дверцу  машины
был  наклеен  герб  соседней  страны.  Чтобы  потом  стереть  его,   был
использован бензин. Флакончик, в котором этот бензин содержался,  найден
в кювете недалеко от того места, где был обнаружен лимузин.  На  флаконе
два четких отпечатка пальцев, указательного и среднего. Усилия  тамошней
полиции  идентифицировать  их  оказались  безрезультатными.   Когда   мы
услышали, что Бискай был здесь, у вас, мы затребовали в  военном  архиве
ваши отпечатки пальцев. Они  идентичны  тем,  что  обнаружены  в  Тампе.
Полиция  в  Тампе  не  имеет  возможности  обнаружить  и  доказать  вашу
причастность к делу, если мы не поделимся с ними своей  информацией.  Вы
понимаете, что там вы столкнулись бы с весьма серьезными проблемами.  Не
разумней ли иметь дело с нами? Рассказать нам все чистосердечно?
   Я смотрел на свою левую руку. Выбрасывая флакончик из-под бензина,  я
был уверен, что он разобьется.  Этого  не  случилось.  Я  тогда  пытался
раздавить его ногой, но и это не удалось - флакон откатился  в  сторону,
какой-то мальчик смотрел в нашу сторону, сбивая меня с толку, и мы очень
спешили.
   Я кинул взгляд на магнитофон.
   - Включайте, - сказал я. Барнсток нажал на кнопку.
   - В какое время Бискай появился у вас, кто открыл ему дверь? -  снова
спросил Квеллан.
   - Было, я думаю, около половины седьмого. Открывал я.
   - А теперь перескажите нам все, что было во время его  посещения,  не
упуская ни одной детали. Какие предложения были сделаны, как вы на них в
тот момент реагировали, почему согласились.
   Мысленно я забежал  вперед  и  вдруг  обнаружил  возможность  выхода:
что-то там, впереди, было; просвет, совсем слабый, но виднелся.
   Я не сказал им ни слова о деньгах. Я опустил все, что касалось  спора
Мелендеса с правительством Пераля, всю политику. Сказал, что в то время,
как Бискай сделал мне свое предложение, я фактически оказался банкротом,
а жена еще умножала мои заботы, и я не знал, где искать выход.
   - И что же конкретного он хотел от вас?
   - Я должен был во вторник шестого мая  на  своей,  машине  прибыть  в
Тампу и в отеле "Терраса" снять номер под именем Роберта Мартина. Еще  в
апреле он меня убеждал и, можно сказать,  убедил,  что  ничего  заведомо
противоречащего закону от меня  не  потребуется.  И  во  всяком  случае,
полиции это не будет касаться.  Моя  задача  состояла  в  том,  чтобы  в
определенное время в определенном месте оказаться  вместе  с  машиной  и
ждать. Он собирался прибыть  в  другой  машине.  Дальше  мне  предстояло
отвезти его в аэропорт в Атланте.
   - Какое вознаграждение он обещал?
   - Двадцать пять тысяч наличными.
   - Не кажется ли вам, что за исполнение чисто  шоферских  функций  это
многовато?
   - Кажется. Но он сказал, что нуждается в человеке, на которого  может
абсолютно положиться. Поэтому он и выбрал  меня.  Поймите  правильно,  я
вовсе не сразу схватил наживку. Но он снова и  снова  уверял  меня,  что
ничего дурного там не может случиться.
   - И шестого мая он пришел к вам в отель?
   - Да. И мы поехали на моей машине к тому  месту,  где  я  должен  был
оставить ее, у бокового выхода одной  больницы.  Он  сказал,  что  потом
появится из этих дверей.
   - Разве вы не сказали, что он собирается ехать в другой машине.
   - Я так сказал? Это ошибка. Но  позже  он  действительно  появился  в
другой машине. Пока же он сказал мне, что выйдет из этих дверей, то есть
служебного входа, что  я  должен  держать  его  в  поле  зрения  и  быть
наготове: как только он появится, мы немедленно едем дальше. Мы проехали
несколько раз по маршруту, которым предполагалось выехать из города, при
этом засекая время.
   - Расскажите, что было дальше.
