нова рассмеялась, но уже чуть слышно, и уронила голову. Я оставил  вес-
ло, чтобы закутать одеялом ее ноги и прикрыть ей лицо. Увы, у  нее  было
так мало сил! С недобрым предчувствием посмотрел я на юго-запад и  поду-
мал о шестистах милях, отделявших нас от берега, и о  всех  предстоявших
нам испытаниях. Да и бог весть, что еще ждало нас впереди! В этой  части
океана в любую минуту мог разыграться гибельный для нас шторм. И все  же
я не испытывал страха. Я не был спокоен за будущее, о нет, - самые  тяж-
кие сомнения грызли меня, - но за всем этим не было страха.  "Все  обой-
дется, - твердил я себе, - все обойдется!"
   После полудня ветер посвежел и поднял большие волны, которые  основа-
тельно трепали шлюпку и задавали мне работу.  Впрочем,  запасенная  нами
провизия и девять бочонков воды придавали  шлюпке  достаточную  устойчи-
вость, и я шел под парусом, пока это не стало слишком опасным.  Тогда  я
убрал шпринт, туго притянул и закрепил верхний  угол  паруса,  превратив
его в треугольный, и мы поплыли дальше.
   Под вечер я заметил на горизонте с подветренной стороны дымок парохо-
да. Это мог быть либо русский крейсер, либо  скорее  всего  "Македония",
все еще разыскивающая шхуну.
   Солнце за весь день ни разу не выглянуло из-за облаков, и было  очень
холодно. К ночи облака сгустились еще больше, ветер окреп, и  нам  приш-
лось ужинать, не снимая рукавиц, причем я не мог выпустить из рук  руле-
вого весла и ухитрялся отправлять в рот кусочки пищи только в  промежут-
ках между порывами ветра.
   Когда стемнело, шлюпку стало так швырять на волнах,  что  я  вынужден
был убрать парус и принялся мастерить плавучий якорь. Это была  нехитрая
штука, о которой я знал из рассказов охотников. Сняв мачту,  я  завернул
ее вместе с шпринтом, гиком и двумя парами запасных весел в парус,  нак-
репко обвязал веревкой и бросил за борт. Конец веревки я закрепил на но-
су, и плавучий якорь был готов. Мало выступая из воды и почти не испыты-
вая влияния ветра, он тормозил шлюпку и удерживал ее носом к ветру. Ког-
да море покрывается белыми барашками, это наилучший способ, чтобы шлюпку
не захлестнуло волной.
   - А теперь что? - весело спросила Мод, когда я справился со своей за-
дачей и снова натянул рукавицы.
   - А теперь мы уже не плывем к Японии, - сказал я. -  Мы  дрейфуем  на
юго-восток или на юго-юго-восток со скоростью по крайней мере двух  миль
в час.
   - До утра это составит всего двадцать четыре мили, - заметила она,  -
да и то, если ветер не утихнет.
   - Верно. А всего сто сорок миль, если этот ветер продержится трое су-
ток.
   - Не продержится! - бодро заявила Мод. - Он непременно повернет и бу-
дет дуть как следует.
   - Море - великий предатель.
   - А ветер? - возразила она. - Я ведь слышала, как вы  пели  дифирамбы
"бравым пассатам".
   - Жаль, что я не захватил сектант и хронометр Ларсена, - мрачно  про-
изнес я. - Когда мы сами плывем в одном направлении, ветер сносит нас  в
другом, а течение, быть может, - в третьем, и равнодействующая не подда-
ется точному исчислению. Скоро мы не сможем определить,  где  находимся,
не сделав ошибки в пятьсот миль.
   После этого я попросил у Мод прощения и обещал больше не  падать  ду-
хом. Уступив ее уговорам, я ровно в девять оставил ее на вахте до  полу-
ночи, но, прежде чем лечь спать, хорошенько закутался в одеяла, а поверх
них - в непромокаемый плащ. Спал я  лишь  урывками.  Шлюпку  швыряло,  с
гребня на гребень, волны гулко ударялись о дно. Я слышал, как они  ревут
за бортом, и брызги ежеминутно обдавали мне лицо. И все же, размышлял я,
не такая уж это скверная ночь - ничто по сравнению с тем, что  мне  ночь
за ночью приходилось переживать на "Призраке", и с тем,  что  нам,  быть
может, предстоит еще пережить, пока нас будет носить по океану  на  этом
утлом суденышке. Я знал, что обшивка у него всего в три  четверти  дюйма
толщиной. Слой дерева тоньше дюйма отделял нас от морской пучины.
