орить, Куш-тэнгри? - спросил я.
     - Будем, - еле заметно улыбнулся Неправильный Шаман. - Только завтра.
С утра. Да?
     - Да, - ответил Я-Единорог, и двинулся к Коблану, громыхавшему языком
почище молота - отчего ориджиты работали если  не  лучше,  то  значительно
быстрее.
     Завтра - значит, завтра.


     А завтра оказалось совсем рядом.
     И таким же, как вчера - шатер, шаман, и я с Единорогом и Обломком.
     - Ты позволишь мне взглянуть на твое прошлое, Асмохат-та? -  чуть  ли
не торжественно спросил Куш-тэнгри, усаживаясь напротив.
     Нет, я не брал под сомнение возможности  шамана.  На  его  лице  было
написано, что он хочет не рассказ мой  выслушать  -  а  именно  взглянуть.
Самому.
     Но стоит ли ему показывать?
     - Стоит, - решительно заявил Единорог.
     - Стоит, - согласился Обломок,  злорадно  сверкнув.  -  Нам  скрывать
нечего.
     Я вслушался в это "нам", и мне стал ясен замысел Блистающих.
     - Ну что ж, шаман, смотри, - я и сам внутренне усмехнулся, освобождая
Единорога от ножен и протягивая его острием к Неправильному Шаману. - Так,
что ли, это делается?
     Куш-тэнгри, не поднимая глаз, протянул руку и неспешно сомкнул пальцы
на клинке Единорога. Некоторое время ничего не происходило, я  расслабился
и  пропустил  тот  момент,  когда  пытливо-мрачный  взор  шамана  сверкнул
навстречу мне подобно вороненой стали, и, проваливаясь во  тьму,  я  успел
крепче ухватиться за рукоять Единорога, и... и стать им.
     Во тьме или при свете, здесь или нигде, вчера или завтра -  один  Меч
встал спокойно против неба!
     ...Я знал, что Неправильный Шаман сейчас видит и чувствует то же, что
и я. Но если я прекрасно понимал, что означает происходящее, и был к  нему
готов, то для шамана это было равносильно удару молотом.
     И не одному удару.
     Причем в самом прямом смысле слова.
     Ведь сейчас я был Единорогом. И шаман видел прошлое - прошлое прямого
меча, Блистающего из рода Дан Гьенов!
     Он видел его рождение!
     Вокруг полыхал огонь, вселенная неистово грохотала,  я  был  раскален
докрасна, и молот невидимого пока кузнеца-повитухи рушился сверху, раз  за
разом, сплющивая уродливые неровности, уплотняя мою плоть -  и  удары  эти
приятно-звенящей   дрожью   отдавались   в   рождавшемся   теле,   гибком,
разгоряченном, юном, рвущемся жить!.. я рождался в огне и звоне, я выходил
из горнила пламени, возбуждение все сильней охватывало меня, и сила ударов
молота передавалась...
     Испуганный крик расколол мир пополам  -  и  через  мгновение  я,  Чэн
Анкор, вновь оказался в шатре Куш-тэнгри. Сам Неправильный Шаман  неуклюже
стоял на четвереньках - видимо, он упал  вперед  и  едва  успел  опереться
руками об пол, выпустив клинок Единорога. Как он при этом не порезался - а
он  не  порезался  -  оставалось  загадкой.  Шаман  изумленно  смотрел  на
Единорога... на мою железную руку.... и наконец наши взгляды встретились.
     Без мрака и огня, просто, как и должны встречаться взгляды.
     - Что... что это было? - прохрипел шаман. - Ад? Да?
     - Прошлое, - честно ответил Я-Единорог. - Хочешь смотреть еще?
     Но Куш-тэнгри, похоже, уже пришел в себя.
     - Хочу, - твердо заявил он  и,  как  показалось  мне,  без  малейшего
усилия и почти незаметно для  глаза  оказался  сидящим  на  своем  прежнем
месте.
     Он хотел смотреть.
