.
     Вторым  же  чувство  было  любопытство  -  из  тех  побуждений,   что
заставляют с улыбкой заглянуть в Восьмой ад Хракуташа.
     - Успеется! - возразил я, поднимая Демона на дыбы  и  вынуждая  гонца
отскочить в сторону от соловой, бросив поводья. - На кладбище  никогда  не
следует торопиться! Эй ты, кладезь хороших новостей, иди-ка сюда! Ну  иди,
иди, не бойся...
     - Я слушаю вас, Высший Чэн! - поспешно  крикнул  гонец,  и  я  спиной
почувствовал удивленный взгляд Юнъэр.
     Взгляд скользнул по спине и отскочил от панциря.
     Во всяком случае, мне так показалось.
     - Садись на лошадь, - гонец так и не осмелился приблизиться к Демону,
и мне пришлось повысить голос. - И проскачи по ближайшим кварталам.  Живо!
Найдешь с десяток жителей -  только  чтоб  разговорчивых  и  из  тех,  что
страдают бессонницей - и тащи их сюда! Мигом!
     - Да, Высший Чэн! - просиял гонец,  напрочь  забывший  о  присутствии
правительницы. - Я сейчас... я понял вас!..
     И - только копыта простучали по площади Фонтанов.
     Тогда я пнул Демона У пятками в бока  и  неторопливо  объехал  вокруг
накренившейся стойки - единственного, что осталось от ворот Семи Небес.
     - Тихо  снять  такие  ворота  невозможно,  -  бросил  я,  разглядывая
покореженные петли. - И...
     - Их вообще  невозможно  снять!  -  запальчиво  воскликнула  Юнъэр  и
осеклась, поняв неуместность своих слов.
     - Тихо снять такие ворота  невозможно,  -  повторил  я.  -  Да  и  не
пытались их снимать тихо. Вон, и по петлям чем-то тяжелым били, и мостовая
разворочена... Ну ладно, площадь, фонтаны шумят, жилые дома неблизко -  но
грохот, небось, квартала на четыре разносился! Если не больше... опять  же
- может, кто-то видел что-нибудь, или слышал,  или  еще  что!  А  кладбище
подождет... кладбище нас подождет.
     -  Возможно  я  немного  ошиблась,  -  задумчиво  произнесла   Юнъэр,
подъезжая ко мне.
     - В чем?
     - Да так... нет, я даже рада! Просто непривычно слегка...
     Потом мы молчали до тех пор, пока не вернулся взмокший гонец вместе с
дюжиной мэйланьцев, шумных и оживленно жестикулирующих.
     Когда я научился выделять из общего гама отдельные слова и складывать
их в осмысленные фразы - я узнал следующее.
     Ворота Семи  Небес  были  украдены  царем  всех  людоедов-ракшасов  и
леших-якшей, кровавоглазым и двухголовым Бхимабхатой Шветой.  Понадобились
они этому самому Швете для его свадьбы с кабирской Матерью  всех  песчаных
ведьм-алмасты, Шестиносой Аала-Крох, которая (то бишь  свадьба)  состоится
на мэйланьском городском кладбище в самое ближайшее время.  После  свадьбы
Бхимабхаты  Шветы  с  Матерью   алмасты   должны,   по   идее,   наступить
светопреставление, но это еще точно неизвестно.
     Зато было точно известно, что этой ночью на площади Фонтанов побывали
два доверенных великана любвеобильного Шветы - поросший  белой  шерстью  с
головы до ног гигант Амбариша с пылающим мечом и его родной брат, владелец
палицы Конец мира, исполин Андхака (тоже поросший шерстью, но в отличие от
Амбариши, черного цвета).
     Вот эти-то два очаровательных черно-белых братца и занялись воротами,
время от времени  прикладываясь  к  бочонку  настойки  Огненного  дракона.
Кстати, как шепнула мне Юнъэр, такая настойка действительно существовала -
она олицетворяла мужское начало и  подавалась  к  столу  в  исключительных
случаях (например, свадьба в  правящем  семействе),  да  и  то  крохотными
символическими порциями.
     Лишь губы омочить.
     К середине рассказа - который я для себя назвал "Касыдой о  похищении
ворот  Семи  Небес"  -  обнаружился  еще   один   свидетель,   приведенный
расторопным гонцом. Свидетелем  оказался  щуплый  подметальщик  улиц  Цунь
Шлеп-нога, которого этой ночью нелегкая  занесла  на  площадь  Фонтанов  в
самый разгар безобразия расшалившихся великанов.
