ься  довольно  высоко  над
горизонтом. Или, вернее, не солнце, а то, что себя выдавало  за  дневное
светило в эти темные  времена.  Больше  всего  это  напоминало  диск  из
оранжевой фольги, небрежно приклеенный  к  едва  освещенному  небу.  Нам
предстоял еще один мрачный и холодный день в самый разгар июня. То,  что
преграждало путь  солнечным  лучам  высоко  в  небе,  весьма  эффективно
действовало и на климат. Погода все больше и больше походила на зимнюю.
   Неужели слова мистера Хартлоу, произнесенные перед смертью, оказались
пророческими? Может, это и впрямь начало конца? Ведь  недаром  множество
мировых   религий   предрекают:   гибель   мира   начнется   с   прихода
неестественной тьмы.
   Если  не  будет  света,  фотосинтез  прекратится.  Растительный   мир
погибнет. Без растений вымрут все травоядные животные.  Пищевая  цепочка
начнет рваться - звено за звеном.
   От  мрачных  размышлений  я  дрожал   сильнее,   чем   от   холодного
пронизывающего ветра.
   Я стоял, облокотившись на фальшборт,  и  вглядывался  в  ржавые  валы
далеко на горизонте. Мне очень хотелось  первым  увидеть  пологие  холмы
острова Уайт. Я представил, как приятно будет пройти по пирсу  в  город.
Увидеть знакомые лица. Услышать голоса играющих на школьном дворе детей.
Я уже видел себя дома в удобном  кресле  перед  камином.  Папа,  мама  и
сестры,  широко  открыв  глаза  и  замирая,  внимают  рассказу  о   моих
героических похождениях. А за этим последует ночь "очищения" в городе. В
компании с Митчеллом, естественно. В этот момент я почувствовал, что  за
моей спиной кто-то стоит.
   - О, Керрис, простите. Я не заметил, как вы подошли.
   - Мне не хотелось вас беспокоить.
   - Вот-вот должен показаться мой дом.
   - Вы что-нибудь уже увидели?
   - Пока нет.
   - Необходимо раздобыть для вас обувь. Не можете же вы предстать перед
своими в этих дурацких носках. К тому же сейчас очень холодно.
   - А я и  не  заметил,  -  ответил  я,  несколько  покривив  душою.  -
Готовьтесь к встрече. В порт явится весь город. Не  каждый  день  к  нам
приходит пароход с американцами.
   - Камера наготове. Я запечатлею на пленке ваш прекрасный профиль, как
только мы ошвартуемся, - с улыбкой сказала она.
   - Прекрасный профиль? - удивился я. - Боюсь, что от его вида  треснет
объектив.
   -  Вы  в  это  время  будете  стоять  вытянув  шею,  отыскивая  среди
встречающих супругу.
   - А вот и нет. Я не женат.
   - Ах вот как, - проронила Керрис и  взглянула  вперед  по  курсу.  Ее
длинные волосы развевались по ветру. - Вы знаете, а ведь  Гэбриэл  прав.
Мы мчимся на всех парах. Шкиперу не терпится доставить вас домой живым и
здоровым.
   - Вы уверены, что он  дал  радиограмму  на  частоте,  которую  я  вам
сообщил?
   - Естественно. Они страшно обрадовались, узнав, что вы живы.
   Мы замолчали. Наступившую тишину нарушало  лишь  шипение  разрезаемых
форштевнем волн.
   - Вы спасли девушку, - наконец произнесла Керрис,  внимательно  глядя
на меня своими необыкновенными зелеными глазами.  -  Вас  встретят,  как
героя.
   - Героем я себя вовсе не чувствую, - ответил я, покачивая головой.  -
Совсем напротив. Мне становится  очень  скверно,  когда  я  вспоминаю  о
Хинкмане.
   -  Тем  не  менее  не  забудьте   подготовить   торжественную   речь.
Островитяне, насколько я поняла из радиообмена, уже считают вас героем.