     - Ну что ж, смотри, - и я снова протянул ему Единорога.
     На этот раз даже я - да что там я, даже Единорог  не  ожидал  увидеть
то, что возникло вокруг... что возникло в нас.
     ...Металл звенел о металл, кричали люди, бешено ржали кони,  в  горле
першило от едкого дыма, и рука в латной перчатке, по  локоть  забрызганная
дымящейся кровью, вздымала вверх  тяжелый  ятаган  Фархад,  который  потом
назовут иль-Рахшем, Крылом бури  -  и  мощное  лезвие,  визжа  от  ярости,
опускалось на головы врагов, рассекая шлемы и черепа, и скользил на плитах
площади  гнедой  жеребец,  а  я,  мятежный  эмир   Абу-т-Тайиб   Абу-Салим
аль-Мутанабби, все смеялся в порыве боевого безумия, и бежали оставшиеся в
живых защитники Кабира, а за ними вдогон неслись воины на взмыленных...
     Память. Память латной перчатки.
     Восемь веков тому назад.
     Когда мы возвратились в шатер, взгляд шамана прошел уже знакомый  мне
путь: с Единорога на мою правую руку, с руки на мое лицо...
     И снова на руку.
     - В первый раз мы ушли далеко, - выдохнул Куш-тэнгри. - Я никогда  не
заглядывал так далеко... тому аду было десять дюжин лет и еще немного.  Но
сейчас... Когда это было, Асмохат-та?
     - Восемь столетий, - ответил Я-Единорог. - С того дня  прошло  восемь
столетий, Куш-тэнгри, рожденный седым.
     - И это был... это был ты, Асмохат-та? Да?
     -  Нет,  это  были  другие  воплощения  Желтого  бога  Мо,  -   изрек
язвительный Обломок, услышав вопрос шамана в изложении Единорога.
     И я не нашел ничего лучшего, как повторить сказанное Обломком.
     Шаман долго молчал.
     - Может быть, может быть, - наконец произнес он со странной дрожью  в
голосе. - Теперь я готов поверить в это... Но не верю. Ты не сердишься?
     - Нет.
     - Тогда... тогда не позволишь ли ты мне  все  же  взглянуть  на  ТВОЕ
прошлое? На прошлое твоего нынешнего воплощения?
     - Позволю.
     И я в третий раз протянул ему  Единорога  -  нет,  это  Единорог  сам
потянулся к Неправильному Шаману.
     ...На этот раз я ему показал. Я раскрылся, и мы ушли в  Кабир,  Кабир
Бесед и турниров, ярких одежд и оружейных залов; мы любовались подставками
для Блистающих и слушали песни бродячих чангиров, мы дышали жаром кузниц и
творили Церемонию Посвящения, мы меряли мою жизнь вдоль и  поперек,  жизнь
до сверкающего полумесяца Но-дачи,  жизнь,  до  краев  наполненную  звоном
Блистающих, готовых скорее  умереть,  чем  пролить  кровь;  мы  были  там,
дома...
     Я не мог больше оставаться там, зная, что я - здесь.
     И вернулся в шатер.
     - Я знаю, кто ты, - медленно и сурово произнес Неправильный Шаман.  -
Ты не Асмохат-та. Ты больше,  чем  Асмохат-та.  Ты  жил  в  раю,  и  сумел
добровольно уйти из него. Я буду звать тебя этим именем,  а  истина  пусть
останется между нами.
     - Сегодня мы смотрели прошлое, - сказал Куш-тэнгри.
     - Завтра мы будем смотреть будущее, - сказал он.
     - Да? - спросил он.
     - Да, - ответили мы втроем.


     ...Еще один день завершился - один  из  бесчисленной  вереницы  дней,
бывших до нас, при нас; будущих после нас.
