дание, конечно с бешено-поспешными переводами.) Кажется - при адвокате
ничего не должно случиться худого? Но сразу совершаются три пиратских
издания - и на русском! и на немецком! и на английском! И по всем тр„м
возникают суды.
Наше русское издание вышло в июне 1971 (от самиздата мы "Август" до тех пор
удержали), иностранные не могли перевестись и появиться раньше 1972. И вдруг
осенью 1971 в Германии в издательстве "Ланген-Мюллер" взорвался готовый
немецкий перевод! Вот тебе нба! Да как же они могли успеть? невозможно за 3
месяца качественно перевести и издать книгу в 500 страниц!
Как по-старому не было у меня адвоката - мог бы я только протестовать
газетно. Но наличие адвоката, напротив, обязывало начинать процесс: если не
протестую - так это я сам и напечатал!
Теперь, через несколько лет, когда представлены все объяснения, история
публикации "Августа" по-немецки вырисовывается так: ГБ скопировало мой текст
тотчас, как я кончил книгу - в октябре 1970, очевидно у кого-то из
"первочитателей" - надеюсь, без ведома его. После того как выяснилось
(начало декабря), что я не поеду за Нобелевской премией в Стокгольм, решено
было состроить такую провокацию: организовать печатание книги на Западе, а
затем обвинить меня в самовольной публикации "антипатриотического" романа.
Публикация "Августа 1914" не принес„т никакого вреда Советскому Союзу -
зато, думалось, даст хороший повод пугать меня, травить, вынуждать к
отречению, а то и судить.
ГБ, видимо, планировало так. Именно то, что "Август", в отличие от "Круга" и
"Корпуса", не ходит в самиздате - как раз и облегчает обвинить меня в
передаче на Запад, если книга появится там. Но издательство должно быть
солидное, и, значит, надо ему чисто передать рукопись: издатель должен
верить, что это - по воле автора, однако ни сам автор, ни адвокат не должны
о том узнать. Что совершенно не приходило в голову КГБ - что я действительно
напечатаю книгу сам, открыто, от собственного имени. Торопились они,
торопился и я, два минных подкопа шли скрытно друг другу навстречу.
К Новому (1971) году в Москву приехала из Германии мадам Кальман, вдова
композитора. Она встречалась с Ростроповичем и спрашивала его обо мне, даже
просила походатайствовать, чтобы следующую книгу передали через не„.
Ростропович обычно всем отвечал с высшей любезностью, может какая и
проскользнула у него неопредел„нная фраза полуобещания, но в Жуковку на
свидание со мной он е„, конечно, не пов„з, как и не возил ни одного
иностранца за все мои годы там, да и мне ничего не передал об этом случае.
Тем не менее, воротясь в Германию, мадам Кальман издателю "Ланген-Мюллера"
Фляйснеру рассказала о встрече со мной в Жуковке: жив„т в ужасных условиях,
питается картофелем и молоком (по-советски - так ещ„ не плохо!), смертельно
болен, выглядит столетним, ежедневно жд„т ареста и ссылки в Сибирь,
совершенно запуган. Очень хочет срочно напечатать "Август", совсем не
интересуясь гонораром, но боится передать рукопись сам, е„ надо получить у
адвоката Хееба, и сделать это издательство может только через мадам Кальман,
никому другому Хееб не отдаст. (Именно этот фантастический рассказ и
позволяет думать, что мадам Кальман сама - не жертва интриги.)
И что же почтенное издательство (почтенное, но прежде, под его крылом,
маленький "Иван Денисович" был разорван четыр„м переводчикам для
скороспешного перевода)? - уже которое в этом ряду? - вот эта однообразная
прагматичность их действий безо всякого нравственного контроля более всего и
поражает меня в истории печатания моих книг на Западе. Хееб - в Цюрихе,
рядом, издательство может легко и просто снестись с ним напрямую, но
напущенная мадам Кальман таинственность заставляет его ("а иначе мы не
получим рукопись"?) отдаться подозрительным услугам на е„ условиях.