     Цунь Шлеп-нога не убоялся грохота палицы Конец мира и полыхания  меча
Амбариши по одной причине - он был сильно пьян и искал прохладного убежища
подле любимого фонтана в виде оскалившегося тигра, а шум в ушах,  блеск  в
глазах  и  качающуюся  землю  бедняга   Цунь   воспринимал   довольно-таки
равнодушно.
     В первый раз, что ли...
     - Что, и великанов видел? - недоверчиво спрашивал я у Цуня, терпящего
жестокие муки утреннего похмелья. - Этих... с шерстью?!
     - Видел, - упрямо мотал кудлатой  головой  Шлеп-нога.  -  С  шерстью.
Большущие...
     - И ворота именно они ломали? - хмурился я.
     - А то кто же?! - не сдавался герой Цунь.  -  Они,  понятное  дело...
Амбариша да Андхака. Дубиной  как  дадут,  мечом  как  полоснут,  а  после
драконовку  кружками  хлещут!  Аж  шерсть  дыбом!  И  мне   поднесли,   не
погнушались...
     - Что поднесли-то?
     - Как что? Эту... настойку на Огненных драконах! Только я не великан,
я больше одной кружки не осилил... я когда проснулся -  ни  великанов,  ни
ворот. Ни драконовки... Всю выхлестали, гады косматые, а то, что  человеку
с утра поправится надо - это им без  разницы!  Хорошо,  хоть  не  закусили
мною, пока спал...
     Юнъэр внимательно слушала, не перебивая,  и,  по-моему,  была  готова
поверить во что угодно - вплоть до царя  якшей  и  ракшасов,  двухголового
Бхимабхаты Шветы.
     Я кинул Цуню монету и одобряюще улыбнулся Юнъэр.
     - А теперь - на кладбище! - крикнул я неестественно веселым голосом.
     Толпа свидетелей понимающе закивала головами.
     -  Кладбище  -  это  правильно,  -  пряча  монету  за  щеку,  сообщил
повеселевший Шлеп-нога. - Вот и Андхака мне так говорил - быть, мол,  всем
вам на кладбище! В самом скором времени... Рычит, подлец, хохочет,  а  сам
дубиной по воротам, по воротам! И изо рта язык пламени локтя в полтора...
     И он довольно-таки неприлично показал длину языка Андхаки.


     Кладбище было как кладбище - если не считать того, что перед входом в
него гордо стояли ворота Семи Небес.
     А вокруг ворот стояла  такая  толпа,  что  казалось,  будто  половина
Мэйланя умерла нынешней ночью  от  красной  оспы,  а  оставшаяся  половина
явилась хоронить усопших.
     Сами ворота были каким-то невообразимым образом приделаны  к  прутьям
ограды кладбища - в месте свеженького пролома -  а  за  воротами  шагах  в
двадцати  начинались  чистенькие  беленькие   надгробия   со   столбиками,
исписанными иероглифами; и узорчатые створки знаменитых ворот  Семи  Небес
жалобно скрипели под порывами ветра.
     - Незапертые они, - услужливо доложили нам сразу два голоса. - Добро,
мол, пожаловать... засова нет, потому и не запертые. Скрипят, как не  знаю
что...
     - А засов великаны украли, - вмешался еще один знаток. - Для  важного
дела.
     - Для какого дела? - машинально спросил я.
     - Для важного,  говорю!  Девственность  невесты  проверять  будут.  С
Матерью алмасты, Шестиносой  Аала-Крох,  иначе  нельзя...  опять  же  если
Бхимабхата Швета ослабел, то засов для брачной ночи как нельзя лучше!..
     - Медный он, засов этот, - тихо сказала мне Юнъэр. - Целый брус меди,
шести шагов в длину. Его и вынимали-то из  ворот  раз  в  десять  лет,  по
праздникам...
     Я с уважением подумал о девственности Шестиносой Аала-Крох - хотя мне
было совершенно непонятно, как Аала при такой непробиваемой  девственности
исхитрилась стать матерью, да еще Матерью всех алмасты.
     Ладно, с этим пускай царь Бхимабхата разбирается, а у меня - при всем
моем к нему сочувствии - и без того дел по горло.