   - Это скорее по праву рождения, а вовсе не из-за личных заслуг.
   Керрис откинула упавшие на лицо волосы, которые в неярком красноватом
свете стали совсем рыжими.
   - Дэвид, вы либо очень скромны - невыносимо скромны, - либо  в  жизни
вашей семьи есть какая-то огромная тайна.
   Я снова облокотился на  фальшборт  и,  глядя  на  пену  у  форштевня,
произнес:
   - Никакой великой тайны в нашем семействе нет.  Если  послушать,  что
говорят и пишут о моем отце на острове, то он выглядит почти полубогом.
   - И от вас тоже ждут великих свершений?
   - Вроде того.
   - И вас это терзает?
   - Вовсе нет, - улыбнулся я. - Отец - великий человек,  но  моя  семья
вовсе не желает видеть во  мне  второе  издание  Билла  Мэйсена.  А  вот
общественность ожидает от меня нечто подобное.
   - Но, может быть, вы их и не разочаруете.
   - Керрис, до сих пор мое самое большое достижение состоит в том,  что
я за два дня угробил два самолета. Да, все ждут,  что  я  надену  сапоги
великана. Однако боюсь, что они слишком велики для моей ноги.
   И я снова повернулся лицом к морю, успев заметить, какие у нее  белые
зубы и какую прекрасную форму имеют чуть пухлые губы.
   - Только не подумайте, что  я  жалуюсь  на  судьбу,  -  добавил  я  и
спросил:
   - А как ваша семья? В ней проводятся смотры достижений ее членов?
   - Проводятся. Но боюсь,  что  за  всеми  членами  семейства  уследить
невозможно.
   - Неужели их так много?
   - Да, очень.
   -  У  моего  приятеля  Митчелла  восемь  братьев  и  две  сестры.  Не
представляю, как он запоминает их дни рождения. Да что там дни рождения!
Я был бы не в силах запомнить их имена.
   - Думаю, что ваш приятель Митчелл еще легко отделался.
   - Неужели у вас братьев и сестер еще больше?
   - Хм-м... - Она улыбнулась, посмотрела на меня и сказала:
   - При последнем учете выяснилось, что у меня сто пятнадцать братьев и
сто двадцать сестер.
   Я подумал было, что она шутит, и громко расхохотался, но, взглянув на
ее лицо, понял: это не шутка.
   - Вот это да! - воскликнул я.
   - А вы думали, что у вашего Митчелла забот полон рот, -  уусмехнулась
Керрис и, прикоснувшись к моему подбородку, добавила:
   - Если ваша челюсть опустится еще хотя бы на  дюйм,  придется  латать
палубу. - Она облокотилась на фальшборт рядом со мной, посмотрела в даль
и спросила:
   - Ну и как, никаких признаков  острова?  И  тут  я  сделал  маленькое
открытие. Разные общества, пребывая в изоляции, развиваются  по-разному.
У нас появились Дома Материнства. В  Нью-Йорке  же  количество  детей  в
одной семье достигало нескольких сотен. Одному Богу известно, как им это
удавалось. Но для меня было ясно  одно  -  и  мы,  и  они  должны  будем
проявлять друг к другу максимум терпимости. И мы, и они обязаны  принять
чужой образ жизни без каких-либо предрассудков. В противном  случае  нас
ожидают большие опасности.
   Размышляя о том, как американцы перенесут  шок  от  встречи  с  нашей
уютной и очень домашней культурой, я машинально взглянул  на  солнце.  И
только в этот момент понял, что с нашим светилом что-то неладно.  Очень,
очень неладно.
 
Глава 12 
НЕОЖИДАННОЕ ОСЛОЖНЕНИЕ 
 
   - Что случилось, Дэвид?
   Я бросил на Керрис такой взгляд, что она невольно отшатнулась.
   - Это судно, - прокричал я, - плывет совсем не в ту сторону!