   - В 15.15 я подъехал и встал в условленном месте. Бак  был  полностью
заправлен.  Я  не  спускал  глаз  с  бокового  выхода  больницы.  И  без
пятнадцати четыре, а может быть, чуть позже,  речь  об  одной  или  двух
минутах,  позади  меня  остановился  черный  лимузин.  Я  не  знал"  как
отнестись к этому. Вышел  из  машины.  В  тот  момент  из  машины  вышел
какой-то человек и очень быстро пошел вниз по улице, спиной ко  мне.  Он
не обернулся, поэтому лица я его не видел. Это  был  высокий  мужчина  в
сером костюме и шоферской фуражке. Возможно, на нем была униформа, но не
ручаюсь. Он нес небольшую сумку. Потом задняя дверь лимузина  открылась,
и я увидел Винса. Он был весь в крови. Оказалось, он был ранен в бедро и
плечо. Он мог двигаться - настолько, чтобы перебраться в мою машину.  Он
потерял много крови и обессилел, но настаивал на том, чтобы мы выбрались
из города как можно скорее. В лимузине был большой черный  металлический
кейс, который я по его просьбе перенес  в  багажник  моей  машины.  Наши
дорожные чемоданы были погружены около полудня. Винс дал мне флакончик с
бензином и приказал с  его  помощью  стереть  с  дверцы  лимузина  герб,
наклеенный поверх ее. Я  это  сделал  и  выбросил  флакон  с  оставшимся
бензином в кювет. Потом мы в спешке покинули город.
   Я рассказал им о том, как оказал Винсу первую  помощь,  назвал  места
наших остановок, сказал, с какой скоростью мы передвигались.  Ничего  не
скрывая, поведал о том, как Винсу сделалось худо, о визите врача.
   - Однако... Вы не могли не слышать об  убийстве  Сарагосы.  Пресса  и
радио сообщали тогда достаточно подробностей, - нельзя было  не  связать
это происшествие с вашим другом. Вы не спрашивали  его  обо  всем  этом?
Ведь  ничего  подобного,  кажется,  ваша  договоренность   все-таки   не
предусматривала? Или...
   - Нет, конечно. То есть да,  я  его  спрашивал.  Он  уверял,  что  не
причастен к убийству Сарагосы. Вот его подлинные слова: "Нашелся кто-то,
кто независимо от меня натолкнулся на эту идею".
   - Какую идею?
   - Присвоить то, что было у Сарагосы.
   - Черный кейс?
   - Полагаю, что так.
   - Бискай сказал, что там, в кейсе?
   - Нет. Знаю только, что он был невероятно тяжелым.
   - Когда он с вами расплатился?
   - В первую же ночь после Тампы. В Старке, Флорида.
   - Вам не приходило в голову, что в черном кейсе могут быть деньги?
   - Приходило. Но для этого он был все-таки чересчур тяжел.
   - Называл ли он какие-либо имена?
   - Да. Он называл женщину по имени Кармела. Я потом прочел в  газетах,
что она погибла  при  аварии  самолета.  Он  сказал,  что  самолет  этот
принадлежал человеку по имени Мелендес. Винс на него работал.
   - Другие имена?
   - Возможно, и называл. Но мне не запомнилось ни одно.
   - Киодос - это имя вам ничего не говорит?
   - Н-нет. Во всяком случае, не могу вспомнить.
   - В каких купюрах он рассчитывался с вами?
   - Это были стодолларовые  банкноты.  Двести  пятьдесят  сотенных.  Он
сказал, что ими  можно  расплачиваться  где  угодно.  Деньги  настоящие,
притом не меченые, их номера нигде не зафиксированы.
   - Но до Атланты он так и не добрался?
   - Нет. Раны были слишком тяжелы для того, чтобы лететь самолетом, как
он собирался.
   - И  тогда  вы  предложили  ему  свое  гостеприимство?  Я  постарался
изобразить на моем лице смущение.
   - Предложением гостеприимства это, пожалуй,  нельзя  назвать.  Укрыть
его у себя означало рисковать, и я  считал,  что  подобный  риск  должен
вознаграждаться.  Мы  поторговались   и   сошлись   на   том,   что   за
предоставленное убежище он приплатит мне еще двадцать тысяч.  Я  настоял
на формуле - деньги вперед.
   - Ив каких купюрах?
   - В тех же. Сотенных.
   - И даже после этого вы не заподозрили, что в черном кейсе могут быть
деньги, большие деньги?
   - Нет, почему же. Теперь я был в этом почти убежден.
   - А вы его не спросили?
   - Спрашивал неоднократно. Но он не отвечал ни "да" ни "нет".  Я  даже
пытался заглянуть в  черный  кейс,  когда  он  забылся,  но  замки  были
заперты, а ломать их я не решился. В конце концов, он остановился именно
на мне, потому что безраздельно мне доверял. И не ошибся при этом.  Я..,
я относился к нему с пиететом. До того как он сбежал с моей женой.