     Толпа послушно расступилась перед моим Демоном У - полезный,  однако,
конь оказался! - и я некоторое время разглядывал ворота  Семи  Небес.  Мне
было не до искусства кименских мастеров, хотя и впрямь  узор  створок  был
весьма красив. Я смотрел, и в голове моей  отнюдь  не  теснились  какие-то
особые догадки. Просто смотрел. Сам не знаю зачем. И, судя по тому, что  я
видел на площади Фонтанов и здесь, без великанов  дело  не  обошлось.  Без
этих...  Амбариши  да  Андхаки.  Ох,  что-то  и  я  заговорил,  как   Цунь
Шлеп-нога!..  Амбариша,  Андхака,  шутники  косматые,  любители   хлебнуть
драконовки... М-да, весело, прямо скажем, дела разворачиваются!
     Юнъэр, не поехавшая за  мной  и  оставшаяся  вне  толпы,  выслушивала
доклады многочисленных чиновников в жестких четырехугольных  шляпах.  Нет,
на чиновниках была и всякая другая одежда, но именно шляпы сразу бросались
в глаза. Чиновники говорили, Юнъэр кивала, я хмурился и смотрел на ворота,
Демон У переступал с ноги на ногу и замышлял какую-то пакость.
     Отличное времяпровождение, не так ли?!.
     За моей  спиной  раздался  изумленный  гул,  и  большая  часть  толпы
сорвалась с места, побежав в неизвестном направлении. Я подъехал к Юнъэр и
чиновникам, где и узнал, что найден засов.
     Только за ним надо отправляться к городским винным погребам.
     Вот мы и  отправились  -  по  пути  размышляя  о  таинственной  связи
городских винных погребов  с  девственностью  Матери  алмасты,  Шестиносой
Аала-Крох.
     Размышления ни к чему не  привели  -  разве  что  к  погребам,  двери
которых были наглухо заколочены. Медным засовом от ворот  Семи  Небес.  Он
держался на  огромных  крюках,  явно  вбитых  в  стену  этой  ночью  белым
Амбаришей, который после заложил дверь  засовом  и  загнал  верхние  концы
крюков в ту же многострадальную стену.
     Поскольку засов  был  существенно  длиннее  двери  погребов,  и  даже
длиннее расстояния между вбитыми крюками, - примерно локтя на  полтора-два
с каждой стороны - то концы его были круто загнуты вниз и внутрь,  образуя
чуть ли не кольца вокруг крюков. Видимо, брат-Андхака тоже  времени  даром
не терял.
     Юнъэр отдала необходимые распоряжения,  к  погребам  были  немедленно
доставлены  местные  молотобойцы   с   переносными   горнами   и   прочими
инструментами - и дело пошло.
     Впрочем, пошло оно туго. Лишь  через  час  дверь  сумели  открыть,  а
выпрямление засова и приведение  его  в  первоначальный  вид  должно  было
отнять гораздо больше времени.
     ...Когда мы спустились  в  подвалы,  то  сопровождавший  нас  Главный
смотритель из семьи потомственных  смотрителей  винных  погребов  чуть  не
потерял сознание, и мне пришлось приводить его в чувство.
     Я бы и не заметил, что из некоторых бочек пробки были вынуты, а затем
вставлены на место - но Главный смотритель просто не мог пропустить такого
вопиющего безобразия. Более того,  над  бочкам  с  нарушенной  невинностью
прямо на белой известке стен были сделаны надписи.
     Писали факелом - вернее, копотью от него.
     Вот я и читал мнения  великанов  о  мэйланьских  и  привозных  винах,
заодно  выслушивая  краткие  реплики-причитания  смотрителя  о  содержимом
бочек.
     "Дрянь!" (белое  сухое,  сафед-кухская  лоза,  год  я  не  запомнил),
"Дрянь!" (красное сухое, лоза  Аш-Шиннар,  местное),  "Дрянь  из  дряней!"
(полусухой фаррский мускатель). "О-о-о!" (тахирский  розовый  мускат,  мой
любимый,  вдобавок  девятнадцать  лет  выдержки),  "Дрянь,   но   ничего!"
(десертный красный узбон, пять  лет  назад  доставлен  из  Дурбана),  "Это
только под человечину!" (мэйланьское крепкое с добавлениями настоев трав и
кореньев)...
     И так далее в том же духе.
     Мнения великанов о винах и  настойках  разнообразием  не  отличались,
хотя мысленно я почти одобрил их вкус - имея в виду вкус к выпивке,  а  не
вкус к погромам. Тут  мы  зашли  в  маленькую  комнату,  где  было  ужасно
холодно, и там Главный смотритель все-таки упал в обморок.
     Пока его отпаивали и хлопали  по  щекам  прибежавшие  на  крик  Юнъэр
помощники, я сообразил, что надписи копотью на стенах сделаны по-кабирски.
