oofer-lady" звала его гулять, и воспользовались этим, как примером. Это
становится более понятным, если учесть, что любимая игра детей заключается
в том, что они хитростью заманивают друг друга. Один корреспондент пишет,
что страшно смешно видеть этих малышей, изображающих "bloofer-lady". Наши
карикатуристы, говорит он, могли бы тут поучиться и сравнить
действительность с фантазией. Наш корреспондент наивно говорит, что даже
Эллен Тэри3 не так очаровательна, как эти малыши, изображающие
"bloofer-lady".
  Все-таки вопрос этот, возможно, и серьезен, так как у некоторых малышей
оказались ранки на шее. Ранки такие, какие бывают после укуса крысы или
маленькой собаки: опасного в них ничего нет, но видно, что у этого
животного своя определенная система. Полиции ведено отыскивать
заблудившихся детей и собак в Хэмпстэд Гите и окрестностях.


  НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
ХЭМПСТЭДСКИЙ УЖАС
"Вестминстерская газета" от 25 сентября

  Нам только что сообщили, что пропал еще один ребенок. Его нашли утром в
кустах вереска у Шутер Хилла Хэмпстэд Гита, в самой глухой части
местности. У него такие же ранки на шее, какие раньше замечались у других
детей. Ребенок был слаб и изнурен. Когда он немного оправился, то начал
рассказывать ту же самую историю о том, как "bloofer-lady" заманила его к
себе.


  Глава четырнадцатая

  ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР

  23 сентября.

  Джонатан провел очень плохую ночь. Теперь ему лучше. Я положительно
счастлива, что он занят по горло, и у него нет времени думать о своем
кошмаре. Я убеждена, он останется верен себе, и очень горжусь тем, что мой
Джонатан на высоте в этой ответственной роли. Ему приходится уходить на
целые дни и даже завтракать вне дома. С хозяйством на сегодня я уже
справилась, поэтому думаю взять его дневник, который он вел за границей,
запереться на ключ в своей комнате и начать читать...


  24 сентября.

  Прошлую ночь я не в состоянии была писать: эти ужасные записки Джонатана
потрясли меня. Бедный, родной мой! Сколько ему пришлось пережить! Я
сомневаюсь в том, что это произошло на самом деле; он записал весь этот
бред, когда был в горячке; а впрочем, может быть, и действительно у него
были какие-нибудь основания. Вероятно, я так никогда и не узнаю правды,
поскольку никогда не решусь заговорить об этом... А к тому же еще человек,
которого мы вчера встретили! Джонатан вполне уверен, что это он... Бедный
мой! Мне кажется, похороны расстроили его, и он мысленно вновь вернулся к
своим ужасным переживаниям...


  ПИСЬМО ВАН ХЕЛЗИНКА К ГОСПОЖЕ ХАРКЕР
(Секретно)

  24 сентября.
  Милостивая государыня, очень сожалею, что мне приходится сообщить вам
печальную новость о смерти Люси Вестенр. Лорд Годалминг был так любезен,
что уполномочил меня просмотреть все ее письма и бумаги. Среди них я нашел
ваши письма, из которых узнал, что вы были ее большим другом и очень ее
любили. Во имя этой любви умоляю вас помочь мне. Помогите добиться
справедливости и уничтожить зло, которое ужаснее, чем вы можете себе
представить. Разрешите с вами повидаться. Вы можете мне довериться. Я друг
д-ра Сьюарда и лорда Годалминга. Мне придется держать наше свидание в
секрете. Если вы дадите согласие, я сейчас же приеду в Эксетер, куда и
когда прикажете. Очень прошу извинить меня. Я читал ваши письма к Люси и
знаю вашу доброту; знаю также, как страдает ваш муж, так что прошу ничего
ему не говорить, ибо это может ему повредить. Еще раз прошу извинения.
  Ван Хелзинк.


  ТЕЛЕГРАММА МИССИС ХАРКЕР
К ВАН ХЕЛЗИНКУ

  25 сентября.

  Приезжайте сегодня поездом 2.25 если успеете. Буду весь день дома.
  Вильгельмина Харкер


  ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР

  25 сентября.

