е не так?!
     - Не так, - с некоторым удивлением ответил Юэ. - Я вообще не понимаю,
о чем ты говоришь. Да, Чинкуэда Кехая была среди нас троих, среди тех, кто
спасся, когда эти, - он гневно сверкнул в  сторону  старейшин,  -  предали
нас. Но мы не преступаем своих клятв! Мы не нарушаем Закон. И за это время
мы ни разу не приносили жертв Прошлым богам. Мы искали  тех,  кто  захочет
последовать за нами. Нас должно было снова стать Двенадцать и Один! Но...
     Он на миг замолчал.
     - Но Чинкуэде, Змее Шэн, это пришлось не по нраву. Она жаждала мести,
и это растравляло ей душу. И она убила двоих старейшин  Совета,  когда  те
ехали в  Верхний  Вэй.  Двузубец  Ма,  Язык  кобры,  упал  с  подпиленного
Придатком Чинкуэды бревна  в  реку  Цун-ли,  а  кинжал  Ландинг  Терус  не
выдержал боя со Змеей Шэн. И мы изгнали Чинкуэду. С того дня она со своими
Придатками обитала где-то на солончаках...
     - Мы ничего с тех пор не знаем о Змее  Шэн,  -  сказало  двухконечное
копье.
     - Мы не знаем, что такое Шулма, - сказал Юэ Сач-Камал.
     - Мы не знаем, что произошло в сожженной деревне, - сказали они оба.
     И я им поверил.
     Сразу.
     Безоговорочно.
     - Вы узнаете, - ответил Единорог-Я.


     - Но, Сай, Кунда, - свистнул в моей руке Единорог. - Идите сюда!
     - Асахиро, Кос, Фариза! - крикнул я. - Идите сюда!
     Они подошли.
     Они рассказали.
     Коротко и ясно.
     И им поверили.
     Сразу и безоговорочно.
     Потому что врать или сомневаться уже не оставалось времени.
     - ...думаю, что это вторжение, - закончил Но-дачи. - Начало его.
     - Начало конца, - брякнул Сай.
     И тут впервые заговорил Чань-бо. Он  говорил  негромко  и  словно  бы
отстраненно - но все молчали и слушали, что говорит Посох Сосредоточения.
     - В нашем мире не бывает начал и концов, - сказал Чань-бо.  -  В  нем
случаются уходы и возвращения. Сегодня к нам на остриях Диких Лезвий Шулмы
вернулась Сокровенная Тайна Батин. Это - свершилось. У нас есть три  пути,
начинающиеся с порога этого зала. Можно оставить все, как  есть,  достойно
прожить отпущенный нам срок и достойно умереть  такими,  какими  мы  есть.
Можно сменить достоинство на ярость и выйти навстречу Шулме, став  такими,
как они. И есть третий путь - стать такими, как они, оставшись собой. Я не
знаю, возможно ли это. Выбор - за вами.
     И он умолк.
     - Мы не можем покорно ждать их прихода, - прозвенел Кханда.
     - Не можем, - согласился Скользящий Перст.
     - Но и стать такими, как Дикие Лезвия,  смогут  немногие,  -  заметил
Заррахид.
     - Немногие, - согласился Юэ Сач-Камал.
     - Чань-бо предложил нам три пути, -  тихо  сказал  Единорог-Я.  -  Но
Чань-бо не прав.
     Воцарилась мертвая тишина.
     - Он не прав, - повторил Единорог-Я. - Это все один Путь. Путь  Меча.
Мы не выбираем его, мы даже не идем по нему - он идет через нас. И поэтому
когда нам кажется, будто мы выбираем - мы просто делаем  еще  один  выпад.
Свой выпад я сделаю утром. Уехав на границу с песками Кулхан.
     - Мы слушаем тебя, -  прошелестел  Чань-бо.  -  Говори.  Я  предложил
разные пути, ты же не предлагаешь - ты видишь  Путь.  Говори,  Мэйланьский
Единорог.
     - Юэ Сач-Камал, - продолжил Единорог-Я, - ты  должен  знать  способы,
как учить Блистающих... как учить их быть Тусклыми,  когда  это  надо.  Ты
знаешь?
     - Я знаю, - отозвался Юэ.
     -  Хорошо.  Кханда  и  Скользящий  Перст,  вы   забудете   о   клейме
клятвопреступления и самоубийствах! Завтра вы введете Юэ Сач-Камала и тех,
кого он скажет, в Совет Высших Мэйланя, и пусть остальные узнают все! Если
понадобится - вы вспомните то, что умели век назад, и будете  учить  этому
всех... и чтоб никаких  мне  оползней,  колодцев  и  колес  арбы!  Никаких
случайностей!
     - Да, - чуть слышно звякнул Скользящий Перст.
     - Да, - эхом откликнулся Кханда.
     - Если присланный мною гонец скажет вам: "Да" -  учите!  Если  же  он
скажет "Нет" - решайте сами... я не вправе требовать от  вас  большего.  И
помните, что время неумолимо...