   - Что значит "не в ту сторону"? Мы везем вас домой.
   - Вовсе нет, будь все проклято... И как же я сразу не заметил!
   - Дэвид...
   - Вот эта штуковина последние двадцать  минут  смотрит  мне  прямо  в
лицо.
   - Дэвид, я не понимаю, о чем вы...
   - Взгляните на солнце! - Весь трясясь от ярости, я  ткнул  пальцем  в
красный диск в небе.
   - Ну и что же происходит с солнцем? Я не вижу...
   - Я тоже до последнего момента не  видел,  -  тяжело  вздохнул  я.  -
Послушайте меня, Керрис. Сейчас еще нет полудня. Солнце поднимается.  Но
поднимается за кормой судна! А должно подниматься впереди по курсу.  Это
означает, что мы идем на запад, а не на восток!
   - Ничего не понимаю! Мы должны были доставить вас домой.
   - Должны были! - чуть ли не  выкрикнул  я,  бросив  полный  ненависти
взгляд на мостик. - Однако, похоже, планы изменились.
   - Дэвид?!
   - Сейчас я выскажу этому капитану Блаю , или как его там, все, что  о
нем думаю!
   Вне себя от ярости я взлетел на мостик.
   - Доброе утро, мистер Мэйсен, -  произнес  капитан  Шарпстоун,  держа
руки за спиной и глядя мимо меня. - Надеюсь, вам  удалось  выспаться?  -
Затем, повернувшись к стоящему за его спиной офицеру, скомандовал:
   - Скорость восемнадцать узлов, мистер Леман.
   - Капитан Шарпстоун, - начал я, - что происходит?
   - А происходит то, мистер Мэйсен,  что  мы  идем  с  очень  приличной
скоростью. Больше ничего.
   - Да, но не в том направлении.
   - И в направлении я тоже не вижу никакой ошибки.
   - Мы идем на запад?
   - Скорее на северо-запад.
   - Но почему? Ведь предполагалось, что вы  доставите  меня  на  остров
Уайт.
   - Планы изменились, сэр.
   - Но к чему такая спешка? Разве нельзя было  вначале  забросить  меня
домой?
   - Я получил приказ, мистер Мэйсен.
   - Но мы были всего в  каких-то  двенадцати  часах  хода  от  острова.
Почему бы...
   -  Когда  ваш  командир  отдает  приказ,  мистер   Мэйсен,   вы   ему
повинуетесь,  не  так   ли?   Верховное   командование   приказало   мне
развернуться на хвосте и идти полным ходом домой. Я должен повиноваться.
Неужели, сэр, вы считаете, что я похож на мятежника?
   - Но вы могли бы связаться по радио с вашим начальством  и  объяснить
положение. Если у вас недостаток топлива или пищевых припасов,  то  наша
колония...
   - Не знаю, мистер Мэйсен, может быть, у лиц вашей  профессии  принято
задавать вопросы офицерам высшего звания, но у  нас  подобное  поведение
рассматривается как неповиновение, и посему оно для меня неприемлемо.  -
Взглянув на меня из-под своих внушительных бровей, он добавил:
   - Не сомневаюсь, что, как только появится возможность, будут  приняты
все меры, чтобы доставить вас  к  вашей  семье  целым  и  невредимым.  А
сейчас, с вашего позволения, мы идем курсом норд-вест.
   - В Нью-Йорк?
   Вместо ответа он через стекла мостика вгляделся в горизонт.
   К моему рукаву прикоснулись чьи-то пальцы. Эта  была  Керрис.  Кивком
она показала, что мне следует оставить капитана в покое.
   Скрипя зубами, я отправился вниз в пассажирский салон, где, к  своему
стыду, высказал ей все,  что  думал  о  полученных  капитаном  приказах.
Учитывая  мое  состояние,  высказывания  были  хорошо  сдобрены  славным
английским сленгом.
   Как бы вы поступили, узнав, что вместо дома вас везут в чужую страну?