   И тем не менее, готов утверждать это снова и снова, я  не  боялся.  Я
больше уже не испытывал того страха смерти, который когда-то нагонял  на
меня Волк Ларсен и даже Томас Магридж. Появление в моей жизни Мод  Брус-
тер, как видно, переродило меня. Любить, думал я, - ведь это еще лучше и
прекраснее, чем быть любимым! Это чувство дает человеку  то,  ради  чего
стоит жить и ради чего он готов умереть. В силу любви к другому существу
я забывал о себе, и вместе с тем - странный парадокс! - мне никогда  так
не хотелось жить, как теперь, когда я меньше всего дорожил своей жизнью.
Ведь никогда еще жизнь моя не была наполнена таким смыслом, думал я. По-
ка дремота подкрадывалась ко мне, я лежал и с чувством неизъяснимого до-
вольства вглядывался в темноту, зная, что там, на корме, приютилась Мод,
что она зорко несет свою вахту среди бушующих волн и готова каждую мину-
ту позвать меня на помощь.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
 
   Стоит ли рассказывать о всех страданиях, перенесенных нами  на  нашей
маленькой шлюпке, когда нас долгие дни  носило  и  мотало  по  океанским
просторам? Сильный северо-западный ветер дул целые сутки. Потом наступи-
ло затишье, но к ночи поднялся ветер с юго-запада, то есть прямо  нам  в
лоб. Тем не менее я втянул плавучий якорь,  поставил  парус  и  направил
лодку круто к ветру с курсом на юго-юговосток. Ветер  позволял  выбирать
лишь между этим курсом и курсом на запад-северо-запад, но теплое дыхание
юга влекло меня в более теплые моря, и это определило мое решение.
   Однако через три часа, - как сейчас помню, ровно в полночь,  -  когда
нас окружал непроницаемый мрак, этот юго-западный ветер так  разбушевал-
ся, что я вновь был принужден выбросить плавучий якорь.
   Рассвет застал меня на корме. Воспаленными от  напряжения  глазами  я
всматривался в побелевший вспененный океан, среди  которого  наша  лодка
беспомощно взлетала и ныряла, держась на своем плавучем якоре. Мы  нахо-
дились на краю гибели - каждую секунду  нас  могло  захлестнуть  волной.
Брызги и пена низвергались на нас нескончаемым водопадом, и я должен был
безостановочно вычерпывать воду. Одеяла промокли насквозь. Промокло все,
и только Мод, в своем плаще, резиновых сапогах и зюйдвестке, была хорошо
защищена, хотя руки, лицо и выбившаяся из-под зюйдвестки прядь волос бы-
ли у нее совершенно мокрые. Время от времени она брала у меня черпак  и,
не страшась шторма, принималась энергично вычерпывать воду. Все на свете
относительно: в сущности, это был просто свежий ветер, но для  нас,  бо-
ровшихся за жизнь на нашем жалком суденышке, это был настоящий шторм.
   Продрогшие, измученные, весь день сражались мы с разбушевавшимся оке-
аном и свирепым ветром, хлеставшим нам в лицо. Настала ночь,  но  мы  не
спали. Опять рассвело, и по-прежнему ветер бил нам в лицо и пенистые ва-
лы с ревом неслись навстречу.
   На вторую ночь Мод начала засыпать от изнеможения. Я укутал ее плащом
и брезентом. Одежда на ней не очень промокла, но девушка  закоченела  от
холода. Я боялся за ее жизнь. И снова занялся день, такой же холодный  и
безрадостный, с таким же сумрачным небом, яростным ветром и грозным  ре-
вом волн.
   Двое суток я не смыкал глаз. Я весь промок, продрог до костей  и  был
полумертв от усталости. Все тело у меня ныло от холода и  напряжения,  и
при малейшем движении натруженные мускулы давали себя знать, - двигаться
же мне приходилось беспрестанно. А нас тем временем все несло и несло на
северо-восток - все дальше от берегов Японии, в сторону холодного Берин-
гова моря.
   Но мы держались, и шлюпка держалась, хотя ветер дул с  неослабевающей
силой. К концу третьего дня он еще окреп. Один раз шлюпка  так  зарылась
носом в волну, что ее на четверть залило водой. Я работал черпаком,  как
одержимый. Вода, заполнившая шлюпку, тянула ее книзу, уменьшала ее  пла-
вучесть. Еще одна такая волна - и нас ждала неминуемая гибель.  Вычерпав
воду, я вынужден был снять с Мод брезент и  затянуть  им  носовую  часть
шлюпки. Он закрыл собою шлюпку на треть и сослужил нам  хорошую  службу,
трижды спасая нас, когда лодка врезалась носом в волну.