  Я очень волнуюсь в ожидании д-ра Ван Хелзинка, так как смутно
предчувствую, что он разъяснит мне болезнь Джонатана, не говоря уже о том,
что он был при Люси во время ее последней болезни и все мне расскажет и
про нее. Может быть, он только из-за этого и приезжает; он хочет разузнать
насчет Люси и ее хождения во сне, а вовсе не о Джонатане. Значит, я так и
не узнаю истину! Как я глупа! Этот ужасный дневник целиком меня поглотил,
и я не могу от него отрешиться. Конечно, этот визит касается Люси. Видимо,
к ней вернулась прежняя привычка, и она, наверное, расхворалась после той
ужасной ночи на утесе. Поглощенная своими делами, я совершенно об этом
забыла. Она, должно быть, рассказала ему о своей прогулке в ту ночь на
утесе и сказала, что я об этом знала; и теперь он, вероятно, хочет, чтобы
я сообщила подробности.
  Я ничего не скажу ему о дневнике, пока он сам не спросит. Я так рада, что
мой дневник переписан на пишущей машинке, так что если он спросит о Люси,
то я просто передам ему дневник, и это избавит меня от лишних расспросов.


  Позже.

  Он был и ушел. Какая странная встреча и какая путаница у меня в голове!
Мне кажется, что все это сон. Неужели же правда? Не прочти я дневник
Джонатана, никогда бы не поверила в возможность произошедшего. Мой бедный,
милый Джонатан! Как он, должно быть, страдал! Даст Бог, он успокоится
совсем. Я буду его оберегать от всего. Если он наверняка будет знать, что
слух и зрение не обманывали его, это будет для него утешением и
поддержкой. Им наверняка овладели сомнения, так что если удастся их
рассеять, он будет удовлетворен, и ему будет легче пережить этот удар. Д-р
Ван Хелзинк, должно быть, очень милый и умный господин, раз он друг Артура
и д-ра Сьюарда и раз его пригласили из Голландии для лечения Люси. На меня
он произвел впечатление человека доброго, сердечного и благородного.
Завтра он придет снова, я спрошу его насчет Джонатана и. Бог даст, всем
этим тревогам настанет конец.
  А пока воспользуюсь отсутствием Джонатана, чтобы подробно записать наше
сегодняшнее свидание.
  В половине второго раздался звонок. Мэри открыла дверь и доложила о
приходе д-ра Ван Хелзинка.
  Это человек среднего роста, здоровый, широкоплечий, с быстрыми движениями.
Видно, он очень умен и обладает большой силой воли; у него благородная
голова, довольно большая. Лицо начисто выбрито, с резким, квадратным
подбородком, большим, решительным, подвижным ртом, большим, довольно
прямым носом. Лоб широкий и благородный. Выразительные темно-синие глаза
довольно широко расставлены, выражение их то ласковое, то суровое.
  - Миссис Харкер, не так ли?
  Я утвердительно кивнула головой.
  - Бывшая мисс Мина Мюррэй?
  Я снова кивнула.
  - Я пришел к Мине Мюррэй, бывшей подруге Люси Вестенр, поговорить об
умершей.
  - Сэр, - сказала я, - я рада видеть друга Люси Вестенр,- и протянула ему
руку.
  Он взял ее и ласково произнес:
  - О, мадам Мина, я знал, что друзья той бедной девушки должны быть
хорошими, но все-таки то, что увидел...
  Он кончил речь глубоким поклоном. Я спросила, почему ему хотелось меня
видеть, и он сразу начал:
  - Я читал ваши письма к мисс Люси. Я хотел кое-что разузнать, но было не у
кого. Я знаю, вы жили с нею в Уайтби. Она иногда вела дневник - вас это не
должно удивлять, мадам Мина, - она начала его после вашего отъезда, по
вашему же примеру; в нем она упоминает о некоторых событиях в своей жизни
и говорит, что вы ее спасли. Это навело меня на некоторые предположения, и
я пришел вас просить рассказать мне все, что вы помните.
  - Я думаю, доктор, что смогу рассказать вам все.
  - А, вот как! У вас хорошая память на факты и детали? Это не всегда
встречается у молодых дам.
  - Нет, доктор, дело не в памяти, просто я записывала все и могу вам
показать, если хотите.
  - Я буду очень благодарен; вы окажете мне большую услугу.
  Я не могла удержаться от соблазна поразить доктора - мне кажется, что это
врожденное женское чувство, - и я подала ему свой дневник, записанный
стенографически. Он взял его с благодарностью, поклонился и сказал:
  - Разрешите прочесть?
  - Если хотите, - ответила я, смутившись. Он открыл тетрадь, и выражение
лица сразу изменилось.
  - Я знал, что Джонатан очень образованный человек, но и жена его тоже
оказалась умницей на редкость. Но не будете ли вы столь любезны прочесть
