момент  войны  оказало  бы официальное  признание  Вашим
Правительством  одного Правительства Польши,  в  то  время  как  большинство
других  Объединенных  Наций,  включая Великобританию  и  Соединенные  Штаты,
продолжает признавать Польское Правительство в Лондоне и поддерживать с  ним
дипломатические отношения.
     С  такой же откровенностью, как и Вы,  я  должен сообщить Вам, что я не
вижу  перспектив  того, чтобы  Правительство  Соединенных Штатов последовало
этому и перевело бы свое признание с лондонского Правительства на Люблинский
Комитет в его нынешней форме. Это никоим образом не  объясняется какими-либо
особыми связями с Правительством в Лондоне или чувствами к нему. Дело в том,
что пока ни Правительство, ни народ Соединенных Штатов не видели какого-либо
доказательства,  вытекавшего  либо   из   способа  его   создания,  либо  из
последующих событий,  которое  оправдывало  бы  тот  вывод,  что  Люблинский
Комитет в том виде, как он учрежден сейчас, представляет народ Польши.  Я не
могу игнорировать тот факт, что пока лишь небольшая часть собственно Польши,
лежащая к  западу  от  линии  Керзона,  освобождена от  германской тирании и
поэтому  неоспоримой  истиной  является  то,  что  польскому народу не  было
предоставлено возможности высказаться в отношении Люблинского Комитета.
     Если  когда-либо в  будущем  после освобождения Польши будет  учреждено
Временное Правительство Польши, пользующееся всенародной поддержкой, позиция
Правительства  Соединенных  Штатов,  конечно,  будет  определяться  решением
польского народа.
     Я полностью разделяю Ваше мнение, что положение ухудшилось в результате
ухода  г-на Миколайчика из Правительства в Лондоне. Я всегда считал, что г-н
Миколайчик,  который,  как я  убежден,  искренне  стремится  к решению  всех
вопросов, остающихся не решенными между Советским Союзом и Польшей, является
единственным   польским   деятелем  на  примете,   который,  кажется,  может
обеспечить подлинное решение трудного и опасного  польского  вопроса.  Ввиду
моего  личного  знакомства с г-ном Миколайчиком и моих бесед с ним, когда он
был здесь, в Вашингтоне, и  его усилий и  линии  поведения  впоследствии, во
время  его пребывания в Москве, мне крайне трудно поверить, чтобы он знал  о
каких-либо инструкциях в отношении террористических актов.
     Это   послание  направляется  Вам  с  тем,   чтобы  Вы  знали   позицию
Правительства Соединенных  Штатов  в отношении  признания в  настоящее время
Люблинского Комитета в качестве  Временного Правительства Польши.  Сейчас  я
более чем  когда-либо  раньше убежден, что,  когда мы втроем  встретимся, мы
сможем достичь решения польской проблемы, и я  поэтому по-прежнему  надеюсь,
что Вы отложите до  этого времени официальное признание Люблинского Комитета
в  качестве Правительства Польши. Я  не  вижу, чтобы  с военной точки зрения
были бы какие-либо большие возражения в отношении отсрочки на один месяц".
     Сталин ответил: Маршал Сталин -- президенту Рузвельту
     1 января 1945 года
     "Ваше послание от 31 декабря получил.
     Я  весьма  жалею,  что не  сумел  убедить Вас  в  правильности  позиции
Советского  Правительства  по польскому вопросу. Тем не менее я надеюсь, что
события убедят Вас, что Польский Национальный Комитет все  время  оказывал и
продолжает оказывать союзникам, в частности Красной Армии, важное содействие
в  борьбе  против  гитлеровской  Германии,  в   то  время  как  эмигрантское
правительство в Лондоне  вносит  дезорганизацию  в эту борьбу  и  тем  самым
помогает немцам.
     Конечно,  мне  вполне  понятно  Ваше  предложение   отложить  на  месяц
признание Временного Правительства  Польши  Советским Союзом. Но здесь имеет
место одно обстоятельство,  которое  делает  меня  бессильным выполнить Ваше
пожелание. Дело в том,  что  27 декабря  Президиум Верховного Совета СССР на
соответствующий  запрос  поляков  уже  сообщил,   что  он  намерен  признать
Временное  Правительство  Польши,  как  только  оно будет  сформировано. Это
обстоятельство делает меня бессильным выполнить Ваше пожелание.