   На Мод было жалко смотреть. Она съежилась в комочек на дне лодки, гу-
бы ее посинели, на бескровном лице отчетливо были написаны  испытываемые
ею муки. Но ее глаза, обращенные на меня, все так же  светились  мужест-
вом, и губы произносили ободряющие слова.
   В эту ночь шторм, должно быть, бушевал особенной яростью,  но  я  уже
почти ничего не сознавал, усталость одолела меня, и я заснул на корме.
   К утру четвертого дня ветер упал до едва приметного дуновения,  волны
улеглись, и над нами ярко засияло солнце. О, благодатное солнце! Мы  не-
жили свои измученные тела в его ласковых лучах и  оживали,  как  букашки
после бури. Мы снова начали улыбаться, шутить и бодро смотреть на  буду-
щее. А ведь в сущности положение наше было плачевнее прежнего. Мы теперь
были еще дальше от Японии, чем в ту ночь, когда покинули "Призрак"; а  о
том, на какой широте и долготе мы находимся, я мог только гадать, и при-
том весьма приблизительно. Если мы в течение семидесяти с  лишним  часов
дрейфовали со скоростью двух миль в час, нас должно было снести по край-
ней мере на сто пятьдесят миль к северо-востоку. Но были  ли  верны  мои
подсчеты? А если мы дрейфовали со скоростью четырех миль  в  час?  Тогда
нас снесло еще на сто пятьдесят миль дальше от цели.
   Итак, где мы находимся, я не знал и не удивился бы, если бы мы  вдруг
снова увидели "Призрак". Вокруг плавали котики, и я все время ждал,  что
на горизонте появится промысловая шхуна. Во второй половине  дня,  когда
снова поднялся свежий северо-западный ветер,  мы  действительно  увидели
вдали какую-то шхуну, но она тут же скрылась из глаз, и опять  мы  оста-
лись одни среди пустынного моря.
   Были дни непроницаемого тумана, когда даже Мод падала духом  и  с  ее
губ уже не слетали веселые слова; были дни штиля, когда мы плыли по без-
молвному, безграничному простору, подавленные величием океана,  и  диви-
лись тому, что все еще живы и боремся за жизнь,  несмотря  на  всю  нашу
беспомощность; были дни пурги и снежных шквалов, когда мы промерзали  до
костей, и были дождливые дни, когда мы наполняли наши бочонки  стекавшей
с паруса водой.
   И все эти дни моя любовь к Мод непрестанно росла.  Эта  девушка  была
такой многогранной, такой богатой настроениями - "протеевой", как я  на-
зывал ее, - натурой. У меня были для нее и другие,  еще  более  ласковые
имена, но я ни разу не произнес их вслух. Слова любви трепетали  у  меня
на губах, но я знал, что сейчас не время для признаний. Можно  ли,  взяв
на себя задачу спасти и защитить женщину, просить ее любви? Но сколь  ни
сложно было - в силу этого и в силу многих других  обстоятельств  -  мое
положение, я, думается мне, умел держать себя как должно.  Ни  взглядом,
ни жестом не выдал я своих чувств. Мы с Мод были добрыми товарищами, и с
каждым днем наша дружба крепла.
   Больше всего поражало меня в Мод полное отсутствие робости и  страха.
Ни грозное море, ни утлая лодка, ни штормы, ни страдания, ни наше одино-
чество, то есть все то, что могло бы устрашить даже физически закаленную
женщину, не производило, казалось, никакого впечатления на нее.  А  ведь
она знала жизнь только в ее наиболее изнеживающих,  искусственно  облег-
ченных формах. Эта девушка представлялась мне всегда как бы сотканной из
звездного сияния, росы и туманной дымки. Она казалась мне духом, приняв-
шим телесную оболочку, и воплощением всего,  что  есть  самого  нежного,
ласкового, доверчивого в женщине. Однако я был не вполне прав. Мод и ро-
бела и боялась, но она обладала мужеством. Плоть и муки были и  ее  уде-
лом, как и всякой женщины, но дух ее был выше плоти, и  страдала  только
ее плоть. Она была как бы духом жизни, ее духовной сутью, - всегда  без-
мятежная с безмятежным взглядом, исполненная веры в высший порядок среди
неустойчивого порядка вселенной.