Собственно, многие  в  Мэйлане  прекрасно  говорили  на  кабирском  языке,
считавшемся государственным, а также на дубанском, хакасском  и  некоторых
других  языках;  мэйланьское  же  иероглифическое  письмо  изучал  каждый,
желающий называться образованным человеком - а таких находилось немало - и
трудно было найти в эмирате  человека,  не  сумевшего  бы  договориться  с
заезжим купцом.
     Я знал и кабирский, и мэйланьский с детства; точно  так  же  знал  их
Кос, чьи отец и дед были дворецкими в нашем доме. А тайком от Чин я выучил
и некоторые наречия ее родного Малого Хакаса, считавшиеся непревзойденными
по части ругательств... ах, Чин, Чин...
     Отчего  бы  и  великанам  Амбарише  и  Андхаке  не  сделать  приятное
кабирянке Аала-Крох и не воспользоваться ее родным языком?!
     Мои  размышления  прервал  вой   очнувшегося   смотрителя.   Из   воя
явствовало,  что  воющему  опостылела  жизнь,  что  по  приходу  домой  он
непременно  зарежется,  повесится  или  утопится  -  и  все  потому,   что
наиценнейший бочоночек с  настойкой  Огненного  дракона,  сохранявшийся  в
целости исключительно для свадьбы Юнъэр Мэйланьской и Высшего Чэна  Анкора
(вот мерзавец, и этот туда же!) похищен и, скорее всего, уничтожен.
     - Выпит он,  твой  бочоночек,  -  злорадно  сказал  я  смотрителю.  -
Вылакали его великаны! У них мужское начало длиннее вашего засова, до Семи
Небес торчит - вот и прихлопнули они им твоего Огненного дракона! Вместе с
Цунем Шлеп-ногой.
     Через секунду я пожалел о сказанном, потому что  смотритель  сдавлено
хрюкнул, упал и больше не поднимался.


     Домой я вернулся уже около полудня. Есть мне отчего-то  не  хотелось,
поэтому мы с Косом ограничились фруктами, запивая их легким вином  -  и  я
стал рассказывать.
     Разумеется, не только ан-Танье, но и всем нашим Блистающим.
     Рассказ,  вопреки  ожиданиям,   сильно   затянулся,   поскольку   для
Блистающих все время приходилось  разъяснять,  кто  такие  якши,  ракшасы,
великаны и алмасты, а потом тут же убеждать, что всех их на самом деле  не
бывает. В  результате  я  окончательно  запутал  и  сбил  с  толку  Сая  и
Заррахида; Единорог всячески веселился, а Обломок выдавал  со  стены:  "Ну
вот, значит, эти самые великаны, которых на самом деле нету, ворота тем не
менее унесли и огненную настойку выпили, которой теперь тоже на самом деле
нету... Интересное дело получается! Куда ни глянь - ничего нету!.."
     Настроение Коса странным образом колебалось от очень веселого к очень
мрачному и обратно, так что к концу рассказа я и сам был не рад, что решил
обнародовать всю эту историю. А с другой  стороны  -  что  мне  оставалось
делать? Умолчать? Скроешь от них что-нибудь, как же...
     - Так якшасы и ракши, - осведомился наконец Заррахид, - они  все-таки
есть, или их нет?
     - Якши и ракшасы, - поправил его Сай.
     - Нет их! - отрезал Я-Единорог.
     - И ворот нет, - уточнил Дзюттэ. - И нас нет. Якши унесли.
     - Это не якши, - дотошность Сая не  имела  границ.  -  Это  великаны,
Амбариша и Андхака.
     Так. Кажется, пошли на второй круг.
     - Если  эти  ракшасы-великаны  хотят  расстроить  свадьбу,  -  сказал
молчавший до сих пор Кос, - то они воротами не ограничатся. Непременно жди
новых бед...
     - Утешил, - мотнул головой я. - Спасибо.
     - А потому, - продолжил ан-Танья, - после обеда я сам схожу в  город.
Погляжу, что там творится. Нет, обеда ждать  не  буду  -  прямо  сейчас  и
пойду. Может, разузнаю что-нибудь...
     Кос встал и пошел к двери.
     - Что за напасти,  -  проворчал  он,  выходя  из  комнаты.  -  Шулма,
Тусклые, ассасины-батиниты, ракшасы, великаны... и все на мою голову!
     "Как же, на твою..." - подумал Я-Единорог.


     Возвратился Кос ближе к ужину, около шестой дневной стражи  -  я  еще
увидел из окна, как он огибает пруд, ведя  за  руку  какого-то  согбенного
старца. Судя по всему - слепого.
