ное поле...
     Не было!..
     ...Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил,  в  чем
дело, всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном,  умевшим  на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.
     Оглянувшись, я понял, что близится кульминация  сегодняшнего  вечера.
Гости уже успели освободить  центр  зала,  в  углу  расположились  толстые
зурначи со своими дудками и согбенный старец с  пятиструнным  чангом  -  и
теперь в кругу остались двое.
     Племянник эмира Кемаль аль-Монсор - не по возрасту  мощный  и  крепко
сбитый юноша - и его невеста, стройная и легкая на  ногу  Масако  из  рода
Тодзи.
     И  блики  от  огоньков  множества  свечей  играли  на  безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках  госпожи
Масако, и тяжелого ятагана - в руках Кемаля.
     В руках...
     Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца в
честь помолвки.
     Наконец они поклонились  друг  другу:  аль-Монсор  -  с  неторопливым
достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи  -  низко  и  почтительно,
тоже с улыбкой, но чуть лукавой.
     А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым  движением
взлетела  вверх,  описывая  двойной  круг  вплотную  к  замершему  Кемалю.
Замершему - да не совсем. Трижды раздавался  чистый  звон  металла  -  это
стремительный  ятаган  аль-Монсора  слегка   изменял   траекторию   клинка
нагинаты. И тут же сам Кемаль сорвался  с  места  -  и  жених  с  невестой
закружились по залу в звонком, блистающем танце под пронзительные  вскрики
зурны и низкий ропот чанга.
     Это было - Искусство.
     Настоящее.
     Дважды мелькало гибкое древко, и мерцающее лезвие нагинаты  проходило
впритирку к шелковой кабе Кемаля;  и  дважды  пылающий  полумесяц  ятагана
касался вышитой повязки, стягивавшей под грудью узорчатое  кимоно  госпожи
Масако.
     Через некоторое время упал на пол разрубленный  пояс,  и  взвихрились
освобожденные полы халата аль-Монсора - но в тот же  миг  одна  из  прядей
черных волос Масако плавно легла ей на плечо и сползла  вниз  по  широкому
рукаву.
     Жених и невеста улыбнулись друг другу, и танец продолжился. Некоторые
гости, не выдержав, начали  присоединяться,  и  зал  наполнился  звоном  и
топотом.
     Прекрасная пара! Они были просто созданы друг для друга.
     Как мы с Чин.
     Раньше...
     За моей спиной кто-то вежливо кашлянул.
     Я обернулся. Передо мной стоял эмир Кабира Дауд Абу-Салим.
     Собственной персоной.
     - Приветствую  тебя,  Высший  Чэн  Анкор,  -  негромко  произнес  он,
поглаживая окладистую завитую бороду, лишь недавно начавшую седеть.  -  За
все время празднества мы с тобой так и не успели  отдать  дань  приличиям,
поприветствовав друг друга...
     - Прошу прощения, великий эмир, что я не успел это сделать первым,  -
смиренно ответил  я,  склоняя  голову.  -  Для  меня  большая  честь  быть
приглашенным на этот праздник.
     Кажется,  я  сказал  это   излишне   сухо,   а   выдавить   из   себя
соответствующую случаю улыбку и вовсе не смог - все, праздничный водоворот
в моей голове смолк, и я вынырнул  на  поверхность  таким  же,  каким  был
несколько часов назад.
     Эмир чуть заметно поморщился.
     - Я хочу поговорить с тобой, Чэн,  -  по-прежнему  негромко,  но  уже
другим тоном сказал он. - Здесь слишком шумно. Пройдем в мои покои...
     - Как вам будет угодно, великий  эмир,  -  еще  раз  поклонился  я  и
почувствовал, что говорю не то и не так.
     На этот раз эмир Дауд вообще не ответил, и мне ничего не  оставалось,
как просто последовать за ним.


     В личных покоях эмира я бывал не единожды - Дауд любил  приглашать  к
себе победителей турниров, а я частенько входил в их число - и всякий  раз
они поражали меня заново. Нет, не своим великолепием - да и  не  были  они
так уж подчеркнуто великолепны - а точным соответствием характеру  и  даже
сиюминутному настроению эмира Дауда. Этого, знаю по себе, не так-то просто
добиться, даже имея идеальных слуг. Впрочем, где они, эти идеальные - если
не считать моего Коса...
     Сейчас покои выглядели сумрачными и даже  слегка  зловещими.  Большая
часть свечей в канделябрах на стенах была погашена, и  по  углам  копились
вязкие серые тени, словно выжидая своего часа.