     Лагерь засыпал. Костры еще  горели,  о  чем-то  беседовали  несколько
человек, сидевших у одного  из  этих  костров,  но  большинство  наших  (я
подумал  "наших",  улыбнулся,  вспомнил  о  "ненаших",  способных   вскоре
объявиться поблизости, и перестал  улыбаться)  уже  удалились  в  шатры  -
отдыхать. Налетел порыв стылого, пронизывающего ветра, я зябко поежился  и
взглянул на небо. Оттуда на  меня  безучастно  смотрели  холодные  колючие
звезды.
     Блистающие небес.
     Что-то теплое и мягкое опустилось мне на плечи, и я поначалу даже  не
понял, что это такое и откуда оно взялось. А потом  обнаружил  у  себя  на
плечах меховую доху, повернулся и увидел Чин, облаченную в точно такое  же
одеяние; видимо, Чин уже некоторое время стояла у меня за спиной.
     - Чин...  -  довольно  глупо  выговорил  я  и  притянул  ее  к  себе,
пытаясь... ах, да ничего такого особенно мудрого  не  пытаясь,  кроме  как
обнять мою маленькую грозную Чин.
     И звезды в небе немного смягчились и потеплели.
     Она предприняла слабую попытку высвободиться - слишком слабую,  чтобы
поверить в ее искренность - поэтому я обнял ее еще крепче  и  зашептал  на
ухо всякую ласковую бессмыслицу.
     Деликатный Обломок сообщил, что я придавил ему рукоять, и я  попросил
его заткнуться.
     Единорога с Волчьей Метлой я почему-то совершенно не  стеснялся,  тем
более что эти двое были заняты друг другом не меньше нас.
     - Да ну тебя, - Чин попробовала сделать вид, что сердится на меня, но
это ей не очень-то удалось, да и трудно сердиться на того, с кем в  данный
момент целуешься; и мы в четыре ноги двинулись к шатру.
     К шатру, который я мгновенно переименовал из "моего" в "наш".
     - И зачем я за тобой, бродягой, потащилась, - ворчала  Чин  в  паузах
между поцелуями, - из Кабира  в  Мэйлань  (пауза),  из  Мэйланя  в  Кулхан
(пауза), из Кулхана в Шулму  эту  про(пауза)клятую...  И  что  я  в  тебе,
жеребце необъезженном, нашла?!
     - А что в жеребцах находят? - не удержался  я.  -  Вот  это  самое  и
нашла...
     Чин собралась было возмутиться, но передумала и махнула рукой -  той,
в которой на отлете держала Волчью Метлу.
     - Может быть, именно это и нашла, - неожиданно согласилась она,  имея
в виду что-то свое.
     Мы ввалились  в  шатер,  который  кто-то  (скорей  всего,  вездесущий
ан-Танья) уже успел  протопить;  через  минуту  Единорог  в  углу  умильно
касался кисточкой Волчьей Метлы, что-то ей шелестя, а мы с Чин нырнули под
ворох предусмотрительно заготовленных (кем?.. неважно...) теплых  шкур,  и
больше я не собираюсь ничего рассказывать, потому что... потому что...  не
ваше это дело!.. и вообще...
     И вообще - хорошо, что у меня  хватило  ума  бросить  доху  прямо  на
Обломка, а самого Обломка бросить подальше от меня и моей правой руки, так
что до утра я его не слышал.


     ...Звон металла, чьи-то крики, снова звон...
     Я проснулся рывком, сразу, и вынырнул из-под шкур,  мельком  отметив,
что Чин в шатре уже нет. Поспешно схватив Единорога, я откинул полог шатра
и... и убедился, что ничего страшного  не  случилось.  Асахиро  ругался  с
возбужденным Куш-тэнгри -  впрочем,  делалось  это  достаточно  беззлобно,
чтобы потребовалось мое вмешательство  -  Коблан  развернул  наконец  свою
походную кузницу и что-то деловито ковал, невысокий крепыш-ориджит помогал
ему, держа  заготовку  клещами;  другой  шулмус,  постарше,  сидел  рядом,
вытянув плохо сросшуюся после той памятной битвы ногу  и  изумленно  качал
головой. Еще несколько детей  Ориджа  вместе  с  хохочущими  Фальгримом  и
Диомедом столпились вокруг спорящих шамана и Асахиро;  Ниру,  прихрамывая,
руководила приготовлением пищи...
