ту улыбку.
     - Хороший у меня человек  Кос  ан-Танья,  -  сообщил  в  пространство
Заррахид, так и не покинувший ножен. - Хороший... у нас человек.
     Блуза на груди Коса шевельнулась, и я понял,  о  ком  говорил  эсток,
говоря "нас".
     Фариза отошла на прежнее место, не попадая саблей в ножны. Обеих била
мелкая дрожь. И я ничем не мог им помочь.
     Не собирался я им ничем помогать.
     Мы шли по Пути Меча.
     - Я убью тебя, - еще раз сказал я, и  Фариза  тихонько  заскулила.  -
Сегодня. Сейчас. Сию минуту. Я убивал тебя все это время,  с  того  самого
момента, когда ты, Асахиро, человек - когда ты, извинившись,  отрубил  мне
руку...
     - ...когда ты, Но-дачи, Блистающий - когда ты,  извинившись,  отрубил
руку, державшую меня, - эхом прозвенел Единорог.
     Остальные молчали.
     - Я убивал тебя, в отчаянии поднося к своему горлу  нож-кусунгобу;  я
убивал тебя, стоя у наковальни в кузнице Коблана: ненавидя мертвый  металл
на своем  обрубке,  сжимая  стальные  пальцы  на  рукояти  меча,  совершая
невозможное - все это время я непрерывно убивал тебя...
     - Я убивал тебя, - отозвался Единорог.
     - ...мечась между мудрым  Муниром  и  гордым  Масудом,  вкусив  крови
зверя, пережив смерть Друдла, отправив твоих кабирских убийц к  Тому,  кто
ждет их в раю, если Он их  там  действительно  ждет  -  все  это  время  я
непрерывно, в душе и в помыслах своих убивал тебя и только тебя.
     При последних словах о  "кабирских  убийцах"  Асахиро  Ли  и  Но-дачи
вздрогнули.
     Я-Единорог ждал.
     Нет.
     Они не сказали ничего.
     И косого взгляда Асахиро в  сторону  Фаризы  было  достаточно,  чтобы
сабля и женщина остались на месте.
     - Я убивал тебя, но ты не умирал. Ты оставался где-то глубоко  внутри
меня, и если сейчас я на самом деле убью тебя, то  ты  останешься  во  мне
навсегда. Я никогда не смогу избавиться от призрака. И все-таки ты умрешь,
Блистающий Но-дачи и человек Асахиро Ли. Сегодня. Сейчас. Сию минуту.
     Дзю рванулся вперед и с  силой  ударил  в  клинок  Но-дачи.  Раздался
долгий и чистый звон. В то же  мгновение  Единорог  почти  нежно  погладил
Асахиро Ли по щеке. Лезвием. Капля крови, набухая, сорвалась вниз и  упала
на большой меч, лежавший поперек стола.
     И растеклась.
     - Ты  умер,  -  сказал  Я-Единорог.  -  Отныне  и  навеки,  ты  умер,
Блистающий Но-дачи и человек Асахиро Ли. Призрак, мучивший  меня  все  это
время, мертв. Я свободен и говорю тебе, мертвому - спасибо за  то,  что  я
стал тем, кем стал. Раньше ты принимал решения за других: сегодня я принял
решение за тебя. Ты умер. Ты родился заново. Мы обязаны друг другу  жизнью
- не той, что была, но той, что начинается заново. Так  что  мы  квиты.  Я
приветствую тебя.
     - Я приветствую тебя, - следом за Мной-Единорогом повторил Обломок. -
Смотри, младенец, чтобы мне не пришлось раскаяться в этом. Потому что  мои
шутки не всегда бывают смешными.
     - Я приветствую тебя, - одновременно заговорили  Заррахид  и  Кос.  -
Имей ты хорошего дворецкого - не гулять тебе тогда по ту сторону  Кулхана.
Ладно, будем считать, что  тебе  просто  не  повезло  в  прошлой  жизни...