     Огоньки  оставшихся  свечей  блуждали  по  перламутровой  инкрустации
старинной мебели, будто открывая вход в какой-то иной, потусторонний  мир.
Это было красиво, но вместе с тем немного жутковато.
     Хотя, казалось бы, недавно я сам собирался всерьез отправиться в этот
запредельный мир теней. И ничего, не боялся... да и сейчас - не боюсь.
     Эмир Дауд жестом указал мне  на  атласные  подушки,  разбросанные  по
всему покрывавшему пол ковру. Я послушно опустился на одну из них, а  Дауд
Абу-Салим устроился напротив, держась неестественно прямо.
     Сперва мы немного  помолчали.  Я  ждал,  что  скажет  Дауд,  а  эмир,
по-видимому, собирался с мыслями. Наконец он заговорил - и, признаюсь,  от
его слов я вздрогнул.
     - Ты знаешь, что происходит в Кабире, - начал  Абу-Салим  без  всяких
предисловий.
     Я не ответил. Я не был уверен, нужен ли здесь ответ, и если  нужен  -
то какой?!
     - Конечно, знаешь. И все знают.  И  я  знаю.  Но  если  всем  это  не
нравится, то мне это ОЧЕНЬ не нравится. Как и тебе.
     - Мне нравится, - горько усмехнулся я.
     - Не перебивай без  нужды.  Потому  что  все  гораздо  хуже,  чем  ты
полагаешь, - жестко сказал эмир, кивнув на мою искалеченную руку.
     Это был первый человек, не старавшийся не замечать моего уродства.
     - Что может быть хуже, сиятельный эмир?
     - То, что это происходит не только в Кабире.  Харза,  Кимена,  Бехзд,
Дурбан... Короче, по  всему  эмирату  и  многим  сопредельным  землям.  По
нескольку случаев на каждый город, но этих городов довольно много...
     Я напрягся.
     - Вчера я говорил с Эмрахом ит-Башшаром из Харзы, -  продолжил  Дауд,
глядя мимо меня. - У него погиб друг. Та сабля, что у Эмраха вместо  пояса
- память о покойном. Следы привели ит-Башшара в Кабир. И он, как  и  мы  с
тобой, пытается понять, что происходит. Только горяч не в меру, как и  все
харзийцы. Все нахрапом норовит... Говорил -  хочет  найти  этих...  людей.
Если их можно так назвать.
     Так вот в чем дело! А я-то думал... Мне на мгновение стало стыдно.
     - Людей калечат и убивают, - так же жестко  говорил  эмир  дальше.  -
Пусть - немногих. Ты согласишься, что твоя рука - это немного? И правильно
сделаешь. Но мы не в силах положить этому  конец.  Мы  -  другие.  Нам  не
понять, как оружием можно убивать. А они, те, кого мы ищем - такие,  какие
они есть. И, значит, часть из нас должна уподобиться им. Иного пути нет.
     - Но это ведь невозможно! - растерянно выдавил я.
     - Наши предки были способны на это, если верить легендам. Значит, это
возможно. И Эмрах ит-Башшар хочет стать первым...
     Дауд  Абу-Салим  надолго  замолчал,  и  я  не  решался  прервать  его
молчание. Я и так понимал, кем хочет стать отчаянный Эмрах и зачем ему это
нужно. Ах, как я его понимал!..
     - Я хочу, чтобы ты стал вторым, - наконец произнес эмир. - Хочу  -  и
не могу приказать тебе. Но иначе при столкновении с Другими  ты  будешь...
обречен.
     - Я?! А почему - я?..
     - Не перебивай меня! И выслушай до  конца.  Я  допускаю,  что  Эмрах,
побуждаемый местью за друга, действительно научится... - эмир все  не  мог
произнести нужное слово. - И я даже допускаю, что он сумеет  найти  корень
преступлений. Но я хочу, чтобы в  этот  момент  рядом  с  ит-Башшаром  был
человек,  способный  не  только  на...  опрометчивые  поступки,  но  и  на
понимание. Иначе мы будем гасить огонь  огнем.  Тем  более  что  у  Эмраха
наверняка найдутся последователи. Месть - болезнь заразная, вроде чумы...
     - Да, заразная, - тихо согласился я. - Хуже чумы.
     - Рано или поздно ты сам пришел бы к этому, - кивнул эмир. -  Я  лишь
чуть-чуть подтолкнул тебя. Просто ты - один из немногих, способных устоять
на грани. И... ты уже изменился. Разве ты не замечаешь?