Самозваная посредница с ещ„ одной мадам якобы отправились 18 января в Цюрих,
там якобы предъявили Хеебу косо оторванную часть билета с московского
концерта Ростроповича, билет совпал, - и тем якобы получили рукопись
"Августа"! - только с условием: глубокой тайны! (Ничего подобного,
разумеется, не было, к Хеебу они не являлись.) Издатель Фляйснер радостно и
доверчиво взял рукопись. (Он искренно верил, что - от меня? Допускаю. Да
хоть не требовал письменной доверенности от меня. Но письма мне,
оказывается, писал, - да как же, после всех тайн, открыто по советской
почте? - в Рождество, Наро-Фоминский район, - это уже странно. Позже
ссылался, что "не получил от меня возражений" против печатанья! И - зачем-то
"сообщил Международной Книге" советской, - крайняя наивность?)
Так КГБ прекрасно обыграло существование Хееба: не было бы моего адвоката -
КГБ искать бы, искать, состраивать правдоподобную передачу в издательство -
"от меня".
Теперь понятно, что когда в начале апреля 1971 (уже два месяца как роман
переводился у "Ланген-Мюллера") стали советские журналы получать мои
предложения напечатать у них "Август" и запрашивали, ясно, КГБ - там только
смеялись. Конечно, командовали журналам не отвечать мне, чтобы бумажкой не
подтвердить моего алиби - что я хотел печатать роман в СССР. А я, не получая
их ответов, тоже смеялся: не отвечаете? вот и ладно, не прид„тся тормозить
парижское издание.
Внезапная публикация "Августа" в "Имке" была для расч„тов ГБ опрокидывающей
неожиданностью (да почему ж агентура такая слабая? ведь типография Лифаря -
была неохраняемая, открытая): сам посмел, да ещ„ свой копирайт объявил! По
сути вся их воровская махинация на том и лопнула, и надо было бы им
отступить, да уже машина разогнана, не отступится затянутый в дело
"Ланген-Мюллер".
А Хееб отдал немецкие права издательству "Люхтерханд" (по совету Бетты, она
знакома была с ними). И начался между двумя издательствами суд - да какой
долгий! до 1977 года, 6 лет до окончательного решения. Из Москвы суд не
казался мне неправильным, а - верно, отстаивайте! Но попав в Европу, я
склонялся к примирению: оказался их перевод получше нашего, люхтерхандского.
И что же останавливать хорошее издание, уничтожать тираж! Однако вся наша
сторона настаивала, что надо досудиться и победить (и тем пустить мои книги
под нож!..). Я ещ„ тогда в судную проблему не вош„л.
Ещ„ о судах вокруг "Августа".
Москвы достигали книги лишь случайно, и вот с какого-то года стало
попадаться лондонское издательство "Флегон-пресс" (потом оказалось: Флегон -
это фамилия издатчика). Ничегошеньки я о н„м тогда не знал, но вижу: издал
мою "Свечу на ветру" с утерей одной машинописной страницы, и даже не
оговорился, а слепил как попало, без смысла. Издал "В круге первом" под
диким названием "В первом кругу" - и дикое количество опечаток, редко по 10
на страницу, а то по 20-25! И целые куски текста опять потерял (главу
"Рождение науки"), и перевраны имена действующих лиц. Этот Флегон издавал
меня так небрежно-наплевательски, как будто хотел нанести мне как можно
больше вреда, как будто умышленно изгаживая мою книгу. (Оказывается, я
никогда и не видел, он издавал и "Ивана Денисовича", "Матр„ну" и "Олень и
шалашовку", вс„ хватал.) Но при "Августе" этот пузырь из лужи поп„р и вовсе
неожиданно: перефотографировал уже изданную "Имкой" книжку, несмотря на
ясный копирайт, натолкал туда не относящихся к роману фотографий - и вс„ это
нагло издал от себя. "Имка", по западному обычаю, подала на него в суд. И
опять потянулось на несколько лет - но не наказали Флегона: он объявил себя
банкротом, и наша же сторона платила все судебные издержки.
А оборотчивый Флегон - первоклассный мастер судиться, вся душа его в
сутяжничестве, тем временем он не дремал: стал судорожно переводить "Август"
на английский, и уже предлагал продавать "Обз„рверу" по кускам, и "Пингвину"
для мягкого издания. И так возник третий суд по "Августу": на Флегона подало
издательство "Бодли Хэд", остановить эти эксперименты. Флегон оправдывал
свои действия ложью, что будто бы "Август" уже ходит в самиздате, а потому
не принадлежит "никому". (Выглядит как явное постоянное намерение: сорвать
копирайты моих книг.) Но как ни юлил, не мог назвать никого, кто б читал
"Август" в самиздате, - да он и не ходил там, пока не вышел в "Имке". И ещ„
настаивал Флегон: что, по советским законам, я не имел права давать
доверенность Хеебу, и потому полномочие недействительно. (Всегда бы Флегона
поддержал Луи, с ним знакомый и связанный в операциях, но сам был фигурой
одиозной, по распростран„нному мнению кагебист, и они свою связь скрывали.