   - К этому мы вернемся несколько позже, Джеймсон. Теперь же  попробуем
рассмотреть повнимательней события  в  Тампе.  Расскажите  все,  что  вы
можете вспомнить о них. Прежде всего хотелось бы знать,  был  ли  Бискай
настороже, ожидал ли, что его станут преследовать?
   - Мне показалось, что он нервничает.
   - Почему? В чем это выражалось?
   Так проходил допрос. Я держался своей версии о незнакомце в шоферской
фуражке. Полной уверенности у меня не было, но  думается  все-таки,  что
оба допрашивающих это  проглотили.  Пока  все,  что  я  рассказывал,  не
расходилось с истиной, мне было легче. Теперь  приходилось  остерегаться
на  каждом  шагу.  Но  я   старался   производить   впечатление   полной
искренности, такой же, как при рассказе о наших давних  подвигах.  Когда
они начинали сомневаться в сказанном или же мне казалось, что  это  так,
напряжение становилось почти непереносимым.
   В четыре часа был сделан еще один перерыв, десятиминутный. Они  вышли
в соседнюю комнату посовещаться, а затем все началось снова. Они  хотели
знать, что было после того, как я привез Винса  к  себе  домой.  Но  эту
часть моей истории я так подробно обсудил с Ролом Хейссеном, что  теперь
чувствовал себя отличником, вызубрившим урок наизусть.
   Барнсток задал мне особенно деликатный вопрос:
   - Джеймсон, не кажется  ли  вам  несколько  нелогичным,  что  Винсент
Бискай сбежал с вашей женой?
   - Не понял.
   - Вы изобразили  вашу  супругу  приверженной  к  спиртному  и  вообще
достаточно легкомысленной особой. Бискай между тем поймал крупную  рыбу.
Он,  как  вы  знаете,  человек  себе  на  уме.  Женщина  несдержанная  и
непредсказуемая могла бы представлять для него серьезную  опасность.  Не
кажется ли вам, что как раз  такого  сорта  женщина  способна  была  его
скорее оттолкнуть? Ведь ваш друг явно не из тех, кто теряет  голову  при
виде первой же юбки.
   Оба смотрели на меня пристально. Я сглотнул какой-то комок.
   - Ага. Теперь я понял вопрос. Вы правы. Но не  забудьте:  он  еще  до
конца не поправился. Кроме того, у нее есть машина.  Я  много  думал  об
этом.., и днем, и ночью. Может быть, он расстанется с  нею,  как  только
окончательно встанет на ноги. Газетная заметка, которую я  ему  показал,
убедила его, что здесь ему оставаться нельзя  ни  в  коем  случае.  А  я
помогать ему не собирался, здесь вы меня должны понять. Бог ты  мой,  он
ведь мог ей и деньги предложить. Большие деньги. Она к ним неравнодушна.
   Это они тоже скушали,  хотя  опять  же  ничего  нельзя  было  сказать
наверняка. Они перешли к следующему вопросу. Около семи  мы  поехали  ко
мне. Я достал деньги из комода. Квеллан  записал  номера  серий.  Я  был
уверен, что они все конфискуют, но, к моему изумлению, деньги  были  мне
возвращены.  Я  стоял,  держа  в  руках  пачки  долларов  и  по-идиотски
уставившись на них.
   - Думается,  что  вы  их  заработали  своим  красноречием,  -  сказал
Барнсток, не скрывая иронии.  -  Может  быть,  вам  причитается  даже  и
больше. Ну-с, сегодня все.
   Если понадобится, мы вас найдем. Они проводили меня до дверей.
   - Скажите, было бы против ваших правил  -  намекнуть  хотя  бы,  что,
собственно, происходит?
   Они  обернулись  как   по   команде.   Одинаково   холодная   усмешка
одновременно возникла на  их  лицах.  Квеллан  вопросительно  глянул  на
Барнстока. Тот кивнул.
   Квеллан сказал:
   - Ваш старый  друг  вас  использовал,  Джеймсон.  Мы  вынуждены  были
заняться делом,  так  как  оно  могло  иметь  негативные  последствия  в
отношениях  с  некоторыми  государствами.  Наша  задача  доказать,   что
правительство Соединенных Штатов не причастие к  снабжению  оружием  той
или иной партии. Бискай  с  вашей  помощью  отхватил  изрядный  куш.  От
миллиона, - это минимум, - до пяти миллионов. Он тщательно продумал свое
отступление, подыскал надежное убежище. И, любезный  наш  друг,  кое-где
имеются группы крепких парней, знающих, за какой добычей охотился Бискай
и что он успел отхватить. Эти люди не остановятся ни  перед  чем,  когда
речь идет о таких суммах. Мы разыскали вас довольно легко. Едва  ли  это
представит трудность и для них. Дорогой наш,  вы  оказались  нагишом  на
холодном,  знаете,  еще  говорят,  кинжальном  ветру.  Да,  это   точное
выражение: на кинжальном. Этим ребятам магнитофон  не  потребуется.  Они
желают знать, где Бискай и где его черный  металлический  кейс  со  всем
содержимым. И можете быть уверены: они не перестанут спрашивать, пока не
добьются ответа.