     - Замечаю, - хрипло проговорил я, не  узнав  собственного  голоса,  и
откинул правый рукав халата, обнажая обрубок. - Но еще  я  замечаю  и  вот
это... Не гожусь я теперь в герои. Один, без руки...
     - Ты будешь не один.  Поисками  будут  заниматься  и  другие,  помимо
Эмраха  из  Харзы  и  тебя.  А  высочайший  фирман,  обеспечивающий   тебе
содействие по всему эмирату - и кое-где вне его - я уже заготовил.  Теперь
что касается твоей руки...
     Эмир как-то странно посмотрел на меня.
     - Есть человек, которой берется помочь тебе, - закончил он.
     Я почувствовал у себя за спиной какое-то движение и быстро обернулся.
     Передо мной стоял шут.
     Друдл Муздрый.
     Плотный коренастый человечек, похожий на пустынного тушканчика,  если
можно представить себе тушканчика с  непоседливостью  хорька,  нахальством
портовой  крысы   и   многими   другими   сомнительными   для   тушканчика
достоинствами. Восьмиугольная фирузская тюбетейка чудом держалась  на  его
бритом лоснящемся затылке,  а  многочисленные  пятна  на  куцем  шерстяном
халате-джуббе говорили об обильных обедах, сопровождавшихся не менее, а то
и более обильными возлияниями.
     Крохотные глазки шута сверкали двумя черными маслинами, а между  ними
алела слива вздернутого носа; при этом луна его  лица  завершалась  черной
козлиной бородкой, немытой и нечесаной со дня сотворения мира.
     Или еще раньше.
     Таким стоял передо мной их шутейшество Друдл Муздрый, посмешище всего
Кабира.
     Со своим дурацким тупым кинжалом за  поясом.  И  вдобавок  с  детским
маленьким ятаганом, который таскал в последнее время.
     - Поговори с Высшим Чэном, Друдл, - спокойно заявил эмир. -  А  я  не
буду вам мешать.
     Дауд  Абу-Салим  неожиданно  легко  поднялся  на  ноги  и   беззвучно
растворился в тенях.


     Я выжидательно поглядел на шута. Друдл не обратил на  мой  взгляд  ни
малейшего внимания и поспешил плюхнуться на ту самую  подушку,  с  которой
только что поднялся эмир.
     В руках у шута неизвестно откуда оказалось блюдо с ореховой пахлавой,
и он мгновенно набил сладостями свой рот, растянувшийся до ушей.
     По-моему, столько пахлавы не влезло бы и в седельный хурджин.
     - Ты дурак, - Друдл для  верности  ткнул  в  меня  толстым  и  липким
пальцем. - Спорить будешь?
     Я сперва поперхнулся, словно это в мой рот набили гору сластей, потом
представил себя спорящим с Друдлом на предложенную тему и сам не  заметил,
как отрицательно замотал головой - отрицая непонятно что.
     - Значит, договорились, - удовлетворенно подытожил шут. - Ты дурак. И
я дурак. Давай поговорим, как дурак с дураком. Руку новую хочешь?
     - Зло шутишь, Друдл, - вполголоса ответил я,  чувствуя,  как  во  мне
закипает гнев.
     - Это отвечает умный Чэн Анкор, - блюдо с пахлавой пустело  прямо  на
глазах. - А что ответил бы дурак? Давай попробуем еще  раз...  Руку  новую
хочешь? Ну?!
     - Хочу!
     Я даже не успел сообразить, что отвечаю. И впрямь глупею...
     Друдл швырнул пустым блюдом в стену и радостно заскакал  на  подушке,
сплющившейся под его увесистым задом.
     - Получилось, получилось! - заорал он на все покои,  и  я  испугался,
что сейчас сюда сбегутся слуги - спасать эмира от ночных демонов.
     Я огляделся - на всякий случай - и  пропустил  тот  момент,  когда  у
Друдла объявилось новое блюдо.
     С виноградом. С розовым гератским виноградом.
     - Так,  продолжим,  -  шут  задумчиво  пожевал  одну  ягодку,  плюнул
косточками  в  медную  курильницу,  не  попал  и  досадливо  скривился.  -
Переходим ко второй части наших  дурацких  размышлений!  А  меч  ты  новый
хочешь? Красивый...
     - Нет, - твердо отрезал я. - Не хочу.
     - Почему? - осведомился шут, лихо объедая  кисть  винограда.  -  Была
одна железка, будет другая...
     Я мрачно усмехнулся.
     - Меч - не железка, Друдл. Меч - традиция  рода.  Меч  -  продолжение
меня самого. Дурак ты все-таки...