дневник мне? Увы я не знаю стенографии.
  Тут я поняла, что шутки кончились, и почувствовала неловкость. Я вынула
свою копию, перепечатанную на пишущей машинке, из моего рабочего ящика и
передала ему.
  - Простите, - сказала я, - я сделала это нечаянно, я думала, что вы хотели
спросить меня относительно Люси, но чтобы вам не ждать, - для меня это не
важно, но ваше время, я знаю, дорого, - я могу дать вам мой дневник,
переписанный для вас на пишущей машинке.
  - Разрешите мне прочесть его сейчас? Может быть, мне придется спросить вас
кое о чем?
  - Да, пожалуйста, прочтите его сейчас, а я пока распоряжусь о завтраке; за
завтраком можете расспрашивать меня, сколько хотите.
  Он поклонился, затем, усевшись в кресло спиною к свету, углубился в
чтение, я же пошла позаботиться о завтраке, главным образом для того,
чтобы его не беспокоить. Вернувшись, я застала доктора ходящим взад и
вперед по комнате; на лице его отражалась тревога.
  Тут уж я больше не могла выдержать. Мне стало жаль Джонатана: ужас,
который ему пришлось пережить, странная таинственность его дневника и тот
страх, который не покидал меня с тех пор, все это живо предстало передо
мной. Я, должно быть, была болезненно расстроена, так как бросилась на
колени и, протягивая к нему руки, умоляла его вылечить моего мужа. Он взял
меня за руки, поднял, усадил на диван и сам сел рядом. Затем держа мои
руки в своих ласково сказал:
  - Моя жизнь одинока, и я всегда так был занят своими делами, что у меня
оставалось очень мало времени для дружбы; но с тех пор как мой друг Джон
Сьюард вызвал меня сюда, я узнал столько хороших людей, что теперь я
больше чем когда-либо чувствую свое одиночество, все усиливающееся с
годами. Уверяю вас в своей бесконечной преданности, благодарю вас за то,
что вы доказали мне существование милых женщин, которые услаждают жизнь, -
и жизнь и вера которых служит хорошим примером для детей. Я рад, очень
рад, что могу быть вам полезным, так как если ваш муж страдает, то болезнь
его наверное из области моих знаний. Обещаю вам сделать все, что в моих
силах, чтобы он был здоров и мужествен и чтобы ваша жизнь была счастлива.
А теперь съешьте что-нибудь. Вы слишком измучены и слишком взволнованы.
Джонатану тяжело будет видеть вас такой бледной, вы должны пожалеть его,
поэтому вы должны есть и смеяться. Вы все уже сказали мне о Люси, не будем
больше говорить об этом, - это слишком грустно. Я переночую в Эксетере,
так как хочу обдумать все, что вы говорили, а затем, если позволите, задам
вам еще несколько вопросов. Тогда вы и расскажете мне о болезни Джонатана,
но не сейчас - сейчас вы должны есть.
  После завтрака мы вернулись в гостиную, и он сказал:
  - А теперь расскажите все о нем.
  Вначале я опасалась, что этот ученый примет меня за дурочку, а Джонатана
за сумасшедшего - ведь его дневник такой странный - и я не решалась
начинать. Но он был очень любезен, обещал мне помочь, я поверила ему и
начала свое повествование.
  - Мой рассказ будет очень странным, но вы не должны смеяться ни надо мной,
ни над моим мужем. Со вчерашнего дня меня охватило какое-то сомнение, но
вы должны быть серьезны и не считать меня дурочкой из-за того, что я могла
поверить некоторым странным вещам.
  - О, моя дорогая, - ответил он, - если бы вы только знали, из-за каких
странных явлений я здесь, то сами рассмеялись бы. Я научился уважать чужие
убеждения, безразлично, какими бы они ни были. У меня широкие взгляды на
все, и изменить их может лишь нечто странное, из ряда вон выходящее,
вызывающее сомнение в том, безумно оно или здраво.
  - Благодарю вас, бесконечно благодарю вас! Вы облегчили мне задачу. Если
позволите, я дам вам прочесть одну тетрадь. Она очень длинная, но я
переписала ее на пишущей машинке. Это копия дневника Джонатана за
границей; там описано все, что с ним произошло. Я не скажу о ней ничего,
пока вы сами не прочтете и не сделаете выводы. Затем мы снова встретимся,
и вы расскажете, что вы думаете по этому поводу.
  - Обещаю, - сказал он, когда я подавала ему тетрадь. - Я зайду, если
позволите, завтра утром, пораньше, навестить вас и вашего мужа.
  - Джонатан будет дома в половине одиннадцатого, приходите к завтраку и
тогда его увидите; вы можете успеть на скорый в 3.44 и будете в
Паддингтоне около восьми.
  Он взял с собою бумаги и ушел, а я сижу здесь и думаю - думаю сама не знаю
о чем.