надеюсь, в новой повезет больше.
     И тут случилось непредвиденное.
     - Привет, Но! - радостно завопил Сай Второй,  вылетая  у  Коса  из-за
пазухи и вонзаясь в столешницу рядом с Но-дачи и  Асахиро  Ли.  -  Привет,
Кунда! Чтоб вы все сломались - до чего же я рад вас видеть!.. А мы тут вас
ищем, ищем...
     Асахиро рывком поднял голову и посмотрел на меня.
     Глаза его неестественно блестели.
     Живые глаза.
     Точно так же блестел клинок Но-дачи.
     Живой клинок.
     - Лучше б  ты  убил  меня,  -  тихо  сказали  человек  Асахиро  Ли  и
Блистающий Но-дачи.
     - Обойдешься, - ответил Я-Единорог.
     - Правильно, - согласился Обломок. - Я им такую новую жизнь устрою...


     ...а потом мы долго говорили - часа два или  больше,  перебивая  друг
друга, веря и не веря, споря, соглашаясь, хмурясь и смеясь; мы говорили  о
Кабире и Шулме, о Мунире и Масуде, о жизни и смерти... о Коблане,  Друдле,
Чин, эмире Дауде, Детском  Учителе,  Шешезе,  Гвениле,  Волчьей  Метле,  о
старом Фархаде, о руке аль-Мутанабби, о людях и Блистающих, о возможном  и
невозможном, о записках Фаня Анкор-Куна, о  старейшинах  Совета  Высших  и
Тусклых-батинитах; о Джамухе Восьмируком и Тусклом Чинкуэде...
     - Больше никто не вернулся, -  взахлеб  рассказывал  Асахиро,  и  ему
вторил Но-дачи, - никто из наших... только мы  да  Фариза  с  Кундой!  Ну,
Кургай с Шото и Тощий Ар-Фасин с двумя Саями - эти  в  Кабире  погибли,  а
остальные где? Где они?! Ну хоть кто-нибудь!..
     - Там же, где и еретики-батиниты Хаффы, Кабира, Дурбана и  Кимены,  -
перебивали их Кос и эсток. - Дескать, мир не переделаешь, даже под угрозой
конца света; а мы тоже люди. Или: мы тоже Блистающие. Лучше и не  скажешь.
Решили, небось - поживем, как следует, а придет Шулма  -  так  умрем,  как
следует...
     - Зря, все зря, - сокрушался Асахиро.
     - Ну почему же! - возмущался я. - И ничего не зря... хотя, конечно...
     Все те же три любопытные звезды мерцали за окном,  дело  близилось  к
полуночи - на улицах простучали колотушки третьей стражи, значит,  полночь
наступит через два часа - и у меня уже  заболел  язык,  а  у  Единорога  -
клинок, когда Фариза и Кунда вспомнили о главном.
     Точнее, о том, что еще недавно было главным для них.
     О том, что заставило их преградить нам дорогу.
     Сегодня днем около базара мальчишка-посыльный передал Фаризе записку.
     "Пора платить, - значилось там. - Этой ночью  в  четвертую  стражу  у
заброшенного водоема в квартале Цин-эрль, в восточной части города.  Если,
конечно, ты не боишься. Эмрах ит-Башшар из Харзы."
     Когда Фариза прочитала записку и огляделась по сторонам -  у  дальней
коновязи она увидела Эмраха. Которого не помнила в лицо; верней,  помнила,
но смутно.
     Зато сабля Кунда Вонг отлично помнила Пояса Пустыни, Маскина Седьмого
(ныне Тринадцатого), чьего прошлого Придатка она зарубила нынешним летом в
Харзе - а Пояс Пустыни блестел в руке ит-Башшара отнюдь не двусмысленно.
     Эмрах и Маскин насмешливо отсалютовали Фаризе и Кунде, и  исчезли  за
коновязью.
     Догнать их не удалось.