     - ...и помните, что время неумолимо, - закончил я, повторив все,  что
было нужно, собравшимся вокруг меня людям.
     - Ты что же, один собираешься ехать? - вкрадчиво поинтересовался Кос,
и я понял, что поеду не один.
     - Да куда ж я от  тебя-то  денусь?  -  невесело  улыбнулся  я  своему
бывшему дворецкому.
     Кос согласно кивнул.
     Никуда, мол, не денешься... и не надейся.
     - Я с тобой, - положил мне руку на плечо Асахиро Ли.
     - Да. Ты - со мной, - согласился я.
     - Никуда вы не поедете, - уверенно заявила Фариза. - То  есть  никуда
вы не поедете без меня. Разве что через мой труп.
     Я поглядел на нее и убедился, что без нее мы действительно никуда  не
поедем. Даже через ее труп. Потому что труп Фаризы поедет следом.
     - Чэн, ты, конечно, можешь меня прогнать, - подал голос  сидевший  на
полу Эмрах ит-Башшар, - только я все равно увяжусь за вами. Я перед  тобой
в долгу и...
     Я обреченно махнул рукой. Уехать из Кабира было во сто крат проще!
     - Только его нам и не хватало! - фыркнула Фариза, но, как ни странно,
обошлась на этот раз без оскорблений в адрес удрученного Эмраха.
     Молодые батиниты все это время о чем-то тихо совещались - и теперь от
них отделился один представитель.
     Тот самый гибкий юноша со светлыми волосами,  что  перевязывал  плечо
ит-Башшару.
     - Мы едем с вами, Высший Чэн, - склонил он голову передо мной.
     - У вас есть дело здесь, - как можно мягче  ответил  я.  -  Возможно,
придется учить других истине Батин.
     - Мы не можем учить других тому, чего до конца не познали сами.
     - Тогда вас убьют.
     - Может быть, - спокойно ответил он. - Мы готовы к смерти. Но те, кто
выживет, увидят свет Сокровенной Тайны, и их жизни  еще  пригодятся  тебе,
Чэн-в-Перчатке.
     Я тяжело вздохнул.
     - А что скажешь ты, Сайид-на?
     - Пусть едут, - отозвался Вардан Сач-Камал.  -  Они  вольны  в  своих
поступках. И их ведет свет истины Батин. Пусть едут.
     Я молча развел руками.
     - ...а я покажу вам дорогу.
     Знахарка Ниру стояла у стены. Слезы в глазах ее  высохли,  губы  были
плотно сжаты. Она поглядела на меня в упор - и я поспешил отвернуться.
     Моего согласия тут не требовалось.
     - Спасибо, Ниру... Кстати, сколько их было?
     - Не помню.
     Ладно. За тем и едем.
     - Ай, бедная я, горемычная старуха, побродяжка несчастная! - раздался
у меня над самым ухом истошный вопль  Матушки  Ци.  -  Не  бросайте  меня,
благородные господа, пропаду я здесь одна-одинешенька,  чахлым  стебельком
завяну - а так, глядишь, и сгожусь на что, и дорога веселее  покажется,  и
совет какой дам, да и вообще - не  бывала  я  в  тех  краях,  а  давно  уж
собиралась, ох, давненько, только не выходило никак, а теперь вижу...
     - Ушастый Демон У с ней! - рявкнул Кос. -  Пусть  ее  едет...  ведьма
старая! Глядишь, язык шулмусы отрежут!..
     -  Вот  спасибо  так  спасибо,  благородные  господа!  -  нимало   не
смутившись, затараторила Матушка Ци. - Вот спасибо  разспасибо,  прям-таки
всем спасибам спасибо...
     Я застонал и схватился руками за голову.