  ПИСЬМО ВАН ХЕЛЗИНКА К МИССИС ХАРКЕР

  25 сентября, 6 часов.

  Дорогая мадам Мина, я прочел удивительный дневник вашего мужа.
  Можете спать спокойно! Как это ни страшно и ни ужасно, но все же это
правда! Ручаюсь своей головой! Может быть, другим от этого хуже, но для
вас и для него во всем этом нет ничего страшного. Ваш муж очень смелый
человек и смею вас уверить - я хорошо знаю людей - что тот, кто может
спуститься по стене, как он это проделал, да еще найти в себе мужество
вторично проделать то же самое - у того потрясение не может быть
продолжительным. Мозг и сердце его здоровы, за это я ручаюсь, даже не
исследовав его; а потому будьте спокойны. Мне придется о многом его
расспросить. Я буду рад повидаться с вами, поскольку только что узнал так
много нового, что положительно не могу прийти в себя; надеюсь на свидание
с вами.
  Преданный вам, Авраам Ван Хелзинк.


  ПИСЬМО МИССИС ХАРКЕР К ВАН ХЕЛЗИНКУ

  25 сентября, 6.30 вечера.

  Милый доктор Ван Хелзинк!
  Бесконечно благодарна вам за ваше любезное письмо, столь облегчившее мне
душу. Но неужели это правда, и такие ужасные вещи могут происходить на
самом деле; какой ужас, если этот господин, это чудовище действительно в
Лондоне! Страшно даже подумать об этом! Я только что получила телеграмму
от Джонатана: он выезжает сегодня вечером в 6.25 из Лаунсестона и будет
здесь в 20.18, так что сегодня вечером я уже не буду волноваться. Поэтому
прошу вас прийти к нам завтра к завтраку к восьми часам, если это не
слишком рано для вас; если вы торопитесь, то можете уехать в 10.30, тогда
вы будете в Паддингтоне в 2.35. Ваш преданный и благодарный друг.
  Мина Харкер.


  ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА

  26 сентября.

  Я надеялся, что мне больше нечего будет вносить в этот дневник, но ошибся.
  Когда я вечером вернулся домой, у Мины был уже приготовлен ужин; после
ужина она рассказала о визите Ван Хелзинка, о том, что она дала ему оба
дневника, и о том, как она за меня беспокоилась. Она показала письмо
доктора, в котором он говорил, что все случившееся - правда. Это сразу
поставило меня на ноги. Я сомневался в реальности происшедшего, и это меня
угнетало. Но теперь, когда я знаю наверное, я ничего не боюсь, даже самого
графа. Он, как видно, все-таки решился приехать в Лондон, и тот, кого я
видел, был несомненно он. Он теперь помолодел. Ван Хелзинку суждено
сорвать с него маску и разыскать его. Мы поздно сидели и беседовали об
этом. Мина одевается, а я сейчас отправляюсь в гостиницу за Ван Хелзинком.

