с трудом это вижу, но когда разберусь в числах, то
вероятно соглашусь с этим.
  Когда я вошел, Рэнфилд спокойно сидел в своей комнате со сложенными руками
и кроткой улыбкой. В ту минуту он казался совершенно нормальным. Я сел и
начал беседовать с ним на самые разнообразные темы, он говорил вполне
рассудительно. Затем Рэнфилд заговорил о возвращении домой, - вопрос,
которого он не поднимал, насколько я помню, за все время своего пребывания
здесь. Он совершенно уверенно говорил о немедленном освобождении. Я
уверен, что не посоветуйся я с Харкером и не сличи по числам время
припадков Рэнфилда, я был бы готов отпустить его после кратковременного
наблюдения. Но теперь я крайне подозрительно отношусь к нему. Припадки
оказывались каким-то непонятным образом связанными с близостью графа. Он -
плотоядный, и во время своих диких рысканий у дверей часовни пустынного
дома всегда говорил о "хозяине". Все это похоже на подтверждение нашей
мысли... Однако я недолго оставался у него; он до некоторой степени даже
слишком нормален в настоящее время, так что нельзя испытывать его слишком
глубокими вопросами. Он может задуматься, и тогда... Я не доверяю этим
спокойным настроениям и приказал служителю, чтобы тот получше присматривал
за ним и имел наготове, нa случай надобности, смирительную рубашку.


  ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА

  29 сентября (в поезде по дороге к Лондону).

  Когда я получил любезное извещение м-ра Биллингтона, что он даст мне все
возможные справки, то решил, что лучше всего поехать в Уайтби и на месте
получить необходимые сведения. Моей целью было выследить груз графа до его
прибытия в Лондон. Позднее мы сможем заняться самим графом. М-р Биллингтон
приготовил в своей конторе все бумаги, касавшиеся отправки ящиков. Тут
оказались: накладная на "пятьдесят ящиков простой земли, предназначенной
для опытов", копия с письма Картеру Патерсону и их ответ; я снял копии со
всех документов. Вот все сведения, которые смог дать м-р Биллингтон, так
что я спустился к порту и повидался с береговой стражей и таможенными
чиновниками. У всех нашлось что сказать мне по поводу странного прибытия
корабля, событие мало-помалу начинает испаряться из людской памяти; но
никто не мог добавить чего-либо к несложному описанию "пятидесяти ящиков
простой земли". Затем я повидался с начальником станции, который дал мне
возможность снестись с рабочими, принявшими ящики. Их квитанция совершенно
сходилась со списком, и им нечего было добавить, кроме того, что ящики
были "огромны и ужасно тяжелы".


  30 сентября.

  Начальник станции был настолько добр, что дал мне рекомендацию к своему
товарищу, начальнику станции в Кингс Кросс, поэтому приехав туда утром, я
мог расспросить его о прибытии ящиков. Он сейчас же познакомил меня с
нужными служащими, и я увидел, что их квитанция сходилась с первичной
накладной.
  Оттуда я прошел в центральную контору Картера Патерсона, где меня
встретили чрезвычайно любезно. Патерсон просмотрел дело в своем журнале,
приказал снять копии и сейчас же протелеграфировал в свою контору в Кингс
Кросс за дополнительными сведениями. К счастью, люди, перевозившие вещи,
оказались там, и чиновник сейчас же прислал их мне, послав с одним из них
накладную и все бумаги, имеющие отношение к отправке ящиков в Карфакс.
Здесь я опять увидел полную согласованность с квитанцией; посыльные смогли
дополнить краткость написанного некоторыми подробностями. Эти последние,
как я вскоре увидел, относились исключительно к большому количеству пыли
при работе и, соответственно этому, к вызванной в действующих лицах жажде.
После того как я доставил им возможность облегчения оной при посредстве
государственного денежного знака, один из рабочих заметил:
  - Это был, сударь, самый ветхий дом, какой я когда-либо видел. Черт
возьми! Да его не трогали лет сто! Там было столько пыли, что вы могли бы
спокойно спать на ней, не повредив ваших костей. Ну, а старая часовня - от
нее пробегал мороз по коже! Господи, да я бы ни минуты не остался там
после того, как стемнеет.
  Одной вещью я теперь доволен: тем, что все ящики, прибывшие в Уайтби из
Варны на "Дмитрии", были в целости перенесены в старую часовню Карфакса.
Их должно быть там пятьдесят, если только некоторые из них с тех пор не
были передвинуты с места.
  Я постараюсь найти ломового, который увез ящики из Карфакса, когда на них
напал Рэнфилд. Держась за эту нить, мы сможем многое узнать.


  ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР

  30 сентября.

  Джонатан вернулся полный жизни, надежды и решимости; к вечеру мы привели
все в порядок. Собственно говоря, следует пожалеть всякого, которого так
бы неустанно преследовали, как графа. Но ведь он - не человек, даже не
животное, - он просто вещь. Достаточно прочесть отчет доктора Сьюарда о
смерти бедной Люси и всего, что последовало, чтобы иссушить источники
жалости в сердце.


  Позднее.

  Лорд Годалминг и м-р Моррис приехали раньше, чем мы ожидали. Д-р Сьюард
отсутствовал по делу и взял с собой Джонатана, так что мне пришлось их
принять. Встреча была слишком мучительна, поскольку напоминала нам всем
надежды бедной Люси несколько месяцев тому назад. Конечно, они слышали обо
мне от Люси, и оказалось, что доктор Ван Хелзинк также "плясал под мою
дудку", как выразился м-р Моррис. Бедняжки, ни один из них не догадывался,
что я все знаю о предложениях, которые они делали Люси. Они не могли
хорошенько сообразить, что говорить или делать, так как не были
осведомлены, насколько я посвящена в происходящее; поэтому им пришлось
держаться нейтральных тем. Как бы то ни было, я, все обдумав, пришла к
заключению, что лучше всего ввести их в курс дела, обратив внимание на
хронологический порядок событий. Я знала из дневника д-ра Сьюарда, что они
присутствовали при смерти Люси - ее настоящей смерти - и что мне не стоит
опасаться выдать преждевременно какую-либо тайну. Я сказала им, как умела,
что прочитала все бумаги и дневники и что мы с мужем, перепечатав их на
машинке, только что привели все в порядок. Я дала каждому по копии для
чтения в библиотеке. Когда лорд Годалминг получил свою пачку и перечитал
ее - а пачка получилась солидная - то сказал:
  - Вы переписали все это, миссис Харкер?
  Я кивнула головой; он продолжал:
  - Я не совсем понимаю цель этого; но вы все такие хорошие люди и работали
так сердечно и энергично, что мне лишь остается с закрытыми глазами
принять ваши выводы и постараться помочь вам. Я уже получил урок, и такой
урок, который может сделать человека скромным до последнего часа его
жизни. Кроме того, я знаю, что вы любили мою бедную Люси. - Он отвернулся
и закрыл лицо руками. Я расслышала слезы в его голосе. М-р Моррис с
инстинктивной деликатностью положил на минуту руку ему на плечо и затем
спокойно вышел из комнаты.
  Вероятно, в сердце каждой женщины живет чувство матери, потому что я,
увидев слезы и горе этого большого, взрослого, сдержанного человека, не
могла удержаться от того, чтобы не подойти к нему и не попытаться утешить.
Мои слова о Люси вызвали сначала новый взрыв горя и слез, а потом
мало-помалу он успокоился. Эта сцена и мне стоила слез, но она скрепила
наши отношения, и расставаясь, мы обменялись обещаниями быть друг для
друга братом и сестрой.
  Проходя по коридору, я увидела м-ра Морриса, смотревшего в окно. Он
обернулся, услышав шаги.
  - Как Артур? - спросил он. Потом, заметив мои красные глаза, продолжил:
  - А, я вижу, вы его утешали! Бедный малый, ему это нужно. Никто, кроме
женщины, не может помочь мужчине, когда у него сердечное горе; а его
некому утешить.
  Свое собственное горе он переносил так мужественно, что мое сердце
истекало кровью. Я видела рукопись в его руках и знала, что, прочитав ее,
он поймет, как много я знала; поэтому я сказала:
  - Я бы хотела иметь возможность утешить всех, кто страдает. Разрешите мне
быть и вашим другом и приходите ко мне за утешением, когда вам это будет
нужно. Вы узнаете потом, почему я так говорю.
  Он увидел, что я говорю серьезно, и, подойдя ко мне, взял мою руку и
поднес к своим губам; это показалось мне жалким утешением для такой
мужественной и самолюбивой души; инстинктивно я наклонилась и поцеловала
его. Слезы подступили к его глазам - но заговорил он совершенно спокойным
голосом:
  - Маленькая девочка, вы никогда не раскаетесь в этой чистосердечной
доброте!
  Затем он прошел в кабинет к своему товарищу. "Маленькая девочка"! - это те
самые слова, с которыми он обращался к Люси, - ей он доказал свою дружбу!


