дил  за
домкратом, снова изнутри закрыл комнату на ключ, взломал  домкратом  оба
замка и поднял крышку. Содержимое чемодана было прикрыто белой тряпицей.
Я сорвал и ее, и тогда мы увидели, что там было.

Глава 5

   Однодолларовая бумажка скромна и выглядит бедновато. Пятерка задирает
нос повыше. Десятка поигрывает мускулами, все в ней  надежно  и  честно.
Двадцатидолларовая банкнота шелестит, как музыка в хорошем баре, тихая и
волнующая. Пятьдесят? Тут уж в ушах словно бы раздается  отдаленный  рев
публики на конных скачках. Полтинник  -  удачливый  игрок,  уверенный  в
себе; ему не мешало  бы  побриться;  на  мизинце  у  него  -  видите?  -
посверкивает желтоватый бриллиант. Ну а стольник, - что говорить, в  нем
проглядывает  уже  порода,  чувство   достоинства,   истинного,   а   не
напускного.
   А теперь о количестве. Несколько мелких купюр на дне грязного кармана
или веер долларовых бумажек в верткой руке шулера  где-нибудь  в  глухом
закоулке.  Или  три  пятерки,   захватанные   и   сальные,   старательно
запечатанные в дешевом  конверте.  А  теперь  представим  себе  солидный
портфель, набитый пятерками, десятками, двадцатками. Увидели?  Следующей
ступенькой в этой иерархии стал  бы  неброский  портфель  с  банковскими
пачками, почти плоский, одними сотнями, - вот он украдкой меняет хозяина
где-нибудь в коридоре помпезного правительственного здания.
   И все это - ничто в сравнении с увиденным нами.  Ничто.  После  того,
что открылось нашим глазам, я был уже другим человеком. И  я  знал,  что
мне уже никогда не сделаться прежним, таким,  каков  я  был  еще  минуту
назад. Перед тем как замки черного металлического кейса были взломаны.
   Я присел перед ним на корточки. Посмотрел  на  Винсента.  Наши  глаза
встретились, и около секунды мы смотрели друг на  друга  так  странно  -
растерянные, объятые неясным чувством то ли стыда, то  ли  вины,  то  ли
тревоги. И мы сконфуженно отвели глаза в сторону.
   - Да-а... - протянул Винс. -  Что,  собственно,  принято  говорить  в
таких случаях?
   Деньги были сложены в пакеты высотою  около  четырех  дюймов,  каждый
пакет  перевязан  крепко-накрепко  проволокой.  Пачки   лежали   плотно,
впритирку. Я вытащил одну. Верхняя и нижняя купюры были по сто долларов,
и  ни  та,  ни  другая  не  была  новой.  Взвешивая  пачку  на  руке,  я
рассматривал ее. Винс тоже хотел увидеть деньги поближе. Я  взял  второй
пакет, передал ему. Он зажал пачку между колен и провел большим  пальцем
по боковой поверхности, состоящей из краешков множества банкнот.
   - Должно быть, пятьсот, - сказал он.
   - Это по пятьдесят тысяч в пачке.
   - А сколько тут пачек?
   Я стал вынимать по одной, считая.
   - Хотел в уме сосчитать - не получается, - сказал Винс.
   - Минуточку!
   На дне кейса лежала записка. Деньги закрывали  ее.  Тут  были  цифры,
напечатанные слепо, нечисто, - видно,  лента  была  старая,  а  в  шрифт
набилась краска. Я взглянул на записку, потом протянул ее Винсу.

   34000 х S 100 = S 3400000
   500 x S 500 = S 250000
   S 3650000

   - Кармела не в счет? - спросил я.
   - Ты же сам слышал.
   Итак, мне принадлежит миллион триста двадцать  пять  тысяч  долларов.
Мне лично, одному мне. Я смотрел на всю эту кучу денег.
   - Одну пачку придется раздраконить.
   - Давай.