  Мне кажется, он удивился, увидев меня. Когда я вошел к нему в комнату и
представился, он взял меня за плечо и, повернув к свету, сказал
предварительно хорошенько меня разглядев:
  - Но ведь мадам Мина сказала, что вы больны, что у вас было потрясение.
  Мне было странно слышать, как этот добрый, серьезный старик называет мою
жену "мадам Миной". Я улыбнулся и ответил:
  - Я был болен, у меня было потрясение, но вы меня уже вылечили.
  - Каким образом?
  - Вашим вчерашним письмом к Мине. Я был в большом сомнении, и все казалось
мне неестественным, я не знал, чему верить, я не верил даже своим
собственным чувствам. Не зная, чему верить, я не знал, что делать, и все
продолжал думать над тем, что меня губило. Гибель казалась неминуемой, так
как я перестал доверять себе. Вы понятия не имеете, что значит сомневаться
во всем, даже в самом себе.
  - Да, - сказал он, улыбнувшись, - вы - физиономист. Здесь каждый час для
меня - наука. Я с удовольствием пришел к завтраку; вы простите мне, сэр,
похвалу старика, но должен зам сказать, что вы на редкость счастливый
человек, так как у вас необыкновенная жена. Я читал все ее письма к бедной
Люси, и в некоторых из них говорится про вас так, что хотя я знаю вас
всего лишь несколько дней, да и то по рассказам других, все же я предлагаю
вам свою дружбу.
  Мы пожали друг другу руки.
  - А теперь, - продолжал он, - позвольте попросить вас о небольшой услуге.
Мне предстоит трудная задача, но я не знаю, с чего начать. Вы можете
помочь. Расскажите, что было до вашего отъезда в Трансильванию?
Впоследствии мне понадобится еще кое-что, но пока и этого довольно.
  - Послушайте, сэр, - сказал я, - то, о чем вы говорите, касается графа?
  - Да, - ответил он.
  - Тогда я весь к вашим услугам. Так как вы уезжаете поездом в 10.30, то у
вас не будет времени прочесть бумаги сейчас, но я дам вам всю имеющуюся у
меня пачку, можете взять ее с собою и прочесть в поезде.
  После завтрака я проводил его на вокзал. Прощаясь, он сказал:
  - Может быть, вы приедете в город с женой, если я попрошу вас?
  - Мы оба приедем к вам, когда хотите, - ответил я. Я купил ему местные
утренние газеты и вчерашние лондонские; пока мы стояли у окна вагона в
ожидании отправления поезда, он перелистывал и просматривал их. Вдруг
глаза его остановились на чем-то в "Вестминстерской газете". Он побледнел,
внимательно прочел и тихо простонал:
  - Mein Gott! Mein Gott!4 Так скоро! Так скоро!
  Мне кажется, что он совершенно забыл обо мне. Тут раздался свисток и поезд
тронулся. Это заставило его опомниться, он высунулся в окно, замахал рукою
и крикнул: "Привет мадам Мине! Напишу вам, как только успею!"


  ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

  26 сентября.

  Действительно нет ничего труднее конца. Не прошло еще и недели, как я
сказал себе "Finis", а вот уже снова приходится начинать, а вернее,
продолжать свои записки. До сегодняшнего вечера не было основания обдумать
то, что произошло. Благодаря нашим заботам Рэнфилд стал чрезвычайно
здравомыслящим, он покончил с мухами и принялся за пауков, так что не
доставляет мне никаких хлопот. Я получил письмо от Артура, написанное в
воскресенье, из которого видно, что он удивительно поправился; Квинси
Моррис с ним, а это для него большое утешение. Квинси написал мне также
пару строк и говорит, что к Артуру возвращается его прежняя беспечность,
так что за них я больше не беспокоюсь. Что касается меня, то я снова с
прежним восторгом принялся за работу и теперь могу сказать, что рана,
нанесенная мне Люси, начала уже затягиваться. Все теперь разъяснилось, и
одному Творцу известно, чем все это кончится. Мне сдается, что Ван
Хелзинку только кажется, будто он все знает, но он хочет разжечь
любопытство. Вчера он ездил в Эксетер и ночевал там. Сегодня он вернулся в
половине пятого, стремглав влетел в мою комнату и сунул мне в руки
вчерашнюю "Вестминстерскую газету".
  - Что ты скажешь по этому поводу? - спросил он, заложив руки за спину.
  Я вопросительно посмотрел на газету, так как не понимал, что он хочет этим
сказать; он взял ее и показал статью о детях, похищенных в Хэмпстэде. Меня
это мало заинтересовало, пока, наконец, я не прочел описание маленьких,
как точки, ранок от укола на шее. Какая-то мысль блеснула у меня, и я
посмотрел на него.
  - Ну? - спросил он.
  - Вроде ранок бедной Люси?
  - Что же это значит?
  - Просто то, что причина тут одна и та же. Что повредило ей, то и им...
  Я не совсем понял его слова:
  - Вы так предполагаете?
  - То есть как это, профессор? - спросил я.
  Его серьезность меня забавляла, так как четыре дня полного отдыха после
того вечного страха воскресили во мне бодрость духа, но взглянув на него,
я смутился. Я никогда еще не видел профессора таким суровым, даже тогда,
когда мы переживали из-за Люси.
  - Объясни мне! - просил я. - Я ничего не понимаю. Я не знаю, что думать, и
у меня нет никаких данных, по которым я мог бы догадаться, в чем дело.
  - Не скажешь ты, Джон, что не