     Разрешите  поздравить  Вас  с  Новым годом  и пожелать  Вам  здоровья и
успехов".

     * * *
     Теперь я получил послание по вопросу о Польше непосредственно от самого
Сталина.
     Маршал Сталин -- премьер-министру 4 января 1945 года
     "1. Вы,  конечно, уже знаете, что Польский Национальный Совет в Люблине
принял   и   опубликовал   решение  о  преобразовании   Польского   Комитета
Национального Освобождения во  Временное Национальное Правительство Польской
Республики.  Вам хорошо известно наше отношение  к  Польскому  Национальному
Комитету, который, по нашему мнению, приобрел уже большой авторитет в Польше
и  является  законным  выразителем  воли  польского  народа.  Преобразование
Польского    Национального   Комитета   во   Временное   Правительство   нам
представляется вполне назревшим, особенно после того, как Миколайчик ушел из
состава эмигрантского польского правительства и последнее лишилось тем самым
всякого  подобия  правительства. Я  думаю, что  нельзя  оставлять
Польшу  без  правительства.  В  соответствии  с   этим  Советское
Правительство дало согласие признать Временное Польское Правительство.
     Я очень жалею, что мне не удалось полностью убедить Вас в  правильности
позиции Советского Правительства  по польскому вопросу. Но я все же надеюсь,
что дальнейшие события покажут, что наше признание Польского Правительства в
Люблине  отвечает интересам  общего  дела союзников  и содействует ускорению
разгрома Германии.
     Прилагаю для Вашего сведения два  моих послания Президенту по польскому
вопросу.
     2. Мне известно о том, что Президент имеет Ваше согласие на встречу нас
троих в  конце этого месяца  или в начале февраля. Я  буду рад видеть  Вас и
Президента на территории  нашей  страны и надеюсь  на успех нашей совместной
работы.
     Пользуюсь случаем,  чтобы поздравить Вас с Новым годом  и  пожелать Вам
наилучшего здоровья и успехов".
     Мне казалось, что дальнейшая переписка вряд ли принесет большую пользу.
Только личная встреча давала надежду.
     Премьер-министр -- маршалу Сталину 5 января 1945 года
     "... Благодарю Вас за присланные Вами два послания на имя Президента по
польскому вопросу. Конечно,  я и мои  коллеги по Военному  кабинету огорчены
тем оборотом, который принимают события. Я вполне  понимаю, что самое лучшее
--  это встретиться нам троим вместе  и обсудить все эти дела  не только как
изолированные проблемы, но  в связи  с общей международной обстановкой как в
отношении войны, так и перехода к миру.  Тем временем наша позиция,  как она
Вам известна, остается неизменной... "

     * * *
     Президент был полностью  убежден в необходимости новой встречи  "трех",
переговоры о которой шли уже в течение некоторого времени. Затем последовала
обычная дискуссия о месте встречи. "Если Сталин не может встретиться  с нами
в  Средиземном  море,  -- сказал президент,  --  я готов приехать в  Крым  и
встретиться  в  Ялте, которая кажется мне  самым подходящим местом на Черном
море, поскольку там наилучшие помещения на побережье и самая надежная летная
погода.  Моя группа будет  такой  же,  как  группа,  сопровождавшая  меня  в
Тегеран, -- примерно тридцать  пять человек. Я все еще  надеюсь, что военное
положение позволит маршалу Сталину встретить нас на полпути".
     Я ответил:
     Премьер-министр -- президенту Рузвельту 29 декабря 1944 года
     "Посылаю  Вам доклад морского  министерства о  Ялте. Если будет  решено
выбрать  это место, было  бы хорошо  иметь несколько эсминцев, на которых мы
могли бы жить в случае необходимости. Нам не трудно будет вылететь с большой
авиационной  базы  и  метеорологического центра  в  Казерте.  Я  лично делал
посадку  на "Йорке"  в Симферополе. Однако  я полагаю, что Сталин приготовит
нам хорошие условия  на побережье.  Постараемся, чтобы наша группа  была как
можно меньшей. Думаю, что мы должны рассчитывать на конец января".
