вам не удастся восстановить связь?
   - Да, что-то вроде, - выдавил я сквозь зубы. - Будем кружить  до  тех
пор, пока они не справятся с техническими проблемами.  Надеюсь,  им  это
удастся.
   Мы кружили десять минут...
   Двенадцать минут...
   Пятнадцать, шестнадцать...
   Указатель уровня топлива медленно, но неуклонно приближался к красной
зоне.
   Радио молчало.
   За колпаком кабины царила тьма. Я не видел даже  ужасающего  красного
неба - оно осталось выше, сейчас мы летели  сквозь  облака.  Истребитель
напоминал угря, пробирающегося по илистому дну мутной реки.
   По прошествии нескольких минут я сказал Сеймуру:
   - Если мы еще  задержимся,  придется  выбираться  из  кабины  и  идти
пешком.
   - Что? Простите, кажется, я вас не совсем понял.
   - Не берите в голову. Обычная пилотская шутка.
   Я передвинул ручку от себя, и машина пошла вниз. Я  хотел  рассказать
Сеймуру, как работает катапульта, но  решил  пока  воздержаться.  Сеймур
ничего не понимал ни в катапультах, ни в парашютах. Гуманнее было бы его
пристрелить.
   В отсутствие связи приходилось  полностью  полагаться  на  зрение.  Я
надеялся заметить огни посадочной  полосы  прежде,  чем  мы  врежемся  в
землю. Перед вылетом в свете стартовых  ракет  я  сумел  оценить  высоту
облачности. По моей прикидке, расстояние между землей и  нижней  кромкой
облаков было не менее тысячи футов.
   Если  опускать  это  корыто  достаточно  аккуратно,  можно  выйти  из
облаков, не опасаясь столкновения с холмом или деревом. На альтиметр  на
такой высоте полагаться нельзя  -  это  не  слишком  точный  прибор,  но
"Джавелин" снабжен  мощными  посадочными  прожекторами.  Даже  с  высоты
тысячи футов удастся определить, над какой субстанцией мы летим - земной
твердью или морской жижей.
   Я осторожно снижал машину до высоты в тысячу футов.
   Топлива оставалось максимум на семь минут полета.
   В подобных обстоятельствах мягкой посадки ожидать невозможно.
   Набирая высоту в облаках, я вел машину  широкими  кругами.  Где-то  в
центре этих кругов далеко внизу находился остров Уайт. Если я на  высоте
тысячи  футов  по  радиусу,  размышлял  я,  то  увижу  посадочные   огни
аэродрома. А если аэродром окажется в стороне, то  уж  свет  поселков  и
деревень замечу обязательно.
   Однако погода оказалась еще более гнусной, чем я предполагал.
   Капли  дождя  били  по  колпаку  кабины  пулеметными   очередями,   а
прожектора самолета выхватывали из тьмы лишь закручивающиеся на ветру  и
разбивающиеся в мелкие брызги дождевые струи.
   Похоже,  у  меня  оставался  весьма  ограниченный  выбор   дальнейших
действий.
   Во-первых, я мог продолжать лететь в струях дождя и в порывах  ветра,
сотрясающих машину.
   Во-вторых, я мог лететь в абсолютной тьме облаков.
   И наконец, в-третьих, можно плюнуть на  дождь,  облака  и  темноту  и
подняться ввысь, к красным небесам. (Я  употребил  слово  "небеса"  лишь
потому,  что  оно  характеризует  пространство,  находящееся  над  нашей
головой. В данном случае это пространство по цвету  больше  походило  на
преисподнюю. И преисподнюю очень холодную.)
   Но даже и это ограниченное число вариантов быстро сходило на нет.  Со
стрелкой указателя топлива почти на нуле и отсутствием  связи  с  землей
мне оставалось только лететь у нижней кромки облаков. Секунд тридцать  я
летел со скоростью трехсот  узлов,  и  самолет  стал  похож  на  листок,
попавший в порыв ветра. Нас трясло так,  что  казалось,  машина  вот-вот
развалится. Струи дождя поблескивали в свете  прожекторов,  потоки  воды
зловеще завывали, срываясь с плоскостей.
   Сердце готово было вырваться из груди, под высотным костюмом по  телу
текли потоки пота, и это было особенно неприятно.
   С мыслями о первом или втором варианте  полета  пришлось  расстаться.
Надо было искать место для посадки, а земли я по-прежнему не  видел.  На
этой высоте (альтиметр, как и следовало ожидать, показывал ноль футов) я
без труда мог похоронить нас вместе с истребителем на склоне  одного  из
тех пологих холмов, которыми так славится остров Уайт.