     ...Выезжали мы на рассвете. Семнадцать человек. Блистающих -  больше.
Собраны по-походному - провизия, малые и большие шатры, бурдюки с водой...
     На окраине Мэйланя - я имею в виду город  -  я  придержал  Демона  У,
недовольно грызущего удила.
     Ну вот, не так давно я точно так же выезжал  из  Кабира.  Только  нас
тогда было двое. Я да Кос. А теперь... много нас теперь. Или мало?  Смотря
для чего считать и с кем мериться... И, разумеется, Юнъэр  все  передадут,
как в свое время эмиру Дауду - тот же Лян и передаст - но...
     На душе было тоскливо. Эмир хоть замуж за меня не собирался!
     Да,  неведомые  якши  и  ракшасы  добились  своего  -  наша   свадьба
откладывалась  на  неопределенный  срок.  Если  она  вообще   когда-нибудь
состоится...
     Прости меня, Юнъэр.
     Прости меня, Чин.
     Простите меня все, кому есть за что прощать Чэна-в-Перчатке.
     Один я сейчас или не один - ну не умею я стоять спокойно против неба!
Все куда-то еду, все чего-то ищу... все кого-то бросаю.
     - Вперед! - закричал я, и из-под копыт Демона во все стороны брызнули
мелкие камешки...



                               ПОСТСКРИПТУМ

     ...а проклятая деревушка сгорела почти мгновенно.
     Нойон племени ориджитов, рыжеусый Джелмэ-багатур,  сперва  взирал  на
это с весельем, потом равнодушно, и наконец - дергая себя за вислый  ус  и
озабоченно хмурясь.
     Гурхан Джамуха будет недоволен. Он ждет от осторожного и  хитроумного
Джелмэ путей через Кул-кыыз; путей, по которым способно  пройти  множество
воинов. Гурхан Джамуха ждет  от  Джелмэ-багатура  подробного  рассказа  об
источниках, тайных тропах  и  заброшенных  колодцах:  он  ждет  от  нойона
племени ориджитов-следопытов многого, но он не ждет преждевременной паники
в народе мягкоруких.
     Плохо,  что  деревня  так  неожиданно  вынырнула  из-за  холмов;   и,
наверное, все-таки хорошо, что деревянные дома с ширмами из плотной  ткани
внутри вспыхивали от первого прикосновения факела, как девственница шатров
Хуул-джай, прибежищ мужчин в редкие часы отдыха, от первого  прикосновения
истосковавшегося воина.
     Джелмэ-багатур задумался над  тем,  почему  в  шатрах  Хуул-джай  все
обитательницы -  девственницы  (во  всяком  случае,  поначалу);  потом  он
сожалеюще поцокал языком, так и не раскрыв эту загадочную тайну,  и  вновь
уставился на слабо чадящую деревню.
     Еще немного - и даже дыма не останется от поселения  мягкоруких.  Это
хорошо. Вдвойне хорошо - потому что воины-ориджиты все тела чужих погибших
(своих  погибших  не  было)  бросили  в  огонь,  и  пламя  жадно   пожрало
предложенную ему пищу. Пусть горят. Это лучшее, на что они способны.
     Лучшее - потому что умирали мягкорукие легко и странно. Вряд ли воины
племени  ориджитов  захотят  хвастаться  в   родной   Шулме   сегодняшними
подвигами. Сам Джелмэ-багатур трижды  подумает,  прежде  чем  рассказывать
кому-нибудь о тринадцатилетнем  подростке,  бросившимся  под  копыта  коня
нойона с рогатиной наперевес, и о том, что прославленный багатур  потратил
на бешеного звереныша больше времени, чем тратил когда бы  то  ни  было  в
жизни на одного бойца - пусть даже самого опытного.
     Несколько раз рогатина, словно издеваясь, замирала то у  лица,  то  у
живота Джелмэ, и лишь когда нойон отсек мальчишке левую кисть - лишь тогда
все стало на свое место.
     Никогда не забудет Джелмэ-багатур то  удивленное  выражение,  которое
окоченело на лице подростка. Вот тогда-то Джелмэ поднял за  волосы  чью-то
отрубленную голову, швырнул ее в огонь и завыл волком:
     - Жгите! Жгите все!.. Хурр, дети Ориджа! Жгите!..
     Нет, не станут воины рассказывать у костров  Шулмы  о  костре  по  ту
сторону Кул-кыыз. И шрамами хвастаться не будут  -  не  осталось  памятных
рубцов от этой схватки.
     Да и схватка ли это?
     Ни один ориджит не ранен... даже не поцарапан. Как и  обещал  великий
гурхан Джамуха Восьмирукий, внук  Владельца  священного  водоема,  Желтого
бога Мо. Каждое слово гурхана  ценнее  смерти  врага...  может  быть,  его
недовольство будет  крепко  спать  по  возвращении  Джелмэ-багатура  и  не
проснется от важного сообщения о путях  через  Кул-кыыз  и  совсем  тихого
упоминания о сожженной деревушке?
     Ведь никто не ушел...
     Спи, недовольство гурхана Джамухи, спи  вечным  сном!  Джелмэ  хорошо
знает, что означает для любого нойона приглашение в  круг,  где  уже  ждет
Восьмирукий   со   своим   волшебным    мечом.    Уж    лучше    попросить
телохранителей-тургаудов  закатать  тебя  в  кошму  и  соединить  пятки  с
затылком, ломая становой хребет.
     Это гораздо проще и быстрее, чем быть в кругу соплеменников  игрушкой
Восьмирукого. А он способен долго играться, великий гурхан  Джамуха,  внук
Желтого бога Мо...
     Джелмэ-багатур привстал в седле и посмотрел поверх догорающей деревни
на юго-запад, туда, где громоздились  неприветливые  серые  скалы.  Нойона
беспокоило долгое отсутствие двоих воинов,  посланных  туда  на  разведку.
Нойон не знал, что оба воина лежат сейчас неподалеку от расщелины  Ху-коу,
что на местном языке означает "Пасть тигра", и у  каждого  воина  из  того
места, где ворот кожаного панциря-куяка  открывает  горло,  растет  цветок
метательного ножа.
     И женщина с безумным взглядом несется к Мэйланю  по  тайным  дорогам,
горяча чужую косматую лошадь.
     Пожалуй, если бы Джелмэ-багатур обладал даром предвидения, как шаманы
Ур-калахая, то он уже сейчас приказал бы телохранителям-тургаудам закатать
себя в кошму и соединить пятки с затылком...
     Нет, он не был провидцем, нойон Джелмэ.  Поэтому  он  просто  сильнее
обычного дернул себя за  ус,  скривился  от  боли  и  вновь  уставился  на
пепелище.
     Кривая сабля на боку Джелмэ-багатура с легким бряцанием постукивала о
седло.
     Словно смеялась.