     - Понятное дело, - легко согласился шут. - Я и не спорю. А ты  кончай
изображать грозовую тучу - свечи от страха погаснут. Ты лучше  вот  о  чем
подумай: меч твой - железный... Да знаю, знаю, что стальной - не  умничай!
Так вот, меч - железный,  рука  -  живая...  меч,  как  мы  выяснили,  это
продолжение тебя самого... А рука?
     - Что - рука? - тупо спросил я.
     - Ну, рука - тоже продолжение  тебя  самого?  Ты  что,  действительно
дурак? За моей мыслью следить не  успеваешь?  Ну,  живо  отвечай!  Рука  -
продолжение или не продолжение?!
     У меня вдруг закружилась голова.
     - Продолжение, - промямлил я. - А как же... это ведь рука. Живая...
     - Выходит, что у тебя, Чэн-дурак, два продолжения? Одно - железное, а
другое - живое?
     - Выходит, что так, - обреченно согласился я.
     А что мне оставалось делать?
     - И одно продолжение - которое живое - тебе укоротили...  Так  может,
нам для  равновесия  надо  другую  часть  удлинить,  а?  Железную?  Меч  -
железный, полруки - железные, а дальше - как раньше! И получится у нас...
     - Не получится, - угрюмо возразил я, удивляясь, что  вообще  обсуждаю
эту ненормальную идею с  ненормальным  собеседником.  -  Ты  что,  сам  не
понимаешь - пальцы, ладонь, запястье... Это тебе не просто кусок железа!
     - А меч - просто кусок  железа?  -  хитро  сощурился  Друдл,  сдвигая
тюбетейку еще дальше на затылок.
     - Нет... меч...
     - Слыхали, слыхали - продолжение тебя самого! Слушай, Чэн,  по-моему,
ты сам себе противоречишь! Вот уж воистину - все беды от ума!..
     Друдл вскочил на ноги и заплясал вокруг меня, хлопая в ладоши и корча
рожи, которым мог бы позавидовать полуночный людоед-якша.
     - А у Чэна-дурака есть железная рука! - пел он противным фальцетом. -
Есть железная рука - вот уж штука на века!
     - Нет, - твердо заявил я. - Я в это не верю.
     - Потому что умный, - сообщил мне пляшущий Друдл. - Был  бы  дурак  -
поверил бы. А в меч свой веришь?
     - В меч верю.
     - Значит, и в руку поверишь. Вот поглупеешь - и поверишь. - Друдл был
непреклонен. - Да что я тебя, в конце концов, как маленького  уговариваю?!
Тебе это нужно или мне? Ты тут радоваться должен...
     - Как дурак, - закончил я недосказанную мысль. - Всех  дел-то  -  раз
плюнуть. Сходить в кузницу к мастеру получше... Кто у нас из оружейников в
Кабире верховодит? Ассатор иль-Убар? Или  Мансайя  Одноглазый?  Сходить  и
заказать им...
     - Нет, - Друдл вдруг стал ужасно серьезным. - Эти откажут. Они умные,
а мы с тобой - дураки. Значит, нам кузнец вроде нас нужен...
     - И кто же он такой? - поинтересовался я.
     - Коблан. Коблан Железнолапый, - веско ответил шут. - Есть на окраине
один такой кузнец...
     - А почему именно Коблан?
     - Он тоже дурак. Как я. И ты.



                                    5

     Если в чем-то Кабир и был единодушен,  так  это  в  том,  что  Коблан
Железнолапый - кузнец со странностями. Причем со многими.  Мастером-то  он
считался отменным, и даже, можно сказать, выдающимся  -  хотя  оружие  его
работы и уступало по изяществу и тонкости внешней отделки изделиям того же
Мансайи Одноглазого. Но...
     В том-то и беда, что было еще это "но". Мало заказов принимал упрямый
Коблан, да и те немногие, на которые соглашался, брал не  у  всякого  -  и
дело  было  не  в  благородстве  происхождения  или  увесистости  кошелька
заказчика. Насколько я знал от других, кузнец за всю его жизнь ни разу  не
сделал двух одинаковых или просто похожих клинков. А  еще  по  неизвестным
причинам он ужасно не любил узкие мечи вроде эстока моего дворецкого  Коса
ан-Таньи или  того  же  Единорога;  даже  редкие  в  Кабире  шпаги,  столь
популярные у заезжих гостей  из  далекого  Фиона,  заслуживали  по  мнению
Коблана участи шампуров для шашлыка.