Подняли бы в одиночку мятеж?
   Едва ли.
   Тем не менее  большую  часть  дня  я  расхаживал  по  палубе,  злобно
поглядывая на всех встречных. Керрис, Гэбриэл, Дек и девушка  азиатского
происхождения по имени Ким Со выражали мне сочувствие, но в то же  время
подтверждали, что капитан действительно получил приказ следовать  домой.
Капитан Шарпстоун, несмотря на свою суровость, оказался человеком слова.
После  ленча,  состоявшего  из  ошеломляющих  размеров  бифштекса,   мне
предложили составить радиограмму в мой штаб.
   Ощущая сильную тоску по дому, я написал, что со мной все  в  порядке,
что планы изменились и что я вернусь в ближайшем  будущем.  После  этого
мне  оставалось  только  попытаться  получить  от  путешествия  максимум
удовольствия.
   Вскоре я настолько  привык  к  постоянному  шуму  машин,  что  вообще
перестал его  замечать.  Мой  первый  день  плавания  закончился,  когда
кирпичного цвета солнце погрузилось в океан.
   Надев новые ботинки, я вместе с Керрис прогуливался по палубе. Однако
мы не выдержали холода и вскоре скрылись в уютном и теплом  пассажирском
салоне. Гэбриэл сидел за столом и делал какие-то записи, Рори машинально
перебирал струны банджо. Мы с Керрис почти час играли в  карты,  еще  не
зная, какой сюрприз нас ждет.
   В начале девятого в  салон  вошла  Ким  Со.  Хитро  улыбнувшись,  она
бросила взгляд через плечо. Я  ожидал,  что  сейчас  последует  какая-то
шутка, но, улыбнувшись еще шире, девушка провозгласила:
   - Позвольте представить вам еще одного нашего гостя. С этими  словами
она повернулась и протянула кому-то руку  -  кому  именно,  мы  пока  не
видели.
   Через  порог  робко  переступила  девушка  лет   пятнадцати.   Широко
улыбаясь,  она  обвела  взглядом  всех  присутствующих.  Увидела   меня,
вытянула указательный палец и со смехом воскликнула:
   - Бум-бум! Бум-бум!
   Дикарка с острова изменилась настолько, что  я  с  трудом  ее  узнал.
Чисто помытого ребенка нарядили в новое  платье,  а  похожие  на  темный
одуванчик  волосы  были  со   вкусом   пострижены.   Столь   неожиданная
трансформация привела меня в восторг. Ким ободряюще кивнула  девушке  и,
обратившись к нам, сказала:
   - А теперь познакомьтесь с Кристиной. Некогда дикий ребенок  погладил
себя по щеке и пролепетал:
   - Кис-тина. Кис-тина.
   - Крис-тина, - медленно произнесла Ким и повторила:
   - Крис-тина.
   - Кис-тина!
   - Мы постепенно продвигаемся вперед, - с улыбкой сказала Ким. -  Хотя
и не так быстро, как хотелось бы.
   На то, чтобы завоевать доверие Кристины,  Ким  потратила  сутки.  Она
рассказала, что девочка радостно встала под душ и охотно  переоделась  в
новое платье. Ким считала, что в нежном возрасте Кристина  воспитывалась
в цивилизованном обществе. Умывание, чистка зубов  и  уход  за  волосами
были ей вовсе не чужды. Теперь она вернулась к людям и принялась изучать
мир  с  удвоенной  энергией.  Несколько  часов  подряд   она   осторожно
прикасалась к картинам, мебели и  одежде,  пытаясь  вспомнить,  как  что
называется.
   Я испытывал чувство,  похожее  на  гордость,  наблюдая  за  тем,  как
Кристина бродит  по  салону  и  с  детской  непосредственностью  изучает
окружающий мир.