     Да и к чему  их  догонять?  -  у  заброшенного  водоема,  в  квартале
Цин-эрль и так далее...
     Я еще раз повторил историю о Тусклых, жертвоприношении Прошлым  богам
и клятвопреступлении старейшин.
     Вкратце.
     - Плевать, - отрезала Фариза. - Одного ублюдка убила, и второго убью.
Батиниты, Тусклые... дерьмо.
     Как я уже понял, Фариза вообще не отличалась  изяществом  обхождения.
Думаю, что шулмусы с радостью принимали ее в племя. Эмрах  поступил  умно,
написав: "Если, конечно, ты не боишься". После этих слов Фариза не то  что
пришла бы - приползла бы к водоему и зубами загрызла бы мстителя.
     Сабля Кунда Вонг - в ответ на предложение Но-дачи попросту не  ходить
никуда - только насмешливо присвистнула, едва не  задев  ухо  отпрянувшего
ан-Таньи. А если пойдут они - пойдет и Асахиро. Естественно, вместе с  Но.
Вот почему они сперва явились ко  мне  -  если  настала  пора  платить  по
счетам, то они хотели расплатиться сразу по всем. "Убей, но выслушай!" Да,
они готовы были платить...
     Платить той монетой, которую разменяли в Шулме.
     - Ох, Шулма-то рада будет, - проворчал Обломок. - Пока она еще до нас
доберется - а мы тут уже сами друг друга перерезали да переломали...
     - Собираемся, - коротко приказал я. - К полуночи  мы  должны  быть  у
водоема. Все.
     - Зачем все? - недоуменно спросили Асахиро и Но-дачи. - Вас  туда  не
звали! Зачем судьбу лишний раз вдоль лезвия щекотать?!
     - Затем. С будущими союзниками знакомиться будем. Заодно и  извинимся
за чужой грех вековой давности.
     - Я лично извиняться не  собираюсь,  -  вмешалась  Кунда,  на  всякий
случай косясь на Дзюттэ. - Я собираюсь драться. Меня драться звали. Ясно?
     - Ясно, ясно, - оборвал ее Обломок. - А мы уж было решили,  что  тебя
на праздничную заточку пригласили! Где ж тебя ковали, такую полоумную?!
     - Молчи, Кунда, - испуганно влез Сай. - Не то он и  тебя  воспитывать
станет...
     Асахиро Ли встал из-за стола и подошел ко мне.
     - Что ты задумал, Чэн? - вполголоса спросил он.
     - В Шулму он идти задумал, - вместо меня ответил Кос. - А то как  же!
Вы там были, Джамуха был, а он - нет!  Чего  тут  непонятного?!  Я  его  с
самого детства помню - никогда ждать не любил, хоть ребенком, хоть сейчас.
Не любил и не умел. Да, вовремя я уволился...
     - Хороший у нас человек Кос ан-Танья, - улыбнулся Я-Единорог.  -  Да,
Заррахид?
     - Да, - очень серьезно ответил эсток.


     Пока мы добирались  до  назначенного  места  встречи  -  пешком,  как
советовал Фань Анкор-Кун в  своих  записях,  и  покинутый  Демон  У  шумно
тосковал в конюшне  -  у  меня  в  голове  бродили  разные  мысли,  иногда
забираясь в такие закоулки сознания, куда я и сам-то опасался заглядывать.
Или даже не знал о их существовании.
     Возьмем, к примеру, рассказ Матушки Ци об Этике Оружия -  верней,  об
эпохе ее зарождения - в результате чего поединки превратились в  Беседы  и
стали бескровными. Ведь как раз тогда мы, люди, решили, что  оружие  -  не
просто вещь, но вещь-драгоценность, вещь-символ и  даже  вещь-святыня.  То
есть как бы уже и не совсем вещь.  Уничтожать  такую  -  сперва  глупость,
затем - грех, и наконец - святотатство. Я и помыслить-то не мог, что из-за
какой-то неловкой оплошности  (хоть  своей,  хоть  со-Беседника)  способен
сломать Единорога. Вот и сейчас - как подумаю, так просто в пот бросает!