   Опять наступила полоса штормов. Дни и ночи ревела буря, рукой  титана
швыряя наше суденышко по волнам, и океан щерился на нас  своей  пенистой
пастью. Все дальше и дальше относило нас на северо-восток. И вот  однаж-
ды, когда шторм свирепствовал вовсю, я бросил усталый взгляд  в  подвет-
ренную сторону. Я уже ничего не искал, а скорее, измученный  борьбой  со
стихией, как бы безмолвно молил разъяренные  хляби  морские  унять  свой
гнев и пощадить нас. Но, взглянув, я не поверил  своим  глазам.  У  меня
мелькнула мысль, что дни и ночи, проведенные  без  сна,  в  непрестанной
тревоге, помрачили мой разум. Я перевел взгляд на Мод, и  вид  ее  ясных
карих глаз, ее милых мокрых щек и развевающихся волос  сказал  мне,  что
рассудок мой цел. Повернувшись снова в  подветренную  сторону,  я  снова
увидел выступающий далеко в море мыс - черный, высокий и  голый,  увидел
бурный прибой, разбивающийся у его  подножия  фонтаном  белых  брызг,  и
мрачный, неприветливый берег, уходящий на юго-восток и окаймленный гроз-
ной полосой бурунов.
   - Мод, - воскликнул я, - Мод! Она повернула  голову  и  тоже  увидела
землю.
   - Неужели это Аляска? - вскричала она.
   - Увы, нет! - ответил я и тут же спросил: - Вы умеете плавать?
   Она отрицательно покачала головой.
   - И я не умею, - сказал я. - Значит, добираться до берега придется не
вплавь, а на шлюпке, придется найти какой-нибудь проход между прибрежны-
ми скалами. Но время терять нельзя... И присутствия духа тоже.
   Я говорил уверенно, но на душе у меня было далеко  не  спокойно.  Мод
поняла это и, пристально посмотрев на меня, сказала:
   - Я еще не поблагодарила вас за все, что вы сделали для меня, и...
   Она запнулась, как бы подбирая слова, чтобы лучше выразить свою  бла-
годарность.
   - И что же дальше? - спросил я довольно грубо, так как мне совсем  не
понравилось, что она вдруг вздумала благодарить меня.
   - Помогите же мне! - улыбнулась она.
   - Помочь вам высказать мне свою признательность перед смертью?  И  не
подумаю. Мы не умрем. Мы высадимся на этот остров и устроимся на нем на-
илучшим образом еще до темноты.
   Однако, несмотря на всю решительность моего тона, я сам не  верил  ни
единому своему слову. Но не страх заставлял меня лгать. Страха за себя я
не испытывал, хотя и ждал, что найду смерть в кипящем прибое среди скал,
которые быстро надвигались на нас. Нечего было и  думать  о  том,  чтобы
поднять парус и попытаться отойти от берега; ветер  мгновенно  опрокинул
бы шлюпку, и волны захлестнули бы ее; да к тому же и парус вместе с  за-
пасными веслами был у нас спущен за корму.
   Как я уже сказал, сам я не страшился смерти, которая подстерегала нас
где-то там, в каких-нибудь сотнях ярдов, но мысль о том, что должна уме-
реть Мод, приводила меня в ужас. Проклятое воображение уже рисовало  мне
ее изуродованное тело в кипящем водовороте среди прибрежных скал, и я не
мог этого вынести: я заставлял себя думать, что мы благополучно высадим-
ся на берег, и говорил не то, чему верил, а то, чему хотел бы верить.
   Вставшая перед моими глазами картина столь страшной  гибели  ужаснула
меня, и на миг мелькнула безумная мысль: схватить Мод в объятия и  прыг-
нуть с нею за борт. Эту мысль сменила другая: когда шлюпка достигнет по-
лосы бурунов, обнять Мод, сказать ей о своей любви и,  подхватив  ее  на
руки, броситься в последнюю отчаянную схватку со смертью.
   Мы инстинктивно придвинулись друг к Другу. Рука Мод в рукавице  потя-
нулась к моей. И так, без слов, мы Ждали конца. Мы были  уже  близко  от
полосы прибоя у западного края мыса, и я  напряженно  смотрел  вперед  в
слабой надежде, что случайное течение или сильная волна подхватит и про-
несет нас мимо бурунов.
   - Мы проскочим! - заявил я с напускной уверенностью, которая не обма-
нула ни Мод, ни меня самого. Но через несколько минут я  снова  восклик-
нул:
   - Мы проскочим, черт побери! Я был так взволнован, что  выбранился  -
чуть ли не впервые в жизни.
   - Прошу прощения... - пробормотал я.
   - Вот теперь вы убедили меня! - с улыбкой сказала Мод. - Теперь  и  я
верю, что мы проскочим.