   - Стул...  стол.  Стол!  -  Она  триумфально  постучала  кулачком  по
столешнице. - Стол. Сидеть. Есть. Тетя Сью - здесь. - Показав  на  конец
стола, она скривила рожицу и выдавила:
   - Кха-кха... Фу!
   Издав эти таинственные звуки, Кристина помахала ладонью у  лица,  как
бы разгоняя дым.
   - Понимаю, - сказала Керрис, глядя на меня, - тетушка Сью дымила, как
паровоз.
   - Макси, здесь... Макси  нехороший...  -  Теперь  девочка  изобразила
собаку, водрузившую лапы на стол.
   - Интересно, научится  ли  она  говорить  как  следует?  -  задумчиво
произнес Рори. - Расширится  ли  ее  лексикон,  или  останется  на  этом
уровне?
   - Она толковая девочка и обучается очень быстро. Кристина  неожиданно
поднесла палец ко рту, щелкнула языком  и  сделала  вид,  что  разливает
воображаемый  напиток  из  воображаемой  бутылки.  Затем  заговорила  на
удивление  низким  мужским  голосом  с  легким,  как   мне   показалось,
шотландским акцентом.
   - За новый, очередной год нашей жизни. Боже, храни короля.
   - Господи,  -  восхищенно  затряс  головой  Гэбриэл.  -  Я  слышал  о
фотографической памяти, но о фонографической мне слышать не доводилось.
   - Думаю, что если вас оставить в одиночестве в возрасте  четырех-пяти
лет, - задумчиво произнесла Керрис, -  то  впечатления  раннего  детства
настолько глубоко врежутся в вашу память, что вы их никогда не забудете.
   - Бедный ребенок, я даже  не  хочу  знать  о  том,  что  ей  пришлось
пережить, - сказал Гэбриэл.
   - На койке она пока спать не желает, -  сообщила  Ким.  -  Стаскивает
одеяла в угол и вьет себе  что-то  вроде  гнезда.  Но,  как  вы  видите,
настроение у нее прекрасное. Это умный, живой ребенок.
   Кристина со счастливой улыбкой обошла всех. Поглаживая каждого из нас
по руке, девушка говорила:
   - Хэлло... хэлло... хэлло...
   Добравшись до меня, она к этому приветствию присовокупила: "Бум-бум!"
   - Итак, вы теперь для нас "Человек Бум-Бум", - улыбнулась Керрис.
   Я  кивнул,  глядя  на  Кристину  и  не  переставая   изумляться   тем
изменениям, которые с ней произошли за столь короткое время.
   - Она помнит, как я напугал ее выстрелами. Мне  пришлось  стрелять  в
триффида, приблизившегося  к  нам  слишком  близко.  Шум  обратил  ее  в
паническое бегство.
   - Это не повредило вашим отношениям, - улыбнулась Керрис. - Она снова
поверила в вас. Человек Бум-Бум. И тут  Кристина  внезапно  выбежала  из
комнаты. Мою улыбку как водой смыло.
   - Может быть, вы поспешили с выводами, Керрис? - сказал я.
   - Не тревожьтесь, - успокоила меня Ким. -  Для  нее  все  в  новинку.
Слишком много впечатлений для одного раза.
   Я думал, что девочка убежала, чтобы  спрятаться  в  своем  гнезде  из
одеял в углу каюты, но она вскоре вернулась, сияя от гордости.
   - Сохрани это, - сказала она, протягивая мне обеими руками  портфель.
- Сохрани... ты... ты!
   - Ты хочешь, чтобы я сохранил его для тебя? - переспросил я,  пожимая
плечами. - Но он принадлежит тебе.
   - Ты сделать! Ты сделать! - стояла она на своем, втискивая в мои руки
портфель.
   - Прости, Кристина, но я не понимаю... - Я обвел беспомощным взглядом
присутствующих.
   - Ты... сделать!
   Присутствующие, судя  по  недоуменному  виду,  тоже  были  далеки  от
понимания.