     Опять же, одних названий оружия - если даже  не  считать  собственных
имен - великое множество. Такого разнообразия нет среди никаких  других...
вещей. Оружейники до сих пор спорят: Малый Крис или та же Чинкуэда  -  это
короткий меч или все-таки кинжал?  Большой  Да  -  это  еще  меч  или  уже
алебарда?!
     И впрямь впору говорить о новой расе...
     И все-таки - с  какого  момента  Беседа  превращается  в  поединок  и
наоборот? Где зародыш насильственной смерти?! Можно убить, ненавидя  -  но
разве в Шулме ненавидели рабов, сходясь с ними лицом к лицу во время тоя?
     Зачем шулмусы выпускали в круг чужаков?!
     Они хотели доказать. Доказать не-шулмусам, не-таким,  как  они,  свое
превосходство. Это было для шулмусов  жизненно  необходимо  -  доказывать.
Успешный набег - доказательство военного  умения,  более  тучные  стада  -
доказательство  богатства,  укрощение  дикого  жеребца  -   доказательство
отваги;  бой  один  на  один  с  чужаком  на  глазах   всего   племени   -
доказательство силы и превосходства.
     Не умеющий доказывать любой ценой,  не  гнушаясь  никакими  доводами,
вплоть до убийства - умрет.
     А умеющий или научившийся - будет принят в племя.
     Он - свой. Теперь он - свой.
     Он тоже умеет доказывать. Он - шулмус.
     С белой кошмы - на пунцовую... Клинком подать.
     Джамуха Восьмирукий и Чинкуэда отлично поняли это - и сумели доказать
свое право на власть в Шулме, безошибочно выбрав время, место и способ.
     А что доказывали Тусклые, принося жертвы Прошлым богам?
     Они  доказывали  жизнеспособность  своей   расы   (человечества   или
Блистающих) согласно канону учения Батин.
     Ну а я, я сам - Беседуя с тем же Фальгримом, я ведь тоже доказываю?!
     Да. Безусловно.
     ...И когда я понял разницу - я беззвучно расхохотался, весьма  удивив
этим идущих рядом Коса и Асахиро.
     Фаризу было трудно чем-то удивить.
     - Ничего, ничего, - шепнул я им. - Все в порядке... это я так.
     И мы зашагали дальше.
     Дальше...
     Шулмусы и Тусклые доказывали КОМУ-ТО! Чтоб бы  они  не  доказывали  -
всегда был кто-то, кто должен  был  оценить  весомость  их  доказательств!
Кто-то - Творец, противник,  соседнее  племя,  старейшина  Совета,  другой
народ, соперник, друг, брат, прохожий, чужак...
     Кто-то.
     Кто-угодно.
     И этот кто-то не мог быть для доказывающего со-Беседником. Ибо Беседа
подразумевает общую попытку выбраться к истине.
     Общую. И при этом не обязательно выбираться только к истине Батин.
     Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.
     А значит - слышать.
     Значит - понимать.
     Нельзя понимать, не гнушаясь никакими доводами; нельзя  понимать,  не
желая  услышать;  нельзя  услышать,  перекрикивая   друг   друга;   нельзя
беседовать с врагом...
     Враг - это неизбежность  поединка;  со-Беседник  -  это  попутчик,  с
которым вместе идут по Пути, пусть даже и по Пути Меча - но  при  этом  ты
уже не один против неба. Пресеки свою двойственность... и пойми, что он  -
это ты.
     И когда я доказываю, Беседуя  с  Фальгримом  -  в  первую  очередь  я
доказываю самому себе. А Фальгрим помогает мне в этом,  потому  что  я  не
борюсь с его  эспадоном  Гвенилем  -  я  борюсь  с  собственной  леностью,
гордыней, неумением; я борюсь сам с собой.