   Когда я развязал пакет, одна  банкнота  порвалась.  В  разъятом  виде
деньги занимали гораздо больше места. Я на глазок  разделил  развязанную
пачку пополам. И ближнюю ко мне половину сосчитал. Двести шестьдесят две
банкноты. Двенадцать штук я переложил в  оставшуюся  часть.  Мои  двести
пятьдесят сотенных я сунул в свой чемодан, под белье. Карманные  деньги.
Каких-то двадцать пять тысяч долларов. Порванная сотняга лежала  сверху.
Я помахал ею Винсу.
   - Эту мы, пожалуй, выбросим?
   - Бога ради! Давай ее сюда и возьми из моих другую.
   - И ты жертвуешь ею с легким сердцем?
   - Для надежного друга - да.
   Я достал сигареты и зажигалку. Он держал разорванную купюру. Я поджег
ее. Он поднес горящую сотню сначала к моей, потом к своей  сигарете.  Он
держал купюру за уголок, пока не обжег себе пальцы.
   - Никогда не думал, что когда-нибудь  смогу  себе  это  позволить,  -
сказал он.
   И вдруг мы начали хохотать как безумные, задыхаясь от смеха и кашля.
   Отсмеявшись, мы разделили всю эту  уйму  денег.  Я  получил  двадцать
шесть пачек сотенных. Винс сказал, что хотел бы  взять  себе  купюры  по
пятьсот  долларов.  Там,  куда  он  направляется,  их  легче  сбыть.   Я
полюбовался своей горой  денег,  развалил  ее  и  сложил  заново.  Потом
взглянул на ту, на чужую  груду  денег.  И  внезапно  почувствовал,  как
злость шевельнулась  во  мне.  Та  груда  была  выше,  она  и  выглядела
значительней, да что там - она внушала трепет. Однако тут же  я  одернул
себя: ребенок ты, что ли?
   Итак, мы определились с тем, что и кому  принадлежит.  Я  сложил  все
купюры обратно в кейс. И похвалил себя: взламывая замки,  я  обошелся  с
ними достаточно деликатно, они и теперь не отскакивали, и кейс был снова
благополучно закрыт (хотя и не заперт). Я поставил его в  большой  шкаф,
запер дверцу на ключ. Принес Винсу еще воды, потом помог  ему  пройти  в
ванную и обратно, раздеться, лечь в постель. Я успокоил его: мне знакомо
это ощущение, оно пройдет.
   Я вышел, сел в машину, отыскал первый  попавшийся  ресторан,  поел  и
взял для Винса два гамбургера; мне нашли даже какой-то сосуд  и  дали  с
собой кофе. Когда я отпирал дверь, во мне вдруг вспыхнула дурацкая мысль
- а не смылся ли тем временем Винс со всеми деньгами?
   Но он спал. Я считал, что ему необходимо поесть,  и  потому  разбудил
его. Он съел гамбургер и выпил половину кофе.
   - Что дальше? - поинтересовался я.
   - Дальше? Подождем, пока заживут мои раны.
   - Это будет не так скоро.
   - Это ты так думаешь. И ошибаешься.  Если  заражения  не  будет,  мне
понадобится дней десять, не больше. Я выкарабкаюсь! А потом уеду.
   - Куда?
   - Это мое дело. Я знаю, куда мне нужно и как  туда  добраться.  После
того что произошло с Кармелой, мне уже не придется  никуда  заезжать  по
пути.
   - Хочешь сказать - то, чего я не знаю, тебе не повредит?
   - Вот именно.
   - А эти десять дней?
   - Самым надежным и удобным местом из всех я считаю твои дом,  Джерри.
У него есть свои недостатки, но подумай сам и поймешь,  что  достоинства
перевешивают.
   Я задумался. Он был прав, но для меня тут возникали проблемы.
   - Слушай, а ты легально въехал в страну?
   - На сей раз - да.
   - Но если ты остановишься у нас, риск возрастает. Чем  больше  риска,
тем это дороже стоит, Винс.