     Ну и так далее.
     Ах да - еще пара Блистающих звенела где-то позади моего шатра, и мы с
Единорогом мгновенно узнали характерный лязг с присвистом Волчьей Метлы.
     Короче, все было в порядке.
     Я поспешил нырнуть в шатер, пока никто не обратил внимания на явление
голого всклокоченного Асмохат-та, невесть зачем высунувшегося из  шатра  с
мечом в руке - и со вздохом принялся одеваться.
     - А я, пожалуй, вполне  способен  примириться  с  Шулмой,  -  заметил
Единорог, укладываясь поверх шкур и задумчиво мерцая обнаженным клинком. -
Правда, ни тебе подставки, ни угла своего - хотя к походной  жизни  я  уже
привык. Зато интересно. Шаман этот опять же... Ну что, Асмохат-та  будущее
смотреть будем?
     - Будем, - кивнул я, - вот только шаровары натяну, да доспех, да доху
еще...
     Тут  из-под  дохи  донесся  сдавленный  вопль   Обломка,   услышанный
Единорогом, а через него - и мной, так что я торопливо  освободил  Дзю  из
мехового плена и весьма удивился его первым словам.
     - Чэн, а почему ты жеребец? - спросил Обломок.
     Я предпочел не отвечать, и мы выбрались наружу.
     Влетев в самый разгар спора, и не думавшего затихать.
     - Ты что делаешь?! - кричал Куш-тэнгри, размахивая руками. - Ты зачем
ориджитов шаманами делаешь?! Глупый ты, совсем глупый, ничего  у  тебя  не
выйдет, да?!.
     - Да, - соглашался Асахиро, глядя на ориджитов. - Не выйдет.
     - Тогда зачем учишь?
     - Чему?
     - Как чему? Дышать учишь, стоять учишь, смотреть учишь! Силу из земли
брать учишь! Думаешь, я слепой, не вижу?!
     - Какую-такую силу?! - злился Асахиро, размахивая Но-дачи, участия  в
споре не принимавшим и  потому  свистевшим  довольно-таки  безразлично.  -
Дышать учу - правильно! Стоять учу - правильно! У нас этому детей учат!  А
я ваших оболтусов учу...
     - Только их еще долго учить придется, - тихо  добавил  он  в  сторону
по-кабирски, и Но-дачи согласно сверкнул, плашмя опускаясь ему на плечо.
     Куш-тэнгри вроде бы немного поутих, но увидел меня и  снова  воспылал
праведным гневом.
     - Ты только посмотри, великий Асмохат-та, чему твой человек, которого
глупые шулмусы зовут Асахиро-эцэгэ, ориджитов учит! - обратился он ко мне.
     Я посмотрел. Асахиро показал. Шулмусы старались  вовсю,  стараясь  не
ударить в грязь лицом перед Асмохат-та, и у  них  более-менее  получалось;
для первого раза даже более, чем менее. Ноги  они  со  временем  напрягать
перестанут, а то, что грудь на вдохе не выпячивают - это Асахиро  молодец,
быстро сумел...
     - Правильно учит, - одобрил я. - Не знаю, как шаманов учат, а у нас -
так... Кстати, о шаманах. Куш-тэнгри, скажи на милость,  а  где  остальные
служители Безликого? Что-то я здесь, кроме тебя, ни одного не видел!
     - Ушли, - лаконично ответил Куш-тэнгри. - Ты приехал,  они  узнали  и
ушли.
     - Это как же понимать?! - грозно  вопросил  я,  косясь  на  притихших
шулмусов. - Они что, не хотят встречаться с Асмохат-та?!
     - Не хотят, - гнев мой не больно-то испугал Неправильного  Шамана.  -
Выбирать не хотят. Встреть они вас, пришлось бы им выбирать:  Джамуха  или
Асмохат-та. Вот они и решили выждать.
