да ночью во
сне, чудовище не смогло бы ей повредить. О, зачем я поехала в Уайтби!
  Не помню хорошо, как я заснула прошлой ночью. Помню только, что внезапно
услышала лай собак и множество странных звуков, точно в комнате мистера
Рэнфилда, которая находится где-то под моей, кто-то шумно заиграл гаммы.
Затем кругом наступило полнейшее молчание, молчание до того глубокое, что
оно меня поразило: я встала и выглянула в окно. Все было темно и
безмолвно, черные тени, отбрасываемые деревьями, озаренными лунным светом,
казались наполненными собственной молчаливой тайной. Все казалось
неподвижным, мрачным и застывшим, так что тонкая полоска белого тумана,
которая медленно ползла по траве к дому, казалась единственной живой
точкой в природе. Я думаю, что отвлечься от грустных мыслей было полезно,
потому что, когда я вернулась в постель, то почувствовала, как мной
овладела сонливость.
  Я лежала некоторое время спокойно, но никак не могла заснуть, поэтому я
опять встала и снова выглянула в окно. Туман расстилался теперь около
самого дома, так что я могла видеть, как он лежал у самых стен, точно
подкрадывался к окнам. Несчастный Рэнфилд шумел в своей комнате больше
прежнего, и хотя я не могла различить ни одного слова в его разговоре, но
в звуках голоса как-то улавливала странную угрозу. Затем я услышала шум
борьбы и поняла, что с ним борются служители. Я так испугалась, что
бросилась на кровать, натянула на голову одеяло и заткнула пальцами уши.
Тогда мне нисколько не хотелось спать - так, по крайней мере, я думала -
но должно быть, я немедленно заснула, потому что не помню ничего, кроме
снов, до самого утра, когда меня разбудил Джонатан. Мне пришлось сделать
некоторое усилие, и прошло какое-то время, пока я сообразила, где я, и что
надо мной наклонился Джонатан. Мне приснился очень страшный сон. Странно,
что в нем необычайным образом отразилось то, о чем я думала в последнее
время.
  Мне казалось, что я сплю и жду Джонатана. Я боялась за него, но была
бессильна действовать, так как мои ноги, руки и мозг страшно отяжелели.
Итак, я спала неспокойно и думала. Затем мне стало казаться, что воздух
стал тяжелый, сырой и холодный. Я откинула с лица одеяло и к своему
удивлению увидела, что вокруг меня все тускло. Газовый рожок, который я
оставила гореть для Джонатана, слегка его завернув, казался крошечной
красной искрой в сплошном тумане, который, по-видимому, сделался гуще и
пробрался в комнату. Тогда мне пришло в голову, что я не закрыла окно
перед тем, как лечь спать. Я хотела подойти к нему, чтобы удостовериться в
этом, но какой-то свинцовый летаргический сон, казалось, сковал мои члены
и волю. Я закрыла глаза, но могла видеть сквозь веки. (Удивительно, какие
шутки играют над нами сны и как мы можем фантазировать в соответствии с
ними.) Туман становился все гуще и гуще, и я могла теперь видеть, как он
проникает в комнату, потому что видела его в форме дыма или клубов пара,
проникавших не через окно, а через замочную скважину. Туман стал еще гуще
и сконцентрировался в виде облачного столба, сквозь вершину которого я
могла разглядеть свет газового рожка, горевшего как красный глаз. В голове
все начало кружиться, а облачная колонна тоже кружилась по комнате. Но
вдруг у меня на глазах пламя рожка раздвоилось и засверкало, как мне
показалось сквозь туман, двумя красными глазами, подобно тому, как
рассказывала Люси в одну из наших совместных прогулок, когда заходящая
заря осветила окна церкви Св. Марии на утесе. Вдруг я с ужасом сообразила,
что Джонатан точно так же видел этих ужасных женщин, превращавшихся из
кружащегося в лунном свете тумана в реальные создания, и должно быть, во
сне мне сделалось дурно, потому что все превратилось в беспросветный
туман. Последним проблеском сознания было фантастическое видение
багрово-белого лица, склонявшегося из тумана. Надо быть осторожной с
подобными снами, потому что они могут повредить рассудку, если будут
повторяться слишком часто. Я бы могла попросить доктора Ван Хелзинка или
Сьюарда прописать мне что-нибудь от бессонницы, но боюсь напугать их, так
как в настоящее время они и так немало волнуются из-за меня. Постараюсь
сегодня выспаться как следует. Если это не удастся, я попрошу дать мне
дозу хлорала; он не может повредить, если не злоупотреблять им, но даст
хороший ночной сон. Прошлая ночь утомила меня сильнее, чем если бы я вовсе
не спала.