   Он бросил на меня долгий взгляд. Потом зевнул и спросил:
   - Сколько?
   - Еще одну пачку тех, что помельче.
   - Чертовски дорогая цена. Ни один  квартиросъемщик  не  платил  таких
денег ни одному хозяину.
   Вот уж не думал, что мы будем этак торговаться. Но ведь, кажется,  не
я начал?
   - Есть еще вариант. Найти уединенное место, где ты спокойно  залечишь
свои раны. Раз в день я доставлял бы тебе провизию. Между  прочим,  одно
такое место я, кажется, знаю. Можешь поверить, там тебе было бы неплохо.
   - А сколько это стоит?
   - Это было бы бесплатно.
   Он прикрыл глаза. Я решил было, что  он  уснул,  когда  раздался  его
голос:
   - О'кей.  Ваш  дом.  Теперь  у  тебя  будет  двадцать  семь  кубиков,
поиграться, - ведь ты строитель. Может быть, ты и еще пару  вытащишь  из
меня.
   - А, иди ты к дьяволу,  Бискай.  С  голоду  не  помрешь.  Пять  пачек
сотенных ты бы отдал Кармеле, так ведь? У тебя и теперь остается  четыре
пачки сверх твоей доли. А потом, дорогой друг мой, я ведь и  вообще  мог
исчезнуть со всей добычей, пока ты играл в волейбол сеньором Сарагосой.
   Он опять прикрыл глаза и сказал, помолчав:
   - Спокойной ночи, приятель. Я потому и разыскивал  тебя.  Потому  что
знал, что ты не исчезнешь.
   На следующий день  каждое  движение  доставляло  ему  страшную  боль.
Только после десяти мы отправились в путь. Он почти всю  дорогу  спал  и
громко стонал во сне. В обед он не мог проглотить ни куска.
   Часам к пяти вечера его глаза приобрели  странный,  не-,  натуральный
блеск. Я положил ему на лоб ладонь.
   - У меня жар? - спросил он.
   - Парень, ты весь горишь.
   - Это нога.
   - Надо искать врача.
   - А, ладно. Потерплю. Поехали дальше, лейтенант.
   Но  еще  через  час,  недалеко  от  Бирмингема,  он   начал   бредить
по-испански и пытался на полном ходу открыть дверцу. Кажется, он уже  не
осознавал, что с ним, но продолжал что-то бормотать про себя.
   В первом же мотеле за Бирмингемом я оплатил комнату  и  с  превеликим
трудом затащил туда моего товарища. Домик оказался с краю, на отшибе,  и
я вдруг подумал - как легко было бы сейчас взять да испариться. Со всеми
деньгами. Дурацкая, ненужная, ни куда не годная мысль.
   Я захватил некоторое количество  денег  и  поехал  в  Бирмингем,  где
отыскал на одной скромной улочке врача - не  из  самых  дорогих.  Мне  и
нужен был такой, чтобы пять тысяч долларов сотенными  купюрами  казались
ему целым состоянием. Ну, не состоянием, так достаточно  крупной  суммой
для  того,  чтоб  ему  не  захотелось  сообщать  куда-то   о   человеке,
схлопотавшем огнестрельные раны в ногу и плечо. Я привез его с собой, он
обработал раны, сделал уколы, оставил необходимые лекарства, после  чего
я отвез его обратно. Он предупредил, что в ближайшие  два  дня  Винс  не
сможет ехать дальше. На рассвете  я  проснулся.  Винс  был  слаб,  но  в
сознании.
   Глаза его глубоко запали. Я рассказал ему, как было  с  врачом.  Винс
считал, что если мне удастся перетащить  его  в  машину,  то  дорогу  он
выдержит. Я вынес четыре шерстяных одеяла и устроил для него  более  или
менее сносное ложе в задней  части  машины.  Хозяину  мотеля  я  оставил
пятьдесят долларов в конверте.