Впрочем, замечено было, что Луи в 1967 "продал" мемуары Аллилуевой именно
Флегону. А в 1968 Флегон готовил и опередительное издание "Ракового корпуса"
по-русски, очевидно с лу„вского экземпляра, - о ч„м и предупреждали меня
тогда "Грани" телеграммой, - да замялся Флегон, узнав, что Мондадори в
Италии ещ„ раньше выполнил эту задачу.) Английский судья Брайтман запретил
Флегону английское издание "Августа" (тогда Флегон стал продавать его за
пределами Великобритании), но при этом вынес и расширительное важное
решение: что хождение в самиздате не может рассматриваться как первое
издание книги и, значит, копирайт не принадлежит Советскому Союзу. Это
создавало британский прецедент и на будущее защищало право самиздатских
авторов быть владельцами своих книг. (Впрочем, английский суд не дов„л дело
до конца: непобедимый в судах Флегон если и проигрывает, то ничего не
платит, объявляя себя банкротом, а через несколько лет это да„т ему право
утверждать, что раз суд не назначил ему платить штраф и судебные расходы -
значит, он и виноват не был.)
Итак с доктором Хеебом, от первых недель после моей доверенности, я дерзко
затеял переписку открытую, через советскую почту, - пустопорожнюю, но
респектабельную, пусть цензура читает. (Мои русские письма он пересылал
потом Бетте, она переводила ему по телефону, а его ответные ко мне немецкие
я легко читал.) Иногда и так я использовал эту переписку: предупреждал
(гебистов:), в ч„м тв„рдо не уступлю ни за что, или какие козни тут против
меня готовятся. И ГБ - из расч„та? из собственного интереса? - этой
переписке почти не мешало.
Попросил я Хееба прислать его фотокарточку - прислал. Ох, какой солидный,
пожилой, сколько основательности в его широкой крупной голове на широких
плечах. И - с трубкой в поднес„нной ко рту руке, задумчиво, - по-ложительный
тип! Однажды поехал к нему в Швейцарию с пл„нками Стиг Фредриксон - очень
хвалил, понравился тот ему: внушительный, серь„зный.
А однажды, вместо письма, приходит (на московский наш адрес, на Тверской)
извещение на мо„ имя о ценной посылке от Хееба. А я-то - в Жуковке, у
Ростроповича; пыталась Аля как-нибудь получить без меня - нет, только лично
сам, и с паспортом. А мне выезжать в Москву по заказу - зарез: каждый раз
что-нибудь секретное на руках, а дом оста„тся пустой, надо основательно
прятать. По сплошной моей работе выезжаю в Москву не часто, и всегда
тамошний день плотно нагружен. Но и откладывать же нельзя: наверняка
что-нибудь очень важное. А пояснительного письма о посылке нет. Наконец
поехал, добрался до Центрального телеграфа, получил какую-то крупную, но
л„гкую коробку. Прин„с домой, Аля распечатала: некий шарабан на деревянных
кол„сах, игрушка для детей - подарок от фрау Хееб. Милое добродушие: Нет,
двум мирам друг друга не понять.
Пишу Хеебу, "по левой", летом 1971: "Эти полтора года, как Вы вошли в свои
права, я испытываю большое моральное облегчение, даже покой: знаю, что Вы
тв„рдо защищаете и оберегаете меня от неприятных случайностей. Благодарю Вас
за неоценимую поддержку. Считаю Вашу деятельность безупречной и достойной
восхищения". Настойчиво прошу не ограничивать себя в оплате своего труда,
"иначе Вы причините мне боль". И беспокоюсь: "чтобы Вы не слишком измучились
из-за огромности моих задач". А тут начали в Европе ворчать, подозревать:
что за странная личность этот Хееб, у него какие- то коммунистические связи,
не обманывает ли он Солженицына, не от КГБ ли Хееб к нему приставлен? (что
это? и старики Андреевы говорили:). Я в сентябре 1971 пишу ему и в легальном
письме: "Готов публично в самых сильных выражениях заявить, что высочайше
ставлю Вашу честность и Ваши отличные деловые качества и не мог бы желать
себе адвоката лучше Вас". В одном только не доверяю ему и настойчиво
спрашиваю Бетту: хорошо ли он контору свою запирает? Да пусть моих главных
рукописей не держит ни в конторе, ни дома, а только в банковских подвалах.