   - Дэвид... Дэвид, вы еще не увидели посадочной полосы?
   - Пока нет.
   По правде говоря, я вообще ничего не видел.
   Чуть уменьшив тягу, я снизил скорость до двухсот  пятидесяти.  Машину
затрясло сильнее, нос наклонился вниз, и мы еще  на  несколько  десятков
футов приблизились к земной тверди.
   - Великий Боже! - выдавил я.
   - Что случилось? - отозвался Сеймур.
   - Море, - коротко бросил я. На подробные объяснения времени не  было,
так как под брюхом самолета катились белые барашки  волн.  Порывы  ветра
превратили поверхность воды в кипящую массу.
   Я взял себя в руки. Поднимать машину не имело  смысла.  Топливо  было
практически на нуле. Кроме того, если я не буду видеть моря, то не увижу
и твердую землю, когда она окажется под  крылом.  Я  заложил  неглубокий
вираж, и левое крыло самолета почти коснулось волн. Теперь надо долететь
до какой-нибудь земли. До  Британских  островов  или  до  острова  Уайт.
Сейчас это уже не важно.
   Главное - посадить истребитель в  течение  шестидесяти  секунд.  Если
этого сделать не удастся, то мы промочим не только ноги.
   - Дэвид, я полагаю...
   - Ради Бога, не сейчас, Сеймур. На  несколько  минут  мне  необходимо
сосредоточиться.
   Он замолчал.
   Внизу в свете  прожекторов  бушевало  море.  Казалось,  я  вижу  даже
гроздья брызг, летящих в нашу сторону.
   На приборной доске рядом с указателем уровня топлива замигала красная
лампочка.  Не  надо  быть  специалистом,  чтобы  понять  значение  этого
сигнала. Я еще больше уменьшил  тягу,  пытаясь  хоть  немного  растянуть
оставшееся на дне бака топливо.
   Не торопясь и спокойно. Не тороп....
   Но - что это там, впереди? Какая-то темная масса. Темная поверхность,
не отражающая света.
   "Если это не земля, - сказал я себе, - то я съем собственную шляпу  и
закушу кедами".
   Я не видел ни выступов скал, ни деревьев, ни домов. Похоже, мы  вышли
на какое-то пастбище. Тем лучше. О выпуске шасси не могло быть  и  речи.
Если переднее колесо попадет в кроличью нору или еще какую-нибудь  дыру,
истребитель перевернется, как тележка  с  яблоками.  Оставалось  одно  -
садиться на брюхо.
   - Держитесь крепче, - сказал я.  -  Мы  отправляемся  на  свидание  с
землей.
   Приземление заставило меня полностью потерять интерес к тем  чудесам,
которые мог предложить окружающий мир.
   Открыв глаза, я почему-то решил, что все еще нахожусь в постели.
   Что-то стучало по моему черепу. Я с опаской  притронулся  пальцами  к
голове  и  ничего  не  почувствовал.  Пальцы,  видимо,   тоже   потеряли
чувствительность.
   Через несколько секунд пришло прозрение, и я понял, что сижу в кабине
самолета, а по алюминиевому шлему стучат капли дождя.  Кто-то  ухитрился
поднять колпак кабины.
   Шея болела нещадно. То, как боль пронизывала тело, спазмами отдаваясь
в нижних конечностях, тоже не сулило ничего хорошего. Я отстегнул  ремни
и застонал.
   - Дэвид, - прогремел чей-то голос, перекрывая шум дождя. - С вами все
в порядке?
   Я кивнул. Шея  заныла  еще  сильнее,  но  меня  утешило,  что  голова
двигается.
   - Это вы, Сеймур? - задал я глупый вопрос.
   - Да.
   - Вы все еще в самолете?
   - Да. Я решил подождать, пока вы придете в себя.
   - Великий Боже! И сколько же времени вы сидите в кабине?
   - Примерно полчаса.
   - Должен с прискорбием сообщить вам, что вы  -  идиот.  В  баках  еще
хватит топлива, чтобы в случае взрыва поднять нас всех на воздух! Почему
вы не покинули машину?
   - Мне это в голову не пришло. Простите, Дэвид.
   Теперь, когда все мои органы чувств и сознание вернулись в  норму,  я
увидел, что вокруг нас темно, как в царстве Аида, и что дождь стихает. Я
подумал, что мы должны быть благодарны силам  природы.  Ливень  пригасил
огонь и  охладил  раскаленный  металл,  способный  воспламенить  остатки
топлива. Слава небесам, не давшим нам превратиться в пепел!