     С дутаром под мышкой. Или не дутаром. Короче, странное  что-то...  не
разбираюсь я в мэйланьских музыкальных инструментах.
     Однако ко мне ан-Танья вошел один.
     - Я привел сказителя, - прямо с порога начал он.
     - Видел. И где же он?
     - Ест. Я велел сперва накормить его - а ты тем временем пошли гонца к
благородной госпоже Юнъэр Мэйланьской (можно просто Юнъэр или даже  Юн,  -
подумал я). Ей тоже будет будет небезынтересно послушать этот... как же он
сказал?.. джир. Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре и его невесте!
     Я прикусил язык.
     Ага, значит, повеселимся...
     Кос уже протягивал мне калам, чернильницу и бумагу. Я быстро  написал
витиевато-вежливое,  но  вместе  с  тем  весьма  настойчивое  приглашение,
запечатал его поданной Косом большой фамильной печатью Анкоров  Вэйских  -
совершенно непонятно, где ан-Танья ее раздобыл! - и  Кос  вручил  послание
гонцу, который уже ждал за дверью.
     Гонец умчался, а я подумал, что если Юнъэр откликнется на мой  призыв
- а она почти наверняка откликнется - то не пройдет и часа, как она  будет
здесь.
     Вполне достаточное время, чтобы сказитель наелся до отвала.
     И  впрямь,  спустя  час  без   малого   мне   доложили   о   прибытии
правительницы. Я встретил  ее,  как  подобает,  со  всеми  многочисленными
церемониями - и провел в парадный зал,  соответствующим  образом  убранный
вездесущим Косом.
     Два высоких кресла с бархатными подлокотниками -  для  нас  с  Юнъэр;
перед ними - небольшой столик с фруктами, вином  и  сладостями;  по  углам
зала  курятся  благовония,  а  посередине  разложен  двойной  коврик   для
сказителя.
     И ничего лишнего. Молодец, Кос!
     Мы с Юнъэр чинно пересекли зал и уселись  в  приготовленные  для  нас
кресла.
     - Только не будем называть друг друга по именам,  -  шепнул  я  Юнъэр
(Кос шепнул мне то же самое минутой раньше). - Сказитель слеп, и  до  поры
до времени ему не надо знать, перед кем он поет. Хорошо?
     Юнъэр с удивлением  посмотрела  на  меня,  но  перечить  не  стала  и
согласно кивнула, колыхнув пышным узлом прически.
     - Введите сказителя! - приказал я.
     Двое слуг, почтительно поддерживая седобородого старца, ввели  его  в
зал и  усадили  на  коврик  перед  нами.  Сказитель  поерзал,  усаживаясь,
привычно скрестил ноги и взял то, что я решил называть дутаром.
     - Тебе сказали, о чем петь? - спросил я.
     - Да, о благородный господин!
     - Тогда пой!
     И я махнул рукой слугам. Те тихо вышли, закрыв за  собой  дверь.  Кос
вышел вместе с ними, хотя вполне мог бы остаться.
     Что ж это за джир такой, что его даже Кос два раза подряд слышать  не
может?
     - Джир о хитрозлобном якше  Чэне  Анкоре,  о  его  черных  деяниях  и
беззаконных тайнах, а также о бедах, обрушившихся на Кабир и Мэйлань из-за
коварства подлого якши, да проклянет его  Творец!  -  возвестил  сказитель
неожиданно высоким голосом.
     Юнъэр вздрогнула, и я поспешил взять ее руку в свою...


                    Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре

                       - Я спою вам джир о Чэне.
                       Чэне из Анкоров Вэйских -
                       Джир о том, как был убит он
                       Во младенчестве беспечном
                       Злобным Бхимабхатой Шветой,
                       Повелителем всех якшей,
                       Страшным ракшасов царем.

     (...Я поздравил сам  себя  с  безвременной  кончиной  и  приготовился
слушать дальше...)

                       Рос спокойно Чэн в Кабире,
                       Млеко матери вкушая,
                       Радуя родных и близких
                       Кротким нравом и весельем,
                       Но ждала беда лихая
                       В самом сердце эмирата
                       Отпрыска Анкоров Вэйских,
                       Ах, ждала беда-кручина,
                       Своего она дождалась
                       И вошла к Анкорам в дом.
                       У пруда игрался мальчик,
                       Веселился Чэн-младенец,
                       И не ведал он о смерти,
                       Уготованной ему.
                       Бхимабхата Швета-ракшас,
                       Двухголовый, красноглазый,
                       Нравом дикий, острозубый,
                       Медношеий, крепкорукий,