     31  декабря  я  телеграфировал:  "Придумали  ли  Вы,  как  назвать  эту
операцию? Если нет, я предлагаю "Аргонавт". Это название имеет локальный, но
отнюдь не отрицательный оттенок".
     Президент Рузвельт -- премьер-министру 2 января 1945 года
     "Ваше  предложение относительно  "Аргонавта" принято. Ведь мы с Вами --
прямые потомки".

     * * *
     Лорд Галифакс сообщил из Вашингтона, что он видел президента за день до
этого и, по его мнению, он "выглядел не слишком хорошо".  Но Рузвельт сказал
ему, что  он чувствует себя прекрасно  и многого  ждет он нашей встречи.  Он
сказал,  что,  по  его мнению,  наши  действия  в Греции имели  колоссальное
значение и  он  весьма  сожалеет о том, что не  может  заехать  по дороге  в
Англию.  Его  тревожили атаки  японских летчиков-смертников на Тихом океане,
из-за  которых на  одного  японца  постоянно  погибало  40--50  американцев.
Президент не очень надеялся на скорое окончание той или другой войны.
     Это замечание и другие соображения вызвали у  меня желание договориться
о совещании объединенного англо-американского штаба, на котором мы оба могли
бы  либо   председательствовать,  либо  просто  присутствовать  перед  нашей
встречей со Сталиным. Поэтому я послал следующую телеграмму:
     Премьер-министр -- президенту Рузвельту 5 января 1945 года
     "Не  можете  ли Вы провести два-три вечера  на  Мальте  и  предоставить
начальникам штабов  возможность  побеседовать, не привлекая к себе внимания?
Эйзенхауэр и Александер также могли бы присутствовать  там. Мы считаем очень
важным обсуждение некоторых вопросов,  не  затрагивающих  русских,  например
вопрос о Японии, а также о  дальнейшем использовании итальянских армий.  Вам
достаточно сказать слово, и мы сможем все подготовить".
     Сначала президент  не считал для нас возможным провести предварительное
совещание  на  Мальте.  Он  сказал,   что,  если   погода  на   море   будет
благоприятной, он  сможет быть там ко 2  февраля  и ему  придется продолжить
свой  путь в  тот же  день, чтобы не  нарушить  договоренности  о сроках  со
Сталиным.  Тем  не  менее я  настаивал  на  своем  предложении.  Начальникам
английских  и  американских  штабов было крайне  необходимо посовещаться  до
того,  как  мы приедем в  Ялту, и я надеялся,  что руководители  этих штабов
сумеют прибыть на Мальту за  два-три  дня  до нас  и обсудить вместе военные
вопросы.  Я надеялся,  что  президент пригласит Эйзенхауэра, если  на фронте
смогут обойтись без него, и я хотел, чтобы приехал также и Александер.

     * * *
     29 января я вылетел с аэродрома Нортхолт на "скаймастере". На Мальту мы
прилетели перед самым рассветом 30 января.
     2  февраля  утром  группа  президента  прибыла на  американском корабле
"Куинси" в гавань Валетта.  В 6 часов вечера  в каюте  президента состоялась
наша  первая официальная  встреча. Здесь мы просмотрели доклад объединенного
англо-американского штаба  и подвели итог военным переговорам, происходившим
на Мальте в предыдущие три дня. Наши штабы проделали  замечательную  работу.
Их  переговоры касались  главным образом  разработанного  Эйзенхауэром плана
переброски   его   сил   к   Рейну  и   форсирования   Рейна.  Мы,  конечно,
воспользовались возможностью, чтобы  сделать обзор всего хода войны, включая
войну против немецких подводных лодок, будущие кампании в Юго-Восточной Азии
и в районе Тихого океана, а также положение на Средиземном море. Мы неохотно
согласились вывести наши две  дивизии из  Греции, как только там можно будет
обойтись без них. Я дал ясно понять, что мы не будем обязаны этого делать до
тех  пор,  пока  греческое   правительство   не  создаст  свои   собственные
вооруженные  силы.  Три  дивизии надлежало также  вывести  из  Италии, чтобы
укрепить  положение  в Северо-Западной Европе, но я подчеркнул,  что было бы
неразумно  отзывать  значительные силы  десантных частей.  Очень  важно было
решительно воспользоваться любой  капитуляцией немцев в Италии,  и я  сказал
президенту, что мы должны занять  как можно большую  часть Австрии, так  как
"нежелательно, чтобы русские оккупировали в Западной Европе больше того, что
необходимо".  По всем  этим военным  вопросам была  достигнута  значительная
степень  согласия,   и  переговоры  оказались   полезными,  поскольку  члены
объединенного  англо-американского  штаба познакомились  со  взглядами  друг
друга, прежде чем начать переговоры со своими русскими коллегами.