   Я решил  проверить  радио,  и  самые  пессимистические  предположения
оправдались полностью. Как  приемник,  так  и  передатчик  в  результате
вынужденной  посадки  навсегда  прекратили  существование.  Я  предложил
Сеймуру выбираться из машины, и мы, не снимая  шлемов,  соскользнули  на
черную землю. Каждое  движение  заставляло  меня  кривиться  от  боли  и
постанывать.
   Земля настолько пропиталась влагой,  что  даже  чмокала  под  ногами.
Скорее всего мы приземлились на болоте. Но были ли мы на острове или  на
Большой земле, оставалось только гадать. В обычной ситуации я  предпочел
бы дождаться рассвета. Но рассвет мог наступить  очень  нескоро,  и  нам
оставалось только одно: попытаться  добраться  до  ближайшей  фермы  или
коттеджа, а оттуда связаться с базой.
   Для начала я проверил свои ноги. Голени болели нещадно, но переломов,
судя по всему, не было. Я не сомневался в том, что, раздевшись, увижу на
теле россыпь синяков.
   Я посмотрел на "Джавелин". Лампы в кабине еще горели, и в их свете  я
разглядел, что самолет при посадке пострадал  не  слишком  сильно.  Одно
крыло,  правда,  отломилось  и  лежало  вдоль  фюзеляжа,   а   на   носу
образовалась зеленая борода от вырванных с корнем растений. Но, учитывая
обстоятельства, приземление нельзя было назвать катастрофическим.  Пилот
и пассажир по крайней мере остались целыми и в основном невредимыми.
   - В аварийном наборе есть несколько осветительных патронов, -  сказал
я Сеймуру. - Как только я их прихвачу, мы двинемся.
   - В какую сторону? - уныло спросил он,  стаскивая  с  головы  шлем  и
глядя на пробивающийся из кабины свет. - Мы не знаем, куда идти.
   - Строго на юг. Если мы на Большой земле, то  обязательно  выйдем  на
берег. Если на острове - еще лучше. Мы непременно наткнемся по  пути  на
какое-нибудь жилье.
   Сеймур  смахнул  со  лба  обильную  влагу.  По-моему,  это  был  пот,
смешавшийся с каплями дождя.
   - Мне  бы  сейчас  очень  не  помешала  чашечка  чая,  -  еле  слышно
проговорил он.
   -  Целиком  разделяю  ваше  мнение,  -  ответил  я  и  отправился  за
осветительными патронами.
   Когда я вернулся, Сеймур Хинкман был мертв.
 
Глава 7 
ОТОРВАН ОТ МИРА 
 
   Утром, открыв глаза, я обнаружил, что у меня появилась компания.
   Сквозь прозрачный колпак кабины  виднелись  зловещие  раскачивающиеся
силуэты. Вокруг самолета собралось несколько десятков  триффидов.  Своим
видом  и  поведением  они  напоминали  стаю  голодных  собак,  ожидающих
кормежки.
   К триффидам все время подходило подкрепление.  Я  смотрел,  как  они,
раскланиваясь на каждом шагу, бредут по болоту в мою сторону.  Несколько
минут я как завороженный не мог отвести взгляда от этой кочующей  флоры.
Видимо,  в  этот  момент   у   меня   было   много   общего   с   мышью,
загипнотизированной пронзительным взглядом кошки. Сомнений не оставалось
- триффиды избрали меня в качестве основного блюда своего меню.
   Тело  юного  метеоролога  уже  полностью  исчезло  в  густой   зелени
триффидов. О том, что там с ним  могло  случиться,  мне  не  хотелось  и
думать.
   Я не переставал изумляться, что мне удалось уснуть  в  тесной  кабине
после вынужденной посадки, в осаде со  стороны  растений-людоедов.  Даже
ужасная смерть Хинкмана не лишила меня сна. Это  было  чудо,  которое  я
объяснял психической травмой. В момент тяжелейшего стресса  человеческое
тело ищет спасения в отдыхе. Отдохнувшее тело, во всяком случае, гораздо
лучше приспособлено для выживания, чем тело изможденное.
   Разглядывая столпившихся  вокруг  триффидов,  я  вдруг  осознал,  что
случилось чудо. Я снова видел.
   В наш мир вернулся свет.
   Я пошевелился, сердце забилось сильнее.