   Для Винсента этот день был мучительным. Боль,  которую  он  испытывал
при движении машины, сделала его лицо  желто-серым.  Когда  стемнело,  я
свернул с трассы, остановился в затишке и проспал два часа. А потом ехал
снова, через Спрингфилд, Престон  и  Канзас-Сити;  ехал  с  максимальной
скоростью, какую способна была выдержать резина. В пять часов  пополудни
в субботу мы были на  месте,  измученные  и  грязные.  Я  надеялся,  что
Лоррейн не будет дома. Так оно и вышло. Не было ни ее, ни Ирены. Я помог
Винсу войти в дом и подняться в гостевую комнату.  Он  был  почти  не  в
состоянии передвигаться самостоятельно: кое-как переползал со  ступеньки
на ступеньку, вернее, это я перетаскивал его, а он старался мне  в  этом
хоть как-то помочь. Он немало потерял в весе и все же оставался  слишком
тяжелым для того, чтобы я мог просто втащить его наверх на руках.
   Я переодел его в пижаму и уложил в ту самую постель,  на  которой  он
еще недавно ночевал здоровый и  невредимый.  Вся  эта  процедура  заняла
сорок минут. Теперь я стоял перед новой проблемой: где спрятать  деньги.
Лоррейн чересчур любопытна, да и нюх у нее тончайший. И  она  непременно
станет допытываться, где я был и что  делал.  Я  перетащил  черный  кейс
волоком в подвал. В котельной были заготовлены дрова для камина: береза,
дуб, клен, - чистые ровные поленья, сложенные  в  штабель.  Черный  кейс
весил, по моему ощущению, не меньше центнера. Его  узкая  ручка  глубоко
врезалась мне в ладонь. Я положил кейс  плашмя,  а  поверх  него  сложил
новый штабель. При этом я так спешил, что занозил обе руки. В  последнюю
зиму мы пользовались  камином  нечасто.  Огонь  в  очаге  принадлежит  к
признакам мирной, уютной жизни. У нас дело  зашло  так  далеко,  что  мы
разжигали камин только в те дни, когда ждали гостей.
   Закончив, я поднялся наверх, вымыл руки и пинцетом вытащил занозы  из
ладоней. Хотелось встать, наконец, под душ, но оставались  еще  двадцать
пять тысяч в моем дорожном чемодане.  Пять  сотен  я  взял  на  расходы;
остальные вложил в большой конверт, который  Приклеил  к  задней  стенке
письменного стола, за выдвижным ящиком. Ящик  теперь  закрывался  не  до
конца, выступая наружу, и все же  этот  тайник  казался  мне  достаточно
надежным.
   Было уже больше шести. Я посмотрел на Винса. Он спал. Я опустился  на
стул возле него, и он тут же проснулся.
   - Как дела?
   - Господи, я рад, что мы  добрались  наконец-то,  я  бы  не  выдержал
больше трястись  по  шоссе  -  это  был  сущий  ад!  Ладно,  что  это  я
разнюнился.
   - Мы не успели договориться с тобой - что  я  скажу  Лоррейн?  Что-то
ведь придется сказать.
   - Чем меньше, тем лучше.
   - Если она решит, что мы что-то скрываем от нее, будет как раз хуже.
   - Я понимаю, Джерри.
   - Насчет твоих ран хорошо бы вообще промолчать. Если она  узнает  про
эти две пули, то не успокоится, покуда не выпытает все. А потом  две-три
лишние  рюмки,  и  она  раструбит  это  повсюду.  Нет,  надо   придумать
что-нибудь попроще, поскучней.
   - Нет  ничего  скучнее,  чем  чужая  хирургическая  операция.  Ты  не
находишь?
   - Неплохая идея. А что за операция?
   - Да не все ли равно. Шишка, циста или как это  называется.  Вырезали
эту штуку в двух местах, плечо и бедро, и еще кость поскоблили, я слышал
нечто подобное от болящих.