     - А ты? Что ж ты не выждал?
     - Я - Неправильный Шаман. Я не хочу ждать. Я хочу знать. И еще я хочу
увидеть будущее. Будущее Шулмы - моей родины.
     - А раньше ты его не видел?
     - Видел. И другие шаманы видели. Объединение племен видели, поход  на
мягкоруких видели, горящие шатры из камня, добычу, рабов  видели...  Потом
гурхан Джамуха мне руку своим мечом разрезал. С тех пор я ничего не  вижу.
У отдельных людей - вижу. У всей Шулмы - не вижу. Ни добычи, ни рабов,  ни
побед. Другие видят, а я - нет. Я вижу  чешуйчатую  руку,  простертую  над
Шулмой. И в день твоего прибытия, Асмохат-та, она сжалась в кулак.
     Я вспомнил свой сон, где железная рука нависала над миром в колыбели.
     Может быть, это и значит - видеть будущее?
     Нет.
     Это оказалось совсем не так.
     И не похоже на сон.


     ...Я видел Шулму как бы с высоты птичьего полета.  Нет,  выше,  много
выше.  Желто-зеленая  степь,  рассеченная  голубыми   клинками   рек,   на
юго-востоке ограниченная Кулханом, на юго-западе упирающаяся в  горы  -  и
всю Шулму затягивала неясная дымка, в  просветы  которой  я  иногда  видел
копошащиеся орды муравьев, снующих по своим муравьиным делам.
     И я чувствовал себя богом.
     А степь все мерцала, и  вереницы  деловитых  насекомых  все  текли  в
какое-то одно, известное им место, и я понимал - вот она,  ставка  гурхана
Джамухи Восьмирукого, вот он,  зародыш  кровавого  похода  во  имя  истины
Батин!
     Дымка, скрывавшая Шулму, затрепетала, клубясь  розоватыми  облачками,
превращаясь  в  зыбкое  светло-багряное  марево,  и  меня  словно   плетью
хлестнуло - такую ярость, такую злобу и страх сотен  тысяч  людей  источал
этот странный туман, эта кровавая  пелена,  так  часто  застилавшая  глаза
воинов Шулмы!
     Я видел огонь Масуда!
     И я чувствовал себя богом.
     Ликующим Желтым Мо.
     Земля в багровом тумане метнулась в сторону, я на миг  зажмурился,  а
когда открыл глаза - подо мной был Круг священного водоема,  свободный  от
испарений душ человеческих,  напоенных  злобой,  вскормленных  расчетливой
яростью    воинского    ремесла,     растлеваемых     умелой     хитростью
Джамухи-батинита... и робкие змеи красной пелены, заползавшие в этот круг,
светлели  и  растворялись,  впитанные  нами;  растворялись,  перерождаясь,
возвращаясь в мир  спокойной  уверенностью...  зыбкие  змеи  Шулмы,  шипя,
умирали в круге Кабира,  давая  жизнь  новому,  неизведанному...  и  огонь
Масуда противоестественным образом сливался с водой  Мунира,  ярость  -  с
радостью, ремесло - с искусством...
     И вот Круг священного водоема по-прежнему чист и  незамутнен,  но  на
границе с ним все уплотняется, сгущается, накатывается гневный  вал  цвета
дымящейся крови, грозя захлестнуть Круг приливом древней истины,  приливом
Сокровенной Тайны, и я падаю, падаю, падаю...
     И я, вопреки всему, чувствовал себя богом.
     Падшим богом.
     Даже разбившись и перестав существовать.


     Я вытираю рукавом слезящиеся глаза.
     Мы с Куш-тэнгри  долго  смотрим  друг  на  друга,  не  снимая  рук  с
Единорога.
     Единорог тоже молчит - он видел. Как и мы.
     Молчит Обломок у меня за поясом - хотя я не  знаю,  что  он  видел  и
видел ли он хоть что-нибудь.
     - Он в ярости, - тихо выговорил наконец шаман. - Я ощущал ярость.