То в одном, то в другом адвокат помогает незаменимо - по вопросам, которые
тогда казались жгучими. Прип„рло ли меня публично оправдаться (против
советской власти), что я западных гонораров не беру, они предназначаются для
общественного использования на родине, а трачу только средства из
Нобелевской премии, - Хееб заявляет. Защита. Нужно ли осудить возможные на
Западе безответственные биографии мои (Файфер) или возможную публикацию моих
частных писем (Решетовская), - Хееб делает это, и ведущие мировые газеты
охотно предоставляют ему место. Или врут в газетах обо мне Советы, что у
меня якобы три автомобиля, два дома, - Хееб солидно опровергает эту чушь. А
иногда само существование адвоката начинает удерживать ЦК-ГБ от некоторых
шагов: так, Жорес Медведев основательно предполагает, что в 1970 году
провокационный их замысел опубликовать "Пир победителей" на Западе
остановила боязнь контрдействий адвоката: стало бы во всяком случае ясно,
что не я опубликовал пьесу.
Ну что ж, мои поощрения открывали доктору Хеебу все возможности действий. Он
- и действовал. А важно ведя открытую переписку - никогда ничего не добавлял
по левой через Бетту, то есть о его реальной деятельности; ни разу не
сообщил, не спросил, не посоветовался ни о ч„м существенном, - так, наверно,
или дел таких нет, или и так вс„ ясно? Его сдержанность как раз и
производила самое внушающее, солидное впечатление: значит, уверенно,
профессионально вед„т, вс„ знает.
Правда, Хееб не раз порывался приехать ко мне в Москву! - уж как я его
отговаривал, то-то был бы ляп, игра для КГБ, под какими потолками мы бы с
ним беседовали? ничего б мы тут не прояснили. (Позже я понял, что влекла его
больше - слабость к путешествиям и к представительности.)
Что ж до слухов, что Хееб коммунист, то постепенно узналось: да, до 1956 был
коммунист, но после венгерского подавления в виде протеста переш„л в
социалисты. Вот те нба! Знал бы я это раньше - сильно бы задумался. А вс„
объяснялось просто: Бетта была человек скорее даже советского опыта, чем
западного, потому нам с нею и было так понятно и легко. А ведя в Австрии
жизнь университетского преподавателя, сама с адвокатским кругом почти не
сталкивалась. А знакомые Бетты были - скорее и больше по коммунистической
линии, по е„ происхождению, оттуда и рекомендация. Но мелочь такую о Хеебе
она нам не сказала или важной не сочла. Выбор е„ оказался не весьма
совершенным, да. Однако совсем не потому, что Хееб был бывший коммунист, его
коммунизм во всей дальнейшей истории никакой вредной роли не сыграл. Да мы
даже утешали себя, что прозревший коммунист - это уже человек с хорошим
опытом, на советской мякине не попад„тся!
Так как же достался "Август" "Бодли Хэду"? Уместно объяснить тут, хотя узнал
я, дознался об этом только осенью 1974, больше полугода проживя в Цюрихе.