  2 октября, 10 часов.

  Прошлую ночь я спала, но без снов. Я, должно быть, спала крепко, так как
даже не проснулась, когда вернулся Джонатан; но сон не освежил меня,
потому что сегодня я чувствую страшную слабость и упадок духа. Весь
вчерашний день я провела, пытаясь читать, или лежала и дремала. Днем
мистер Рэнфилд попросил позволения меня видеть. Бедный человек - он был
очень кроток, а когда я уходила, поцеловал мне руку и призвал на меня
Божье благословение. Меня это как-то сильно тронуло; я плачу, когда
вспоминаю о нем. Новая слабость; Джонатан страшно огорчился бы, если бы
узнал, что я плакала. Я сделала все, что могла, чтобы подбодрить их, и
вероятно, мое усилие принесло мне пользу, потому что я забыла о своей
усталости. После обеда они отослали меня спать, а сами пошли вес вместе,
как сказали, покурить, но я знаю, что они хотели поделиться друг с другом
своими впечатлениями дня; я видела по манерам Джонатана, что он хотел
сообщить им что-то важное. Мне совсем не хотелось спать, поэтому я
попросила доктора Сьюарда дать какое-нибудь снотворное средство, так как я
плохо спала прошлую ночь. Он был настолько добр, что сам приготовил для
меня снотворный порошок и велел принять его, сказав, что он не повредит. Я
приняла его и жду сна, которого все нет. Надеюсь, что я не поступила
неправильно: когда мною начинает овладевать сон, мною овладевает и чувство
страха; мне начинает казаться, что я, возможно, делаю глупость, лишая себя
возможности проснуться: у меня все время такое чувство, точно это может
мне понадобиться... Но меня начинает клонить ко сну. Спокойной ночи!


  Глава двадцатая

  ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА

  1 октября. Вечером.

  Я застал Томаса Спелинга у себя в Бетнал Грине, но к несчастью, он был не
в состоянии что-нибудь вспомнить. Перспектива выпить со мною стакан пива
так его соблазнила, что он слишком рано принялся за желанный кутеж.
Все-таки я узнал от его жены, что он был лишь помощником Смолетта, который
является ответственным лицом перед фирмой, так что я решил поехать в
Уолворф. Мистера Джозефа Смолетта я застал дома. Он очень скромный и умный
малый, тип хорошего, добросовестного рабочего, очень толкового при этом.
Он твердо помнил весь инцидент с ящиками и, вынув из какого-то
таинственного места в брюках записную книжку со странными застежками, в
которой оказались иероглифические полустертые записи карандашом, сказал
мне, куда были доставлены ящики. Их было шесть, сказал он мне, на том
возу, который он принял в Карфаксе и сдал в дом номер 197 по
Чиксэнд-стрит, Мэйл-энд-Нью-Таун, а кроме того, еще шесть штук, которые он
сдал Джамайко Лэн, Бермондси.
  Я дал Смолетту полсоверена и спросил его, были ли взяты еще ящики из
Карфакса.
  Он ответил:
  - Вы были так добры ко мне, что я расскажу вам все, что знаю. Несколько
дней тому назад я слышал, как некий Блоксмэн рассказывал, что он со своим
помощником сделали какое-то темное дело в каком-то старом доме в Перфмоте.
Такие дела не так часто встречаются, и возможно, что Сэм Блоксмэн
расскажет вам что-нибудь интересное.
  Я сказал, что если он достанет его адрес, то получит еще полсоверена. Тут
он наскоро проглотил свой чай и встал, сказав, что пойдет искать его
повсюду. У дверей он остановился и сказал:
  - Послушайте, начальник, вам нет никакого смысла оставаться тут. Найду ли
я Сэма, скоро или нет, сегодня во всяком случае он вам ничего не скажет.
Сэм удивительный человек, когда он пьян. Если вы мне дадите конверт с
маркой и напишете на нем свой адрес, я отыщу Сэма и напишу вам сегодня же
вечером. Но вам придется отправиться к нему с утра, так как Сэм встает
очень рано и немедленно уходит из дома, как бы он ни был пьян накануне.
  Я написал адрес, наклеил марку и, отдав конверт Смолетту, отправился
домой. Как бы там ни было, а мы уже идем по следам. Я сегодня устал, и мне
хочется спать. Мина крепко спит, она что-то слишком бледна, и у нее такой
вид, будто она плакала. Бедняжка, я убежден, что это неведение ее терзает,
и она наверное беспокоится за меня и за других. Но в данном случае мне
легче видеть ее разочарованной и беспокоящейся сейчас, нежели в будущем с
окончательно расстроенными нервами.