     Я кивнул. Я знал, кто - он.
     - И он в страхе. Я ощущал страх.
     Я еще раз кивнул.
     - Джамуха скоро решится. Ты стоишь между ним и мягкорукими. И Джамуха
пойдет на нас.
     Я выделил для себя слово "нас". Значит, Неправильный Шаман уже сделал
свой выбор.
     - Спасибо, Куш-тэнгри.
     - За что?
     - За нас.
     Шаман понимающе кивает и улыбается одними уголками губ.
     - Ну что, Асмохат-та, - спрашивает он, - будем смотреть будущее? Твое
будущее?
     Я непонимающе гляжу на него.
     - Это было не будущее, - объясняет шаман.  -  Раз  было,  значит,  не
будущее. Это - настоящее. Это - зародыш будущего. Будем смотреть дальше?
     - Да, - отвечаю Я-Единорог.
     И вновь окунаюсь в омут черных глаз.
     ...две стены воинов. Одна - впереди меня, другая - за мной. И  ярость
дышит мне в затылок; и ярость смотрит мне в лицо.
     В двух шагах от меня - он. Джамуха  Восьмирукий.  Джамуха-батинит.  В
чьей руке шипит, полосуя воздух, короткая Чинкуэда, Змея Шэн.
     Вот он - Джамуха.
     И я не вижу его лица.
     Я вижу островерхий кожаный шлем  с  металлическими  пластинами;  вижу
легкий панцирь, но не настолько легкий, чтобы не ощутить дрожь  Единорога,
сомневающегося - пробьет ли он эту защиту или не стоит рисковать,  работая
наверняка; вижу шаровары черного шелка (не  кабирской  ли  работы?),  вижу
мягкие сапоги с острыми носами, вижу...
     Лица - не вижу.
     И вижу косой рубящий удар, и радуюсь тому, что я его вижу, потому что
Джамуха не сможет, никогда не сможет успеть увидеть, как лезвие  Единорога
на треть погружается в горло гурхана степей...
     - ...Нет!
     Я в шатре.
     Я беззвучно кричу.
     И слышу крик Единорога.
     - Нет! Не хочу! - кричим мы.
     - Но ведь ты одержал победу, - искренне удивляется Куш-тэнгри.  -  Ты
убил его.
     - Я не хочу убивать его.
     И я требовательно смотрю в глаза шаману.
     - Будущее не в нашей власти, Асмохат-та.
     - Я не хочу убивать его.
     Шаман пожимает плечами и берется за клинок Единорога.
     ...Я не помню, сколько раз погружался в выхваченное из ненаступившего
времени непроисходившее мгновение. Менялся рисунок боя, иногда первый удар
наносил я, стремясь выбить Чинкуэду, Змею Шэн, из руки Джамухи;  иногда  я
тянул время, пытаясь победить, не убивая.  Но  каждый  раз  все  кончалось
одинаково: косой взмах Чинкуэды и лезвие Единорога, на треть вонзающееся в
горло гурхана.
     - Нет!..
     Я устало вытер пот со лба, вернул вздрагивающего Единорога в ножны  и
откинулся назад.
     - Я удивлен, что ты смог хотя бы это, - замечает Куш-тэнгри.
     - Что - это?
     - Ты по-разному  сражался.  Хотя  исход  не  менялся,  да  и  не  мог
измениться.
     - Мог, - упрямо говорю Я-Единорог. - Мог. Это я не смог изменить его.
Но - смогу.
     -  Может  быть,  может  быть,  -  как  прежде,   задумчиво   бормочет
Неправильный Шаман. После встречи с тобой я уже  ни  в  чем  до  конца  не
уверен. А это плохо. Шаман должен быть уверен. Иначе он - плохой шаман.
     - Послушай, Куш-тэнгри, а что видел ты?
     - То же, что и ты.
     - Но я-то видел себя! Значит, и ты должен был видеть себя!
     - Нет. Я себя не видел.
     - Почему?