   - Ах! Ах! Ах! - Этот звук больше  походил  на  собачий  лай,  чем  на
человеческую речь. - Ах! Ах!
   Она схватила лист бумаги,  на  котором  писал  Гэбриэл,  и  принялась
двигать  его  перед  своим  лицом.  У  меня  поначалу   даже   сложилось
впечатление, что девочка вытирает глаза.
   - Ты сделать! Ты сделать! - повторяла она. И тут меня осенило!
   - Ты хочешь, чтобы я прочитал что-то. Ее глаза радостно  засияли,  и,
энергично кивая, она выкрикнула:
   - Читать это! Читать это!
   - Хорошо, Кристина, я понял.
   По-детски поджав под себя ноги, она уселась  на  мягкое  кресло  и  с
восторгом принялась следить, как я расстегиваю ремни портфеля.
   Весь покрытый царапинами и пятнами портфель (мне даже показалось, что
я узнал следы зубов) сам  мог  бы  поведать  многолетнюю  историю  своих
приключений. По причинам, известным только самой Кристине,  она  хранила
его с тех пор, как совсем крохой осталась в полном одиночестве. Открыв с
некоторым душевным трепетом портфель, я принялся извлекать  и  аккуратно
укладывать  на  столь  хранившиеся  в  нем  предметы.  Первой  появилась
карманная  Библия.  Я  открыл  книгу  и  прочитал  на  титульном  листе:
"Кристине Джейн Скофилд в день принятия ею Святого Крещения. От  любящей
ее тети Сюзанн Туррейн".
   Кристина с напряженным  интересом  следила,  как  я  достаю  из  недр
портфеля ее сокровища.
   - Кукла, - сказал я и положил игрушку рядом с Библией.
   - Беккер, - произнесла девочка и погладила личико куклы.
   Затем появился предмет, который  я  вначале  принял  за  камень.  Но,
приглядевшись внимательнее, понял свою ошибку.
   - Хлеб, - пояснил я. - Очень, очень сухой  кусок  хлеба.  Пролежал  в
портфеле, видимо, много лет.
   После  этого  я  извлек  несколько  предметов  одежды   для   девочки
четырех-пяти лет. В этот момент я понял, что вскоре мне  откроется  ключ
для понимания прошлого Кристины. У меня возникло желание положить  конец
печальному ритуалу, но, взглянув на девочку, я решил продолжить.
   - Блу-зер, - произнесла она, прикоснувшись к одному из  своих  бывших
нарядов, и тут же сама себя поправила:
   - Блузка. - К ней возвращалась память. - Скверная собачка Макс,  -  с
неожиданно затуманившимся взором протянула она, - дерево укусило  Макса.
- Все ее оживление вдруг куда-то исчезло. - Макс в земле.
   Всем своим существом я ощутил ту атмосферу  печали,  которая  в  этот
момент воцарилась в пассажирском салоне парохода.  Наверное,  каждый  из
присутствующих воссоздавал в уме картину  того,  что  пережила  девочка,
оставшись в одиночестве.  Я  видел,  как  она  бежит  по  темному  лесу,
прижимая к груди портфель, в который  кто-то  сложил  самые  необходимые
вещи. Краюху хлеба, так и не съеденную за все эти годы, Библию,  которую
никто не прочитал, и другие вещицы, способные напомнить крошке  о  более
счастливых временах. При условии, что она сумеет выжить.
   В портфеле оказались  и  другие  предметы.  Бечевка.  Карманный  нож.
Пустой спичечный коробок. Золотой медальон с локоном светлых  волос.  На
медальоне имелась гравировка:
   "Маргрет Энн Скофилд".
   Наверное, ее мама.
   На самом дне портфеля оказалось еще кое-что. Металлический футляр для
сигары с  навинчивающейся  крышкой.  Судя  по  размеру  футляра,  в  нем
когда-то хранилась гавана или что-то столь  же  большое.  Почему  футляр
здесь? Может быть, для того чтобы