   Теперь я мог смотреть в будущее с несколько большим  оптимизмом.  Это
ничего, что солнце появилось всего  лишь  в  виде  туманного  диска,  не
более, чем кружок фольги, прилепленный к  окрашенному  в  бордовый  цвет
небу. Но я мог видеть то, что меня  окружает.  Атмосфера  очистилась,  и
лишь где-то высоко в небе виднелись перистые  облака.  На  темно-красном
фоне они казались длинными черными линиями.
   Как  только  я  задвигался,  триффиды  пошли  в  атаку,  обрушив   на
прозрачный колпак кабины удары ядовитых жал. Каждый удар оставлял липкое
маслянистое  пятно,  и  очень   скоро   пластик   сделался   практически
непрозрачным.
   Все боеприпасы с истребителя сняли заранее, чтобы облегчить машину  и
увеличить дальность полета. Жаль. С каким наслаждением  я  нажал  бы  на
красную кнопку в рукоятке управления и  влепил  очередь  в  эти  гнусные
растения.
   Некоторое время я сидел неподвижно, пытаясь успокоить дыхание.  Чтобы
продумать  план  дальнейших  действий,  необходимо   сохранить   ясность
мышления. Как только я перестал двигаться, удары по кабине прекратились.
   Повисла тишина. Только триффиды выбивали негромкую дробь,  постукивая
короткими отростками, именуемыми пальцами, о свой ствол.
   Я вспомнил слова отца.
   Эти растения умеют говорить, сказал он мне. Они переговариваются друг
с другом, обмениваются информацией,  может  быть,  даже  делятся  своими
мечтами о завоевании мира и полном истреблении Человека.
   Только сейчас я до конца понял, что он хотел тогда сказать. И  теперь
я ему верил.
   Эти адские  творения  обладают  разумом.  Сейчас  они  поют,  созывая
соседей: Здесь человек, Приходите на пиршество.
   В ближайшее время мне предстоит умереть - в этом я не  сомневался.  Я
сидел  в  кабине  самолета,  меня  окружали   три   десятка   триффидов,
красноватый свет дня придавал зеленой листве какой-то странный оттенок.
   Мне было совершенно  очевидно:  самолет  упал  на  Большой  земле,  и
спасения ждать неоткуда.  Возможности  колонии  для  поисков  пропавшего
самолета были чрезвычайно ограниченны. Если гроза нарушила работу  радио
и радара, то островитяне просто не знают, где меня искать. Помимо  всего
прочего, поиски затрудняли густая растительность и слабая освещенность.
   Выбиваемая триффидами дробь участилась и  сделалась  громче.  Видимо,
они  каким-то  образом  почувствовали,  что  я  намерен   приступить   к
действиям.
   Но они поспешили. Мне еще предстояло до конца продумать весь план.
   Во-первых, следовало выбраться из самолета таким образом, чтобы сразу
двинуться в сторону побережья.
   Я был уверен, что триффиды нанесут удар в тот момент, когда я  откину
колпак кабины. Но на мне все еще был комбинезон  для  высотного  полета.
Как я уже говорил, он изготовлен из тяжелой прорезиненной ткани, и  если
его наглухо соединить с перчатками и шлемом, то  открытой  останется  не
более одной десятой квадратного дюйма кожи.
   Теоретически в высотном костюме я был в такой же безопасности, как  и
за  стенами  дома.  Но  что,  если  яд  способен  проникать  даже  через
прорезиненную ткань? И как быть, если мне  вдруг  не  хватит  воздуха  и
придется приоткрыть шлем?
   "Чем больше я буду размышлять об истинных и воображаемых  опасностях,
- подумал я, - тем труднее мне будет выбраться  из  самолета.  Нервы  не
выдержат  напряжения.  Надо  просто  опустить  забрало  шлема,  натянуть
перчатки и отправиться на небольшую прогулку".
   Тщательно закрепив шлем, опустив прозрачный наличник и  убедившись  в
том, что перчатки наглухо соединились с  манжетами  скафандра,  я  резко
откинул колпак кабины.
   Зачем-то задержав дыхание, я  развернулся  в  кресле  и  выбрался  из
самолета. Двигался я так, как двигаются люди перед тем,  как  шагнуть  в
ледяную воду.
   Через мгновение на  меня  обрушился  град  ударов.  Длинные  стрекала
хлестали со всех сторон. Яд  не  смог  проникнуть  через  плотную  ткань
скафандра, но удары оказались весьма чувствительными, а шлем  уже  через
несколько секунд был  настолько  заляпан  ядовитой  жижей,  что  мир  за
пластиковым забралом превратился в неясное сборище бесформенных теней.
