ления сколь можно лучших - но и подарить
им вс„ необходимое доверие. Бесхарактерная демократия, раздающая право всем
и каждому, вырождается в "демократию услужливости". Прочность
государственной формы зависит не от прекрасных статей конституции, но от
качества несущих сил. Худую службу окажем мы демократии, если избер„м к
руководству слабых людей. Напротив, именно демократическая система как раз и
требует сильной руки, которая могла бы государственный руль направлять по
ясному курсу. Кризис, переживаемый обществом, зависит не от народа, но от
правительства.
А стоял на дворе - не рядовой апрель, но тот опасный для Запада (хоть Запад
и не понимал) апрель 1975 года, когда Соедин„нные Штаты убегали из
Индокитая. Всего за 10 дней до этого аппенцеллевского собрания сообщала
легковерная западная печать, что "население Пномпеня радостно приветствует
красных кхмеров".
И сегодня поразительно было услышать на этой маленькой солнечной площади, в
таком глухом уголке, но самой центральной Европы: как сильно выросла
всеобщая небезопасность за самый последний год. Что мы ужасаемся тому образу
поведения, каким Америка покидает своих индокитайских союзников. Мы
ужасаемся судьбе южновьетнамского народа, толпами бегущего от своих
коммунистических "освободителей" - и перед этой трагедией озабоченно
спрашиваем себя: да сдержит ли Америка свою союзническую верность перед
Европой? Перед той Европой, которая, вот, не способна в одиночку
сопротивляться советской агрессии и теперь ожидает американской помощи как
бессомненной. И именно во время вьетнамской войны в Европе расцв„л
антиамериканизм. Надо считать, что Америка в будущем не будет защищать
никакого государства, которое не хочет защитить себя само. Европа должна в
короткий срок дать доказательства готовности к высоким жертвам и
эффективному единению.
И потом уже - критически о Швейцарии, как она находит непомерными свои
военные расходы в 1,7% от бюджета. Потом - и об экономике, в которой
Швейцария перестала быть страною сказочно-блаженной.
И вс„ это произнеся, ещ„ приветствия гостям, - ландаман снял с груди крупную
металлическую цепь, знак своей власти, ещ„ и какой-то жезл передал соседу по
трибуне - и быстро круто уш„л. Вс„. Он отслужил свой срок.
Но другой чиновник заступил его место - и тут же предложил избрать Брогера
вновь. Предложил голосовать - и вся тесная мужская толпа единым взмахом
подняла руки. Не считали, ясно и так: избран вновь. (Тут я про себя
подсмехнулся: ну, демократия, как у нас.)
Брогер снова появился на прежнем месте и, подняв пальцы одной руки, громко
вслух за чтецом повторял клятву. Снова надел цепь на грудь. И стал теперь
читать клятву для толпы - и толпа повторяла хором: клялся сам народ себе!
Затем ландаман стал возглашать членов своего правительства, всякий раз
спрашивая, кто против, но не было никого, да как будто и мало секунд он
оставлял для возражений. Я про себя продолжал посмеиваться: опять как у нас.
Но тут же я был и вразумл„н. Главный первый закон, который хотел провести
ландаман, - налоговый, повысить налоги, кантон не справляется с задачами.
Пош„л гул по толпе, переговоры между стоящими. На трибуну взош„л и пять
минут говорил один оратор - против предлагаемого закона. Затем министр
финансов хотел аргументировать за, - загудела толпа, что слышать его не
хочет, а желает голосовать. Проголосовал ландаман за закон - совсем мало
рук, против - истинный лес. Мужчины энергично выбрасывали руки, было
впечатление взмахнутого крыла толпы, подавительная, убедительная сила
голосования, какой не бывает при тайных бюллетенях. (А на поясе-то у
каждого, в толпе не видно, - кинжал или шпага.)
Ландаман был очень огорч„н и, пользуясь, видимо, своим правом,
аргументировал сам и потребовал второго голосования. Его почтительно
выслушали - и так же подавительно проголосовали: налогов - не повышать.
Глас народа. Вопрос реш„н бесповоротно - без газетных статей, без
телекомментаторов, без сенатских комиссий, в 10 минут и на год впер„д.