  2 октября. Вечером.

  Длинный, томительный, тревожный день. С первой же почтой я получил
адресованный мне конверт с вложением грязного лоскута бумаги, на котором
карандашом дрожащей рукой было написано:
  "Сэм Блокемэн, Коркранс, 4, Поттер Корт, Бартэлстрит, Уолворф. Спросить
перевозчика".
  Я получил письмо, когда еще лежал в постели, и встал, не будя Мину. Она
выглядела усталой, бледной и не совсем здоровой. Я решил не будить ее и,
вернувшись со своих новых поисков, отправить ее в Эксэтер. Мне кажется,
что дома, занимаясь своей повседневной работой, она будет лучше себя
чувствовать, чем здесь, среди нас, да еще в полном неведении относительно
того, что происходит. Я встретил доктора Сьюарда и сказал ему, куда ухожу,
обещав вскоре вернуться и рассказать ему и остальным, как только
что-нибудь разузнаю. Я поехал в Уолворф и с некоторыми затруднениями нашел
Поттер Корт и дом Коркранса. Когда я спросил человека, открывшего дверь,
где живет перевозчик, то за полсоверена узнал, что мистер Блоксмэн,
выспавшись после выпитого накануне в Коркоране пива, уже в пять часов утра
отправился на работу в Поплар. Он не знал точно, где находится это место,
но насколько он помнил, в каком-то вновь открытом товарном складе; с этими
жалкими данными я отправился в Поплар. Было около двенадцати часов, когда
я, ничего не найдя, зашел в кафе, где обедали несколько рабочих. Один из
них утверждал, что на Кросс Энджэл стрит строят новый холодный амбар для
нового товарного склада. Я тотчас же принял это к сведению. Беседа со
сторожем и главным приказчиком - я наградил их обоих звонкой монетой -
навела меня на след Блоксмэна; я обещал уплатить ему его поденную плату, и
он пошел к своему начальнику спросить разрешения поговорить со мной. Он
был довольно видный малый, хотя немного грубый в разговоре и манерах.
Когда я дал ему задаток, обещав заплатить за сведения, он сказал мне, что
дважды ездил из Карфакса в какой-то дом на Пикадилли и отвез туда девять
больших ящиков - "невероятно тяжелых" - на специально нанятой повозке. Я
спросил о номере дома на Пикадилли, на что он ответил:
  - Номер-то, начальник, я забыл, но это всего в нескольких шагах от
большой, недавно выстроенной белой церкви или чего-то в том же роде. Дом
старый и пыльный, хотя в сравнении с тем проклятым домом, откуда ящики
взяты, это царский дворец.
  - Как же вы попали в эти дома, раз они пустые?
  - В доме в Пэрфлитс меня встретил старый господин, он же помог мне поднять
ящики и поставить на телегу. Черт подери, это был самый здоровый парень,
которого я когда-либо видел, а ведь такой старый, с седыми усами, и такой
тощий, что даже тени не отбрасывал.
  Эти слова ужасно меня поразили.
  - Представьте, он поднял свой конец ящика с такой легкостью, точно это был
фунт чаю, между тем как я, задыхаясь и обливаясь потом, с трудом поднял
свой, а ведь я тоже не цыпленок.
  - Как же вы вошли в дом на Пикадилли? - спросил я.
  - Там был он же. Он, должно быть, вышел и пришел туда раньше и сам открыл
мне дверь и помог внести ящики в переднюю.
  - Все девять? - спросил я.
  - Да, на первой телеге их было пять, а на второй четыре. Это был ужасно
тяжелый труд, и я даже не помню, как попал домой.
  - Что же, вы оставили ящики в передней?
  - Да, это была большая передняя, совершенно пустая.
  Я сделал еще одну попытку разузнать дальнейшее.
  - А ключей у вас не было никаких?
  - Мне не нужно было ни ключей, ни чего-нибудь другого, потому что старик
сам открыл дверь и сам закрыл ее за мною, когда я перенес все на место. Я
не помню всего точно - проклятое пиво!
  - И не можете вспомнить номер дома?
  - Нет, сэр, но вы и так сможете легко найти его.
  Такой высокий дом с каменным фасадом и аркой наверху, с высокими ступенями
перед дверьми. Я хорошо помню эти ступени, по ним я и таскал ящики вместе
с тремя бродягами, жаждавшими получить на чай. Старик дал им по шиллингу;
видя, что им так много дают, они стали требовать еще, тогда старик схватил
одного из них за плечо, собираясь спустить его с лестницы, и только тогда
они ушли, ругаясь.
  Я решил, что узнал вполне достаточно, чтобы найти тот дом, и заплатив
своему новому приятелю за сведения, поехал на Пикадилли. Тут пришла мне в
голову мысль: граф ведь сам мог убрать эти ящики. Если так, то время
дорого, поскольку теперь он может это сделать в любое время.
  У цирка Пикадилли я отпустил кэб и пошел пешком. Недалеко от белой церкви
я увидел дом, похожий на тот, что описывал Блоксмэн. У дома был такой
запущенный вид, словно в нем давно уже никто не жил.
  В Пикадилли мне больше нечего было делать, так что я обошел дом с задней
стороны, чтобы посмотреть, не узнаю ли я тут еще чего-нибудь. Там суетливо
летали чайки. На Пикадилли я расспрашивал грумов и их помощников, не могут
ли они что-нибудь рассказать о пустующем доме. Один из них сказал, что, по