  Глава восемнадцатая

  ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

  30 сентября.

  Я вернулся домой в 5 часов и узнал, что Годалминг и Моррис не только
приехали, но уже успели проштудировать копии с различных дневников и
писем, составленных и написанных Харкером и его женой. Харкер еще не
вернулся из своей экспедиции. Миссис Харкер дала нам по чашке чая, и я
откровенно признаюсь, что впервые с тех пор, как я живу в этом старом
доме, он походил на домашний очаг. Когда мы закончили чаепитие, миссис
Харкер обратилась ко мне:
  - Доктор Сьюард, могу ли я попросить вас об одном одолжении? Я хочу видеть
вашего пациента, м-ра Рэнфилда. Позвольте повидаться с ним. Написанное о
нем в вашем дневнике страшно меня интересует!
  Для отказа не было никакого основания; поэтому я взял ее с собой. Я вошел
в комнату Рэнфилда и сказал ему, что его хочет видеть одна дама. Он
ответил совершенно просто:
  - Зачем?
  - Она обходит весь дом и хочет видеть всех его обитателей, - ответил я.
  - Прекрасно, - ответил он, - пустите ее; но подождите минутку, пока я
приведу все в порядок.
  У него был своеобразный способ уборки: он попросту проглотил всех мух и
пауков, заключенных в коробках, прежде чем я смог остановить его. Было
ясно, что он боялся или подозревал какое-то вмешательство. Окончив свое
мерзкое занятие, он весело сказал:
  - Пусть дама войдет, - и сел на краю постели, опустив голову, но
поглядывая исподлобья так, чтобы видеть ее при входе. На минуту я подумал,
что у него может быть какое-нибудь преступное намерение; я вспомнил, как
он был спокоен как раз перед нападением на меня в моем кабинете, и я
постарался встать так, чтобы сразу схватить его, если он сделает попытку
броситься к ней. Она вошла в комнату с непринужденной грацией, подошла к
нему с милой улыбкой и протянула руку.
  - Добрый вечер, мистер Рэнфилд, - сказала она. - Как видите, я знаю вас по
рассказам доктора Сьюарда.
  Он долго ничего не отвечал, но глаза его внимательно оглядели ее с ног до
головы, а лицо было сосредоточенно нахмурено. Постепенно это выражение
сменилось удивлением, перешедшим в сомнение; затем, к моему великому
изумлению, он сказал:
  - Ведь вы не та девушка, на которой доктор хотел жениться? Впрочем, вы не
можете быть ею, знаете ли, потому что она умерла.
  Миссис Харкер ответила с прелестной улыбкой:
  - О нет! У меня есть собственный муж, за которого я вышла замуж, прежде
чем мы встретились с доктором Сьюардом. Я - миссис Харкер.
  - Что же в таком случае вы делаете здесь?
  - Мы с мужем гостим у доктора Сьюарда.
  - Ну, так не оставайтесь тут больше.
  - Почему же?
  Я подумал, что разговор подобного рода так же мало приятен миссис Харкер,
как и мне, поэтому я переменил тему:
  - Откуда вы знаете, что я собирался на ком-то жениться?
  Его ответ был дан после паузы, во время которой он на секунду перевел
взгляд с миссис Харкер на меня, и сейчас же снова стал смотреть
исключительно на нее:
  - Что за ослиный вопрос!
  - Я совершенно этого не нахожу, м-р Рэнфилд, - сказала миссис Харкер,
желая помешать мне говорить с ним. Он ответил, высказывая ей столько же
почтительности и вежливости, сколько презрения ко мне:
  - Вы, конечно, понимаете, миссис Харкер, что когда человек так любим и
уважаем, как наш хозяин, то все его касающееся интересует весь наш
маленький круг. Д-р Сьюард любим не только своими домашними и друзьями, но
также и своими пациентами, из которых некоторые почти лишены душевного
равновесия и способны искажать причины и следствия.
  Я положительно разинул рот, услышав это. Мне интересно было узнать, не
затронуло ли присутствие миссис Харкер какую-нибудь струну в его памяти.
Если эта фраза была самопроизвольной или вызвана бессознательным влиянием
миссис Харкер, у нее должен быть какой-нибудь редкий дар и сила.
  Мы продолжали некоторое время наш разговор. Рэнфилд еще больше поразил
меня, рассказав миссис Харкер в связной форме историю своего покушения на
меня и выразив сожаление о случившемся. Посмотрев на часы, я увидел, что