                             Генри Лайон ОЛДИ

                                  ШУЛМА



                 ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ВОПЛОЩЕНИЕ ЖЕЛТОГО БОГА


                      Там и сям виднелись отрубленные головы, валявшиеся в
                 пыли; у одних верхняя губа была гладко выбрита, у  других
                 были красивые носы, на некоторых были опрятно  приглажены
                 волосы, иные были украшены убором или же серьгами.
                                               Махабхарата, книга о Вирате



                                    19

              - Стояли двое у ручья, у горного ручья,
              Гадали двое - чья возьмет? А может быть - ничья?
              Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,
              И тихо воды нес свои израненный ручей...

     ...Я сразу узнал их. Нет, я ни на миг не усомнился в том, что все это
- сон, что на самом деле я лежу в походном шатре  рядом  с  ровно  дышащим
Чэном - но узнал я их сразу.
     Повитухи-оружейники, Масуд и Мунир. И двое  Блистающих,  до  половины
скрытые в воде, отчего трудно было угадать их род - то ли Прямые  мечи,  и
лишь вода искажает силуэт, то ли и впрямь клинки их слабо изогнуты.
     Никаких свидетелей, никакой молнии, никаких страшных клятв...  тишина
и покой.

              - Стояли два меча в ручье - чего ж не постоять?
              И отражал, журча, ручей двойную рукоять,
              И птиц молчали голоса, и воздух чист и сух,
              И упирались в небеса вершины Сафед-Кух,
              Вершины Белых гор...

     Пятнистая рябь мимоходом пробежала по миру моего сна  -  такая  порой
бежит по клинку, обнаженному летним солнечным днем в тутовых зарослях -  и
Блистающие в ручье на миг заколебались, их очертания дрогнули, расплылись,
а когда мир снова стал незыблемым...
     Один меч стоял в ручье. Один как перст, один против неба -  и  в  том
месте, где вода  соприкасалась  с  клинком,  меч  не  уходил  вниз,  чтобы
вонзиться в дно, а плавно перетекал в серо-стальную полосу ручья  и  бежал
дальше,  дальше,  огибая  камни,  всплескивая   брызгами-искрами,   журча,
посвистывая, смеясь... смеясь над изумленными  горами,  над  плывущими  по
течению листьями, над самим собой и надо мной.

              - И нет мечей, но есть ручей - смеясь и лопоча,
              Несется он своим путем, своим Путем Меча,
              Сам по себе, один из двух, закончив давний спор,
              В глуши отрогов Сафед-Кух, заветных Белых гор...