     И то - шашлыка из тощих престарелых баранов. В лучшем случае.
     В общем, на оружие, которое  ему  не  нравилось,  Коблан  заказов  не
принимал. Даже если такое оружие должно было быть совершенно  оригинальным
и ни на что  не  похожим.  А  когда  отвергнутый  заказчик  упорствовал  и
назначал двойную или тройную цену - Железнолапый, глядя упрямцу  в  глаза,
скручивал спиралью штыри для городских ворот или звал дюжих  подмастерьев,
и те бесплатно выносили настойчивого клиента на свежий воздух.
     Зато Железнолапый мог две недели кряду возиться с каким-нибудь кривым
ножом, заказанным соседом-мясником, а потом взять за работу  сущие  гроши.
Но это в том случае, если нож мяснику был действительно  нужен.  Причем  -
позарез.
     В этом-то и крылась загвоздка. Оружейник Коблан делал только то,  что
было необходимо  людям.  Возможно,  оружие,  выходившее  из-под  его  рук,
выглядело не столь элегантно, как у Ассатора иль-Убара или Ахмета  Кованый
Ноготь (Мансайю я уже вспоминал), но зато  это  была  именно  та  вещь,  в
которой нуждался заказчик.
     Удобство и надежность. Главное - надежность. И предельная простота во
всем. Ничего лишнего.
     Пожалуй, Друдл дал мне и впрямь мудрый совет...


     Так что на следующее утро после помолвки я стоял  перед  дверью  дома
Коблана Железнолапого - коня я отправил обратно  вместе  с  сопровождавшим
меня Косом - и не без  некоторого  волнения  настраивался  на  предстоящий
разговор с кузнецом.
     Дверь, преграждавшая мне путь, была чрезвычайно  большая,  тяжелая  и
окованная полосами металла. Явно работа самого хозяина. Внушительная  была
дверь. Прочная. И надежная, как любое творение Коблана.
     Вот только - зачем? Чтоб отвергнутые заказчики не ломились?
     Пока я размышлял и  колебался,  дверь  отворилась  на  удивление  без
скрипа, и на пороге возник молодой растрепанный парень в коротких холщовых
штанах, просторной рубахе и кожаном фартуке, за которым торчал малый  крис
- кинжал с волнистым клинком и змеиной головой на рукояти.
     Изумительной работы был крис. Не Коблановой ли?..
     Подмастерье, похоже, узнал меня. Это не удивительно - в  Кабире  Чэна
Анкора знают многие, и не только понаслышке. Но сейчас эта мысль почему-то
не вызвала у меня привычного чувства удовлетворения.
     - Проходите, пожалуйста, Высший Чэн Анкор!  Я  сейчас  доложу  устаду
Коблану. Прошу вас...
     Нет, подобострастия не было в голосе  лохматого  подмастерья,  и  это
неожиданно успокоило меня. Я перешагнул порог, и  мы  пошли  узким  темным
коридором, после чего подмастерье оставил меня в квадратной комнатушке без
окон, все освещение которой составляли два немилосердно чадивших факела.
     Мой  провожатый  удалился  -  видимо,  докладывать  кузнецу  о   моем
прибытии, как и  было  обещано  -  а  я  уселся  на  обнаруженный  в  углу
единственный (причем почему-то пятиугольный) табурет и принялся ждать.
     Кстати, табурет оказался старым,  но  сколоченным  на  века.  Неужели
Коблан от нечего делать балуется плотницким ремеслом? Сомнительно...
     Ждать  пришлось  довольно  долго.  Коблан,  безусловно,  не   жаловал
непрошенных гостей. Хотя, судя по рассказам, он  и  прошенных  жаловал  не
больше. Чем дольше я сидел, тем жестче становился табурет  и  тем  чаще  я
вспоминал Друдла, укрепляясь в мысли о собственной дурости. Прав был шут -
дурак я и есть, с какой стороны ни глянь.
     Я глянул с одной стороны, потом - с  другой,  с  третьей,  и  это  не
улучшило мне настроения. Ладно, посмотрим еще, каким окажется этот Коблан.
Если Друдл и насчет его не соврал...
     Дверь, за которой исчез мой провожатый, открылась, и в  проеме  вырос
почти голый детина в уже знакомом мне кожаном фартуке. Сперва у меня  даже
мелькнула мысль, что он отобрал этот фартук у подмастерья. Хотя нет - этот
все же побольше, и фартук, и детина.
     Все тело вошедшего поросло густой жесткой шерстью - ну, не шерстью, и
не все, но сперва мне показалось, что все  -  и  если