     В  этот  вечер  мы  все  вместе  обедали   на  "Куинси"  и  обсудили  в
неофициальной обстановке результаты переговоров,  происходивших в предыдущие
дни  между Иденом и  Стеттиниусом по  политическим вопросам, которые  должны
были быть  поставлены в  Ялте. В  эту ночь  началось "великое  переселение".
Группа  в "тридцать пять",  о которой ранее  говорил президент, была  обеими
сторонами  увеличена  раз  в десять.  Транспортные  самолеты  поднимались  с
аэродрома через  каждые  10  минут, чтобы переправить в  Крым, на расстояние
примерно 1400 миль, около 700 человек, входивших в английскую и американскую
делегации. Там еще  за  два  месяца  до  этого  были  расквартированы  части
английской  авиации для  подготовки технической  стороны дела. Я забрался  в
свой  самолет  после  обеда  и  лег спать. После  продолжительного полета  в
холодную  погоду мы приземлились на аэродроме, покрытом глубоким  снегом. Мы
инспектировали почетный караул: президент -- сидя в открытой машине,  а я --
шагая рядом с  ней. Потом наша группа направилась  в  большой  шатер,  чтобы
подкрепиться  вместе  с  Молотовым  и  членами  русской  делегации,  которые
приехали нас встречать.
     Затем мы двинулись в длинное путешествие из Сак в Ялту.
     На путешествие  ушло почти восемь часов. Вдоль дороги  мы часто  видели
выстроенных  русских  солдат  (в том числе  и  женщин), стоявших  отдельными
отрядами  плечом  к плечу на улицах  селений, на  главных мостах,  в  горных
ущельях. Когда  мы пересекли  горы и спустились к Черному морю,  мы внезапно
ощутили тепло, яркий солнечный свет. Климат здесь очень мягкий.

        "Глава вторая"
        "ЯЛТА: ПЛАНЫ УСТАНОВЛЕНИЯ МИРА ВО ВСЕМ МИРЕ"
     Советская штаб-квартира в Ялте была расположена в Юсуповском дворце. Из
этого центра Сталин,  Молотов и их генералы  управляли  Россией и руководили
своим  колоссальным  фронтом,  на котором  происходили  в  это  время  самые
ожесточенные бои. Президенту Рузвельту был предоставлен еще более роскошный,
Ливадийский дворец, находившийся поблизости, и  именно здесь, чтобы избавить
его  от физических неудобств, происходили  все пленарные заседания. Это были
единственные  неразрушенные  здания в Ялте.  Мне и ведущим членам английской
делегации была предоставлена большая вилла, примерно на расстоянии пяти миль
отсюда,  построенная  в  начале  XIX  столетия  английским  архитектором для
русского графа  Воронцова, бывшего некогда  послом императора при английском
дворе.  Остальных  членов  нашей делегации  разместили  в двух домах отдыха,
примерно в  20  минутах  хода от  нас,  где они, включая  высокопоставленных
офицеров, спали по пять-шесть человек в  комнате, но на это, казалось, никто
не обращал  внимания. Немцы эвакуировали  окружающий район только за  десять
месяцев до нашего приезда, и все здания в округе были сильно разрушены.
     Наши  хозяева сделали  все  возможное,  чтобы  создать  нам комфорт,  и
любезно принимали к сведению любое, даже случайное замечание. Однажды Портал
1 пришел в восторг, увидев большой стеклянный аквариум, в котором
росли растения, но заметил, что там нет ни одной рыбки.  Два дня спустя сюда
была доставлена целая  партия золотых рыбок. В другой  раз  кто-то  случайно
сказал,  что в коктейле  нет  лимонных корочек. На следующий  день  в  холле
выросло  лимонное  дерево,  отягощенное  плодами.   И   все  это,  вероятно,
приходилось доставлять издалека на самолетах.