   Краем глаза я заметил торчащие из-под зелени  сапоги.  От  того,  что
раньше было ногами,  почти  ничего  не  осталось.  Современные  триффиды
научились быстро разделываться со своими жертвами.
   Через некоторое время мне, хвала небесам,  удалось  продраться  через
скопление растений-убийц. Я бросился бежать, по спине вдогонку хлестнули
несколько жал.
   Тыльной стороной перчатки я вытер яд с забрала шлема. Видимость стала
лучше, и я  смог  двигаться  белее  целенаправленно,  избегая  встреч  с
триффидами, спешившими в направлении самолета. Передо мной  расстилалась
на  удивление  плоская  равнина,  почва  под  ногами  почему-то   сильно
пружинила. Создавалось впечатление, что шагаешь по какому-то гигантскому
матрасу.
   Это явление, как я полагал, объяснялось очень просто.  Большая  часть
низменных районов Южной Англии когда-то  были  болотами.  Осушили  их  в
Средние  века  или  даже  позже.  После  того  как  перестали   работать
электрические  насосы,  а  дренажная  система  заросла  тиной,   уровень
грунтовых вод поднялся, медленно, но верно превращая плодородные поля  в
болотистую равнину.
   Я остановился ненадолго, чтобы проверить револьвер и неприкосновенный
запас пищи в ранце за спиной. Убедившись, что там все в полном  порядке,
я переключил внимание на карманный  компас.  Точно  определив,  в  какой
точке на красноватом горизонте находится юг, я отправился в путь.
   Открывающийся передо мной ландшафт оказался  настолько  однообразным,
что глазу зацепиться не за  что.  Жалкая  растительность  без  настоящих
деревьев. Никаких домов,  ни  малейшего  следа  дорог.  Горизонт  окутан
ржавой дымкой, заляпанный ядом шлем ни на йоту не увеличивал  видимость,
и вдали тоже ничего не разглядишь.
   Через пять минут ходьбы земная твердь закончилась, за ней открывалось
море.
   Поначалу я  решил,  что  передо  мной  пролив  Те-Солент,  отделяющий
Британские острова от острова Уайт, но уже секунду спустя понял, что это
не так.
   Подобного побережья я еще никогда не видел.
   Земля  здесь  не  заканчивалась  утесом   или   пляжем.   Создавалось
впечатление, что берег, подгнив по краю, превратился в довольно  толстые
волокна. Волокна покачивались на невысоких волнах.
   По мере того как я  приближался  к  воде,  дерн  под  ногами  начинал
пружинить все сильнее и сильнее. Время  от  времени  то  одна  нога,  то
другая,  продавливая  тонкий  слой  почвы,  проваливалась   в   какую-то
полужидкую субстанцию.
   Я снова - на сей раз более тщательно - протер стекло шлема. Видимость
улучшилась ненамного, но я сумел  разглядеть,  что  бородатая  береговая
линия тянется ярдов на сто в обе стороны, а затем почти под прямым углом
уходит в том направлении, откуда я только что  пришел.  Получалось,  что
земля, на которой я оказался, была оконечностью небольшого  полуострова.
Правда, землей это место можно было назвать с большой натяжкой.
   Это была лишь видимость земли и еще одна шутка природы.
   Соблюдая предельную осторожность, я продолжил движение к морю. В воде
отражалось унылое небо,  на  ее  спокойной  поверхности  играли  неяркие
оранжевые и красноватые блики. Даже пена  у  самой  кромки  берега  была
окрашена в цвет ржавчины. На покачивающихся в  воде  корневищах  сновали
зеленые крабы размером с обеденную тарелку.
   И в каком же, черт побери,  мире  я  очутился?  Кто  может  дать  мне
ответ?
   Я снова и снова задавал себе  эти  вопросы,  осторожно  пробираясь  к
береговой линии и не теряя надежды, что скоро увижу гальку или песок.
   Но надеждам этим сбыться было не суждено.
   Я следил за тем, как довольно большая волна накатывает  на  берег.  К
моему изумлению, вместо  того,  чтобы  разбиться,  как  положено,  волна
просто скрылась под "землей", на которой я стоял. Почва под моими ногами
неторопливо  приподнялась,  и  невысокий,  но  широкий  "земляной"   вал
медленно покатился в глубину побережья.
   Вскоре это явление  повторилось.  Великий  Боже!  То,  что  я  считал
твердой землей, таковой вовсе не являлось. Это было всего лишь плавающее
в море и колышущееся на волнах огро