Тогда правительство выступило со вторым предложением: повысить пособия по
безработице. Кричали: "А пусть работают!" С трибуны: "Не могут найти". Из
толпы: "Пусть ищут!" Прений - не было. Проголосовали опять подавительно -
отказать. Перевес множества был настолько ясный, что рук не считали, да и не
удержать их так долго, да наверно и никогда не считают, а на глазок всегда
видно.
И ещ„ третье было предложение правительства: принять в члены кантона уже
живущих в Аппенцелле по нескольку лет, особенно итальянцев. Кандидатов было
с десяток, голосовали по каждому отдельно, и отклонили, кажется, всех.
Недостойны, не хотим.
Не-ет, это было совсем не как у нас. Без спора переизбрав любимого
ландамана, доверив ему составить правительство, как он желает, - тут же
отказали ему во всех основных законопроектах. И - правь. Такую демократию я
ещ„ никогда не видывал, не слыхивал - и такая (особенно после речи Брогера)
вызывает уважение. Вот - такую-то бы нам. (Да древнее наше вече - не таким
ли и было?)
Швейцарский Союз заключ„н в 1291 году, это, действительно, сейчас самая
старая демократия Земли. Она родилась не из идей Просвещения - но прямо из
древних форм общинной жизни. Однако кантоны богатые, промышленные,
многолюдные, вс„ это утеряли, давно обстриглись под Европу (и переняли вс„,
до мини-юбок и сексуальных "живых картин"). А в Аппенцелле - вот,
сохранялось, как встарь.
Как же разнообразна Земля, и сколько на ней вполне открытых возможностей, не
известных, не видимых нам! В будущей России ещ„ много нам прид„тся подумать
- если дадут подумать.
На следующее утро я улетал в Канаду. Самол„тный билет был куплен заранее, но
на подставную фамилию (я придумал е„ - Hirt - по портрету чудесного
швейцарского старика-пастуха в кабинете штадтпрезидента Видмера). Береж„ного
Бог береж„т. Да я охотней бы - плыл. Переброс через океан за несколько часов
- неестественен, не успевают мозги перестроиться, хочется боками своими
пробраться через это огромное пространство. Но - на Западе пароходное
сообщение вышло из моды, и никто уже не ездит так по делу (и обыкновенная
почта ид„т по морю полтора месяца, дольше, чем при парусных кораблях). Через
океан плавают теперь только на пароходах-увеселителях, где мне и места нет,
и показаться противно. А пароходство Европа-Канада - и вовсе утеряно
Западом: вытеснили их польские и советские пароходы с деш„вой прислугой и
деш„выми услугами. Мне - чтобы переплыть в Канаду, надо было бы на несколько
дней вернуться на территорию коммунизма.
Летел я в настроении расстроенном и возбужд„нном. С одной стороны, я летел
(и много вещей своих личных в„з и часть рукописей) - чтоб уже не
возвращаться. Найти дом в канадской дикой глуши, совсем уйти, отвернуться от
д„ргающего мира - и только писать, писать - не куда-то на дачу отлучаясь для
этого на недельки, а - дома, сидя и непрерывно. Мне было уже 56 лет, а ведь
вся главная работа по "Красному Колесу" ещ„ даже не начиналась. Слишком
динамичная моя жизнь при всех е„ внешних успехах как бы не сдвинулась в
поражение в главном жизненном замысле.
А с другой стороны: катились огненные дни вьетнамской капитуляции, а ни
Америка, ни Европа не понимали, насколько в эти дни пошатнулось их будущее.
Вот и ландаман Аппенцелля по своим возможностям говорил мужественно и
открыто своему континенту - но ведь его не услышат. Я пров„л в Европе
суматошнейший год, так нигде и не укрепясь, не упрочась, вс„ в перекате, - а
кроме издания "Архипелага" чтбо я, собственно, сказал? Конечно, понимающему
- и того слишком довольно, но многие ли в Европе дерзают быть понимающими? И
вот сейчас во Франции - много ли я успел сказать? истинный мой долг -
работа, и это вовсе не самоограждение, когда я отвечаю, что я - не политик.
Я не хочу дать затащить себя в непрерывные политические дискуссии, в череду
ненужных мне вопросов. Но хочу сам избирать и эти вопросы, и время
выступлений. Темперамент тянет меня вовсе не самоустраняться, не только не
скрываться в глушь, а напротив: войти в самое многолюдье и крикнуть самым
громким голосом.