     Двое людей, мирно беседующих между собой, неторопливо приблизились  к
ручью-Блистающему,  не  останавливаясь,  вступили  на  его  поверхность  и
по-прежнему медленно двинулись вниз по течению. Отойдя на  десяток  шагов,
один  из  них  обернулся  через  плечо  и  приглашающе  махнул   рукой   -
присоединяйтесь, мол!..
     И я, невесть каким образом оказавшийся в ножнах у Чэна на  поясе,  не
раздумывая, качнулся и хлопнул Чэна по бедру, а  он  улыбнулся  и  ответно
помахал удаляющимся людям правой, железной рукой  -  иду,  иду,  подождите
меня!.. и когда мы вышли на ручей-дорогу,  на  меч-дорогу,  то  у  рукояти
заржал привязанный к  ней,  как  к  коновязи,  черный  жеребец  -  и  Чэн,
распустив узел, подобрал поводья и легко  прыгнул  в  седло,  а  я  звонко
ударился о круп ржущего Демона У, и  скрепы  ножен  сверкнули  под  лучами
полуденного солнца.
     Потом я краем лезвия посмотрел вперед, и  увидел,  что  вместо  двоих
людей по Пути Меча идет всего один, удивительно похожий на обоих сразу,  и
немного - на Коблана,  и  еще  на  Друдла,  и...  и,  наверное,  это  было
невозможно, но это было, и я был счастлив оттого, что это было.
     Копыта коня ударились о дорогу, расплескивая ее гладь, и мы двинулись
вперед.
     От рукояти - в бесконечность.

              - Легенды - ложь, легенды врут, легенды для глупцов,
              А сталь сгибается, как прут, в блестящее кольцо,
              И нет начала, нет конца у этого кольца,
              Как рая нет для подлеца и меры для скупца...

     И поэтому я даже не удивился, когда в ответ Демону У раздалось ржание
иного жеребца, того гнедого призрака, на котором мы с  Чэном  уже  неслись
когда-то  через  город-призрак,  через  пылающий   Кабир   восьмисотлетней
давности... гнедой ржал, пока его отвязывал от рукояти Пути Меча невысокий
стройный человек в знакомом доспехе и с ятаганом у пояса, тяжелым ятаганом
с простой рукоятью без самоцветов и серебряных насечек.
     "Фархад! - хотел позвать я. - Фархад иль-Рахш!.."
     Но Фархад иль-Рахш и Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби уже проскакали  сквозь
нас, и вновь мы остались одни - я, Чэн и несущийся во весь опор Демон У, и
путник впереди, и рукоять позади, и Белые горы Сафед-Кух вокруг, и...
     "Одни? - рассмеялось небо над нами. - Одни? Одни против меня?!"

              - Мне снился сон. Спроси - о чем? Отвечу - ни о чем.
              Мне снился сон. Я был мечом. Я был тогда мечом.
              Я был дорогой и конем, скалою и ручьем,
              Я был грозой и летним днем,
              Прохожим и его плащом,
              Водою и огнем...


     Проснувшись, я некоторое время просто лежал рядом с  Чэном,  чувствуя
на себе спокойную тяжесть его правой руки и разглядывая приспущенный полог
шатра.
     Два дня дороги от Мэйланя сюда, почти к самой границе песков  Кулхан,
порядком утомили меня.  И  даже  не  столько  утомили,  сколько  заставили
частенько ощущать себя лишним, неумелым лжецом, словно я зачем-то  нацепил
ворованные ножны Шешеза Абу-Салима и пытался убедить  окружающих,  что  на
самом деле я - ятаган фарр-ла-Кабир.
     Я лежал и лениво перебирал в памяти горсточку событий, которыми  были
не столь богаты прошедшие дни...
     ...Потерявшее  двоих  своих  братьев  семейство   Метательных   ножей
Бао-Гунь, равно как и их Придатка, знахарку Ниру,  все  время  приходилось
сдерживать  -  иначе  они  непременно  бы  загнали  свою  лошадь,  пытаясь
повторить небывалый суточный перегон от деревни  Сунь-Цзя  до  Мэйланя,  а
заодно уморили бы всех остальных коней и половину  людей.  Тем  не  менее,
ехали мы достаточно быстро, лишь дважды в день устроив  короткие  привалы,
на которых я помимо воли отмечал несовершенство тел Придатков и лошадей  -
они нуждались в еде, питье, а также в гораздо более длительном отдыхе, чем
мы, Блистающие, что существенно замедляло наше продвижение.
     Странно - раньше я никогда не размышлял ни о чем подобном воспринимая
действительность такой, какой  она  вышла  из  кузницы  Небесных  Молотов.
Порядок вещей казался естественным и единственно возможным; да он и сейчас
был таким, но... за все нужно платить. Люди  и  животные  платили  быстрым
разрушением тел за свою подвижность, а  мы,  Блистающие  -  невозможностью
самостоятельно передвигаться так, как нам хотелось бы,  за  долгий  век  и
застывше