     Даже если иногда мне кажется, что я борюсь с Фальгримом.
     И поэтому я никогда не убью Беловолосого.
     И поэтому он никогда не ранит меня.
     И поэтому могучий Гвениль никогда не выщербит Единорога.
     И поэтому...
     - Пришли, - тихо бросает Кос, трогая меня за плечо. - Вон,  за  углом
забора... Видишь?
     Да, я видел.
     И край бортика водоема, облицованный плиткой и отражающий  рассеянный
свет звезд; и тень рядом с ним.
     - Пришли, - согласился я.


     Я оставил своих спутников возле забора, а  сам  двинулся  к  водоему,
наскоро договариваясь с Единорогом о том, что каждый из нас будет говорить
сам за себя и с себе подобным.
     Все равно говорим мы одно и тоже... или почти одно и то же.  А  когда
надо оставаться начеку - не до раздвоения и внутренних голосов.
     ...Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня  -  это  значит
ничего не сказать.
     - Ты? Как это... то есть - откуда? И зачем?!..
     Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей  до
пояса челюстью.
     - Я, оттуда и затем, -  приблизившись,  сказал  я.  -  Ну  ты  даешь,
Эмрах... сперва сам  в  гости  набиваешься,  загадки  всякие  загадываешь,
Беседуешь по душам - а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!
     - Я ждал не тебя, - набычившись, заявил Эмрах,  и  руки  его  как  бы
невзначай легли на пояс.
     Поясом был Маскин Тринадцатый.
     - А ты не допускаешь мысли, что она - моя возлюбленная?  -  задумчиво
протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. - Моя  нежная
и трепетная лань...
     - Кто - она?
     - Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!. Эй,  услада  моих
очей, выйди к нам!..
     Из темноты возник Кос - как всегда, невозмутимо-спокойный.
     - Доброй ночи! - приветливо поздоровался он.  -  Услада  очей  сейчас
придет. У нее серьга выпала - вот найдет и придет. А пока  услаждайте  очи
мною. Хорошо?
     - Хорошо, - покладисто согласился я. - Усладим.
     - Ты еще и дворецкого сюда притащил! - прошипел взбешенный  Эмрах.  -
Ах ты...
     Чем-то он напомнил мне Фаризу - манерами, должно быть...  Вернее,  их
отсутствием.
     А какие у них получились бы дети!..
     - Я не его дворецкий, - поколебать спокойствие Коса было  невозможно.
- Он меня уволил. Еще в Кабире. А она - она моя дочь.
     Кос подумал и добавил:
     - Приемная.
     - Причем вся  в  отца,  -  бросил  Асахиро  Ли,  объявляясь  рядом  с
ан-Таньей.  -  Вот  поэтому  без  нас  она  на  свидания  не  ходит.   Без
возлюбленного, отца и брата.
     Эмрах отступил шага на два и слегка  согнул  в  коленях  свои  кривые
ноги.
     Я подумал, что еще полгода назад ит-Башшару и в голову не  пришло  бы
испугаться вот такой ночной встречи.
     Никто бы из нас не испугался.
     Сколько раз я Беседовал по ночам в Кабире?
     Мои размышления были прерваны появлением  Фаризы.  Она  появилась  из
мрака - высокая, гибкая, с разметавшейся копной вьющихся  волос;  она  шла
широким, уверенным шагом, и в нее запросто можно было бы влюбиться...
     Если бы она молчала.
     - Эй ты, ублюдок, - без обиняков сказала  Фариза,  -  пошли,  я  тебя
убью. Ну, чего выпучился, жаба кривоногая?!
     Сомневаюсь, что после этого Эмраху захотелось бы влюбиться в Фаризу.
     - Погоди, дорогая, - вмешался я. - Куда ты так торопишься?  Я  сейчас
все устрою...