В ближайшие часы это противоречие решилось так: улетая за океан, как я думал
окончательно, - я за эти семь часов перел„та написал начерно и переписал
набело статью "Третья Мировая?.."*.
Как не увидеть? Сперва подарили коммунизму Восточную Европу, теперь сдают
Восточную Азию, не препятствуют ему вклиняться на Ближнем Востоке, в Африке,
в Латинской Америке, - вот так-то, вс„ опасаясь Большой войны, немудрено
сдать и всю планету. В благополучии - как трудно быть непреклонным и готовым
на жертвы.
Уже зная ненад„жность канадской, ещ„ и вечно бастующей, почты, отдал письмо
со стать„й швейцарцу-стюарду, чтобы он вернул его в Швейцарию в эти же
сутки.
А вот уже под крыльями - Америка.
Осень 1978
ПРИЛОЖЕНИЯ
[1]
ИНТЕРВЬЮ С КОРРЕСПОНДЕНТОМ
АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС ФРЭНКОМ КРЕПО
Цюрих, 18 февраля 1974
Ф. К.: Как вы себя чувствуете в изгнании?
А. С.: Вероятно, человек во многом похож на растение: когда вырывают с места
и забрасывают далеко - нарушаются сотни корешков и питающих жилок. Все дни и
каждую минуту ощущаешь нехватку, необычность, ощущаешь себя - не собою
самим. Но я не думаю, что это безнад„жно. Даже старые деревья - и те ведь
пересаживают, и они принимаются на новом месте.
Ф. К.: Как вас встретили на Западе?
А. С.: Исключительно тепло, дружелюбно, даже горячо - и население и власти.
В Германии приходили приветствовать даже группы школьников, в Цюрихе шлют
привет многочисленные прохожие, встречные. Я ошеломл„н таким вниманием,
никогда не испытывал подобного. Правда, в этом есть и изнурительная сторона:
назойливая слежка со стороны фото- и кинорепорт„ров, фиксирующих каждый шаг
и движение. Это - другой полюс той неотступной, но скрытой слежки, которой я
постоянно подвергался у себя на родине. Тоже очень неприятно.
Ф. К.: Когда вы ожидаете приезда вашей семьи?
А. С.: Если верить заявлениям членов советского правительства, мою семью
выпустят без помех. Но без моего участия двум женщинам с четырьмя детьми не
легко ликвидировать многолетний быт, собираться, подняться, найти момент,
когда никто из детей не болен.
Ф. К.: Как на новом месте пойд„т ваша литературная работа?
А. С.: При всех переменчивых и тяж„лых условиях я в„л литературную работу
постоянно, без перерыва даже на неделю. Как ни больно, как ни горько
начинать эту работу здесь - буду вести е„ и здесь. Но направление е„ зависит
от того, насколько беспрепятственно советские власти выпустят мой
литературный архив - почти уже готовый Узел 2-й "Октябрь Шестнадцатого",
начатый 3-й Узел и обильные заготовки материалов, документов, рассказы
очевидцев, фотографии, иллюстрации и многочисленные редкие книги с моими
пометками. Архив этот я собирал с 1956 года и вложил в него огромный труд.
Если советские власти конфискуют его, хотя бы даже частично, это будет
духовным убийством. В этом случае мне, очевидно, прид„тся отказаться от
главного замысла моей жизни - исторического романа врем„н революции.
Повторить сбор такого архива я уже не в силах. Но тогда оставшиеся мои годы
и силы вместо русской истории я направлю на советскую современность, для
которой я не нуждаюсь ни в каких архивах.
Ф. К.: В какой стране вы предполагаете обосноваться?
А. С.: Меня весьма радушно встретила Швейцария, я получаю дружеские
приглашения из скандинавских и некоторых других стран. Я сердечно благодарен
всем пригласителям. Решение будет зависеть от того, где я смогу в короткое
время найти себе достаточно просторное, тихое жиль„ с земл„ю, удобное для
работы и жизни. Все свои 55 лет я жил бездомно, тесно, не мог совместить
рабочие условия и жизнь с семь„й. В наступающие годы хотя б это я хотел бы
устроить.
Ф. К.: Как вы думаете, надолго ли вы обречены жить вне родины?