   Вернувшись домой,  я  запер  парадную  дверь,  проверил  черный  ход,
проклиная Винса. И самого себя.
   Я позвонил Полу Хейссену. Мне сказали, что он уже  дома.  Я  позвонил
ему домой и спросил, могу ли я на некоторое время уехать. Он был вежлив,
но непреклонен: нет. И сказал, что если б я все-таки уехал,  меня  нашли
бы и доставили обратно. Я бросил трубку.

Глава 12

   Барнсток и Квеллан допрашивали меня в понедельник девятнадцатого мая.
Теперь мне оставалось только ждать. Дни проходили. Я так  и  не  знал  -
хотели они нагнать на меня страху или  же  опасность  действительно  так
велика? Однако всякий раз, когда я думал о Винсе, мне казалось более чем
вероятным, что он бросил меня на растерзание  своим  друзьям.  В  темное
время суток я уже не решался выходить из дома. Иногда я играл в гольф  в
клубе, но не мог сконцентрировать свое внимание ни  на  чем  и  выглядел
жалко. Вечерами брался было за книгу, но  ловил  себя  на  том,  что  не
понимаю  смысла  прочитанного.   Я   отклонял   приглашения   приятелей,
считавших, что они должны как-нибудь развлечь меня.
   Пол Хейссен приходил не однажды и в своих расспросах был все  так  же
дотошен. Лоррейн - естественно! -  не  давала  о  себе  знать.  В  среду
двадцать восьмого мая я должен был  прийти  к  Полу  в  полицию  и  дать
официальные показания. Как-то он упомянул, что Э.Д, давал  ему  ключ  от
летнего дома. Произведенный осмотр доказывал однозначно, что  моей  жены
там нет и не было.
   Человек не в силах  выдерживать  подобные  нагрузки  так  долго,  наш
организм не рассчитан на такое  напряжение.  Меня  одолевала  депрессия.
Как-то, буквально взвыв от тоски, я набрал  номер  Лиз  Адаме,  но  она,
узнав меня по голосу, не пожелала разговаривать. И тогда я запил. Я  пил
не до беспамятства, но до того состояния, когда  очертания  предметов  и
событий смазывались, переставали пугать безнадежной резкостью. Пил  я  с
утра и допоздна.
   Иной раз мне приходили на ум толстенные коричневые пакеты с деньгами.
Сложенные в ящике, под книгами, они  дремали  себе  в  тишине,  грезили,
наверное, о кораблях, коронах, красавицах и  тронах,  о  винах  терпких,
пряных  и  о  далеких  странах...  И  совсем   редко,   если   удавалось
сосредоточиться на  мысли  об  этой  уйме  денег,  я  опять  ощущал  эту
внезапную пустоту где-то в животе, как на качелях в детстве, опять  чаще
дышал от волнения. Но то было лишь слабое эхо потрясения, испытанного  в
тот раз, когда я увидел всю эту гору долларов впервые. А потом я и вовсе
перестал  что-либо  чувствовать,  думая  о   них.   Деньги   и   деньги.
Упакованные. Спрятанные. Однажды я прикинул, какие проценты  можно  было
бы получать на эту сумму. Выходило двести шестнадцать тысяч в год. Около
семисот долларов в день. Но нет, - они лежали в ящике, не принося никому
ни гроша. Меня грызло ощущение, что я понапрасну теряю время. И уехать я
не мог. Приходилось ждать. Попытка бегства была бы  глупостью,  потом  в
бегах пришлось бы провести всю  оставшуюся  жизнь.  Жить,  скрываясь  от
всех, в вечном страхе. Я сказал себе,  что  подожду,  пока  Пол  Хейссен
однажды не объявит официально, что отныне  я  вне  подозрений.  Так  или
иначе, я существовал. Когда мой бумажник  оказывался  пуст,  я  доставал
пару новых банкнот из комода. Старался разменивать стодолларовую  купюру
всякий раз в новом месте. Тратил я немного. Денег  мне  хватит  надолго,
можно не сомневаться.