     Я встал лицом на юго-восток - в небе  отчетливо  сверкал  треугольник
Южного Копья, так что ошибиться  было  сложно  -  сделал  десять  шагов  и
остановился у старой беседки. Затем я протянул руку аль-Мутанабби и трижды
гулко ударил по крайней левой опоре.
     - Пошли, - не оборачиваясь, бросил я.
     За спиной изумленно сопел Эмрах ит-Башшар.
     По-моему, он готов был признать во мне Сайид-на, Главу учения Батин.
     - Давайте, давайте, - помахал я рукой ему и моим спутникам,  стоявшим
рядом с ит-Башшаром. - Время не ждет...
     В полу беседки с легким скрипом открылся люк.
     Но первым нырнул в него и стал спускаться  по  винтовой  лестнице  на
встречу с Тусклыми не я.
     Первым был Кос ан-Танья.
     Я был вторым.
     Наверное, когда  я  умру  и  придет  пора  спускаться  в  Восьмой  ад
Хракуташа - Кос и тут пойдет впереди  меня,  распахнет  огненные  двери  и
спокойно скажет:
     - Прошу вас, Высший Чэн...
     И если все демоны после этого не разбегутся кто куда - считайте,  что
я плохо знаю своего дворецкого.
     Кос был первым, я - вторым, зато Эмрах - последним.
     - Ассасин недорезанный, - через плечо сообщила ему Фариза.
     Эмрах споткнулся и ухватился за перила.


     Я и не подозревал, что  под  этой  полуразвалившейся  беседкой  может
оказаться такой зал. Стены его были выложены плитами зеркального  серебра,
до блеска начищенными белым песком; массивные четырехугольные колонны были
украшены фигурами крылатых зверей и людей с копытами  и  рогами;  середина
зала, пол которого имел деревянное покрытие  с  шероховатой  поверхностью,
освещалась множеством факелов, и по углам  курились  жаровни  на  выгнутых
ножках - только  пряный  дым  не  заполнял,  как  положено,  помещение,  а
стелился вдоль стен и исчезал неизвестно куда.
     А шагах в двадцати от нас стояли Двенадцать. Один спустился вместе  с
нами - Эмрах и Пояс Пустыни. Скорее всего, Эмрах не был Одним - Одним был,
по моему разумению, Сайид-на, Глава Учения - но  мне  сейчас  было  не  до
иерархии батинитов, хоть старых, хоть новых.
     Двое из стоявших сразу бросились мне в глаза. И не только потому, что
стоя вместе с остальными, они находились как бы отдельно от  всех.  Худой,
невероятно  высокий  старик  с  двуручной   секирой-юэ,   древко   которой
заканчивалось  сверху  волнистым  копейным  острием,  а  внизу  -  крупным
набалдашником, из которого  торчал  короткий  шип;  и  коренастая  женщина
средних лет, но совершенно седая, в руках которой было двухконечное  копье
с узкими ромбовидными наконечниками, ниже которых крепились цветные кисти.
     Мне даже не понадобилось подсказки Единорога,  что  это  -  те  самые
Тусклые. Я и так каким-то внутренним чутьем ощутил, что копье и  секира  -
это и есть те двое, кто выжил после побоища вековой давности, случившегося
в этом зале. Не надо было обладать особым умом, чтобы  понять  -  люди,  в
чьих руках тогда были эти секира и копье, давно умерли, и сейчас я вижу их
внуков, если не правнуков... но в глазах старика  и  седой  женщины  горел
древний огонь истины Батин, огонь алтаря, на  котором  приносились  жертвы
Прошлым богам.
     Только они - люди и Тусклые, старик, женщина, копье и секира -  никак
не отреагировали на то, что вместе с теми, кого  ждали  здесь  сегодняшней
ночью, в зал Сокровенной Тайны явились еще трое людей и пятеро Блистающих.
     Я, Кос, Асахиро; Единорог, Обломок, Но-дачи, Сай и Заррахид.
     Среди  остальных  десяти   батинитов-людей   прока