А. С.: Я - оптимист от природы и не ощущаю сво„ изгнание как окончательное.
Предчувствие такое, что через несколько лет я вернусь в Россию. Как это
произойд„т, какие условия изменятся - я не могу предсказать, но люди и
ничего не умеют предсказывать, а чудеса неизменною чередой совершаются в
нашей жизни. Последние годы жизни в России я почти уже был и лиш„н родины:
давление и слежка КГБ, противодействия властей на всех инстанциях не давали
мне возможности ни ездить по местам действия моего романа, ни опрашивать
очевидцев. Однако, я уже говорил когда-то и повторяю теперь: я знаю за собой
право на русскую землю нисколько не меньшее, чем те, кто взял на себя
смелость физически вытолкнуть меня.

[2]
РЕЧЬ СЕНАТОРА Дж. ХЕЛМСА В СЕНАТЕ
СОЕДИН‚ННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ
Вашингтон, 18 февраля 1974
Господин Председатель, 12 февраля известный русский писатель и
интеллектуальный лидер Александр И. Солженицын взят был силою и уведен со
своей квартиры семью агентами советской полиции, которые повезли его на
допрос. Сначала его семье даже не сообщили, куда его увозят и какие
обвинения выдвинуты против него. Но весь мир знал, что Солженицын ш„л на эту
конфронтацию и даже приветствовал е„, несмотря на опасность и для семьи его
и для единомышленников.
Дело это - дело свободы: свободы думать, писать и публиковать. Это также
отстаивание права не соглашаться с тоталитарной идеологией, отстаивание
права свободного передвижения для тех, кто пойман в ловушку тоталитарного
строя. Все эти права представляют собой первоосновы свободного общества.
Несмотря на отсутствие этих прав в Советском Союзе и даже несмотря на
агрессивную кампанию против него, Солженицын не хотел уезжать со своей
родины. Он хотел использовать сво„ выдающееся дарование для того, чтобы
улучшить положение своих сограждан. Он говорил как ветхозаветный пророк,
изобличая зло, которое он видел в больном обществе. Пророчество его приняло
форму литературную, которая пробудила миллионы людей во вс„м мире и дала ему
Нобелевскую премию. Но в тайниках он сохранил самый уничтожающий изо всех
его трудов, вдохновл„нный многочисленными голосами страдания, к которым он
прислушивался на этапах и в тюрьмах и которые запечатлелись у него в памяти.
Голоса эти были удушены: это были голоса из могил. Как ни странно, именно
эти голоса умирающих и умерших заставляли Солженицына продолжать жить. Чтобы
скрыть свою грязную тайну, мучители прибегли именно к тем методам, которые
он распознал и высветил в их политической системе. Допросами и пытками они
добыли экземпляр "Архипелага". На это Солженицын ответил публикацией книги
на Западе с другого тайного е„ экземпляра. И тут враги стали надвигаться на
него шаг за шагом, вс„ туже стягивая зловещий круг.
Пророков не чтут в сво„м отечестве. Но этот пророк был слишком широко
известен, чтобы можно было просто заставить его исчезнуть во тьме, как
бесчисленные тысячи жертв до него. Сам Солженицын в своей непроизнесенной
Нобелевской лекции сказал, что одно слово правды весь мир перетянет. И вот
его книги перевесили всю ту систему. Солженицына лишили советского
гражданства, посадили на самол„т и выслали в Западную Германию.
Солженицын не хотел быть свободным в Западной Германии. Он хотел быть
свободным в России. Хлеб изгнанника всегда горек. Для него важнее, чем его
собственная свобода - свобода миллионов людей, живущих под советским
владычеством. Изгнание его - дальнейший шаг в долгой кампании запугивания и
угроз, которую советская власть вед„т против Солженицына за то, что он стал
живым символом инакомыслия в Советском Союзе, мужественным свидетелем правды
советской истории и последствий коммунистической идеологии.
Но слова его важны не только для совести народов России; они важны для
совести всего мира и особенно для совести Соедин„нных Штатов как лидера
некоммунистических наций. Его лишили гражданства, но он стал гражданином
мира. Он - воплощение трепетной надежды всех тех, кто жаждет смягчения
ж„стких позиций в раздел„нном на две части мире, ослабления ограничений
творческой мысли и творческой деятельности, наступления эры мира и свободы
для нас и наших детей.