     1 Главнокомандующий ВВС Англии. -- Прим. ред.

     * * *
     4 февраля, в 3 часа дня (на следующий день после нашего прибытия), меня
посетил  Сталин, и мы дружески  беседовали  о  войне против Германии. Он был
настроен оптимистически. Германии не хватало  хлеба и угля; ее транспорт был
серьезно разрушен. Я спросил,  что  сделают русские, если Гитлер переберется
на юг, скажем, в Дрезден. "Мы последуем за ним", -- ответил Сталин. Затем он
сказал, что Одер больше не является препятствием, так как Красной  Армии уже
удалось захватить  на  противоположном берегу несколько  плацдармов, а немцы
используют  для его  обороны  неподготовленное,  плохо  руководимое и  плохо
вооруженное народное  ополчение.  Они надеялись отозвать регулярные войска с
Вислы и использовать их для обороны  реки, но русские  танковые части обошли
их. Теперь у них  имеется только мобильный или стратегический  резерв  из 20
или  30 плохо обученных дивизий. У них имеется несколько  хороших дивизий  в
Дании, Норвегии, Италии и на Западе, но в целом их фронт прорван, и они лишь
стараются заделать дыры.
     Когда я спросил Сталина, что он думает о наступлении Рундштедта  против
американцев, он назвал это глупым маневром, который причинил Германии вред и
был  предпринят  ради престижа.  Военная  машина Германии сломана, и  такими
средствами  ее  не  исправить.  Лучшие  генералы  потеряны;  остался  только
Гудериан, да и  тот авантюрист.  Если  бы  германские  дивизии, отрезанные в
Восточной Пруссии, были своевременно выведены, их можно было бы использовать
для  обороны  Берлина. Но  немцы ведут себя глупо. У  них все еще имеется 11
танковых дивизий в Будапеште, но они так и не поняли, что не являются больше
мировой державой и  не могут держать войска там, где им заблагорассудится. В
свое время они поймут это, но тогда уже будет слишком поздно.
     Затем   я  показал   ему  свою  уже   полностью  оборудованную  комнату
оперативной  обстановки на фронте. Охарактеризовав наше положение на Западе,
я попросил  фельдмаршала  Александера  разъяснить,  что происходит в Италии.
Замечания Сталина были интересны. Немцы вряд ли предпримут атаку против нас.
Не можем  ли мы оставить на фронте несколько английских дивизий, а остальные
перебросить в  Югославию  и Венгрию и  направить их на Вену? Здесь они могли
бы,  присоединившись  к  Красной  Армии,  обойти  с  фланга немцев,  которые
находились  южнее   Альп.  Он  добавил,   что   нам,  возможно,  потребуются
значительные силы. Ему  ничего не стоило сказать это сейчас,  но я не бросил
ему никакого упрека.
     "Красная  Армия,  --  ответил  я,  --  возможно,  не  даст нам  времени
закончить операцию".

     * * *
     В  5  часов  президент,  Сталин  и  я  встретились, чтобы сделать обзор
военного положения и, в частности, русского наступления на Восточном фронте.
Мы  услышали  подробный  отчет о  продвижении  русской армии и наметили план
предстоящих переговоров между начальниками наших штабов.  Я заявил, что один
из  вопросов,  которые  нам  следует  обсудить,  заключается в том,  сколько
времени потребуется  противнику, чтобы перебросить восемь дивизий  из Италии
на русский фронт  и какие контрдействия мы  должны предпринять.  Быть может,
нам  следует перебросить дивизии  из Северной  Италии,  чтобы  укрепить наши
наступающие войска в других местах? Другой вопрос  состоял в том,  должны ли
мы  стремиться нанести  удар  в  верхней  части  Адриатического  моря  через
Люблянский перевал и соединиться с русским левым флангом.
     Обстановка нашей встречи была самой  сердечной. Генерал  Маршалл сделал
блестящий сжатый  отчет об  англо-американских  операциях на  Западе. Сталин
заявил,  что  январское  наступление русских было предпринято  во исполнение
морального  долга и  совершенно независимо от решений, принятых  в Тегеране.
Теперь он  спрашивает, чем он может  помочь в дальнейшем. Я ответил, что как
раз  сейчас  собрались  вместе   представители  трех  штабов  и  о