   За краем мыса уже виден был вдали высокий берег, и нашим глазам  пос-
тепенно открывалась глубокая бухта. Одновременно с этим до  нас  долетел
какой-то глухой, неумолчный рев. Он перекатывался, как отдаленный  гром,
и доносился с подветренной стороны сквозь грохот прибоя и вой  бури.  Мы
обогнули мыс, и вся бухта сразу открылась нам - белый, изогнутый полуме-
сяцем песчаный берег, о который разбивался мощный прибой и  который  был
сплошь усеян мириадами котиков. От них-то и исходил  долетавший  до  нас
рев.
   - Лежбище! - воскликнул я, - теперь мы и вправду спасены. Тут  должна
быть охрана и сторожевые суда для защиты животных от охотников. Быть мо-
жет, на берегу есть даже пост.
   Однако, продолжая всматриваться в линию прибоя, разбивавшегося о  бе-
рег, я вынужден был заметить:
   - Не так-то все это просто, конечно, ну да ничего. Если боги  смилос-
тивятся над нами, мы обогнем еще один мыс и, может быть,  найдем  хорошо
защищенную бухту, где сможем выйти из шлюпки, даже не замочив ног.
   И боги смилостивились. Чуть не врезавшись во второй мыс,  мы  все  же
обогнули его, гонимые юговосточным ветром, и увидели  третий,  почти  на
одной линии с первыми двумя. Но какая бухта  открылась  нам  здесь!  Она
глубоко вдавалась в сушу, и прилив сразу подхватил нашу шлюпку  и  отнес
под укрытие второго мыса. Здесь море было почти  спокойно,  крупная,  но
ровная зыбь качала шлюпку, и я втянул плавучий якорь и сел на весла. Бе-
рег загибался все дальше на юго-запад, и вдруг внутри этой большой бухты
нам открылась еще одна небольшая, хорошо закрытая  естественная  гавань,
где вода стояла тихо, как в пруду,  лишь  изредка  подергиваемая  рябью,
когда из-за нависшей над песчаным берегом отвесной гряды скал,  футах  в
ста от воды, налетали слабые порывы ветра - отголоски бушевавшего в оке-
ане шторма.
   Котиков здесь совсем не было видно. Киль  лодки  врезался  в  твердую
гальку. Я выскочил, протянул Мод руку, и секунду спустя она  уже  стояла
рядом со мною. Но, как только я отпустил ее руку, она  поспешно  ухвати-
лась за меня. В тот же миг я сам пошатнулся и чуть не упал на песок. Так
повлияло на нас прекращение качки. Слишком долго носило нас  по  морю  и
швыряло на волнах, и теперь, став на твердую почву, мы были  ошеломлены.
Нам казалось, что берег тоже должен опускаться и подниматься у  нас  под
ногами, а скалы - качаться, как борта судна. И когда мы по привычке при-
готовились противостоять этим движениям, отсутствие их совершенно  нару-
шило наше чувство равновесия.
   - Нет, я должна присесть,  -  сказала  Мод,  нервно  рассмеявшись  и,
взмахнув руками, как пьяная, опустилась на песок.
   Втащив лодку повыше, я присоединился к Мод. Так произошла высадка  на
"Остров Усилий" двух людей, отвыкших от земли и после долгого пребывания
на море испытавших "качку" на суше.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
 
   - Дурак! - воскликнул я, давая выход своей досаде.
   Я только что разгрузил шлюпку и перенес все наши вещи туда, где думал
устроить стоянку, - подальше от воды. На берегу валялись выброшенные мо-
рем обломки дерева, и вид банки кофе, которую я  прихватил  из  кладовой
"Призрака", сразу навел меня на мысль разжечь костер.
   - Жалкий идиот! - продолжал я.
   - Что вы, что вы!.. - проговорила Мод тоном мягкого упрека и пожелала
узнать, почему я жалкий идиот.
   - Спичек-то нет! - простонал я. - Я не припас ни одной спички, и  те-
перь у нас не будет ни горячего кофе, ни супа, ни чая  -  вообще  ничего
горячего!
   - А ведь, кажется, Робинзон Крузо добывал огонь трением одной палки о
другую? - заметила она.
   - Ну да! Я раз двадцать читал рассказы потерпевших кораблекрушение, -
они тоже пытались это делать, но без малейшего успеха,  -  сказал  я.  -
Знал я еще некоего Винтерса, газетного репортера, - он побывал на Аляске
и в Сибири. Мы как-то встретились с ним, и он рассказал