   - О'кей. Значит, еще будучи здесь, ты  мне  сказал,  что  собираешься
лечь на операцию. И можешь спокойно  утверждать,  что  то  же  самое  ты
рассказал и ей. Лоррейн так много пропускает мимо ушей, когда нагрузится
как следует, что не  решится  возражать.  А  потом  я  тебя  навестил  в
больнице. Но где?
   - Скажем, в Филадельфии.
   Это звучало действительно неплохо. Я навестил его там и решил забрать
домой. Лоррейн не станет возражать против этого, во всяком случае  -  не
при госте.
   - А деньги? - спросил он.
   - Деньги в надежном месте.
   Он уставился на меня.
   - Очень хорошо. Превосходно. Но где?
   - Говорю же - в абсолютно надежном месте. Тебе что, этого мало?
   Он мучительно повернулся на левый  бок  и  приподнялся,  опираясь  на
локоть. Луч заходящего солнца через окно высветил на его щеках щетину  -
жесткую, темную, с видимым медным отливом.
   - Джерри, будь благоразумен. Это ведь очень  много  денег.  Настолько
много, что всякая недомолвка может вызвать сомнение, недоверие, мало  ли
что. Не станем мучить друг друга. Джерри, я должен знать, где они.
   - В подвале. Под дровами. Он вздохнул и откинулся назад.
   - Это хорошо, - сказал он.
   И в тот же миг я услышал мотор. Подъехал "порше" моей жены, я узнавал
его по звуку. Спустившись, я встретил ее ухе в кухне.
   - Хелло! - сказала она. - Вот и мы. На  ней  был  серый  купальник  и
пляжный халат, очень стильный. Влажные волосы вились колечками.
   - Ты что, купалась?
   Она выложила на тарелку кубики льда.
   - Нет, танцевала. Хорошо съездил, дорогой?
   - Да, ничего. Я привез с собой  гостя.  Она  бросила  лед  в  стакан,
выпрямилась и сверкнула глазами:
   - Что за дурацкие шут...
   - Да ты что, забыла?  Винс  ведь  рассказывал  нам,  что  ложится  на
операцию. Плечо, бедро... Не говори мне, что ты не помнишь.
   Глаза ее забегали.
   - Да-да, - сказала она с неохотой. - Припоминаю  что-то...  Но  очень
смутно.
   - Я заезжал в Филадельфию, в больницу - посмотреть, как у него дела.
   - Ты был аж в Филадельфии?
   - И не только. Несколько городов объездил. А ему там, в  Филадельфии,
не очень-то повезло. Я уговорил его отлежаться у нас. На какое-то  время
ему запретили вставать с постели.
   - Бедняга!
   - Так ты не будешь против?
   - Бог ты  мой,  нет!  Может  быть,  Ирена  поворчит,  но  и  ей  грех
обижаться, она тут у нас не перетрудилась. Ах ты  незадача,  ведь  я  ее
сегодня отпустила! Что ему можно есть, не знаешь?
   - Немногое. Суп, тост. Я могу пообедать в городе.
   - Я тоже сегодня обедаю в клубе. Но что-нибудь перед уходом соображу.
- Она испытующе оглядела меня. - Джерри, ты  скверно  выглядишь.  Совсем
исхудал.
   - Еще бы, я не вылезал из машины.
   Она взяла выпивку с собою наверх. Проходя в спальню,  я  слышал,  как
она уже разговаривала с Винсом и он отвечал ей своим густым басом.
   Я принял душ. Когда я вошел в  спальню,  Лоррейн  в  пеньюаре  стояла
перед комодом, а в руках у нее был спичечный коробок.
   - Ты и вправду далеко забрался, мое сокровище. Судя по этому коробку,
ты побывал во Флориде. Мотель в Старке.
   - Я... Нет, так далеко я  не  был.  Может  быть,  это  цепь  мотелей:
знаешь, один хозяин, одна реклама.