пора ехать на вокзал встречать Ван Хелзинка, и сказал миссис Харкер, что
пора уходить. Она сейчас же собралась, любезно сказав Рэнфилду:
  - До свидания. Надеюсь видеться с вами часто при более благоприятных для
вас обстоятельствах.
  На это к моему глубокому удивлению он ответил:
  - Прощайте, милая! Молю Бога, чтобы мне никогда больше не пришлось увидеть
ваше прекрасное лицо. Благослови и храни Он вас.
  Отправляясь на вокзал навстречу Ван Хелзинку, я оставил всех дома. Бедный
Артур выглядел веселее, чем я помню его с тех пор, как заболела Люси, а
Квинси похож на вполне жизнерадостного человека, чего давно уже не было.
Ван Хелзинк выскочил из вагона с юношеской живостью. Он сразу увидел меня
и бросился ко мне со словами:
  - Ну, Джон, как дела? Хороши? Так! Я был очень занят, но решил приехать
сюда и остаться здесь, сколько понадобится. Все мои дела устроены, и мне о
многом надо вам рассказать. Мадам Мина у вас? Да? А ее муж? А Артур и мой
друг Квинси, они тоже у тебя? Прекрасно! По дороге домой я рассказал ему о
происшедшем и о том, как пригодился в некоторой степени мой дневник
благодаря сообразительности миссис Харкер. Профессор прервал меня и начал:
  - Ax, эта удивительная мадам Мина! У нее мужской ум - и женское сердце.
Милосердный Бог предназначил ее для известной цели, устроив такое хорошее
сочетание. До сих пор судьба делала из этой женщины нашу помощницу: но
после той ужасной ночи она не должна больше прикасаться к нашему делу.
Нехорошо, что ей приходится так сильно рисковать жизнью. Мы, мужчины,
намерены уничтожить чудовище; а это не женское дело. Даже если оно ей и не
повредит, все же ее сердце может не выдержать таких ужасов, и после она
может страдать наяву от нервных припадков, а во сне - от кошмаров. К тому
же миссис Харкер - молодая женщина и недавно замужем; надо думать и о
других вещах, если не сейчас, то через некоторое время. Вы говорите, она
все перепечатала? Тогда она должна присутствовать при нашем разговоре; но
завтра пусть простится со своей работой; мы будем продолжать ее сами.
  Я с радостью согласился с ним и затем рассказал, что мы открыли в его
отсутствие: именно, что дом, который купил Дракула, находится рядом с
моим. Он поразился, и мне показалось, что его охватила сильная тревога.
  - О, если бы мы знали это раньше, - сказал он, - тогда мы могли бы
схватить его и спасти нашу бедную Люси. Однако после лета по малину не
ходят, как говорится. Не будем думать об этом и доведем дело до конца.
  Затем он глубоко задумался; молчание продолжалось до тех пор, пока мы не
въехали в ворота дома. Прежде чем разойтись, чтобы переодеться к обеду, он
сказал миссис Харкер:
  - Я узнал, мадам Мина, от моего друга Джона, что вы с мужем привели в
полный порядок все бумаги, касающиеся того, что произошло до настоящего
момента.
  - Не до настоящего момента, профессор, - возразила она, - но до
сегодняшнего утра.
  - Но почему же не до этой минуты? Мы увидели, как много света проливают
даже незначительные детали. Мы все рассказали свои тайны, и никому не
сделалось хуже.
  Миссис Харкер покраснела и, вынув из кармана бумагу, сказала:
  - Будьте добры прочитать и сказать, следует ли это включить. Здесь мой
протокол сегодняшнего дня. Я тоже вижу необходимость фиксировать все, даже
пустяки; но тут мало материала, за исключением имеющего чисто личное
значение. Надо ли его вписать?
  Профессор серьезно прочитал написанное и отдал ей обратно со словами:
  - Оно могло бы и не быть включенным, если хотите; но я очень прошу
включить. Это заставит вашего мужа еще больше полюбить вас, а всех нас,
ваших друзей, еще больше чтить вас и также больше уважать и любить.
  Она, покраснев вторично, взяла бумагу обратно.
  Таким образом, все отчеты, имеющиеся в наших руках, полны и приведены в
порядок. Профессор взял одну копию, чтобы познакомиться с ней после обеда
до общей беседы, которая назначена на 9 часов. Все остальные уже
прочитали; так что когда мы встретимся в кабинете, мы будем осведомлены
относительно фактов и сможем обсудить план борьбы с этим ужасным и
таинственным врагом.


  ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР

  30 сентября.

  Сойдясь вечером после обеда в кабинете д-ра Сьюарда, мы бессознательно
образовали что-то вроде заседания или комитета. Профессор Ван Хелзинк был
председателем, его попросил о том д-р Сьюард, как только профессор вошел в
комнату. Меня он посадил рядом с собой и попросил быть секретарем.
  - Я могу, надеюсь, принять как основное положение, что все мы знакомы с
фактами, изложенными в этих бумагах.
  Мы все ответили утвердительно, и он продолжал:
  - Я полагаю, в таком случае необходимо сообщить вам кое-что о том, с каким
врагом нам приходится иметь дело. Потом я посвящу вас в историю жизни
этого существа, которая была мною тщательно проверена. Затем мы может
обсудить, как нам слезет действовать, и сообразно с этим принять меры.
  Вампиры существуют на свете; некоторые из вас убедились в этом воочию.
Даже если бы у нас не было собственного печального опыта, учения и
свидетельства прежних времен достаточно убедительны для здравомыслящих
людей. Сознаюсь, сначала я был скептиком. Увы, знай я с самого начала то,
что знаю теперь, догадайся я раньше - одна драгоценная для всех нас жизнь
была бы спасена на радость всем любившим ее. Но это, к сожалению,
невозвратимо; и мы должны работать, чтобы не дать погибнуть другим душам,
пока есть возможность их спасти. Вампир не умирает, как пчела, после того
как один раз ужалит. Он только крепнет; а делаясь сильнее, приобретает
возможность творить еще больше зла. Этот вампир, живущий среди нас, сам по
себе имеет силу двадцати человек; он хитрее смерти, потому что его
хитрость - плод веков; все люди, к которым он может приблизиться, в его
власти; он больше чем зверь, так как он - дьявол во плоти; он может в
предоставленных ему пределах появляться где и когда угодно, в любой
свойственной ему форме; он может управлять стихиями: бурей, туманом,
громом; он может повелевать низшими существами: крысами, совами, летучими
мышами, молью, лисицами, волками; он может увеличиваться и уменьшаться в
объеме; он может временами исчезать и неожиданно появляться. Каким же
образом мы можем вступить с ним в борьбу и начать наше дело? Как мы найдем
его местопребывание? А найдя, как мы сможем его уничтожить? Друзья мои,
это очень трудно; мы затеваем ужасное дело, и могут произойти вещи,
которые заставят нас содрогнуться. Если мы хоть на минуту потеряемся в
этой борьбе, он победит наверняка; и тогда что станется с нами? Жизнь -
пустяки! Но быть побежденным в данном случае - не только вопрос жизни и
смерти. Дело в том, что мы уподобимся ему; с минуты его победы мы
превратимся в таких же бездушных существ, что и он, без сердца и совести,
питающихся телами и душами тех, которых больше всего любим. Для нас навеки
будут закрыты райские двери; ибо кто вновь откроет их для нас? Мы будем
вести существование отвергнутых всеми; мы сделаемся темным пятном на фоне
божественного сияющего солнца; стрелой в борьбе против Того, Кто умер за
нас всех. Но мы стоим лицом к лицу со священной обязанностью; а разве в
таком положении можно отступать? За себя я скажу - нет; но я стар, и жизнь
с солнечным светом, сияющими днями, с пением птичек, музыкой и любовью
осталась далеко позади меня. Вы же все - молоды: некоторые из вас познали
печаль, но вам предстоит еще немало прекрасных дней. Ч