле  поставили  парус,  и  он
медленно двинулся вверх по течению, к далеким крепостям, где воины  меша
Сохмет хранили покой второго нильского порога.
   "Тоскливая это участь",  -  думал  Семен,  стоя  на  корме,  рядом  с
корабельщиком Мерирой, и провожая парус взглядом. Тоскливая вдвойне - от
скуки гарнизонной жизни и мыслей  о  былых  победах,  славных  битвах  и
городах врагов, где каждый дом и двор сулят добычу... Нут-Амон, конечно,
нельзя считать вражеским городом, но все  же  в  нем  повеселей,  чем  в
цитаделях юга. Столица, как-никак!  Храмы,  дворцы,  усадьбы  богатых  и
знатных!  Пиво,  девочки,  почет,  коловращение  жизни!  Что  еще   надо
ветеранам? Российским, пожалуй, квартиры и пенсии, а  этим,  местным,  -
царская ласка да усыпальница в Западных горах... Добавить еще колечко, и
вынесут из города хуну неферу вместе с их Хоремджетом...  Мудра  царица,
мудра, ничего не скажешь!
   Кормчий прервал его мысли, пробормотав хриплым шепотом:
   - Да будет с тобой, семер, и с братом твоим благословение  Амона!  Вы
осчастливили меня! - Он покосился на Абет, дородную женщину лет  сорока,
сидевшую рядом с То-Мери под стеной каюты. - Вы дали мне больше,  чем  я
просил, - и жену, и дочь! Клянусь, я буду верен вам, как парус -  мачте,
как руки гребца - веслу! Я буду  слушать  ваш  призыв  и  править  вашей
лодкой, пока не отойду в царство Осириса. Никто не скажет, что Мерира  -
неблагодарный пес, не помнящий добра!
   - Не торопись благодарить, - вымолвил Семен. - Дочь - это неплохо, но
ты еще взял  жену,  а  жены  бывают  всякие.  Есть  и  такие,  что  хуже
разбойника.
   - Это как, мой господин?
   - Разбойник хочет или твое добро, или жизнь, жена - то и другое.
   Мерира усмехнулся:
   - У меня нет добра. Даже отцовской мумии, ибо я  не  ведаю,  кто  был
моим отцом. Чтоб на меня Исида помочилась, если лгу! Я  ведь  родился  в
Хетуарете, господин, в те времена, когда им владели хик'со.
   - И что же?
   - Может, один из них - мой отец,  да  только  мать  мне  об  этом  не
сказала. А может, сказала, да я не помню... - Мерира захихикал. - Я ведь
расстался с ней дня через три после рождения и знать не  знаю,  кем  она
была - шлюхой или из благородных. Меня нашел жрец  на  пороге  святилища
Сетха, а вырастили храмовые прислужницы и поварихи. Но я от них удрал...
сначала - к рыбакам, потом - к джахи из Гебала,  морским  грабителям,  а
после - на царский корабль. Так что я сам из разбойников,  и  шкуру  мою
расписали бич и бронза. Вот, - он продемонстрировал шрам на  предплечье,
- это от стрелы шерданов, а это - от плетей кефти, а  здесь  -  след  от
веревки, когда меня хотели повесить шекелеша...
   - Богатая у  тебя  была  жизнь,  -  почтительно  сказал  Семен.  -  А
говоришь, что не нажил добра! Память - вот твое сокровище, Мерира. -  Он
помолчал и добавил:
   - Когда-нибудь расскажешь мне, как тебя вешали шекелеша.
   - С удовольствием, господин!
   На ночлег в тот день  остановились  в  Севене,  городе  на  восточном
берегу, вблизи каменоломен, где  добывали  прекрасный  гранит,  розовый,
точно утренняя заря, и багряный, подобно  финикийскому  пурпуру.  Здесь,
как обещал Рамери,  уже  дожидался  караван  из  десяти  судов,  низких,
плоских  и  широких  барж,  предназначавшихся  для  перевозки  камня   и
бронзовых  слитков,  что  выплавлялись  на  рудниках  Бухена.  При  виде
массивных плотных глыб руки у Семена  зачесались,  глаза  сощурились,  и
где-то под сердцем плеснуло теплой волной  как  после  стакана  коньяка.
Взять бы отбойник и молот и высечь, вырезать, вырубить! Что? Да все, что
видел: девчушку в возрасте То-Мери, глазевшую  на  корабли,  ее  отца  -
рыбака, а может, охотника, женщину, что шла вдоль причалов с корзиной на
плече, рослого стражника-маджая, чиновника в паланкине,  который  тащили
восемь кушитов, грациозную девушку с кошкой,  прильнувшей  к  ее  ногам,
гордого  колесничего  в  громыхающей  повозке,  мускулистых  гребцов   и
скорохода с выпуклой грудью и длинными, словно у журавля, ногами...
   Соблазн! Дьявольский соблазн! Казалось, трех недель  не  прошло,  как
потел в баштаровом подвале,  ругался  и  проклинал  свое  ремесло,  а  в
пальцах снова зуд... Вроде как сам себя хочешь в  рабство  продать?..  -
спросил Семен у Сенмена. Или Сенмен у Семена? Но суть была не в именах и
даже не в том, являлись ли они разными личностями или одной  и  той  же,
возродившейся через столетия и, по воле загадочных  сил,  вернувшейся  к
своему  прототипу,  прежнему  "я",  чтоб  снова  слиться  с  ним;   суть
заключалась в их тяге к молоту и камню, в страсти к  явлению  форм,  что
скрыты в его глубине, в том даре, благословенном и проклятом, что держит
в рабстве всякого творца. Но эта неволя была  сладкой.  Они  отплыли  из
Севене в первый день фаменота, который следовал за месяцем мехир. Лучшее
время в Обеих Землях! На севере - зима, а тут - весна, воздух  прохладен
и пахнет свежестью, поля и рощи зеленеют, солнце палит не так яростно, и
воды великой реки еще не убыли; послушно  несут  они  суда  и  плещут  у
причалов. Погода казалась Семену такой, как в  Петербурге  в  мае,  если
выдастся месяц теплым и не дождливым - редкость  в  родных  местах,  где
климат капризен, как избалованная женщина. Но здесь не  знали  природных
капризов, ибо Нил трудился словно отлаженный  тысячелетиями  агрегат:  в
должный срок воды его поднимались и в должный - спадали,  и,  подчиняясь
этому вечному ритму, сезоны ша, пер и шему - Половодья, Всходов и Засухи
-  сменяли  друг  друга.  Чередование  их  было  привычно  и  знакомо  с
древности, и потому считалось, что время вовсе  не  движется  вперед,  а
змеится кругами и  всякий  раз  следует  прежней,  проторенной  в  веках
тропой. Лишь человек, рождаясь и умирая, свергая  и  борясь  за  власть,
строя и разрушая, упорно сражался с этой иллюзией неизменности.
   Но сейчас время казалось застывшим, точно муха в куске  янтаря.  Река
неторопливо струилась к морю, и караван день за днем  плыл  меж  зеленых
нильских берегов, мимо полей  и  пальмовых  рощ,  мимо  богатых  усадеб,
тонувших в садах, мимо  селений,  мастерских,  каменоломен  и  гранитных
пристаней, за которыми высились то пилоны храма, то стены  крепости  или
военного лагеря, то белые, желтые, красные городские дома, сложенные  из
песчаника или из обожженных на солнце кирпичей. Ни  лесов,  ни  гор,  ни
широких  степных  пространств  и  других  привычных   Семену   пейзажей;
возделанные земли сменялись скалами