По этим причинам, господин Председатель, я намереваюсь завтра представить
Сенату совместную резолюцию, которая позволит и обяжет Президента
Соедин„нных Штатов объявить манифестом, что Александр И. Солженицын
становится поч„тным гражданином Соедин„нных Штатов Америки.
Господин Председатель, вот текст совместной резолюции, который я предложу
завтра:
"Совместная резолюция.
Постановлено Сенатом и Палатой Представителей Соедин„нных Штатов Америки,
объедин„нными в Конгрессе, что Президенту Соедин„нных Штатов сим дозволяется
и повелевается объявить манифестом, что Александр И. Солженицын становится
поч„тным гражданином Соедин„нных Штатов Америки".
Это - очень простая резолюция, не украшенная излишней риторикой и
предлагающая очень высокое оказание поч„та. По-моему, это - самая большая
честь, какую может оказать наша Республика. Такую честь нельзя оказывать
легкомысленно или по причинам преходящего момента. В то же время она не
возлагает на Солженицына никаких обязательств и никак не меняет его
положения по отношению к его родине. Юридически он - человек без
гражданства. Он не ищет этой чести, так же, как не искал он Нобелевской
премии. Он не должен ни принимать е„, ни отклонять. Но Соедин„нные Штаты
таким образом торжественно записывают в мировые анналы, что почтили его за
его вклад в дело свободы человечества.
Нам необходимо срочно сделать этот жест. Солженицын на Западе, а семья его -
нет. Друзья его - под властью тоталитарного строя. Миллионы людей следят за
тем, что сделают Соедин„нные Штаты. Сам Солженицын обнажал "дух Мюнхена",
который будто пронизывает отношения Соедин„нных Штатов с Советским Союзом, и
нашу безнравственную политику закрывания глаз на репрессии, лишь бы можно
было сговариваться о товарах, о торговле, о разоружении.
Он сказал: "Дух Мюнхена нисколько не уш„л в прошлое, он не был коротким
эпизодом. Я осмелюсь даже сказать, что дух Мюнхена преобладает в ХХ веке.
Оробелый цивилизованный мир перед натиском внезапно воротившегося
оскаленного варварства не наш„л ничего другого противопоставить ему, как
уступки и улыбки".
Древние пророки всегда заставляли людей неудобно себя чувствовать: это было
их долгом. Солженицын говорит нам, что единственное прикрытие насилия - это
ложь, а те, кто сговаривается с насильниками, - тоже лжецы. Его ж„сткие
суждения и его прямой тон вынуждают нас занять позицию. Сейчас мы только и
можем сделать это, оказывая ему великую честь в признание его свидетельства
за правду.
Господин Председатель, я хотел бы сделать ещ„ несколько дополнительных
замечаний о предварительной истории этой инициативы. В прошлом уже
принимались подобные решения, когда граждане других стран сражались рядом с
нами за общую свободу. Честь эта оказана была Лафайету и Уинстону Черчиллю.
Солженицын, лауреат Нобелевской премии, ценой большой опасности для себя,
жертвенно и достойно служил делу свободы.
Когда честь эта была оказана Лафайету, это, конечно, не было сделано
решением Конгресса, поскольку Конгресс тогда ещ„ не существовал. Решение
было принято законодательными палатами Вирджинии и Мэриленда во времена
Статей Конфедерации.
Сэр Уинстон Черчилль получил поч„тное гражданство манифестом Президента
Кеннеди вследствие постановления Конгресса в 1963 году. Отч„т Юридического
комитета представил юридические последствия - или скорее их отсутствие, -
когда акт был предложен на голосование. Текст моей резолюции совпадает с
резолюцией о Черчилле, и поэтому к ней применимы все те же соображения.
Из чтения этого отч„та ясно, что в таком случае неприменимы юридические
обязательства гражданства и не возникает никаких налоговых осложнений. Это -
чистое оказание чести.
Господин Председатель, хотя эта резолюция и не сделала бы Солженицына
настоящим гражданином Соедин„нных Штатов, но совершенно ясно, что если бы он
решил поселиться в нашей стране, это было бы для нас большой честью. Однако,
становясь поч„тным гражданином, он ни в коей мере не обязан здесь жить и не
принимает на себя никакого обязательства в этом смысле. Если бы он этого
х