   - На твоем  счете  почти  ничего  не  осталось.  Что  ты  собираешься
предпринять?
   - Кое-что положу опять... Немного, сама понимаешь.  Лоррейн,  прости,
но тебе придется поумерить расходы. То,  что  мы  могли  себе  позволить
раньше, теперь не пройдет.
   - А кто виноват? Ты мог бы в понедельник спокойно вернуться к папе  и
приступить к работе. И все уладилось бы по-людски. Как, согласен?
   - Так ты подумаешь о том, что я сказал?
   - Там посмотрим. А ты что, присмотрел себе место?
   - Пока не знаю.
   - Ага. Твои хваленые друзья не собираются ничего давать  взаймы.  Это
меня ничуть не удивляет. Лучше пораскинь мозгами - что ты будешь  делать
дальше? Иначе люди решат, что ты,  как  бы  это  выразиться  помягче,  с
приветом... Послушай, тебе не кажется, что у Винса тот еще видок?  Краше
в гроб кладут.
   - Да, он что-то совсем раскис.
   - Но почему, что с ним такое?
   - А, не беспокойся за него, он выкарабкается. Приняв душ, она сварила
бульон и приготовила тост для Винса. Потом переоделась для  коктейля.  Я
стоял в комнате Винсента у окна, смотрел, как она уезжает, - в  открытой
машине, черные волосы повязаны цветным платком, а концы его струятся  по
ветру. Звякнула посуда - это Винс отодвинул от себя поднос.
   Я помог ему с ванной, устроил на  ночь;  воду,  лекарства,  будильник
расположил на столике так, чтобы он мог легко  до  всего  дотянуться.  У
меня было чувство, что мы спешно должны были обговорить кое-какие  вещи,
но я просто падал с ног от усталости.  Даже  поесть  уже  сил  не  было.
Поднос из комнаты Винса я унес в кухню. Один тост он оставил нетронутым,
и я съел его, запил стаканом молока и рухнул в постель. И заснул тут  же
- словно упал в колодец, где вместо воды была теплая черная тушь.

Глава 6

   Я проснулся. Лоррейн еще спала. Ирена в воскресенье была свободна.  Я
сошел вниз, взял воскресную газету и, поставив вариться  кофе,  стал  ее
просматривать. И обнаружил почти сразу же подробное сообщение  о  победе
генерала Пераля над заговорщиками. Сеньор Рауль Мелендес,  к  сожалению,
повесился в тюремной  камере.  При  подавлении  восстания  армия  Пераля
захватила много различного оружия; ключевые фигуры заговора либо  убиты,
либо арестованы. Имущество Мелендеса конфисковано в пользу  государства.
Чрезвычайное положение уже отменено. Предполагается, что происшедшее  не
повредит международному туризму,  которому  в  стране  отныне  ничто  не
угрожает. Почти в самом конце длинной статьи говорилось:
   " ..равным образом  разыскивается  доверенное  лицо  и  личный  пилот
Мелендеса, американец по происхождению, а теперь гражданин нашей  страны
Винсент Бискай. Установлено, что Бискай четвертого мая, за четыре дня до
переворота, с неизвестными целями покинул  страну  в  частном  самолете.
Учитывая, что в течение многих лет он был тесно связан с Мелендесом, его
добровольное возвращение представляется маловероятным.  В  осведомленных
кругах считают, что Бискай будет просить политического убежища на  Кубе,
где семейство Мелендеса располагает значительной собственностью.  Бискай
пользуется репутацией международного авантюриста".
   Убийство в Тампе было подано  с  меньшей  обстоятельностью,  и  я  не
обнаружил  никаких  попыток  связать  между  собой  эти   два   события.
Сине-белый "форд" был найден в районе трущоб; выяснено, что  его  украли
на стоянке  приблизительно  за  два  часа  до  убийства.  Точно  так  же
обнаружен  полицией  и  черный  "крайслер",   в   котором   темноволосый
незн