   Чтобы соблюсти видимость, я зашел к  Арчи  Бриллу  и  спросил  насчет
развода. Он объяснил, что бумаги я смогу подать только через  два  года.
На обратном  пути  я  остановил  машину  возле  какого-то  бара,  зашел.
Взглянул на свое отражение в  зеркале  за  стойкой.  Арчи  заметил,  что
выгляжу я неважно. Так оно и было. Видок у меня был еще тот. Измученное,
испитое лицо, глаза ввалились, возле рта обозначились жесткие морщины.
   Ночью я лежал в комнате для гостей,  не  спал,  слушал  удары  своего
сердца, подстегиваемого алкоголем. Горячечный, неровный ритм. Жизнь  моя
была пуста. Ирене я сказал, что более не  нуждаюсь  в  ее  услугах.  Дом
зарастал пылью и паутиной, точно нежилой, в  саду  буйствовали  сорняки.
Несколько раз звонила Тинкер, по-видимому, в надежде, что ее позовут  на
помощь. Я не хотел ее видеть.
   Один вечер мне вспоминается особенно ясно. Я надрался. И посреди ночи
обнаружил себя с телефонной трубкой в руке. Я набирал - или набрал  уже?
- номер полиции, и меня переполняло желание сказать, крикнуть в трубку:
   "Я их прикончил, и жену, и  ее  любовника.  Да,  обоих,  его  и  ее".
Спохватился я в самый последний момент, и дрожь охватила меня при мысли,
что я был на волосок от гибели. Впервые я понял, каким  страстным  может
быть желание открыться, выложить правду, признаться во всем.
   Я побрел в спальню - и случилось то, чего не бывало с времен  раннего
детства: я молился!
   Потом я вытянулся  под  простыней,  прося  прощения  и  благословения
Божьего на то, чтобы уснуть: сниспошли мне, Господи,  спасительный  сон,
позволь мне забыться, позволь мне забыть...
   На другой день я был очень неспокоен.  Метался  туда-сюда  по  своему
опустелому дому. Вечером, когда уже  начинало  смеркаться,  над  городом
разразилась короткая, но мощная гроза. Я выглянул из окна гостиной.  Дом
был  как  крепкий  корабль,  способный  выдержать  шторм.   Потом   небо
очистилось, тучи уплыли на юго-запад, и мир  ненадолго  позолотили  лучи
закатного солнца. Некое желание поселилось во мне, странное, - словно бы
откровение какое-то вот-вот должно было  посетить  меня.  Я  старательно
оделся, сел в машину и поехал - без всякой видимой цели.

Глава 13

   Ресторан назывался "Стимшип" - "Пароход". Я  заезжал  сюда  в  третий
раз. Он находился в восемнадцати милях от Вернона, недалеко  от  границы
штата. Еще раньше, в прежней  жизни,  я  бывал  здесь  с  друзьями  -  в
завершение и  во  искупление  какого-нибудь  глупого  чопорного  вечера.
Шестирядная автострада вела сюда. Полторы мили в  многоцветном  мигающем
свете неоновых реклам.
   Чего тут только не было: клубы, мотели, рестораны, бары со стриптизом
и без, сувенирные лавки, кабаре, казино,  залы  игровых  автоматов.  Все
вместе именовалось Гринвуд-Стрип.
   "Стимшип" выглядел роскошно. Специальный служитель в ливрее указывал,
где вы можете поставить машину, и выдавал на нее  квитанцию.  На  фасаде
ресторана красовался огромный  светящийся  пароход,  колеса  с  широкими
неоновыми лопастями крутились, вспенивая неоновые волны.  Интерьер  тоже
отвечал названию: иллюминаторы, судовой колокол  и  штурвал,  лоцманские
карты, корабельные фонари, красные и зеленые. В игорном зале даже крупье
были одеты как матросы на Миссисипи. В Верноне все  знали,  что  честной
игры здесь ждать не приходится, что девицам, кишмя кишевшим и в  дешевых
барах, ничего не стоит  заразить  вас.  Но  как  всюду,  где  играют,  в
трех-четырех заведениях тут подавали недурные напитки и отличную  снедь,
причем цены  оставались  в  пределах  разумного,  а  в  кабаре  блистали
одна-две знаменитости. Вот к таким немногим заведениям  в  Гринвуд-Стрип
относился "Стимшип".
   Итак, я предоставил машину заботам  служителя  в  ливрее  и  вошел  в
полуосвещенный бар. Дело, как видно, процветало, давно я не видел  нигде
столько народу. Так как весь день у меня во рту не  было  ни  крошки,  -
ничего, кроме кофе, - уже второй мартини ударил мне