Оказалось: весной 1970 Хееб предложил "Бодли Хэду" переговоры об их
незаконной публикации "Ракового корпуса". И, не состязаясь в достоинстве,
сам же и поехал в Лондон. А издательство "Бодли Хэд" загородилось лордом
Беттелом, что "все права" на "Раковый корпус" и на "Оленя" - у него. И Хееб
пов„л переговоры с Беттелом: Как раз к этому времени подоспело к Хеебу мо„
письмо из Советского Союза, что Личко никаких полномочий не имел, это
мошенничество. И была же раньше моя газетная публикация, что ни за кем не
признаю прав на "Корпус". Хееб попал в большое затруднение. Формально он
имел права объявить издание "Бодли Хэда" пиратским - но оно не только уже
осуществилось, но и главный тираж схлынул, прочли, и перевод неплохой. А мне
- уже два года прошло - никаких кар за "Корпус" не последовало. Да и по
мирности характера никак не хотел Хееб затевать скандала. Но сверх того
заверил захватчиков, что действия их были вполне честными и он как адвокат
готов это юридически подтвердить. Переговоры ещ„ продлились до осени, а тут
мне дали Нобелевскую премию, и вот-вот я должен был сам приехать на Запад (и
разобраться?). Но, проявляя завидную авторитетность, Хееб за месяц до
ожидаемого моего приезда подписал дополнение к их прежнему договору, где его
признавали безусловным моим представителем, а он признавал действия Беттела
и "Бодли Хэда" абсолютно законными (даже ещ„ благодарил их устно от моего
имени) и утверждал за ними вечные права на два моих произведения - уже
начиная запутывать и мои будущие издательские дела. При таких дружеских
отношениях передал он "Бодли Хэду" и "Август". (По понятиям западных
издательств появление у "Бодли Хэда" теперь ещ„ и "Августа" - косвенно
подтверждало, что и отдача им "Ракового корпуса" была авторизована:)
Тем временем Хееб, уже с мировой знаменитостью, о н„м писали в больших
газетах, фотографировали, сменил свою скромную конторку на попышней - и в
январе 1972 к нему туда нагрянула изыскливая Ольга Карлайл и пробивной
адвокат Курто, они уже издали разгадали нашего Хееба. Они приехали признать
его, и даже тоже готовы переводить ему гонорары автора, если он
предварительно утвердит их смету расходов и заработков (почти половину
авторских гонораров, и это при бесплатном переводе Уитни) и оставит у них
ещ„ финансовый резерв - на случай разных неустоек, чтобы расплачивался
автор. Если же Хееб сметы не подпишет, то они его не признают, и не
переведут ему ни доллара. Представленная смета была дутой, смехотворной. При
любви семьи Карлайлов к русской литературе - литературный зять Генри Карлайл
объявлял себя "агентом", с 15% комиссионных, - за передачу пл„нки романа в
издательство? Затем Ольга брала за "участие в переводе "Круга"", за
"соперевод и редактирование "Архипелага"", за "редакторское наблюдение".
Затем - поездки, даже в Нью-Йорк со своей коннектикутской дачи, какие-то
стенографистки, телефон, телеграф, почта, такси, пол„ты в Европу, отели,
ресторанные обеды. Перед таким напором и такой убедительной
документальностью мой Хееб наш„л предлагаемую сделку ободрительной - и вс„
подписал. Не знаю, хоть проч„л он при этом их колониальный к автору договор
с "Харпером" или даже не читал. Карлайл и Курто уехали в ликовании, и с
этого-то момента Карлайлы так ласково переменились к Хеебу, признавая, что
адвокат у нас, конечно, должен быть.
Так же задним числом утвердил он договор "Харпера", которым тот продал
мировые права на экранизацию "Круга". Тот поспешный поверхностный фильм
оказался крайне неудачным, а на долгие годы впер„д заклинил достойную
экранизацию.
Одни сплошные кругом наживы, расч„ты, - и вообразить нельзя, что вс„ это
копошенье - вокруг огненной там, в СССР, мятели. Пока мы там бь„мся - а нам
отсюда грызут спину.
А Хееб попал как кур в ощип. Он был и оставался маленьким локальным
адвокатом, занятым до сих пор одними бытовыми делами, - и вдруг мировые
литературные? Не попытался он, бедняга, властно исправить многолетний дурной
ход с моими изданиями, но прежде искал, чтоб издатели хоть бы признали его
(тем самым потекут и первые средства, на что ему оборачиваться). А при таком
направлении лучший путь для него оказался, по сути, путь капитуляций:
признавать законными соверш„нные до него беззакония. (А если не признавать -
то опять же судиться?.. И на какие средства? Чтбо тут выдумаешь?) И - ни об
одном таком шаге он не спросил меня и не посоветовался.
Осенью 1972 Ольга Карлайл заверяет Бетту (у них была прямая встреча,
неприязненная), что английский перевод "Архипелага" (за 4 года!) "вчерне
готов". (На самом деле Уитни был уже два года как остановлен, а Карлайлы так
и не домучили "обработки" 1-го тома.) Бетта встречно сообщает ей, что от
меня есть распоряжение начать переводы на другие языки (но п