слухам, его недавно заняли, но неизвестно, кто. Он сказал еще, что раньше
тут висел билетик о продаже дома и что, может быть, Митчел и Кэнди,
агенты, которым была поручена продажа, что-нибудь и смогут сказать по
этому поводу, так как, насколько он помнит, он видел название этой фирмы
на билетике. Я старался не показывать вида, настолько мне эти было важно;
и поблагодарив его, как обычно, полсовереном, пошел дальше. Наступили
сумерки, близился осенний вечер, так что я не хотел терять времени.
Разыскав в адресной книге адрес Митчел и Кэнди в Беркли, я немедленно
отправился к ним в контору на Сэквил-стрит.
  Господин, встретивший меня, был невероятно любезен, но настолько же
необщителен. Сказав, что дом на Пикадилли продан, он посчитал вопрос
исчерпанным. Когда я спросил, кто его купил, он широко раскрыл глаза,
немного помолчал и ответил:
  - Он продан, сэр.
  - Прошу извинения, - сказал я так же любезно, - но по особо важным
причинам мне необходимо знать, кто его купил.
  Он помолчал, затем, еще выше подняв брови, снова лаконично повторил:
  - Он продан, сэр.
  - Неужели, - сказал я, - вы больше ничего мне не скажете?
  - Нет, ничего, - ответил он. - Дела клиентов Митчел и Кэнди находятся в
верных руках.
  Спорить не имело смысла, так что, решив все же разойтись по-хорошему, я
сказал:
  - Счастливы ваши клиенты, что у них такой хороший поверенный, ревностно
стоящий на страже их интересов. Я сам юрист. - Тут я подал ему свою
визитную карточку. - В данном случае я действую не из простого любопытства
а по поручению лорда Годалминга, желающего узнать кое-какие подробности
относительно того имущества, которое, как ему показалось, недавно
продавалось.
  Эти слова изменили дело: он ответил любезнее:
  - Если бы я мог, то охотно оказал бы вам услугу, в особенности лорду
Годалмингу. Мы исполняли его поручения и, между прочим, сняли для него
несколько комнат, когда он был еще Артуром Холмвудом. Если хотите,
оставьте его адрес, я поговорю с представителями фирмы по этому поводу и,
во всяком случае, сегодня же напишу лорду. Если будет возможно, я с
удовольствием отступлю от наших правил и сообщу необходимые его
сиятельству сведения.
  Мне необходимо было заручиться другом, а не врагом, так что я дал адрес
доктора Сьюарда и ушел. Уже стемнело; я порядком устал и проголодался. В
"Аэро-Брэд компани" я выпил чашку чаю и следующим поездом выехал в Пэрфлит.
  Все были дома: Мина выглядела усталой и бледной, но старалась казаться
веселой и ласковой. Мне было больно, что приходится все скрывать от нее и
тем причинить беспокойство. Слава Богу, завтра это кончится.
  Я не мог рассказать остальным о своих последних открытиях, приходилось
ждать, пока уйдет Мина. После обеда мы немного музицировали, чтобы
отвлечься от окружающего нас ужаса, а затем я проводил Мину в спальню и
попросил ее лечь спать. В этот вечер Мина казалась особенно ласковой и
сердечной и ни за что не хотела меня отпускать, но мне нужно было еще о
многом переговорить с друзьями, и я ушел. Слава Богу, наши отношения
нисколько не изменились оттого, что мы не во все посвящаем друг друга.
  Вернувшись, я застал всех друзей собравшимися у камина в кабинете. В
поезде я все точно записал в дневник, так что мне пришлось только прочесть
им свою запись: когда я кончил, Ван Хелзинк сказал:
  - Немало, однако, пришлось вам потрудиться, друг Джонатан. Но зато теперь
мы наверняка напали на след пропавших ящиков. Если все они найдутся в том
доме, то и делу скоро конец. Но если некоторых из них не окажется, то
придется снова отправляться на поиски, пока мы не найдем все ящики, после
чего нам останется лишь одно - заставить этого негодяя умереть
естественной смертью.
  Мы сидели молча, как вдруг мистер Моррис спросил:
  - Скажите, как мы попадем в этот дом?
  - Но попали же мы в первый, - быстро ответил лорд Годалминг.
  - Артур, это большая разница. Мы взломали дом в Карфаксе, но тогда мы
находились под защитой ночи и загороженного стеною парка. На Пикадилли
будет гораздо труднее, безразлично, днем или ночью. Я очень сомневаюсь,
что нам удастся туда попасть, если этот индюк-агент не достанет нам
каких-либо ключей; может быть, завтра мы получим от него письмо, тогда все
разъяснится.
  Лорд Годалминг нахмурился и мрачно зашагал взад и вперед по комнате. Затем
постепенно замедляя шаги, он остановился и, обращаясь по очереди к каждому
из нас, сказал:
  - Квинси рассуждает совершенно правильно. Взлом помещения вещь слишком
серьезная; один раз сошло великолепно, но в дачном случае это более
сложно. Разве только мы найдем ключи от дома у графа.
  Так как до утра мы ничего не могли предпринять и приходилось ждать письма
Митчела, мы решили устроить передышку до завтра. Мы довольно долго сидели,
курили, обсудили этот вопрос со всех сторон и разошлись. Я воспользовался
случаем и записал все в дневник; теперь мне страшно хочется спать, пойду и
лягу.


  ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

  1 октября.

  Рэнфилд снова меня беспокоит; его настроения так быстро меняются, что
трудно понять его состояние; не знаю даже в чем тут причина - это начинает
меня сильно интриговать. Когда я вошел к нему сегодня утром, после того,
как он выгнал Ван Хелзинка, у него был такой вид, точно он повелевает
судьбами мира; и он действительно повелевает судьбой, но очень
своеобразно. Его положительно ничто на свете не интересует; он точно в
тумане и свысока глядит на слабости и желания всех смертных. Я решил
воспользоваться случаем и кое-что разузнать у него.
  Из очень длинной беседы, причем он все время говорил изумительно здраво и
осмысленно, я сделал вывод, что Рэнфилд твердо верит в свое предназначение
для какой-то высшей цели. Он убежден, что достигнет ее не путем
использования человеческих душ, а исключительно чужих жизней... Некоторые
подробности беседы и взгляды на пользу, которую он может извлечь из чужой
жизни, до того близки к рассказанному нам Ван Хелзинком о вампирах, что у
меня неожиданно мелькнула мысль о влиянии на Ренфилда графа. Неужели так?
Как это раньше не пришло мне в голову?


  Позже.

  После обхода я пошел к Ван Хелзинку и рассказал ему о своих подозрениях.
Он очень серьезно отнесся к моим словам и, подумав немного, попросил взять
его с собою к Рэнфилду. Когда мы вошли, то были поражены, увидев, что он
опять рассыпал свой сахар. Сонные осенние мухи, жужжа, влетали в комнату.
Мы старались навести его на прежний разговор, но он не обращал на нас
никак